***
Аюми шла вперед уверенным шагом, и прохожие, встречавшиеся им на пути, провожали ее озадаченными взглядами — кажется, из-за того, что в столь погожий день она была мрачнее тучи. Муичиро то и дело с беспокойством на нее поглядывал, но расспросы решил отложить до более подходящего времени. В данный момент Аюми была всецело поглощена своими мыслями и вряд ли бы вообще его услышала, если бы он решил с ней заговорить. Дорога не заняла у них много времени. Они остановились у старого, пустынного, явно заброшенного одноэтажного дома, обнесенного покосившимся деревянным заборчиком, который установили явно не для защиты от посторонних, а просто ради того, чтобы обозначить границы участка. Пустыми окнами он смотрел на заросшую сорной травой дорожку, скрипел деревянной калиткой, едва держащейся на проржавевших петлях, дышал затхлостью и пылью. Истлевшие от времени обрывки сёдзи колыхались на ветру. Аюми недоуменно огляделась по сторонам, как будто ожидала увидеть совсем не это, потопталась на месте и обернулась к Муичиро с таким беспомощным выражением на лице, словно он мог хоть чем-то ей помочь. А как он мог, если даже не знал, что именно так сильно ее взволновало? — Что мы вообще… — начал Муичиро, но осекся, когда заметил, что от соседнего дома к ним направляется старушка в цветастом кимоно. Она подошла ближе, остановилась, окинула их обоих взглядом, подслеповато щурясь, и поинтересовалась: — Здравствуйте, ребятки, вы что-то ищете? — Да, госпожа, — поклонилась Аюми. — Я приехала в гости к родственникам, с которыми давно не виделась, и мне сказали, что они проживают по этому адресу, но этот дом совсем не похож на жилой… Вы не знаете, что здесь произошло? — Ох, милая моя, — вздохнула женщина, покачав головой, — опоздала ты. Я давно здесь живу, с самой юности, поди, и раньше здесь проживала семья — муж с женой и две их маленькие дочки. Хорошие были люди, добрые, и девочки такие славные, вежливые, по выходным приходили ко мне в гости и просили научить их мастерить бумажных журавликов. А потом случилось несчастье — родители погибли, растерзали их так, что живого места не осталось. — А что произошло с детьми? — Девочки бесследно исчезли, — тихо произнесла женщина, и Муичиро заметил, как в уголках ее глаз заблестели слезы. — Полиция не нашла никаких зацепок, которые могли бы указать, куда они подевались, поэтому в официальном отчете вместо двоих погибших вписали четверых. Возможно, бедняжки тоже погибли вместе с родителями. Аюми поджала губы, уставившись куда-то в землю. — Вы не возражаете, если мы осмотрим этот дом? — спросила она. — Возможно, там осталось что-то, что я могла бы сохранить в качестве воспоминания о них… Не хотелось бы уезжать обратно вот так просто. Женщина всплеснула руками. — Да что вы! Зачем спрашиваете разрешения, тем более у меня? Местные отчего-то стараются держаться от этого дома подальше — слишком дурная слава вокруг него ходит, хотя мародеры там все же похозяйничали, демоны их побери. — Спасибо вам за то, что рассказали обо всем, — поклонилась Аюми еще раз, дождалась, пока женщина уйдет к себе домой, и повернулась к Муичиро: — Пойдешь со мной? Хочу посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь важного. — Ты хочешь вспомнить, что здесь произошло? — прямо спросил Муичиро. Это не было проявлением праздного любопытства, он искренне переживал из-за того, какие последствия может повлечь за собой ее неуемное желание докопаться до истины. — Думаешь, если окажешься внутри, воспоминания вернутся? — Я не знаю… — беспомощно призналась Аюми. — Правда, не знаю. Но, возможно, это даст хоть какой-то результат. Я не хочу уехать, не попытавшись пролить свет на эту тайну. Я ведь могу никогда сюда не вернуться. — Хорошо, — сдержанно кивнул Муичиро. — Тогда пойдем. Он взял ее за руку, переплетя их пальцы, и повел за собой мимо отсутствующей калитки в сторону дома. Вблизи он показался еще более жутким, чем издали, и производил поистине гнетущее впечатление — черные провалы