Алмазная пыль

Джоске наблюдает, как Джотаро курит: прожигает взглядом так, что нельзя не заметить. Из-за этого Джотаро кажется, будто он вышел не покурить на задний двор школы, а поиграть в гляделки. Взгляд Джоске задерживается на губах, на кадыке, вздымающемся при глубоких вдохах, на неподвижных пальцах. Кажется, Джоске интересно смотреть даже на то, как Джотаро слегка сминает фильтр сигареты зубами. Ему всё интересно. Его тело, его привычки. Он подобрался слишком близко. В начале учебного года, когда они ещё толком не знали друг друга, Джотаро принимал этот интерес за любопытство к однокласснику. Потом они начали дружить и цапаться, Джоске стал ходить за ним всюду, и его не волновало, что Джотаро привык курить в одиночестве. Теперь же Джоске жаловался, что с ним противно целоваться из-за табачного привкуса, подсовывал жвачку, а когда Джотаро выходил покурить на задний двор, следил, чтобы пачка сигарет не кончалась слишком быстро. Джотаро старался не выкуривать больше одной-двух в день, но дни бывали тяжелыми. На сегодня уроки закончились: тишина и покой. Слышны только далекие голоса ребят, которые остались позаниматься в школьных клубах, шелест густой листвы деревьев. Джоске смирно стоит рядом, прислонившись к стене, и не болтает. Плохой знак. Значит, он о чем-то задумался. Повернул голову, посмотрел Джотаро в глаза, раскрыл рот. Всем приготовиться. — Зачем ты куришь? Вот это вопрос. Звучит глубоко и глупо. Джотаро почти докурил. Неужели так сложно потерпеть ещё чуть-чуть? — Брось. — Он фыркает и недовольно передергивает плечами. — Ещё минуту, и пойдем. Неприятно, что пришлось заговорить. Забытие и наслаждение чуть не развеялись вместе с дымом. Джоске усмехается. — Да нет, мне просто интересно. — Он говорит мягче, вкрадчивее. — Тебе нравится вкус? Курение успокаивает? Вызывает какие-то особые чувства? Джотаро не хочет рассказывать, почему курит. В средней школе он думал, что это круто. До того, как стать нелюдимым отморозком, чхавшим на чужое мнение, ему хотелось быть как все. Из крайности в крайность. Куришь — ты авторитет в компании, не куришь — нет авторитета, нет компании. Началось с простого: зажечь сигарету, сунуть в рот, закашляться, получить в ответ смешки и одобрение старших. Закончилось иначе. Он смотрит на свою сигарету. Нет, не закончилось. И, видимо, закончится нескоро. Старшие ушли, сигареты остались. Ушли и другие. Кто-то — по ту сторону. — Зачем? Просто так. Джоске неверяще, покровительственно смотрит на него. Потом он отворачивается и скрещивает руки на груди. — Каждый день ты повторяешь одно и то же действие. Значит, в этом что-то есть. Да. В этом есть ритуал. Ритуальные услуги: сигареты в автоматах и на витринах, только протяни костлявые пальцы, чтобы похоронить себя. В храмах ведь тоже дым, тоже смолы. Прихожане расширяют ноздри и упиваются запахом благовоний. Кому-то он помогает забыть тело в земле. Джотаро не помогло, родителям Какёина — тоже. А от Абдула не осталось даже тела. В этом есть рефлекс. Рефлексы у Джотаро хорошие. Сокращение мышцы — и пачка ложится в руку, сигарета оказывается у рта, благовония выветриваются из памяти. Удивительно, но Джотаро может не курить днями, неделями, если не хочется. Он не привязан. Правда же? Изредка его беспокоит лишь мысль о том, что он всегда возвращается. Сокращение мысли. Джоске чего-то добивается. Всегда чего-то добивается, бьет прямо в цель, но до сих пор не может попасть камушком по жестяным банкам, если его взять на слабо. Джотаро заглядывает ему в глаза. Неспроста эти вопросы. — А ты что, хочешь... попробовать? Джоске