***
Снова белая комната. Невыносимая жара. Лилит почувствовала каждый, чертов, порез на своей коже. Все они начали зудеть и нестерпимо жечь. Кажется, виновата не только жара, но и еще что-нибудь, может, излучение? Только вот чего? Лилит огляделась. Конечно, комната такая же ослепительно белая, как и в прошлые разы. Только здесь нет шлюзов и ровно посередине, словно отросток от общей комнаты, стоит прямоугольный параллелепипед, такой же белый, как и вся комната. На нем она сейчас и лежит. Не выдерживая невыносимый зуд, она чешет один из порезов и как назло им оказывается тот, что получился глубже других. – Черт, - Лилит взвыла и посмотрела на порез. Она отодрала еще немного кожи, но кровь почти не шла. Видимо температура достаточная, чтобы сгустить кровь. Лилит слегка склонила голову вбок, она раскалывалась. Когда последний раз у нее была светлая голова? Вот вроде недавно, а вроде и тысячу лет назад. Она села прямо и узнала, что у нее немного онемели ноги. Посмотрев на них, она убедилась, что на них также есть множество порезов. Ее кожа стала красного оттенка, то ли от крови, что слабо вытекала из ран, то ли от жары. Ее голова резко закружилась и она зажмурилась. Плюс ко всему ей казалось, что она полностью истекает кровью. Посмотрев на руки, она поняла, что это не совсем кровь, а пот. А еще на ней оказался белый сарафан. Мозг нежелательно напомнил о ее пребывании в психбольнице. Чтобы не вспоминать об этом она снова осмотрела комнату. Ничего нет. Снова. Но Федор наблюдает за ней, она уверена. Ждет ли он того чтобы она что-нибудь предприняла? Даже если так, у нее раскалывается голова. Еще немного и у нее случится тепловой обморок. Она схватила свою голову обеими руками и спустила ноги с «кровати». Казалось, что даже мозговая активность причиняет боль. Сжав зубы, она старалась не касаться порезов. Мозг рисовал картины гноение, словно она разлагающийся труп и в реальность воображения охотно верилось. Лилит слезла с параллелепипеда и села, облокотившись на него. Никаких изменений, даже предмет был нагрет. Как назло, в голову полезли воспоминания о руках Федора. Они были очень красивыми. Элегантные, как у музыканта. И еще прохладные. Наперебой стали вспоминаться все моменты, когда он был рядом. И недавний сон. Вначале Лилит пыталась отключить свой мозг, лишь бы не вспоминать его. Только, кажется, жара уже ударила ей в голову, и отключить мозг можно только обмороком. Смирившись, девушка признала – Федор красив. Дьявольски красив. И если бы он не был тем самым дьяволом, он бы, возможно, нравился ей. Нравился? Лилит нахмурился. Ей никогда никто не нравился. Она отрицала это. Ведь симпатия превращается в привязанность. А привязанность равняется боли, она прекрасно это знает. После смерти родителей брат усвоил этот урок. И всю жизнь учил ее этому. Все доходило до того что он просто запрещал ей общаться со сверстниками. За все детство она помнит только одного друга, да и друг ли он ей был? Скорее нет, чем да. Мысли снова заполонили воспоминания, но теперь более далекие, которые она так старалась забыть. Вот сад, мальчик чуть старше ее – наверно сейчас он ровесник Федора – он ходит взад-вперед, его руки в карманах, он злится. А она знает, что ему очень одиноко. Многие боятся его. Но на самом деле, этот мальчик сам себя боится. Отчего-то ей не страшно. Наверно поэтому они и подружились. А еще от нее этого и хотели. Да, вроде бы их даже специально познакомили. Помнится, был еще кто-то. Только бы вспомнить. Но Лилит нечего не помнит. От попыток вспомнить почему-то становится страшно и тревожно. Тепло. Да, было очень тепло. Это воспоминание или просто бред? Чувство что языки пламени опаляют ее руки. Страшно. Она слышит крики брата. Он зовет кого-то. Это имя? Оно звучит так незнакомо. Она Лилит. Почему Лилит? Это имя дал ей Федор. Она так легко сдалась? Но ведь это ее имя. Почему она слушает его? Он. Какую тайну он скрывает? Что прячется в его душе? Она никогда не понимала людей. По крайней мере, тех, с кем была знакома. Но Федор ни похож, ни на одного из них. И как ей понять его? Она не видит ни одного возможного способа. Ей хотелось бы это сделать. Но еще сильней, чтобы кто-нибудь смог понять ее саму. Сейчас слишком жарко. Хочется прохлады. Когда Фёдор обнимает ее, становится прохладно. Нет, она не должна об этом думать. Но ведь… Она снова почувствовала тепло, как тогда, в детстве. Но теперь оно было другим, особенным, словно полностью прожигающим ее изнутри. Она упала в обморок от перегревания.***