окон, растрескавшаяся краска, потемневшие от времени доски. Всем своим видом дом так и кричал о том, что однажды здесь произошло нечто воистину жуткое — возможно, именно поэтому местные и обходили его стороной, опасаясь соваться внутрь. Около входной двери Аюми вдруг остановилась, и Муичиро невольно затормозил вслед за ней. Она сомневалась, безостановочно кусая губы и пальцами свободной руки стискивая рукав его хаори с такой силой, что побелели костяшки. — Мне страшно, Муичиро, — произнесла Аюми одними губами. — Я больше всего на свете хотела попасть сюда, но теперь… Боги, я не уверена, что действительно желаю вернуть эти воспоминания. Муичиро взял обе ее ладони, с легкостью перекрыв их одной своей, подержал немного, стремясь таким образом успокоить, показать, что он рядом и всегда готов поддержать, а затем заверил, глядя Аюми прямо в глаза: — Это абсолютно нормально — бояться вспоминать о том, что принесло тебе столько боли. И ты не обязана вспоминать, поэтому, если не хочешь, мы вернемся обратно. Зачастую оставаться в неведении и жить дальше — куда более разумный выбор, чем намеренно ворошить болезненное прошлое. Аюми раздумывала недолго. Вместо того, чтобы развернуться и навсегда вычеркнуть из памяти родной дом, где некогда погибла вся ее семья, она покачала головой. — Нет, — в ее голосе звенела сталь. — Это прошлое — важная часть моей жизни, часть меня самой. Если однажды я окончательно забуду о своей семье, значит, потеряю себя, ведь именно благодаря прошлому я стала той, кто я есть. И знаешь, — она замолчала, подбирая правильные слова, — наверное, предать эти воспоминания забвению и в самом деле было бы проще. Счастливое неведение, да? Но… я не могу так поступить. — Я понимаю, — кивнул Муичиро. — Нечто подобное я и ожидал услышать от тебя. Аюми невесело хмыкнула. — Неужели я настолько предсказуема? — Дело не в предсказуемости. Я поступил бы точно так же. Потянув на себя покосившуюся дверь, Муичиро первым переступил порог. Внутри было тихо, пахло затхлостью даже несмотря на отсутствующие окна, по углам прятались тени, а свисающая с потолка паутина и толстый слой пыли на полу лишь подчеркивали, как давно из этого дома вместе с людьми ушла жизнь. Как давно здесь не ступала ничья нога. Муичиро помотал головой, прогоняя секундное оцепенение, осторожно шагнул вперед, и старые доски под подошвой дзори натужно заскрипели. Из прихожей они попали в гостиную, и всё здесь выглядело так, словно хозяева дома просто исчезли, а не стали жертвами безжалостного убийцы: никаких следов борьбы или погрома. Аккуратно высвободив ладонь из руки Муичиро, Аюми медленно приблизилась к покрытой пылью тумбе, возле которой на полу лежала фоторамка. Она присела перед ней на корточки, аккуратно подняла, перевернув лицевой стороной вверх, — и губы ее искривились в горькой, болезненной усмешке. На черно-белой, выцветшей за долгие годы фотографии были запечатлены четверо — мужчина, одной рукой приобнимающий за плечи миниатюрную женщину, и две маленькие девочки, похожие друг на друга как две капли воды. Муичиро сразу понял, кого видел перед собой. Родители и сестра Аюми широко улыбались ему с фотографии, и этот лишенный цвета фотоснимок был единственным, что от них осталось. Клочок бумаги с запечатленным на нем моментом жизни — последнее напоминание о счастливой и любящей семье. Они наверняка с надеждой смотрели в будущее, строили планы и думали, что все у них впереди, но смерть жестокой рукой перечеркнула все их мечты и стремления, оставив взамен лишь скорбь и пепел. Безжалостно отняла у маленькой Аюми всё, что было ей дорого. — Боги, я уже и забыла их лица, — тихо произнесла она, бережно коснувшись кончиками пальцев стекла, все эти годы защищавшего фотографию от влаги. — Смотри, Муичиро, это я, — Аюми указала на девочку в светлом кимоно, в чьих волосах поблескивала до боли знакомая заколка, — а это — моя сестра. Мы с ней двойняшки, но я всегда считала ее младшей, потому что родилась первой. Видишь, у нас одинаковые