Белый ястреб

Разрывающаяся от лая лохматая псина наконец осмелилась цапнуть за ногу так разозлившего её чужеземца. Она тявкнула, зарычала и тут же отпрыгнула назад, уклоняясь от смертоносного копыта. Лошадь сердито прижала уши, вскинула голову и ещё несколько раз взмахнула задней ногой, так и не сдвинувшись с места к огромному разочарованию воинственно настроенного щенка. Выждав время, псина пригнулась ещё раз, прижалась к земле мокрым пушистым брюхом и попробовала снова. В этот раз ей повезло меньше. Схлопотав по затылку незатушенным окурком, она с удивлением дёрнулась, пытаясь оглянуться на собственную спину, по которой и скатился инородный предмет. Всадник безразлично взглянул на дворняжку сверху вниз и убедился, что окурок свалился в грязно-коричневую лужу. Псина явно собиралась отомстить и вновь повысила раздражающее слух тявканье. Не собираясь это терпеть, человек грубо гаркнул, чем наконец заставил щенка унестись прочь, растеряв остатки гордости и унизительно поджав короткий хвостик. Вороной квотерхорс довольно захрапел, склонил голову вниз и буднично взмахнул густым хвостом, отгоняя от себя особенно настырных комаров, прилетевших не иначе, как из редеющего неподалёку леса. Всадник, одетый в чёрное кожаное пальто и широкополую, такую же чёрную, как и остальные предметы одежды, шляпу, чуть привстал на стременах и вновь опустился обратно в попытке хоть как-то сменить позу и размять задервеневшие ноги. Конечности затекли от долгого пребывания в седле, а во рту пересохло так, что человек готов был испить прямо из лужи, растянувшейся на всю дорогу перед невысоким крыльцом двухэтажного деревянного домишки. Зайти в дом было нельзя — не позволяла совесть, но вот бочка с водой, стоящая прямо рядом с провалившимися ступеньками, так и манила к себе, отгоняя навязчивые мысли о том, что из-за потрескавшейся, некогда выкрашенной в белый, двери вот-вот выйдет хозяин. Лошадь нетерпеливо переступила с ноги на ногу, устав стоять на одном месте, и всаднику пришлось натянуть поводья. Солнце уже начало клониться к горизонту, погружая бескрайние поля и холмики в лёгкий полумрак. Высокие тонкие сосны отбрасывали тень на старые дырявые амбары и немногочисленные домики, все, как один, сделанные из той же сосновой породы. Загоны для скота пустовали, вокруг не было ни души, но Всадник знал, что людей здесь было немало. Местные жители не любили чужаков, и у них были на то веские причины. Ведь кто захочет рисковать жизнью, когда вокруг рыщут не только краснокожие бандиты, но и вполне себе белые убийцы? Тихий скрип двери привлёк внимание задремавшего коня. Всадник повернул голову в сторону двери и непроизвольно сжал челюсть, едва завидев хмурого и отчего-то недовольного старика. Старик был крепкий. Не из тех дедков, которые бухают с салуне, сбегая от надоевшей жены — этот был работящим, и помимо всего, его взгляд, казалось, пронизывал до костей. Светлые глаза смотрели прямо в душу, так что Всадник был вынужден позорно отвернуться, вновь переводя взгляд на привлекательную бочку. — Можешь умыться, если так уж хочется, — с неприкрытой злобой пробурчал старик. Он прошёлся вдоль стены, остановился у первого же окна и скрестил руки на груди. Его дырявое бежевое пончо слабо развевалось на ветру, а покрытая песком белая шляпа едва заметно перекосилась набок. — Даже не спешился. Тоже мне, любовник, тфу. Старик сплюнул на пол и бросил на всадника выразительный взгляд. Тот смолчал, никак не отреагировав на очевидную провокацию. — Белый ястреб, — язвительно продолжил старикашка, явно не желающий так просто сдаваться. — Скорее облезлая ворона! В этот самый момент дверь дома скрипнула ещё раз. Мальчишка лет двенадцати медленно вышел на крыльцо, понуро опустив голову и надвинув такую же, как у старика, шляпу практически на все лицо. Его бежевое шерстяное пончо, в отличие от стариковского, было расшито белыми треугольными узорами, а хлопковые штаны выглядели совсем новенькими, чего не скажешь об ободранных высоких ботинках. За спиной