Дети нового мира

      Духота стояла невыносимая. Муичиро запрокинул голову, разглядывая клочки голубого неба, едва проглядывающие сквозь плотное переплетение ветвей. В этой части леса было слишком глухо и пустынно: ни одной живой души на многие километры кругом не сыскать. Если будешь умирать, кричи не кричи — никто не услышит и на помощь не придет.       Он зябко поежился, рефлекторно втянув голову в плечи, и обхватил себя руками. Здесь даже летняя жара ощущалась не так явственно, потому что солнечные лучи через массивные кроны деревьев просто-напросто не пробивались. Но все же был в этом один несомненный плюс, перевешивающий любые минусы — работать в прохладе намного приятнее, нежели обливаться потом и вдыхать раскаленный воздух.       — Снова ерундой маешься? — раздался откуда-то слева раздраженный окрик и в мгновение ока выдернул Муичиро из состояния задумчивости. — Сколько можно тебе повторять: выполни свои обязанности и отдыхай на здоровье.       — Я работаю, — огрызнулся Муичиро, поспешно подхватил топор и вернулся к рубке дерева.       Он не хотел в очередной раз выводить из себя старшего брата, который на абсолютно любое его действие и неверно сказанное слово реагировал так, будто начинался конец света. Юичиро никогда не был злым или склочным, но его прямолинейность зачастую становилась главной причиной любой ссоры. Муичиро мог просто молчать и ничего не делать, а тот уже кривился или ворчал себе под нос что-то невнятное. Со временем он привык не замечать этого, и жить стало намного легче, ведь, несмотря на сложный характер брата, Муичиро любил его всем сердцем.       Следующие несколько часов пролетели незаметно. За монотонной работой, требующей предельной сосредоточенности, Муичиро никогда не замечал хода времени. Для него оно словно переставало существовать вовсе, и все, что имело значение — равномерный стук, с которым лезвие топора вгрызалось в древесину, и шум листвы над головой.       Он закончил работу и взвалил получившуюся связку дров себе на спину. Придерживая ее одной рукой, второй схватился за рукоятку топора и поспешил догнать Юичиро, который тоже собирался в обратный путь. Брат шел вперед стремительным, размашистым шагом, ступая с такой легкостью, будто не тащил на себе пару десятков увесистых дровин, а просто прогуливался.       Поравнявшись с ним, Муичиро поспешно отвернулся, чтобы не нарваться на очередную колкость. Сведенные к переносице брови, сжатые в тонкую линию губы и холодный взгляд — всем своим видом Юичиро излучал недовольство. После гибели родителей плохое расположение духа стало его постоянным спутником, и Муичиро давно привык к тому, что брат повзрослел и разучился улыбаться.       Когда они добрались до дома, солнце почти скрылось за горизонтом и теперь отбрасывало оранжевые отсветы на деревья и траву. Сбросив связку дров под небольшой навес, Юичиро сразу скрылся внутри дома, не сказав ни слова. Муичиро же решил прогуляться. К тому же, видеть искаженное в привычном раздражении лицо старшего брата не хотелось.       Он направился к своему любимому месту — оврагу, расположенному буквально в нескольких минутах ходьбы. Сюда Муичиро приходил каждый раз, когда хотел побыть наедине с собой и своими мыслями. Усевшись прямо на траву, он притянул колени к груди и положил на них подбородок, в полной задумчивости глядя вдаль, на сгущающиеся у края неба кроваво-красные облака. В голове роилось несчетное количество мыслей, но ни за одну из них Муичиро не успевал ухватиться, и они ускользали прочь, сменяясь новыми.       В последнее время он слишком часто вспоминал о беловолосой женщине по имени Аманэ, что приходила к ним не единожды. Несколько месяцев назад Муичиро и помыслить не мог, что они с Юичиро — потомки древнего рода мечников. Эти незнакомые люди, давно канувшие в небытие, на протяжении многих столетий сражались с кровожадными порождениями тьмы, отстаивая право человечества на мирное существование, и Муичиро с восторгом думал о том, как было бы замечательно стать похожими на них. Жаль только, что брат был категорически против.       В тот день, когда Юичиро облил Аманэ-сама водой и в очередной раз прогнал ее прочь, Муичиро не смог больше молчать и залепил брату крепкую пощечину. Не сдержался. Они едва не подрались, и Юичиро разозлился настолько, что замахнулся на него сковородкой. Он кричал и ругался, повторял раз за разом, как заведенный, что Муичиро в свои без малого пятнадцать — наивное, неразумное дитя, желающее помочь всем и каждому и ничего не ведающее о реальной жизни.       «Тебе давно пора повзрослеть».       «Прекрати жить мечтами о несбыточном, идиот».       «Займись лучше делом и прекрати трепаться почем зря».       «Твоя доброта однажды тебя и погубит».       Несправедливые обвинения каждый раз ранили Муичиро глубоко и больно, заставляли предаваться самоненависти, чувствовать себя жалким и никчемным. Все чаще на ум приходили мысли о том, что брат, видимо, был прав, когда говорил о том, что «Му» в «Муичиро» читается как «бесполезный». Быть может, его существование и в самом деле бессмысленно? Но отец ведь говорил, что добрые дела всегда возвращаются. Разве стал бы он обманывать своего ребенка?       Муичиро искренне не понимал, почему брат говорит такие жестокие вещи, но сердце несмело подсказывало, что это, скорее всего, защитная реакция психики на потрясения последних лет. По крайней мере, ему отчаянно хотелось верить в то, что прямолинейность Юичиро продиктована вовсе не ненавистью.       Он окончательно запутался, и некому было дать ответы на интересующие его вопросы.       Когда от солнечного диска осталась лишь тонкая полоска желтого света, Муичиро поднялся на ноги и пошел обратно. Не хотелось, чтобы его позднее возвращение домой стало еще одним поводом для скандала и очередного нравоучения длиной в час. Сегодня он слишком устал, чтобы снова выяснять отношения с Юичиро. Им обоим следовало отдохнуть и хорошенько выспаться, ведь завтра предстоял тяжелый день.       — Где ты был? — резанул по ушам недовольный голос, стоило Муичиро появиться на пороге. — Разве я не говорил тебе, чтобы ты не шлялся где попало? Ты вообще думаешь о ком-то кроме себя любимого?       — Я просто гулял, нии-сан, — устало отозвался Муичиро, совершенно не настроенный спорить. — Все хорошо.       — Вечно у тебя все хорошо, — сердито буркнул Юичиро, даже не обернувшись, и продолжил нарезать овощи для ужина, опуская нож на столешницу с такой силой, будто она в чем-то провинилась. Лицо его скрывали волосы, но Муичиро почему-то не сомневался, что в глазах брата засело привычное недовольство жизнью. — Кажешься беззаботным даже тогда, когда все катится к черту, смотреть противно.       Едва не задохнувшись от возмущения, Муичиро стиснул зубы и ничего не ответил: если Юичиро вновь хочет поссориться из-за пустяка, он не станет ему в этом потворствовать.       — Давай я помогу, — предложил он, подходя к столу, но в ответ получил лишь косой взгляд.       — Иди лучше дрова разложи, чтобы нам завтра не пришлось возиться с этим в два раза дольше.       С трудом подавив обреченный вздох, Муичиро поплелся обратно на улицу, чтобы выполнить поручение, а когда вернулся, Юичиро уже закончил готовку и ждал его, сидя на полу. Ужин прошел в полной тишине, нарушаемой лишь приглушенным треском цикад за окном. Поссорившись из-за Аманэ-сама и ее предложения вступить в организацию охотников на демонов, с тех пор братья Токито обменивались лишь короткими репликами или вовсе проводили время в молчании.       Когда-то давно они были не разлей вода, но в одночасье стали друг другу чужими, и Муичиро был искренне опечален этим обстоятельством.       — Спокойной ночи, нии-сан, — тихо прошептал в темноту Муичиро, прекрасно зная, что останется неуслышанным: брат уже крепко спал, завернувшись в одеяло по самую макушку.       Муичиро думал, что не сможет сомкнуть глаз, но усталость от тяжелого дня сморила его в считанные минуты. Сны его были тревожны — какие-то неясные обрывки образов и темных силуэтов, мелькающих тут и там.       Проснулся он резко, будто от толчка, и в первую секунду не мог понять, где находится. Сердце в груди заполошно колотилось, словно птица в клетке, а ладони мелко подрагивали. Беспричинный, первобытный страх сковал прочными цепями, стиснул горло ледяной рукой, не позволяя сделать полноценный вдох.       Сколько ему удалось поспать? Час? Едва ли больше. За окном царила непроглядная тьма, слегка разбавляемая тусклым светом молодой луны. Значит, до рассвета еще далеко.       Стояла глубокая ночь, и Муичиро Токито, лежа под одеялом в собственном доме, ощущал себя загнанной в угол жертвой.       