заколки? Это был подарок родителей на наш день рождения. Приглядевшись повнимательнее, Муичиро и в самом деле заметил заколку в причудливой прическе второй девочки — точно такую же, как у Аюми. Она впервые обмолвилась о своей сестре. Судя по словам соседки, тела девочек не нашли на месте убийства, и если Аюми удалось выжить, значит, ее сестра тоже спаслась в ту ночь. Но почему же сама Аюми утверждала, что она погибла? Неужели это случилось позже? Непроизвольно Муичиро скосил взгляд на ноги своей напарницы — жуткую отметину надежно скрывала ткань черных колготок, но он знал, что это клеймо было еще одним доказательством, через какой ад довелось пройти Аюми, прежде чем их пути пересеклись на Окончательном отборе. Они обошли все комнаты в доме, но утраченные воспоминания к Аюми так и не вернулись. Кажется, для этого нужно было нечто большее, чем просто оказаться на месте трагедии. Спустя столько лет в доме почти не осталось вещей — ценности вынесли мародеры, которым было плевать на молву, а оставшееся подчистили смельчаки, не побоявшиеся сунуть нос туда, куда многие опасались даже подходить. Рабочий кабинет родителей Аюми обыскала с особой тщательностью. Внимательно осмотрела полки книжного шкафа, на которых почти не осталось книг, ящики письменного стола, тумбы, и единственное, что ее заинтересовало — найденная под выдранной из пола доской простая черная шкатулка. В ней лежал блокнот, испещренный записями, рисунками и многочисленными пометками. Аюми бегло пролистала его и забрала с собой, сказав, что возьмется за изучение содержимого позже. — Родители постоянно были заняты, — поделилась Аюми, когда они вышли на улицу. Она сама потащила Муичиро к выходу, как будто ей было невыносимо и дальше оставаться там, где она провела счастливое детство, как будто она хотела уйти как можно скорее. — В подробности нас никогда не посвящали, но мы точно знали, что они работают над чем-то очень важным. Как бы я хотела узнать, чем папа с мамой на самом деле занимались — возможно, тогда бы я поняла, кто и зачем убил их в ту ночь. — А вдруг это дело рук демона? — осторожно предположил Муичиро. Он думал об этом с самого начала, когда узнал, как именно погибла семья Аюми, но никак не решался сказать ей о своей догадке. — Им ведь не нужна причина, чтобы от кого-нибудь избавиться, демоны убивают потому, что в этом смысл их существования. — Думаешь, только нечисть способна совершить подобное зверство? — горько усмехнулась Аюми. — Да, демоны кровожадные порождения тьмы, которые не должны очернять землю своим существованием. Именно поэтому мы и избавляемся от них. Однако демоны добрыми и не бывают. Жестокость — сама их суть. Но люди… Люди — вот кто хуже демонов. Муичиро поджал губы. Ответить ему было нечего, ведь Аюми говорила правду. Страшную и неприглядную, но правду. Демоны убивали людей, чтобы не подохнуть с голоду, но самих людей на убийство себе подобных толкал вовсе не физиологический голод. Ненависть, зависть, корыстные мотивы или просто извращенное желание насладиться чужими страданиями — люди убивали других людей потому, что выбирали этот путь осознанно. И если родители Аюми действительно перешли кому-то дорогу, от них могли просто избавиться. Вот только как узнать правду, если любые свидетельства случившегося стерло безжалостное время? — Ты чего застыл? — позвала Аюми, осторожно коснувшись его плеча. Муичиро моргнул, из паутины мыслей вернувшись обратно в реальность. — Ничего. Все в порядке. Аюми смотрела на него еще несколько секунд, как будто пыталась понять, о чем он задумался, затем последний раз оглянулась на дом, застывший позади них мрачной тенью, и сама взяла Муичиро за руку, переплетя их пальцы. Она улыбнулась, склонив голову вбок, и эта ласковая улыбка на мгновение выбила его из колеи. Как будто они вышли на прогулку, а не пытались узнать страшную правду о прошлом. Как будто все было нормально. — Пойдем, фестиваль скоро начнется.***