Федор знал на что шел еще с самого начала. Но отчего-то было сложно смотреть на Лилит. Она не вела себя как обычно, не вырывалась, не пыталась найти выход из ситуации. В такой ситуации вряд ли можно что-то предпринять. Однако, когда она упала в обмороке, что-то оборвалось внутри него. Он отключил технику, срочно понизил температуру и пошел к ней. Хотелось бежать. Это не было на него похоже. Федор уже запутался, что на него похоже. Может, к черту эксперимент? Нет, он идет до конца. Лилит просто нужно время, чтобы отдохнуть. Все равно деваться ей уже не куда, ни документов, ни знакомых. Федор зашел в белую комнату. Поднял с пола Лилит, и как-то машинально прижал к себе. Потом резко одернул. Она не шевелилась. Как бы она отреагировала, узнав, что он периодически обнимает ее? Негативно, скорее всего. У нее нет причин относится к нему иначе. А хочет ли Федор, чтобы они были? Логично подумать что нет, зачем ему это. Но если быть честным хотя бы с самим собой, Федор хотел чтобы они были. Возможно, он и сам искал понимания, хоть и отрицал это. Для всех он бесчувственный и бесчеловечный эспер, стоит ли говорить о том, что он имеет чувства? Сказал бы – поверил ли хоть кто-нибудь? Вряд ли. И эта мысль горьким эхом раздалась в его груди. Он шел по тайным ходам и переходам, слушая дыхание Лилит. В ее комнате он огляделся. Перед своими похоронами она запросила всякую чепуху и сейчас вся мебель была ей завалена. Конечно, он не позволил покупать ей все колюще-режущие и любое другое оружие. Еще недавно он не обратил этому большого значения, было темно и как-то неважно. А сейчас он с интересом отметил фигурки фигуристов в миниатюре, несколько томов энциклопедий, приглядевшись, о растениях. С тенью огорчения он отметил, что знает ее биографию, но не знает, чем она увлекается. Из чего состоит ее мир, права на который она так хотела отстоять. И что же делать дальше? Федор всегда знал ответ на этот вопрос. Он должен закончить эксперимент. Положив ее на кровать, он коснулся ее виска, активируя способность. Обычно он делает это перед прикосновением, но сейчас он не хочет никого убивать. На секунду ему показалось, что она активирована на полную мощность и в его глазах отразился ужас. Он не знал, использовали над ней способности до этого, но теперь она окончательно связана с его проклятьем, как и все другие, кто сейчас уже мертв. Прислушавшись, Федор услышал ее дыхание, к которому уже привык. Слегка обрадовавшись – Федор вообще казалось, что все чувства он испытывает поверхностно – он мысленно отметил, что его первая попытка контролировать способность вышла успешной. Чувство будто с его плеч сняли большой камень. Но эксперимент должен быть окончен. Хотя бы, потому что он Федор Достоевский. А что дальше? Лилит будет работать на Крыс Мертвого дома? Станет такой же верной как Гончаров? А может действительно, стоит вырезать ей часть мозга? Эспер ухмыльнулся. Это не решение проблемы, по крайней мере, на этом этапе. Он поднялся, чтобы отправится за аптечкой. Вокруг сновали люди, стараясь не попадать ему на пути. Как мелкие грызуны они старались сторониться потенциально опасного зверя. Его это всегда устраивало, но укол еще туманного одиночества пронзил его грудь. Лилит не открывала глаз 3 дня. Все 3 дня делами заправлял Гончаров. Достоевский подолгу сидел около ее кровати, обрабатывая ее порезы, перевязывая их. Прибрался в комнате, посчитал старые шрамы на руках. Их оказалось 27, 15 на левой руке, 12 на правой. Вертикально шли 6, еще 9 были довольно глубокими. Он знал, что их больше, а еще то, что самая последняя была примерно полгода назад. Радоваться или грустить по этому поводу, он не знал. А Лилит почти каждый день по нескольку раз плакала. Ее лицо почти не менялось, только по щекам проходили тонкие блестящие полосы. В панике Федор быстро убирал их, аккуратно собирая тонкими пальцами. Ему казалось, что так он может сделать ей хоть чуточку легче. Он надеялся быть рядом, когда она очнется. Но у него