мальчик держал несколько тканевых мешков — явно тяжёлых, а в свободной левой руке висел скрученный тёмный плед, достающий одним концом прямо до пыльного пола. Всадник окинул мальца внимательным взглядом, попытался найти знакомые черты, но мальчик будто специально отворачивался, глядя исключительно на пожилого мужчину, не проявляющего к нему никакого интереса. — Дедушка, можно я ещё раз… — Нет. Мальчик крепче сжал узелок на плече, неловко застыл на одном месте, словно не зная, куда ему деться. Всадник перевёл вопросительный взгляд на старика. — Садись на лошадь, — грубовато приказал тот мальчишке, кивком головы указывая на костлявую гнедую кобылу, которая всё это время стояла с боковой стороны дома. Кляча была старой и подслеповатой, судя по тому, как активно она ворочала головой и при этом не желала двигаться всем остальным телом. — Ну? Чего стал? Так хотел увидеть папашу, а теперь умоляешь меня остаться? Мальчик опасливо поднял взгляд, изучая смотрящего на него всадника. Провёл глазами от шляпы и густой тёмной бороды до чёрной рубашки с болтающимся на шее платком, изучил кожаный пояс с кобурой для револьвера и чехол с длинным охотничьим ножом, осмотрел высокие сапоги и заострил внимание на огромных металлических шпорах с колёсиками. — Терренс! — не выдержал старик, подталкивая парнишку к ступенькам. Тот слетел с них, чуть не повалившись в грязь, но вовремя успел удержать равновесие. Вороной конёк боязливо вскинул голову, делая несколько шагов назад, но всадник вовремя сжал его бока и заставил вернуться на место. — Простите, — мальчик поплёлся к кобыле и судорожно отвязал её от забора. Животина лениво двинулась с места, еле переставляя длинные костлявые ноги. Её спина была настолько впалой, что всадник слабо представлял, как вообще можно на такой ездить, а вдруг обнаруженное на кобыле седло с деревянной сидушкой и двумя крестами спереди и сзади, и вовсе повергло мужчину в ужас. — Другого седла нет? — спросил он у старика, который уже успел подойти ближе, чтобы помочь мальчишке привязать к седлу сумки. — Ты бы ещё кобылу попросил заменить, — съязвил старикашка, не поворачивая головы. — Бери, что есть, или пусть вообще пешком прётся. Всадник промолчал, пожалев о том, что вообще решился сказать хоть слово. Мальчик забрался на крыльцо, ловко запрыгнул с него в седло и всунул ноги в широкие деревянные стремена. Кобыла, казалось, совсем не почувствовала изменений и даже не думала напрягаться, готовясь слушать человеческие команды. Мальчик наклонился вперёд, поправляя поводья и проверяя, хорошо ли держатся сумки. — Провизии я ему положил, — чуть изменившимся голосом оповестил старик. Всадник окинул его нечитаемым взглядом. — С голоду не подохнет, но когда еда закончится, тебе придётся его кормить. Воды лучше набрать, этот дом тебя не укусит, так что оставь свою гордость — она никому не нужна. Всадник свёл брови, но так и не подъехал ближе. В фляге ещё оставалась вода — до города он как-нибудь дотянет. — Можно мне ещё раз попрощаться с мамой? — еле слышно спросил мальчишка, умоляюще глядя на старика, тот смерил его недовольным взглядом. — Хватит мучить и её, и себя. Ты прощался с ней весь день. Глаза мальчишки наполнились слезами, но он довольно быстро смахнул их, утеревшись рукавом. Старик прикоснулся к его ноге, несколько раз хлопнул по ней, будто в одобрение, и повернулся к Всаднику. — За ним глаз да глаз нужен, — сказал он, поставив руки на пояс. — Хитрый, зараза, и злобный. Уж не знаю, в кого бы он таким сделался. Мальчик недовольно нахмурился, мельком взглянув и на деда, и на невпечатлённого мужчину, никак не отреагировавшего на подколку. — Нам пора, — сообщил Всадник старику и, не дожидаясь ответа, одним движением руки развернул лошадь. — Ну, бывай, Белый ястреб, — выразительно протянул старик, снова сплюнув на землю. Мальчик замешкался, не решаясь двинуть кобылу следом, но дед всё решил за него и хлопнул несчастную по крупу, от чего та мгновенно засеменила за крохотным по сравнению с ней квотерхорсом.

