Когда зацветет вереск

Сигнал будильника буквально выдернул его из сна. Резко усевшись в кровати, Билл свесил ноги на пол и наклонился, чтобы отыскать источник звука. Он судорожно шарил руками добрых секунд тридцать, прежде чем нащупал телефон под кроватью и смог отключить его. Билл еще не вполне очнулся, но не хотел, чтобы звук потревожил Мору. Он обернулся на нее. Она крепко спала. Некоторое время он сидел и смотрел на Мору, вспоминая все, что случилось накануне, и мало-помалу холодея от осознания безнадежности настоящего. Утро воскресенья. Нужно быстро собраться и выезжать. Билл понятия не имел, как ему быть. Мало что-то решить, с этим нужно еще и смириться. Первым делом он отправился в ванную, чтобы наскоро почистить зубы, но в какой-то момент застыл, вперившись в зеркало. Отражение глядело на Билла жестким, почти угрожающим взглядом исподлобья, в то время как сам Билл откровенно паниковал. Его мозг лихорадочно искал лазейки и прощупывал каждую из них. Что, если все-таки разбудить Мору? «Случайно» уронить и разбить что-нибудь. «Случайно» греметь всем, что может греметь, пока он собирается. Он сделает вид, что просто складывает свои шмотки, но это будет уже неважно. Она станет глядеть на него полными грусти и слез глазами, он примется успокаивать ее, они поговорят и что-нибудь придумают. Обменяются номерами, контактами, он пообещает прилететь после съемок — очень скоро… Или еще лучше: они не смогут оторваться друг от друга, а прощальные поцелуи перерастут в прощальный секс, в признания, обещания, и он опоздает на рейс и вынужден будет застрять в Ирландии до самого вечера… «Ты не можешь опоздать на рейс. Отсюда не выбраться без пересадки, и в итоге ты застрянешь еще и в Дублине. А к вечеру вторника уже похеришь целый съемочный день со всеми вытекающими». Должны быть еще варианты. Что-нибудь, чтобы дать ей понять, что он не хочет улетать, но должен, и что это не означает «навсегда», если только она пожелает. Он может поискать ее телефон и набрать с него свой номер, а объясниться уже позже, на свежую голову. Вечером. Посредством сообщений. Написать «Я облажался, когда сказал тебе попробовать с Реганом. Ни одного гребаного шанса, что я когда-нибудь отдам тебя ему» — намного проще, чем произнести это, глядя ей в глаза. «Все время, пока ты рожаешь эти восемь слов, она будет считать, что ты бросил ее, слился и даже не сказал «спасибо» и «до свидания». Она успеет возненавидеть тебя, идиот, и твое сообщение застанет ее у него дома». Тогда как насчет оставить ей записку прямо сейчас? Найти клочок бумаги и написать: «Я хочу, чтобы ты порвала с ним. Чтобы навсегда покончила со всем, что держит тебя на привязи. Мы вместе увидим все мировые столицы, у нас впереди столько приключений, Мерроу… Просто забудь о вчерашнем и дай мне немного времени. Я вернусь ближе к Рождеству. Мой номер: … Напиши мне». «А если клочка бумаги недостаточно? Что, если вчерашний четырехчасовой трахомарафон не равен прощению? С чего ты взял, что этого хватит, чтобы влюбиться в тебя во второй раз? Как это вообще возможно, если ты ведешь себя как помесь Шарлотты Бронте с быком осеменителем? Ты тридцатилетний мужик, а не капризная старшеклассница. Оставайся верен хотя бы себе. Решил уйти — проваливай». Прежде, чем Билл успел задуматься о том, что творит, его кулак уже взлетел, готовый ударить искаженное злобной гримасой лицо в отражении. И лишь благодаря чуду и тому, что зеркало у Моры в ванной маленькое и неудобное, малость промахнулся. Зеркало опасно задребезжало, но смолкло неповрежденным. Билл встряхнул ушибленной рукой, поджав губы, чтобы не закричать от боли. Вернувшись в спальню, он кое-как пошвырял шмотки в чемодан и быстро оделся. Он даже не взглянул на Мору: чем больше ему этого хотелось, тем сильнее он себя ненавидел. Его сердце колотилось как бешеное, когда он вышел в прихожую. Каждый шаг к двери приближал конец. Что-то, что он уже не сможет переиграть. Билл никогда еще не держался за дверную ручку так долго и не боялся переступить ни один порог так, как боялся переступить этот. — Открой эту чертову дверь! — Не выдержав, он прошипел это вслух. Костяшки на разбитой руке разболелись вдвое сильнее, когда Билл стиснул язычок замка пальцами. — Открой гребаную дверь и уйди. Холодный воздух хлынул в его легкие, но совсем не отрезвил и тем более не принес облегчения. Идти к машине было ровно так же тяжело, как минуту назад к двери, а может еще тяжелее, но Билл шел уверенно, не оборачиваясь, и не смотрел на ее дом, отъезжая. Он смотрел на океан. Постоянно оглядывался на него, потому что знал — несколько миль, и его уже не будет видно из-за верещатника. Билл даже опустил стекло, чтобы слышать волны. Старался отвлечься. Старался любоваться видами, пока может. Но уехал все равно недалеко. Его взгляд зацепился за нечто такое, что заставило Билла снизить скорость, а затем и вовсе свернуть на обочину. Он был рад остановиться и задержаться. Сгодился бы любой повод. «Ближе к Динглу есть скала с выступом в форме трилистника, ее ни с чем не перепутаешь. Она невысокая и там что-то вроде редкого пролеска с видом на океан. Я прихожу туда, когда все катится под откос и мне требуется перезагрузка». Сверившись с часами и убедившись, что немного времени еще есть, Билл выскочил из машины и понесся к обрыву, сам не зная, зачем. Это место он хотел бы увидеть. Место, где хорошо оказаться, когда все катится под откос. Издали пролесок выглядел как заросли кустарника на самом обрыве. Вблизи же кустарники оказались раскидистыми земляничными деревьями, удивительно приземистыми, наверняка из-за сильного ветра и каменистого грунта. Тем не менее, это был именно тот пролесок. Скалу с волнистым краем, по форме напоминающим трилистник, в самом деле ни с чем не перепутаешь. «Красивое место. Прекрасное место для суицида, но явно неподходящее для того, чтобы уговаривать себя жить дальше», — раздраженно подумал Билл, упершись руками в колени и пытаясь отдышаться. У него было не больше получаса, чтобы проститься с Керри. Он чувствовал себя усталым и жалким. Он не мог дышать, но вряд ли потому, что бежал. Билл собирался присесть и перевести дух… Но на поверку рухнул на задницу, опустил локти на колени и расплакался как ребенок, даже не пытаясь скрыть лицо в ладонях. Билл захлебывался, давился слезами, словно все те годы, что он плакал лишь по сценарию, они у него копились. Его голос вплетался в шум воды, бьющейся о камни, и заглушал, когда Билл выкрикивал злые ругательства. Он ненавидел себя, ненавидел это место и ненавидел ее за то, что никогда не сможет забыть. Черт возьми, он будет рассказывать о ней внукам, когда те достаточно подрастут для этого. Действительно будет. Он будет думать о ней в день своей свадьбы с женщиной, с которой проживет в гармонии долгие годы, и которая подарит ему двоих детей. Так и случится. Он будет вспоминать о Море на пике своей карьеры, улыбаясь фотографам с оскаром в руке. Это в самом деле будет незабываемый день. И он любит Мору без памяти в этот самый момент, когда рыдает как мальчишка, которому впервые разбили сердце. И прямо сейчас он готов поверить в чудо, в любое волшебство, лишь бы она оказалась здесь.