не вышло. Когда Лилит очнулась, в ее распоряжении была абсолютно чистая бирюзовая комната. Она нахмурилась. В ее кровь словно вкололи агрессию. Ей хотелось все разрушить. Во сне ей все снилась прошлая жизнь. То, что она хотела забыть и то, что она хотела сохранить. Она не знала, сколько спала, но чувство времени всегда было ее слабой стороной. Она забывала, сколько дней ходила голодной, как долго тренируется, как долго она ждет брата с заданий. Здесь знание времени не сильно требовалось. Очнулась – на эксперимент. Спит – ну и ладно. Вот, в общем, и все. И именно сейчас она испытывает от этого крайнее бешенство. Она помнит, о чем думала перед обмороком. И во сне ее тоже не покидал этот Дьявол. Ей снилось, что он плачет, а она вытирает ему слезы. Ей казалось он стоит в толпе, одинокий и брошенный, она бежит ему навстречу. Во сне она тонула, а он спасал ее. И ее это бесило. Кажется, ее сил хватит на то чтобы все здесь уничтожить. Первым делом она взялась за занавески, они были ближе всего. С силой дернув, она от неожиданности отскочила. Интересно, насколько здесь хорошая проводимость звука? Это и не важно. Следующим в ход пошли статуэтки. Только потом она поняла, что это бессмысленно. По сути, это ее вещи и от их порчи никакого проку нет. Следовательно, она вышла в коридор. Первыми на глаза попались цветочные вазы. Сердце чуть екнуло при мысли, что она убьет растение. «Черт с ними, крушить так крушить» подумав так, она прошлась по коридору, опрокидывая вазы. Потом отрывая занавески. Никто не пришел на шум, и, осмелев, она попыталась выбить окно стулом. В голову ударил адреналин вперемешку с восторгом. Все свою жизнь ей говорили быть сдержанной, скрывать эмоции. Она балансировала между своей и чужой смертью. «Выбирать нужно всегда последнее» - говорила высокая женщина. Для этого будь тише, спокойней. А сейчас все ее установки бились вдребезги вместе со стулом, который так и не смог пробить окно. «Интересно, что сказали бы психологи, если бы я отвечала на их вопросы честно?» на секунду замерла Лилит. «А что мне это сейчас дало бы?» мысленно ответив самой себе вопросом, она пустила в ход второй стул. Когда в коридоре ничего не осталось, она крадучись стала изучать дом. В одной из комнат, около красной, где пил чай Федор, она нашла целое сокровище. Комната со светло-желтыми стенами, заставленная шкафами с чайными сервизами. Каждая полка, каждый бокал сиял чистотой. Девушка тихо выдохнула от восторга. Красиво, каждый сервиз был особенным, один, кажется, из хрусталя. В Лилит проснулся чертенок и именно с него она и начала свою вакханалию. На этот раз на шум прибежал Гончаров, как-то он приходил к ней чтобы провести к Федору. Его слегка безумная улыбка медленно сползла с лица, как только он увидел что она делает. Кажется, он хотел убить ее, но вдруг что-то вспомнив сказал: – Господин говорил не трогать вас, и я слушаюсь, но пожалуйста, не трогайте чайные сервизы, для него они важны, – он умоляюще посмотрел на девушку, та в ответ бросила на пол чашку с золотистой каемкой. – Важны значит, ну и отлично, – на пол с треском упало два блюдца. – Замечательно просто. – Стойте, прошу, они мне тоже важны ведь. Что вы делаете, господин Достоевский говорил, мне не будет больше грустно, а вы что делаете, – его голос дрожал, и в нем сквозило отчаянье. На секунду, Лилит захотела прекратить, но остановила сама себя. Еще несколько чашек упали на пол и Гончаров, заламывая руки, со стоном вышел из комнаты. Перестав стеснятся, она уже целые полки смахивала на пол. Где-то в доме послышался крик Ивана. Ну и ладно, она ничего ему не должна и вообще, как некоторые говорят – теперь она свободна. Хаос продолжается.***