Снаружи что-то скрипнуло, и он дернулся, как от удара, мысленно проклиная собственную мнительность. Не хватало еще, чтобы Юичиро проснулся. Муичиро и сам чувствовал себя глупо, но даже осознание этого факта не заставило страх отступить. Наоборот — он по-хозяйски влез под кожу, заструился по венам и впился в нервы сотнями стальных иголок. Ни шевельнуться, ни вдохнуть. Причину этого ужаса Муичиро не понимал, и это пугало во сто крат сильнее, чем если бы опасность была реальной.       Перевернувшись на другой бок, он закрыл глаза и попытался успокоиться. Получалось плохо, но Муичиро принялся мысленно повторять, что за окном никого и ничего нет, а шорох издал пробежавший мимо зверек.       У него даже получилось поверить в это.       Почти.       В следующий миг входная дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Снаружи повеяло духотой летнего зноя, а затем ночную тишину разрезал истошный, полный невыносимой боли крик. Кричал Юичиро — это Муичиро понял слишком поздно. В нос ударил резкий, ни с чем не сравнимый запах свежей, только что пролитой крови, забился в носоглотку, и, кажется, осел даже на языке. Стало нечем дышать.       На фоне леса, освещенного лунным светом, смутно вырисовывалась чужая фигура. Это был не мужчина, не женщина и даже не ребенок. Это существо вообще человеком не было.       По их души явился демон — один из тех, о которых доселе братья Токито слышали лишь в страшных сказках, коими отец пугал их темными вечерами.       Юичиро со стоном завалился на футон, прижимая к себе руку. Только тогда Муичиро встрепенулся, стряхнул сковавшее тело оцепенение и потянул брата на себя, с ужасом ощущая, как пальцы пачкаются в чем-то тëплом и вязком. Он не смел опустить взгляд, не смел взглянуть, но слабый вскрик Юичиро вынудил его это сделать.       Увиденное испугало Муичиро настолько, что ему показалось, будто он сейчас просто потеряет сознание или умрет от остановки сердца.       Ниже локтя у брата больше не было руки. Ее оторвали, словно кусок мяса. Темная кровь хлестала из раны ручьем, заливая руки и одежду, стекала на дощатый пол. Крови было так много, что казалось, будто кожа пропиталась ею насквозь.       — Какие аппетитные детишки, — прошипел демон низким, булькающим голосом и плотоядно облизнулся, демонстрируя длинный язык и бритвенно-острые зубы. — Вы всего лишь слабые и никому не нужные дровосеки, и если умрете, никто переживать не станет. Поэтому я съем вас обоих, хе-хе.       Муичиро хотел закричать, но голоса не было. Вопль застрял в глотке, встал поперек гортани, и все, что оставалось — открывать и закрывать рот в немой беспомощности, как выброшенная на берег рыба. Цепенея от ужаса, он завороженно смотрел в ярко-красные глаза и смиренно ожидал, когда тварь набросится и порвет их обоих в клочья. Но как только последние слова демона достигли сознания, в глубине души всколыхнулось нечто темное и злое, о существовании чего Муичиро доселе даже не подозревал. Ярость, чистая, незамутненная и такая неистовая вскинула голову подобно дикому зверю, ощетинилась, выпустила когти и обнажила клыки, готовая убивать без жалости и промедления.       Пробудившаяся под ребрами тьма возжелала чужой крови и мести.       Что произошло потом, Муичиро помнил смутно. Красная пелена заволокла мир перед глазами, разум отключился за ненадобностью, а тело двигалось само по себе. Он никогда не держал в руках боевого оружия, не умел сражаться и не знал ни одного приема, но свирепая ярость прокатилась по венам живительным пламенем, пробудив неведомую силу, способную уничтожать врагов одним ударом.       Когда Муичиро пришел в себя, то понял, что все его тело покрыто кровью — и своей, и чужой вперемешку. Пальцы судорожно стискивали рукоять топора, а то, что лежало у его ног, больше не было живым существом. То была бесформенная куча мяса, костей и крови, исколотая острыми кольями, кусками бревен и садовыми ножницами — всем тем, что попалось по руку и могло худо-бедно сойти за оружие.       Демон — вернее то, что от него осталось — по-прежнему слабо шевелился, отказываясь испустить свой последний вздох, хоть его сердце и было проткнуто бессчетное количество раз, а уродливую голову размозжил тяжелый валун. Тварь отчаянно не хотела подыхать — или просто не могла, — но Муичиро, если честно, было наплевать.       