***

Ее разбудил громкий шорох автомобильных шин по асфальту, потому что именно этот звук она очень боялась услышать. Она моментально распахнула глаза и поняла, что он означает. Сердце ушло в пятки. Билл не попрощался, как и обещал… Просто уехал. Если бы у Моры было время задуматься, она бы никогда не сделала того, что сделала дальше. Она выскочила из постели, подобрала с пола на кухне вчерашний свитер, надела его на себя, обулась и побежала. Побежала, не потрудившись даже закрыть дверь. Побежала так быстро, как никогда еще не бежала. Туда, куда несли ее ноги. Мора действительно не знала, зачем. Она ни на что не надеялась и ничего не ожидала, но ей просто необходимо было оказаться там и она слушала свою интуицию. Дорога казалась ей бесконечной, хотя обычно Мора добиралась до своей скалы прогулочным шагом минут за сорок. Она ощущала, как неизбежно замедляется, выдыхаясь, но это только подстегивало ее поднажать. Она полетела. Мора забыла, что у нее есть ноги, и не чувствовала их. Она быстро приближалась к цели. Впереди, на самом горизонте одиноко маячила чья-то машина, но Мора не смотрела на нее, ей нужна была не она. Девушка свернула и побежала туда, где столько раз зализывала раны под шепот листвы земляничных деревьев и шум волн. Ее сердце наполнилось радостью и успокоением… а затем упало прямо с обрыва. В пролеске Мору ждал один лишь темный, беснующийся океан. Она оглянулась по сторонам, сама не зная, что должна здесь обнаружить, но больше не могла сделать ни шагу. Она опустилась на землю и легла на спину, как часто делала раньше. У нее вновь появились ноги и им требовалась передышка. Она прищурилась, пытаясь вспомнить хотя бы цвет машины, что маячила впереди. Очень далекой, отъезжающей машины. Не получилось. Все это был сонный морок. Обычные грезы где-то между сном и явью. Они казались реальными, но никогда таковыми не были. Его глаза, руки, вкусы, звуки и запахи — все это ложные воспоминания, пустота. Она забыла обиду, затолкала горечь и собственную гордость в самый далекий закоулок души и погналась за пустотой. Мора закрыла глаза и, содрогаясь от боли и холода, еще долго убеждала себя, что вся прошедшая неделя была длинным, сумбурным сном, от которого всего лишь нужно проснуться. Нужно просто оставить его позади и завтра она уже не сможет вспомнить детали. А послезавтра воспоминания об этом сне потеряют даже свои контуры. На ветке прямо над ее головой раскачивалась серебристая бечевка с двумя бусинами — из оникса и эпоксидки, подкрашенной в цвет местных волн.