Николай, как истинный любитель шоу, явился на шум. Красная комната выглядела так, словно со всех четырех сторон прошлась вьюга. Лилит здесь уже не было, но эспер был уверен, это ее рук дело. Усмехнувшись, он отметил, что девушка изловчилась разрезать ткань дивана осколком посуды. Довольно находчиво с ее стороны. Только вот интересно, с чего вдруг ей так в голову ударило. Может Федор все-таки передержал ее на жаре? Стоит ее найти. Лилит тем временем крушила библиотеку. Ей было жаль, так много хороших книг. Но утром что-то щелкнуло в ней, переклинило. Теперь она понимает Федора, иногда нужно разрушить, чтобы создать что-то новое. Но что создаст она? Что ей даст разрушение? Она не знает. Но, по крайней мере, это лучше чем бездействие. Очередная книга лишилась обложки. Люди, снующие туда-сюда, шарахались от нее. В их глазах читалось удивление и некоторая доля страха. Лилит поежилась. Страх – это то, как смотрел тот мальчик. Страх – это то, чем было пропитано все ее детство. Она не хотела бы чтобы на нее так смотрели. Неужели Федор всю жизнь живет с этим чувством? Когда за тобой по пятам следуют глаза, полные ужаса. По коже прошлись мурашки. Но она продолжала. Они просто не понимают. Ей жизненно необходимо выплеснуть весь тот ком страха, всю ту сдержанность, что она несла всю жизнь. Ведь люди всегда боятся того, что не понимают. Она многого не понимала, да и сейчас не поймет. Но бояться она больше не будет. Федор нашел ее на кухне. Разломав почти все стулья, она стояла у плиты. Половина посуды была побита, но видимо ей захотелось поесть. Уголки губ вздрогнули. Так забавно наблюдать за этой картиной. Хаос, посреди которого она мирно варит кашу. Вместо легкого платья, в который она была одета, на ней толстовка и джинсы. Такая домашняя, она выглядит слегка безумно с растрепанным хвостиком и порванными в некоторых местах джинсами. Отчего-то Федору тоже захотелось есть. К счастью, в живых остались ровно два стула. Он тихо сел на один из них, занятая готовкой, она не заметила его прихода. Только вздрогнула когда обернувшись, несла тарелку каши к столу. – Привет, – будничным тоном сказал Федор. – Есть еще одна тарелка, мне тоже страшно хочется есть. – Мне почему-то казалось, что ты умеешь говорить только о своих идеях и гипнотическим голосом, как психически больной, – недоверчиво сказала Лилит, но все же порылась в поиске посуды. – Очень жаль, что ты такого обо мне мнения, – Федор тоже решил помочь сервировать стол и начал искать ложки. – Знаешь, – неуверенно начал он. – Мне также жаль о том, что весь этот эксперимент вообще произошел. Ты не выдерживаешь, нужно поискать кого-нибудь другого. Лилит остановилась. Ей показалось или нет? – Постой-постой. Ты почти убил меня, по документам я уже и вовсе мертва. И теперь, наконец, осознав, что зря ты это затеял, говоришь о том, что поищешь другого? Тебе совсем не важно, что ты жизнь людям ломаешь? Может не стоило вообще начинать? – Нет, просто, – было видно, что он не может найти слов. Лилит задумалась, а был ли хоть кто-то, кто видел, как Федор не может подобрать слов. Скорее всего, никто. – Я очень боялся за тебя. И ты напоминаешь меня, наверно, поэтому выбор и пал на тебя. Пока ты была без сознания, я много об этом думал, и не хочу, чтобы ты повторяла мою судьбу. – Значит, мы похожи, да? И чем же? – она сложила руки на груди, облокотившись на плиту. Есть она больше не хотела. – Может и не похожи. Просто… я понимаю тебя, но наши ситуации разные, – Федор неуверенно сел и рукой предложил ей сделать то же самое. Лилит села и немного нахмурилась, ожидая объяснений. – Ну, говори. – Я был ребенком, когда умерла моя мать. Было очень сложно. Знаешь, у меня с отцом были примерно те же отношения что у тебя с братом. И с того момента все поменялось. Мой отец считал способность проклятием, все время пытался изгнать ее из меня, – эспер горько улыбнулся,в данный момент он казался таким настоящим. – Обвинял в смерти матери. Все детство я провел в отделении для буйных, мы жили в больнице, в которой работал отец. Он был сыном священника, и моими первыми книгами были Евангелие. Я учил их наизусть, но каждый раз, когда я читал молитву, мой отец бил меня розгами. Он считал, что я одержим дьяволом, и факт того что я могу читать молитвы рознился с его убеждениями. Все мое детство было пропитано страхом, не только от меня, я внушал его всем окружающим. Те, с кем я мог украдкой общаться, были психически больные люди, и даже они, в итоге, поверили отцу. Федор замолчал. Лилит не понимала, зачем он рассказывает ей это. Их ситуации разные сказал он, и у него не было права красть ее. Но по его лицу было видно, что он давно хотел поделиться этим, рассказать хоть кому-то. В одно мгновение стало так легко читать его. Федор вдруг сразу стал таким понятным, одиноким