Алмазная пыль

— Повторяю, тебе надо в больни... — Пожалуйста. — Ослабевшие руки умоляюще цепляются за жилет Джотаро. — Там я не объясню, что со мной, что это из-за станда, мама узнает, мне же влетит по первое число... Джотаро не может смотреть на распухшее, окровавленное лицо Джоске, не может выслушивать его просьбы. Про наказание он выдумывает: какая разница, избил ли его человек или дух, если он вот-вот упадет к Джотаро на грудь и потеряет сознание? На улице темень, и Джоске еле добрался до таксофона, чтобы позвонить Джотаро в отель. До него ближе тащиться, чем до больницы. Джотаро сможет позвонить Томоко, отмазать Джоске. Ему тяжело идти, но он заявляет, что ещё легко отделался, кости целы, раны неглубокие, и... Он просто не хочет в больницу, да? Джоске хочет к нему в номер, хочет, чтобы Джотаро позаботился о нем, потому что ранен он не так уж серьёзно. И Джотаро поддается. — Это в первый и последний раз. «И только потому, что раны несмертельные», не договаривает он и поджимает губы. — Да, — шепчет Джоске и всё же падает на него. Джотаро не знает, каким чудом протаскивает окровавленного подростка в свой номер среди ночи. Он волочит его мимо ресепшена, к лифту. Спасают только остановка времени, безлюдные коридоры и отговорка для девушки на ресепшене: родственник немного перебрал. Издалека она не разглядела пятна крови на темной одежде Джоске. Зато Джотаро видит их яснее ясного. Он кладет Джоске на диван, осторожно раздевает, оставляя его в белье и майке, и Джоске шипит: окровавленная ткань неприятно прилипла к ране. Джотаро возвращается с аптечкой и водой, с бинтами и растворами, мазями, принимается за работу. Обрабатывает царапину за царапиной, ссадину за ссадиной. Их много, Джоске здорово потрепало, но крупных ран только две: они и правда неглубокие. Он обматывает руку Джоске бинтом. Она слабая, еле теплая. Джоске сжимает его ладонь. — Я в норме, ч-честно... Завтра буду как... огурчик. Спасибо... Его веки закрыты, голос сонный. Джотаро хочет, чтобы Джоске хоть почистил зубы перед сном, переоделся в пижаму, которая с некоторых пор всегда заготовлена для него в номере, но... потом, всё потом. Сейчас главное, чтобы у него ничего не болело — настолько, насколько это возможно. И надо позвонить его маме, предупредить. Джотаро фыркает, но кратко сжимает его ладонь в ответ. Потом Джоске охает: Star Platinum поднимает его на руки и уносит в спальню, укладывает на кровать. Джотаро следует за ними. — Поспишь здесь, а я на диване. Зови, если будет лихорадить. Принести тебе воды? — На... диване? Но Вы... а можно, Вы... — Я не хочу задеть твои раны. — Пожалуйста... — Голос Джоске звучит жалобнее. — Я не смогу Вас позвать. Сил нет. Он глубоко вдыхает. Если бы у самого Джотаро были силы ему отказать, отказал бы. Его отпускают только за тем, чтобы он приготовился ко сну и всё же позвонил маме Джоске. («Да, здравствуйте, Томоко, прощу прощения за поздний звонок. Джоске опять заснул у меня на диване, пока делал домашнее задание и играл в Gameboy. Я сам заработался, даже не заметил... Отправил бы его домой, но на улице уже темно. Что Вы, он не доставляет мне неудобств. Да, конечно, я пригляжу за ним. Я всё передам, только не будьте с ним слишком... строги. Спасибо, Вам тоже. Доброй ночи». Напоминание, которое следует выжечь на языке, чтобы ни за что не оговориться: Джоске спит у него, а не с ним.) Томоко доверяет сыну настолько, что у Джотаро тяжелеет внутри. Сколько раз она упоминала, как благодарна Джотаро за то, что он приехал в город хотя бы вместо Джозефа? Думает, что раз у Джоске нет отца, то ему позволительно найти ужасную замену, в этом нет ничего плохого. Чем