возмущенно смотрит на него и всплескивает руками. — Пфф, нет! Блин, прости, но... — он брезгливо указывает на сигарету, — это же так противно, вредно. Ещё и вызывает привыкание. Как он прав. До лопания сосудов прав. Джотаро коротко затягивается с невеселой улыбкой. Прямо на глазах у Джоске. — Одного раза не хватит, чтобы привыкнуть. Это представление. Он будто на сцене, неумело жонглирует кинжалами: всё горит, дымится, брызжет ядом, попадает зрителям прямо в глаза. Он наслаждается тем, что взгляд Джоске намертво прикован к его рту. Джотаро медленно отнимает сигарету от губ, протягивает её Джоске с многозначительным взглядом. Он видел искру в его глазах, и хочет затушить её до того, как она разрастется в пожар. Джоске должен говорить, что от Джотаро воняет дымом, напоминать про жвачку, смотреть на него с укором и спрашивать, зачем всё это. Он должен освистать его с самой высокой трибуны, на которую Джотаро не может взобраться, и уж точно не должен мечтать о месте в первом ряду, поближе к шоу. Джоске ошарашенно смотрит на протянутую сигарету. — Х-хочешь... чтобы я затянулся? Последняя проверка. — А ты хочешь поддаться? — Нет, — твердо говорит Джоске. — Просто... не понимаю, что такого ты в этом находишь, и... Твердо сказал, твердо замялся. Ещё бы. Может, им с с Джоске и всё равно, что думают о них другие, но им не всё равно, что они думают друг о друге. Джотаро боится толкнуть его в пропасть. Прежде, чем он убирает руку, Джоске несмело берет сигарету. — От одного раза точно ничего не будет? Вроде бы от этого все страшно кашляют? Он вертит сигарету меж пальцев, пытается понять, как её удобнее держать, и смотрит с отвращением: как на экзотический деликатес, вкус которого не дает ему покоя. Значит, та искра в глазах зажигалась не потому, что Джоске нравилось смотреть, как курят. Ему нравилось смотреть на Джотаро. — Ну? — спрашивает Джоске. Он чешет шею и объясняет, как затянуться, но тайне надеется, что Джоске отвадят вредные советы и ядреный вкус табака. Джотаро будто наблюдает за подготовкой ко взрыву. Пальцы Джоске подрагивают, он держит сигарету у губ, зажимает её между указательным и средним пальцем, повернув ладонь к себе. «Друзья» говорили Джотаро, что так курят женщины. После первой насмешки он запомнил, но Джоске знать ни к чему. Он прижимается к сигарете губами и тут же морщится: видно, что затянулся слишком сильно. Джоске убирает сигарету, страшно кашляет. — Кха... Тьфу! — Он опирается рукой о стену, сгибается пополам, отплевывается от того, чего уже нет во рту; от того, что попало к нему в легкие. — Джотаро, кха... какая га... кха... дость! Как ты это куришь?! Кха... Мое горло... Джотаро молча забирает у него сигарету. Он не улыбается — только легонько хлопает Джоске по спине, помогает прокашляться. — В первый раз всегда так. Джоске кашляет и втягивает в себя чистый воздух, глубоко вдыхает и выдыхает, успокаивая раздраженное горло. Когда его дыхание выравнивается, он смотрит на Джотаро круглыми глазами. — Кха... Я знаю, но это почти... больно, — непонимающе говорит он. У него хриплый голос. — Наказание какое-то. Легкие горят... И ты к этому привык? Джотаро не знает, что сказать. Он не хочет, чтобы Джоске курил. Лучше обжечься один раз. Он пожимает плечами, снова прислоняется к стене. Не надо искать глубокий смысл там, где его нет. Сказал же, в первый раз всегда так. Плоть горит, если поджечь. Джотаро не нравятся сигареты с ментолом, не нравится их прохладный вкус. Человек не за тем открыл огонь, чтобы прятаться от него. Он не замечает, как Джоске поворачивается к нему, чтобы