Светло-бирюзовая юката, расшитая лилиями, невероятно шла Аюми, о чем Муичиро не постеснялся ей сообщить, получив в ответ смущенную улыбку. В этом одеянии она напоминала распустившийся по весне цветок — такая же нежная и эфемерная. Аюми до последнего сомневалась, стоит ли вообще наряжаться по случаю фестиваля, но Муичиро заверил ее, что такая возможность может больше не представиться, а походить в форме охотников на демонов она всегда успеет. В конце концов, они носили ее каждый божий день и зачастую в ней и засыпали, если не находили нормальное место для ночлега. Сам Муичиро в качестве праздничного одеяния выбрал простую черную юката. Аюми помогла ему расчесать волосы, отстранилась, чтобы оценить результат своей работы, и с лукавой улыбкой сообщила, что теперь все девушки на фестивале глаз от него отвести не смогут. Муичиро улыбнулся в ответ, а сам смотрел на нее и думал, что не нужны ему никакие другие — только одна единственная, в которую он, кажется, умудрился влюбиться без памяти. Собравшись, они отправились в сторону центральной части города, украшенной по случаю фестиваля. Расписные бумажные фонарики горели теплым оранжевым светом, воздух пропитался ароматом сладостей и благовоний, отовсюду доносились голоса, смешанные со смехом и легкой мелодией цитры. Оказавшись в шумном людском потоке, Муичиро вновь, как когда-то давно на вокзале, ощутил себя впечатлительным ребенком, хотя ему было без малого девятнадцать. Он постоянно оглядывался по сторонам, стремясь разглядеть, запомнить все и сразу, и в его глазах горело искреннее, неподдельное восхищение. Из-за того, что Муичиро останавливался чуть ли не у каждого здания, Аюми приходилось хватать его за руку и тащить за собой, чтобы не потерялся. Сначала они остановились у киоска со сладостями, где купили моти и ароматные яблоки в карамели, потом немного побродили по улицам, подходя то к одному ларьку, то к другому. Чего здесь только не продавали — сувениры, детские игрушки, еду, различные украшения ручной работы и безделушки. У одного такого ларька с украшениями Аюми замерла, разглядывая выложенный на бордовой ткани товар, и Муичиро заметил, как взгляд ее прикипел к кулону в форме цветка сакуры на простой черной цепочке. — Что-то приглянулось, юная госпожа? — поинтересовалась стоящая за прилавком женщина. Аюми растерянно моргнула, подняла на нее взгляд и отрицательно качнула головой. — Нет, я… просто смотрю. Взгляд Аюми вновь метнулся к кулону, словно она никак не могла решиться на его покупку, и прежде, чем она успела уйти, Муичиро поспешил вмешаться. — Вот этот кулон, пожалуйста, — и указал на украшение, с которого Аюми не сводила глаз. Даже полутьме не удалось скрыть ее очаровательно покрасневшие щеки. Аюми не шевелилась, пока Муичиро, стоя у нее за спиной, осторожно застегивал на шее крошечный замочек, а после взяла кулон в ладонь и растроганно моргнула. — Тебе не стоило, правда, — прошептала так тихо, что Муичиро едва расслышал. — Это подарок, — просто ответил он. — Тебе ведь нравится? — Нравится, — кивнула Аюми. — Не знаю, почему, но я влюбилась в него сразу, как только увидела. Теперь этот кулон очень ценный, потому что ты подарил его мне. На губах Аюми блуждала ласковая улыбка, которой Муичиро был готов любоваться вечно. Пожалуй, он бы все на свете отдал, чтобы почаще видеть ее счастливой. Он собирался спросить, куда еще она хочет пойти, как вдруг Аюми приподнялась на носочки, положила ладони ему на плечи и коротко, почти неощутимо поцеловала в щеку. — Это в благодарность, не подумай ничего такого, — пригрозила она, отстранившись, но смеющиеся глаза выдавали ее с головой. — Пойдем, хочу зажечь бенгальские огни! И, схватив его за руку, потащила за собой. Муичиро ощутил, как кровь прилила к щекам, заставив лицо пылать почти лихорадочным жаром. Ему казалось, что след от поцелуя по-прежнему теплеет на его коже, и он неосознанно коснулся щеки кончиками пальцев, чувствуя себя растерянным и донельзя смущенным. Это было почти смешно — он, охотник на демонов, убивающий нечисть без жалости и промедления, не