Алмазная пыль

— Денис Хигашин, родился в восемьдесят третьем. Твою маму зовут Тамара. Она родила тебя в двадцать один год, пока училась в московском РУДН. В Морьевске живешь с самого рождения. Когда тебе было четыре, ты пятьдесят дней мучился неизвестной лихорадкой. Твоего отца зовут Джосей Джода, сейчас ему семьдесять восемь, у него свое агентство недвижимости в Токио. Он в полном здравии, но когда его семья озаботилась тем, как распределится наследство, оказалось, что у него есть сын в России, то есть, ты, и... Не с таких новостей Денис собирался начать свое утро, первое сентября и десятый класс. Он поправил ворот куртки и вежливо перебил: — Уважаемый, будьте добры представиться и предъявить удостоврение. Нависший над ним Дядя Стёпа в белом пальто оторопел. А вместе с ним — Костя Хиросьев, одноклассник Дениса, стоявший рядом. Он тоже шел в школу, но из любопытства задержался в скверике у неё вместе с Денисом. Как тут не задержаться, когда двухметровый пижон нависает над твоим приятелем и толкает монолог о всплывших семейных тайнах, даже не поздоровавшись? — Какое удостоверение? — спросил Дядя Стёпа. — Вы же из милиции? — Нет, — ответил мужик с таким каменным лицом, что Денис тут же в этом усомнился. — Меня зовут Дмитрий Сергеевич Куджов. Прозвучит странно, но я твой... племянник. — Чего? Да Вы старше меня, Вам лет-то сколько? — Я только что объяснил тебе, как так вышло. Мне двадцать восемь. Костя охнул. Денис как следует проморгался, но заглянул Дмитрию Сергеевичу в лицо и рассудил, что с виду оно честное. Только вот Денис едва слушал этот его длиннющий монолог, а теперь судорожно вспоминал подробности. — То, что Вы сейчас изложили... это правда? — спросил он, и Дмитрий Сергеевич кивнул. — Как-то не верится... Мама говорила, что отец был калмык, поэтому меня по их традиции без отчества записали... А он, говорите, японец?.. Веры в их родство придавало то, что в лице Дмитрия Сергеевича, как и в лице Дениса, угадывались азиатские черты. — Пройдемся, пока у тебя не начались уроки? — Дмитрий Сергеевич бросил взгляд на свои дорогие наручные часы. Денис ошеломленно кивнул, но не терял бдительность. С ними увязался Костя. Денис хотел было отослать его, чтобы тот не подслушивал, но Костя совестливо пытался предостеречь Дениса: этот гражданин может оказаться мошенником! Денису же лучше, если Костя пойдет с ним, чтобы в случае чего были свидетели, уж двоих сразу не облапошат. Денис нехотя согласился. Всё-таки Костя его друг, точно его не осудит, и рот держать на замке умеет. Дмитрий Сергеевич фыркнул, но против Кости ничего не сказал. Они шли по улице втроем, держались подальше от прохожих. Дмитрий Сергеевич рассказывал, какой переполох приключился в семье Джода, когда они узнали о внебрачном ребёнке Джосея. Денис готов был со стыда сквозь землю провалиться. Он попробовал извиниться разом и перед всей семьей, и перед Дмитрием Сергеевичем — тот смутился. Потом Дениса нагнали одноклассницы, стали с ним ворковать, делать комплименты. Тогда уже фраза Дмитрия Сергеевича смутила Дениса. «Ерунду про прически потом обсудите», сказал он. И всё, у Дениса крышу снесло, он с дуру полез в драку с двухметровым амбалом. Его прическа — ерунда, значит?! Он никому не прощал насмешек над своей внешностью. В школе его порой дразнили за то, что он копирует стиляг, хотя мода на них давно прошла, и на дворе вот-вот настанут нулевые. Денис плевать хотел на чужое мнение. Не все стиляги — пижоны. Благодаря одному такому стиляге он остался жив в детстве. С тех же пор Дениса защищал другой «стиляга», только призрачный, эдакий боевой дух и ангел-хранитель. Он защищал его и в драке с Дмитрием Сергеевичем. Сквозь звон ярости в ушах Денис едва слышал, как Дмитрий Сергеевич пытался объяснить что-то про «опоры». Оказалось, что у Дмитрия Сергеевича тоже есть такой ангел-хранитель, а ещё — поставленный удар. Чужой кулак проехался по губе, и Денис повалился на землю. Костя