***

Лошади мягко ступали по земле, прижимая длинную сырую траву копытами. Вороной шагал активно, ни на секунду не сбиваясь с темпа, гордо держал нос по ветру и то и дело оглядывался по сторонам. Говард на всякий случай натянул поводья, боясь, что конь совсем разыграется, решив броситься за впереди пасущимися коровами. Мальчик… нет, сын плёлся позади. Его старая больная кобыла витала в облаках, никак не реагируя на слабое постукивание рваных ботинок. Казалось бы, она должна была их чувствовать, учитывая то, что вместо здорового жира на её боках красовались лишь четко выраженные линии рёбер. Увы, все усилия мальчишки были напрасны, и кобыла только больше замедлялась из-за его активных телодвижений. Говард резко развернул коня, отчего тот спешно перешёл на рысь, и вернулся далеко назад — прямо к опустившей голову кобыле. Мальчик испуганно распахнул глаза, едва завидев, что чёрная шляпа опасно приближается к треугольному крупу его несчастной лошади. — Не на… Остаток фразы утонул в испуганном стоне, когда кобыла, не ожидавшая такого подвоха от незнакомого человека и его чересчур жизнерадостного коня, сорвалась в галоп, путаясь в длинных ногах. Она проскакала всего несколько футов, прежде чем споткнулась о какую-то корягу, из-за чего её неумелый наездник оказался на земле и болезненно охнул. Говард быстро надел шляпу обратно и пришпорил обалдевшего от такого поворота событий Виски. Конь рванул следом, но вынужден был остановиться, ведь кобыла даже не думала продолжать бегство. Вместо инстинкта самосохранения, у неё появилось сильнейшее желание торопливо набить брюхо. Она сделала всего несколько шагов в сторону, прежде чем уткнуть нос в сочную зелёную травку. — Ты в порядке? — обеспокоенно поинтересовался Говард, виновато поглядывая на потирающего левое плечо сына. Мальчик мгновенно вскочил на ноги, но не сдвинулся с места, болезненно морщась. «Вот и познакомились», — удручённо подумал Говард. — Ударился, — с упрёком пробормотал мальчишка и, не дожидаясь ответа, прихрамывая, направился к кобыле, которая всё же попыталась сбежать, но была ловко перехвачена за болтающиеся поводья. — Тебе помочь? — спросил Говард, когда даже с четвёртой попытки мальчишка не смог вскарабкаться в седло, верх которого был выше него на две, а то и все три головы. — Нет. Мальчик опять попытался подпрыгнуть и подтянуться на руках, но в этот раз оступился и ещё раз плюхнуться в грязь. Его одежда уже была мокрая, но он даже не думал сдаваться, решив разбежаться для надёжности. — Не поможет, — предупредил Говард, на что мальчишка лишь насмешливо фыркнул и всё же устроил короткий забег. Кобыла испуганно отшатнулась, резко крутанувшись на месте, и случайно сшибла неразумного человека взлетевшим хвостом. — Я в порядке! — заранее прокричал мальчик, вновь поднимаясь на ноги и тут же возмущённо ойкая, почувствовав крепкую хватку под обеими руками. Говард на мгновение усадил его на крепкую шею недовольного Виски и управлял конём свободной рукой. Не прошло и минуты, когда жующая траву кобыла снова вынуждена была терпеть закинутого на неё седока. — Совсем ездить не умеешь? — поинтересовался Говард, возвращая коня на нужную тропинку. Старая кобыла, не дожидаясь команды, поплелась следом, в этот раз делая свои огромные шаги чуть активнее. — Умею, — обиделся мальчик, ещё раз толкая лошадь пятками. — Просто не удержался, с кем не бывает? Говард хмыкнул. И то верно. — А как… — начал было мальчишка, но почему-то замолчал, стоило мужчине повернуть к нему голову. — Эм… — Что? — Как мне тебя называть? Говард отвернулся, задумчиво глядя вдаль. Да, об этом он как-то не подумал. — А дедушка твой как меня называл? — спросил он, чуть замедляя коня, чтобы поравняться с сыном. — По-разному, — неуверенно протянул мальчишка. — Ну… эм… — Я не обижусь. Мальчик ещё немного помялся, но всё же довольно обыденно выпалил: — В основном ёбаным ублюдком. Говард понимающе кивнул. Удивительно, что старик не назвал его так прямо в лицо. — Ты не расстраивайся, он почти всех так называет, — заверил мальчик, чуть повернувшись в седле. — Даже меня. Говард удивленно воззрился на него. — Ой, ну… — принялся оправдываться мальчишка. — Меня он называет по имени, но всегда добавляет «мать твою». Это не так обидно, потому что он зовёт меня только в крайнем случае. Ну, например, когда я зависну с другой стороны поля, засмотревшись на жуков. Он этого не любит, потому что ему больше нравится, когда ему не нужно сообщать мне, что делать. Если ему приходится объяснять, он часто орет. Вот только вчера, когда мы должны были проверить, не потоптал ли пьянчуга Коул наши посевы, я отвлёкся на Пушистика — соседского щенка — и дедушка как заорёт: «Терренс, мать твою, тащи сюда свою тощую