ребенком, которого боялись из-за того кем он является. Но это не правильно, может его отец прав, он дьявол. "Обвинять ребенка в том, кем он является" Лилит прикрыла глаза, "Федор не был демоном, его сделали таким" Но разбираться в отношениях отца с сыном у нее нет желания. Кажется, Федор думает иначе. – Знаешь, он всегда говорил, что нельзя грешить, это плохо. Но я видел грех каждый день, в лицах каждого кого знал. Все, кто лежал в той больнице, были грешны. Но больше всего я. В итоге,во мне родилась ненависть к эсперам. Отец часто читал истории о том, как кто-то убил, обманул, украл с помощью своей способности. И это так наслоилось. В зеркале я видел каждого из них, убийцу, насильника, вора. Ведь я такой же, как они, одаренный. Это странное слово, оно не описывает способность и все ее последствия. А потом я осознал что это огромная сила, проклятый, но все же дар. Я убил своего отца. Его никто из слуг не любил, отнеслись спокойно. Говорили, умер от апоплексического удара. Подозревали наверно, но сейчас это ведь не важно. Только тогда я окончательно упал, - Федор беспристрастно поковырял в тарелке с кашей. "Неужели он будет есть во время признания в смерти отца?" по затылку Лилит пробежали мурашки. "Хотя, Федор выполнил то, на что его настраивали всю жизнь, совершил преступление", – Ты мечтаешь о свете, так ведь? Я тоже мечтал, и считал что после смерти отца стану свободным. Но я согрешил. В зеркале не стало больше других эсперов, только я, ставший окончательно равным им. Ко мне пришло озарение, что если убить каждого из них, всех грешников, наступит счастье. Мир без греха. И я понял, что могу использовать свою способность на благо. Клин клином вышибают, так ведь. Со временем я испробовал разные пути для достижения цели. Однажды пришла идея, чтобы проверить, в каких обстоятельствах пробуждается способность. Ведь после смерти всех эсперов, нет гарантии, что не могут появиться новые. Если предотвратить появление способности у всех, они и не будут появляться. И в тебе я нашел отличную почву для экспериментов. Только, это оказалось сложнее, чем я считал. Лилит уже не хмурилась и не знала как себя вести. Резко Федор стал ей таким понятным, маленький мальчик, который боится сам себя, запертый в своих фантазиях идеального мира, своими руками разрушающий и без того хрупкий миропорядок настоящего. Хотелось накрыть его ладонь своей. Дать ему понять, что он не один. Федор боится себя, так же как тот ребенок из ее детства. Но она не могла найти подходящих слов. Как объяснить ему что все во что он верит и к чему стремится ложно? – Федор…, – начала она, и он поднял к ней глаза. Они стали такими прозрачными, как два сиреневых окна, где ясно было видно все, что происходит в его душе. – Я… мне жаль, что ты пережил это. Она запнулась, говорить подбадривающие речи в духе Дениса, не ее. Она не может сказать ему, что он хороший, что его поступки правильные. Она не считает это правдой, и выдавать за нее не собирается. И вообще, с чего ей сочувствовать своему похитителю? К горлу подступило отчаянье, на какой она вообще стороне и существуют ли они, эти стороны? – Я не поддерживаю твоей позиции, мне знакомы ощущения и чувства что ты пережил, но я не верю, не хочу верить, что рая на земле можно достичь смертью. Может быть, на почве страха и шока можно пробудить способность, но ты не убережешь от этого весь мир. Ты не Бог, Федор. Ты человек, не все подвластно твоим силам. И скажу честно, в мире столько греха, что рай на земле невозможен, – она сказала это на одном дыхании и с удивлением от самой себя посмотрела на Федора. Тот посмотрел на нее с тем чувством, будто другого и не ожидал. Ей показалось, что он сейчас может убить ее, одним прикосновением, как всех до этого. Но он только отпрянул, наклонил голову вниз и замолчал. – Спасибо что выслушала. Мне жаль, что я выбрал тебя, – тихо сказал Федор. Лилит хотелось сказать что-нибудь еще, но она не знала что. Ей было жаль его, хотелось помочь, чтобы он почувствовал что его понимают. Но при этом она знала, что это не правильно, по сути, она из-за злобы на него и начала все крушить. Ведь никто не будет сочувствовать злодею, тому, кто убивает, тому, кто запер вас в своем доме. Так что же… В комнату вошел Николай.