На горизонте забрезжил рассвет, и с первыми лучами солнца демон сгорел, превратившись в жалкую кучку пепла. Топор выскользнул из ослабевших пальцев, затерявшись в траве, а Муичиро упал на колени, как подкошенный, чувствуя, что жизнь едва теплится в нем. Бесчисленные раны горели огнем, сломанные в нескольких местах ребра причиняли дикую боль, а к горлу волнами подкатывала тошнота. Демон сгинул, и жгучая ярость, что придавала сил, окончательно покинула измотанное тело.       Муичиро думал лишь о том, что ему нужно вернуться домой, к Юичиро, и пополз обратно, едва переставляя руки и ноги.       До порога было рукой подать, метров двадцать, не больше, но это ничтожное расстояние казалось непреодолимым, как самая бездонная в мире пропасть, а считанные секунды растянулись в вечность. Сдирая в кровь ладони, Муичиро продолжал ползти вперед, стиснув зубы и хрипя от невыносимой боли, при каждом движении пронзающей тело сотнями острых клинков.       Оказавшись, наконец, внутри дома, он понял: Юичиро еще жив.       Брат лежал на животе, вытянув вперед руку, и что-то шептал, едва шевеля окровавленными губами. Его голос был таким тихим, но Муичиро услышал всё — до последнего слова.       — Милостивые… боги, прошу… пощадите моего брата… Он не такой как я. Он чудесное дитя… он хочет помогать другим, а я… мешался ему.       Горло перехватил спазм, а глаза нестерпимо защипало. Муичиро смотрел на умирающего Юичиро, не смея отвести взгляд, слушал его последние слова и не желал принимать простую истину.       Как раньше уже не будет никогда, ведь прошлое изменить невозможно.       Не в силах больше сдерживать эмоции, рвущие душу на части, Муичиро разрыдался, словно маленький ребенок, понимая, что ничего не может сделать, что не сумел защитить ни брата, ни даже себя самого. Жалкий, никчемный и беспомощный.       — Лишь я был плохим… Если вы хотите кого-то наказать… пусть это буду только я.       — Не говори так, нии-сан, — прохрипел Муичиро, глотая слезы и давясь икотой, потянулся вперед и ухватился рукой за холодные пальцы, сжимая их крепко и отчаянно. — Не говори так, не оставляй меня, пожалуйста… — шептал он словно безумный, а окружающая реальность расплывалась из-за застилающей глаза влаги. — Как же я без тебя… что же я буду…       Но брат его не слышал и даже не видел — бирюзовые глаза подернулись мутной пеленой, а уголки губ слабо дрогнули. Юичиро улыбался в последний раз, и эта прощальная улыбка резанула по сердцу не хуже ножа, вынудив Муичиро закусить губу до крови, чтобы не закричать.       Нет-нет-нет, он не может умереть, не может, не может. Это просто страшный сон, всего лишь кошмар, который закончится, как только он откроет глаза. Боги не посмеют забрать у него еще и Юичиро. Не посмеют.       — Все это время я знал правду… «Му» в «Муичиро» значит «бес» в «бесконечность»… — его голос с каждым словом становился все тише, затухая, как догорающая свеча. — Живи за нас обоих, хорошо?..       Муичиро несколько раз моргнул, чтобы сфокусироваться на лице брата, но мир вдруг накренился и зарябил смазанными пятнами. Когда же зрение вернулось, он, наконец, сумел разглядеть Юичиро — и слезы хлынули из глаз с новой силой.       — Нии-сан… ты слышишь меня? Почему ты молчишь? — спрашивал Муичиро дрожащим, срывающимся голосом, отказываясь верить в то, что последний родной человек только что ушел туда, откуда не возвращаются. — Ответь, пожалуйста… нии-сан.       Юичиро больше не шевелился, не говорил и даже не дышал. Остекленевший взгляд был устремлен в пустоту, а слабая улыбка так и не исчезла с окровавленных губ.       То, что происходило потом, напоминало оживший кошмар, закольцованную петлю времени, из которой невозможно выбраться. Муичиро терял сознание, снова приходил в себя и каждый раз видел перед глазами мертвого Юичиро, ощущал запах крови и смерти и с вялым безразличием чувствовал, как в его собственном теле копошатся черви. Боли больше не было. Страха тоже. Все, чего он желал, — чтобы это поскорее закончилось.       Но боги не позволили ему умереть: у них, очевидно, на полуживого мальчишку были свои планы.       Когда же спасительная темнота заволокла сознание, раскрывая перед Муичиро объятия, он добровольно подался ей навстречу и закрыл глаза с единственным желанием никогда больше не проснуться. Последнее, что он почувствовал перед тем, как окончательно провалиться в пустоту, — чьи-то теплые и ласковые руки, касающиеся лица.