прошептать на ухо: — Тебя что-то убивает, и ты привык к этому, да? Ну началось. Сейчас Джоске заведет песню о скорой смерти и прелестях здорового образа жизни. Джотаро и от других это сто раз слышал. Он затягивается показательно и глубоко, — так, как не смог бы Джоске, —поворачивает голову и нагло дымит ему в лицо тонкой струйкой. Тот морщится и отскакивает. Нечего было наглеть. Нечего было шептать о глупостях и убийствах. — Не придумывай, — рычит Джотаро. — Сейчас ты такой же курильщик, как я, только пассивный. — Джоске смотрит на него отвратительно удивленным взглядом. — Если считаешь, что людей убивают сигареты, уходи. Желание поджигать. Когда он курит, Джоске вечно крутится рядом: будто они мало времени проводят вместе, будто Джотаро сокращает это время. Будто он должен чувствовать себя виноватым за это. Но когда Джотаро курит, он не здесь, не с Джоске. Он где-то там, по ту сторону, за завесой дыма. Должно быть, она такая же густая, как над мифическими подземными реками; густая, как тени душ. В завесе — смех и холод. Далекий, мерзкий смех парней, которые втянули его во всё это. Смех, который когда-то казался ему добрым, был для него наградой. Джоске смеется иначе: просто и звонко. Это злит, но Джотаро и сам понимает, что частенько говорит что-нибудь злое и напыщенное, только не может посмеяться над собой. Джоске делает это за него. Он молчит. Когда дым рассеивается, Джоске крадет у Джотаро сигарету и бездумно затягивается снова, намного слабее, а потом ответно, неумело дымит ему в лицо. Табачное облако касается кожи, и Джотаро жмурится. Дурак. Джотаро слышит, как Джоске снова кашляет, но уже не так страшно, не так рокочуще. Он вдохнул совсем мало дыма. Не успевает Джотаро открыть глаза, как чувствует дым на своих губах, и вместо него рта касается тепло. Он открывает глаза и видит, как подрагивают ресницы Джоске. О, ну конечно. Теперь Джотаро хочется засмеяться, и он ухмыляется сквозь поцелуй. Джоске считает это романтичным? Курить и целоваться, как в фильмах. Но что-то не так: Джоске целуется грубо, почти жестко — так, как никогда не целовал его раньше; он насильно прижимает голову Джотаро к своей, насильно сталкивает их рты. В руке крепко зажат ворот гакурана: он тянет его на себя. Тогда Джотаро чувствует едкость на чужом языке, чувствует на губах Джоске горечь, которую вливал в себя. Она будто бензиновое пятно. Бывало, он забывал про жвачку, а Джоске по неосторожности всё равно целовал его. Тогда Джотаро ощущал на чужом языке вонь собственных сигарет, но сейчас всё по-другому. Они оба курили, воняет от обоих. Хоть кто-то должен быть чист. Ему, значит, можно, а Джоске — нельзя? Самая обычная показуха. Первый раз попробовал, и крышу сорвало от собственной крутости. Ведь смышленый парень, ведь не хотел, упрямился — и всё равно попробовал. Разве у Джотаро было не так? Джоске отрывается от его губ. Одна рука оглаживает спину Джотаро, другая нагло касается его лица. — Людей убивают не сигареты, — соглашается он. — Да, — угрюмо отвечает Джотаро и убирает его руку от своего лица. — И не они спасают. — Меня не надо «спасать», понял? — рычит он. — Но я всегда рядом. Понял? Он не говорит, что «будет рядом», потому что никто из них не знает наверняка. Всегда — это сейчас. — Дурак ты, Куджо. Переходи уже на жвачку, — серьёзно говорит Джоске. У него с собой всегда есть. Джотаро не спорит, просто отворачивается, и тогда Джоске жмется к нему снова, уже теснее. Когда он втихаря вытаскивает из его карманов пачку сигарет и подменяет её пачкой сахарной отравы, Джотаро притворяется, что ничего не заметил.