весь сжался от страха, не понимая, что происходит, девчонки заверещали, и Дмитрий Сергеевич разогнал их. Денис ещё тогда обругал его почем зря, и подумал: вот мерзавец мерзавцем, раз ударил школьника, а такой высокий и статный, что аж дух захватывает. И всё, вскоре у Дениса снова крышу снесло, и дух правда захватило. Захватывало долгие недели, пока он не понял, что всё это значит. *** Дмитрий Сергеевич заселился в гостиницу «Центральная» на проспекте Революции. Денис чуть не поперхнулся, когда об этом узнал. «Центральная» — самая роскошная и старая гостиница в Морьевске, возведена в конце девятнадцатого века зажиточным купцом. Здесь останавливались Чехов, Бунин, Успенский, Маяковский... А теперь вот остановился Дмитрий Сергеевич. Денис только обрадовался, когда его пригласили в гостиницу, чтобы обсудить зацепки по делу Кирилла Ёшикагина. Так обрадовался, что стал приходить снова и снова, находил самые немыслимые предлоги докучать Дмитрию Сергеевичу. Рядом с ним душа пела симфонию. Рядом с ним Денис не чувствовал себя безотцовщиной: Дмитрий Сергеевич на время заменил ему и отца, и деда, и целый свет. Он человек старой закалки. Серьёзный учёный, уже много лет работает в Японии — сказал, там представляется именем Джотаро Куджо, чтобы коллегам было привычнее, — и тут к нему прилип Денис, обычный школьник без серьёзности, без карьеры, без громкого имени. Но Дмитрий Сергеевич правда ценил его. Он сказал, что «в целом свете нет ничего добрее его силы», и отчего-то он по-своему полюбил Дениса: бывал мягок и суров, ругал и наставлял, но никогда не бросал в беде, никогда не отворачивался. Денис безмерно уважал его за это. Потом он понял, что это называется не уважением, и страшно испугался. Дмитрий Сергеевич точно от него отвернется, если узнает. Денис бы и сам от себя отвернулся: грешно всё это. Этот грех он замечал за собой со средней школы, но в этот раз он куда тяжелее. К содому добавилось кровосмешение. Маменька его из дома пинками погонит, если узнает правду. Не то, чтобы она была шибко верующей, но такого она не поймет. А Денис погонит себя пинками, если не узнает всей правды. Так он решил, когда стал замечать, что Дмитрий Сергеевич уже давно не гонит его из гостиничного номера. Напротив, он позволял оставаться у себя допоздна, или даже на ночь, под разными предлогами для мамы Дениса. Он охотно помогал с уроками, обедал с Денисом в кафе, и уж чересчур баловал. Сущими глупостями для учёного занимался, в общем-то. Вдвоем они ели вафельные трубочки со сгущенкой и пили соду, ходили по узким улочкам Морьевска, и Денис мог часами слушать, как Дмитрий Сергеевич с большой страстью рассказывает о морской биологии. В ответ Дмитрий Сергеевич почему-то слушал, как Денис разжевывал ему подтексты песен Наутилусов Помпилиусов, Ночных снайперов и Тату; как он восхищался культурой стиляг и грустил, что сейчас над ней многие смеются; как он делился секретом приготовления домашней газировки по рецепту мамы и рассказывал, где продают вкуснейший лимонад в городе. Дмитрий Сергеевич с удовольствием изучал Морьевск вместе с ним. Он выслушивал все его подростковые бредни, которые взрослому мужчине должны быть безынтересны. И прежде, чем он навсегда уедет из города, Денис должен узнать, что это за интерес такой. В один вечер, пока Дмитрий Сергеевич помогает ему с домашним заданием в номере отеля, Денис спрашивает обо всем напрямую, и снова едва не сгорает со стыда, как в их первую встречу. А эта, может, будет последней. Может, кулак Дмитрия Сергеевича оставит новый шрам на его губе. Он оставляет ему уклончивые фразы, тяжелые взгляды, и наконец — тепло. Денис забирает его сам. Он знает, как глупо бросаться к Дмитрию Сергеевичу на грудь, бормотать, чтобы он не уезжал, и слепо мазать губами по его щеке, но не может с собой поделать. Вместо нового шрама Денис получает поцелуй, и щетина Дмитрия Сергеевича колет щеки. В тот вечер он впервые стал для него Димой.