побоявшийся бросить вызов Второй Низшей Луне, превращался в смущенного подростка рядом с девушкой, которая ему по-настоящему нравилась. Был бы здесь Юичиро, наверняка подразнил бы его на этот счет в своей излюбленной манере. Они полюбовались на бенгальские огни, устроившись на деревянной террасе чуть в стороне от шумной толпы. Вернее, любовалась искрящейся в руке палочкой Аюми, а Муичиро, словно околдованный, смотрел только на неё. Впервые он не переживал о том, как выглядит со стороны — рядом с Аюми было легко забыть обо всем. После Аюми потащила его вверх по улице, откуда раздавался особенно громкий шум и звуки музыки, и когда они подошли ближе, то стало понятно, почему на городской площади собралось так много народу — там шел спектакль, посмотреть который мог любой желающий. — Давай посмотрим, — предложила Аюми, восторженно сверкая глазами, и Муичиро согласился не раздумывая. Она могла бы вовсе не спрашивать его об этом. Каким-то чудом им удалось пробраться в первые ряды, и Аюми замерла, во все глаза глядя на разворачивающееся на сцене представление. Главную роль в спектакле исполняла красивая черноволосая девушка, одетая в богатое ярко-красное кимоно и накрашенная так, что ее лицо в свете луны казалось практически белым. Она танцевала, держа в руках веера в тон наряду, и двигалась в многослойных одеждах настолько плавно, изящно и грациозно, что казалось, будто она вообще не касалась ногами сцены. Муичиро, ни разу в жизни не видевший ничего подобного, наблюдал за происходящим с искренним интересом, попутно стараясь вникнуть в суть спектакля. Актеры рассказывали историю любви смертного мужчины и кицунэ, в конечном итоге приведшую к несчастливому концу. Человек обманул лисицу, попытавшись пленить, чтобы продать богачам за кругленькую сумму, и она, не сумев простить предательство, жестоко расправилась с ним и всей его семьей. Финал оказался трагичным — обезумевшая от горя кицунэ, рыдая над телом возлюбленного, решила отправиться вслед за ним. Она извлекла из складок кимоно изогнутый кинжал, размахнулась и вонзила его себе прямо в сердце. Зрители синхронно ахнули, кто-то отшатнулся назад, и даже Муичиро ощутил неприятный холодок в груди. Театральная постановка выглядела настолько реалистично, что становилось даже жутко — казалось, будто актриса, исполнявшая роль кицунэ, на самом деле пронзила себя кинжалом. Муичиро покосился на стоящую рядом Аюми. Она побледнела настолько, что лицо ее по цвету напоминало лист пергамента, и смотрела на сцену широко распахнутыми глазами. — Ты в порядке? — спросил Муичиро, осторожно коснувшись напряженного плеча. Аюми дернулась, как от удара, перевела на него испуганный взгляд и вдруг ринулась обратно, в самую гущу толпы, словно хотела оказаться как можно дальше от сцены. Недолго думая Муичиро устремился следом за ней, но людей, жаждущих посмотреть спектакль, оказалось невероятно много, и протиснуться сквозь эту пеструю галдящую толпу получалось с трудом. Выбравшись, наконец, на свободное пространство, Муичиро покрутил головой, высматривая среди десятков незнакомцев фигуру Аюми, и обнаружил ее на скамейке рядом с антикварной лавкой. — Почему ты убежала? — спросил он, опустившись рядом с ней на корточки, и коснулся судорожно сжатых пальцев, которыми Аюми стискивала ткань хаори на коленях. Она подняла голову, устремив на него затравленный взгляд, и только тогда Муичиро заметил, что ее тело сотрясает крупная дрожь. Осознание этого всколыхнуло внутри волну неконтролируемой тревоги, от которой сердце за ребрами пропустило удар, а воздух комком встал поперек гортани, мешая сделать нормальный вдох. Неужели нечто в фестивальном представлении настолько ее испугало, что из собранной даже в самых безнадежных ситуациях охотницы Аюми вмиг превратилась в растерянную маленькую девочку? — Эта девушка…она… — Какая девушка? — не понял Муичиро. — Актриса, — повторила Аюми дрожащим голосом. — Заколка в ее волосах. Она точно такая же, какая была у моей погибшей сестры.