бы не тешился. Джотаро забывает, что он ребёнок. Джотаро верит ему. Джотаро находит его в тесной будке таксофона среди темноты, раненного и уязвимого. Не надо было верить, надо было успеть. Живот скручивает от жалобного голоса, от вида окровавленных бинтов, от слабости в руках Джоске, которые тепло обнимают Джотаро, когда он осторожно ложится на кровать. Взгляд упирается в потолок. — Надо было отправить тебя в больницу. — Нет-нет, не ворчите... — сонно бормочет Джоске и шипит оттого, что всё же задел больное место, когда ерзал. — Вы бы меня никуда не отправили... — Почему это? — Я бы... Вас не отпустил, наверное. И Вы меня тоже. Джотаро чувствует, как Джоске пожимает плечами. Если бы он видел в темноте, как Джотаро закатил глаза, наверняка бы обиделся. И если Джоске так хочется сантиментов, Джотаро не станет мешать. Он молчит. Они сплелись слишком неловко, пытаясь не задеть раны Джоске, но никто не двигается, и никто не отпускает. Наоборот, Джоске жмется к нему ближе и снова шипит. Решил сделать себе больнее, что ли? Потом Джотаро замечает, что тот слишком долго лежит у него на груди. Прислушивается к гневному стуку. — Вы же говорили, что не переживаете за меня. — Руки в ссадинах обнимают Джотаро за шею, и на миг ему кажется, что Джоске забыл, кто из них ранен. — Говорили, что мне всё по силам. — Ты не бессмертный. — Знаю, но я ведь разделался с тем парнем в одиночку... А сколько таких гадов было до него?! Хотя этого я упустил... — И позвонил мне, весь в крови. Не храбрись. — Я ведь не могу себя лечить, забыли? Придется Вам. Хочется отпихнуть Джоске от себя, чтобы не пускался в самодовольство, чтобы не пытался утешить — он ведь сам не пришел к нему за утешением, — чтобы не жался к сердцу Джотаро так, будто это лечит лучше любой мази. Ему нужен отдых и покой. Ему нужна обычная школьная жизнь без чертовых стандов. Ему нужно бы понимать, что он делает, и какой опасности себя подвергает. В него было легко поверить, а теперь нелегко держать его в руках, боясь лишний раз шевельнуться, надавить на синяк или ссадину. Джотаро мог навредить ему не меньше, чем враг, а Джоске спешил подставиться, доказать, на что способен. Джотаро не умеет лечить, и даже не уверен, что умеет сопереживать как следует. В больнице Джоске было бы спокойнее: там умеют и то, и другое. Но кто бы доверил его чужим рукам? Джотаро гладит его по голове, слабо перебирает пряди. Всё равно прическа в конец растрепалась. Джоске дышит тише и ровнее. — Информации от тебя было немного, но завтра сделаю запрос в Фонд, — бормочет Джотаро, потому что ему привычнее говорить о деле. — Найдем ублюдка, который это сделал. — Мхм... Разберемся с ним... — Джоске зевает, как ни в чем не бывало, — вместе, ладно? Всё же он напал... на меня первым... Как милостиво с его стороны: даст поучаствовать в расправе. Она будет долгой для того парня. По удару за каждую ссадину, рану или синяк Джоске — это же справедливо? Джотаро готов посчитать. — Ладно. Спи. Сам он закрывает глаза, но как назло остается в сознании всю ночь, чувствует каждый шорох и напряжение мышц; поправляет на Джоске покрывало и отдает кусок своей подушки, на которую нещадно покушаются. На рассвете Джоске снится какая-то погоня, и он дергается во сне, едва не пинается. Crazy Diamond хватает Джотаро со спины: сначала давит и толкает, а потом расслабляется и просто прижимает его к Джоске. Джотаро уже не пытается сопротивляться. Лечить он не умеет, но придется научиться. На утро Джоске и правда полон сил, словно у него уже ничего не болит и не саднит, а Джотаро еле сползает с кровати, когда его зовут на кофе и спрашивают, как заказать завтрак в номер.