задницу!» Всех птиц перепугал. От слишком уж хорошей и довольно громкой пародии, подкреплённой драматичным взмахом рук, Виски снова перешёл на рысь. Говард резко одёрнул его, заставляя засеменить на месте, и подумал, что зря купился на шикарный вид и такую маленькую цену — конь явно не был готов к жизни. — Он красивый, — восхитился Терри, когда конь недовольно раздул ноздри, переходя в шаг. — Толстый такой. Говард непонимающе посмотрел на округлённую шею с длинной, развивающейся на ветру густой гривой. — Это порода такая, — объяснил он, вновь переводя взгляд на сына. — Он не толстый — просто мускулистый. Терри понимающе кивнул. — Эд тоже когда-то была красивой, — печально вздохнул он. — Ну, она и сейчас красивая, но старая. — Твою кобылу зовут Эд? — Я в два года больше ничего выговорить не мог. Кажется, когда дедушка её купил, её звали Резвая или что-то вроде того. Говард усмехнулся, вновь замедляя разошедшегося коня. — А твоего как зовут? — спросил Терри. Его голос за столь короткое время стал намного увереннее, хотя поначалу Говард был уверен в том, что мальчик будет плакаться всю дорогу, желая вернуться к ворчащему деду и больной матери. — Виски. — Дурацкое имя. — Сказал тот, чью кобылу зовут Эд? Мальчик обиженно фыркнул. — Ты так и не сказал, как мне тебя называть, — напомнил он. — Меня зовут Говард. Говард Рид. — Почему дедушка назвал тебя Белым ястребом? Говард вздохнул, наблюдая за опасливо косящимися на них пастухами. — Долгая история, — ответил он, опустив взгляд на лошадиные уши. Пастухи явно признали в нем какого-то бандита. — Это странно. Ты же весь в чёрном. У тебя даже конь чёрный. — А ты у нас Терренс? — игнорируя последние слова, спросил мужчина. — Просто Терри, — довольно резко заявил мальчик. — Только дедушка называл меня Терренс. Ну, когда злился. Говард медленно кивнул. — А… — Терри снова замолчал, не решаясь задать вопрос. — Спрашивай, — вздохнул Говард. — Почему ты согласился? Ну, ты ведь мог отказаться. Мог вообще проигнорировать и уехать. Зачем я тебе? Говард в очередной раз смолчал, наблюдая за активно перебирающим ушами Виски. Он и сам не знал ответа на вопрос, почему он, сторонящийся любых намёков на сближение с кем-то, кроме собственной лошади, вдруг решил, что просьба старины Кэссиди, водящего дружбу с Уолтером Морганом, покажется ему вполне себе приемлемой. Когда наставник вдруг заявил, что тот самый малыш, которого почти тринадцать лет назад Говард оставил бедняжке Долли Морган, уже успел вымахать во взрослого пацана и вот-вот лишится любящей матери, совесть Рида всё же решила дать о себе знать. Или это было смягчившееся с возрастом сердце, начинающее противиться одиночеству? А, может, это страсть к безумству в очередной раз взяла верх, нашёптывая перевернуть жизнь с ног на голову и на этот раз ещё и треснуть по голове тяжёлой кувалдой? Ребёнок — это большая ответственность, а потерявший… почти потерявший мать ребёнок — ещё хуже. Но кто же знал, что за проступок, совершённый по юности, придётся расплачиваться так скоро? Должно быть, ребёнок и сам в ужасе. Да, конечно, он будет не рад тому, что его вдруг отдали какому-то страшному мужику, похожему на бандита. Говард и сам в свои четырнадцать, когда из тюрьмы его вытащил ещё не поседевший от его проделок Кэссиди, был далеко не в восторге и в первые же два дня умудрился довести новообретённую няньку до приступа неконтролируемого бешенства. Терри, благо, казался спокойным и не спешил устраивать подлянки и пытаться обокрасть вдруг объявившегося родителя. Наверное, из Долли действительно вышла хорошая мать… — Ты же мой сын, — ответил Говард, понимая, что пауза затянулась, и ребёнок уже устал прожигать его взглядом. — Я не мог тебя бросить. — Но бросил же, когда я был маленьким? Вопрос прозвучал совершенно обыденным тоном, даже без намека на обиду или упрёк, но Говарду все равно стало ужасно стыдно. До такой степени стыдно, что ему вдруг захотелось вернуться на тринадцать лет назад и дать себе семнадцатилетнему хорошую затрещину. — Я был глупым, — честно признался он, решив, что придумывать красивый ответ не стоит. — Я и сам тогда был ребёнком — я бы только всё испортил. — Ну да, мама так и сказала, — удовлетворённо кивнул Терри, переводя взгляд на дорогу. — А вот дедушка сказал, что ты просто ёбаный мудак. — Эй, хватит повторять за дедушкой, — предупредил Говард, угрожающе наставляя на ребёнка указательный палец. — Ладно, — легко согласился мальчишка. — Но просто, чтобы ты знал, он говорил, что ты давно свернул себе шею, и тебя съели дикие собаки, так что я, вроде как, только недавно узнал, что ты не помер… Хотя, знаешь, у него было несколько вариантов, что меня всегда смущало. Раньше он говорил, что индейцы прострелили тебе задницу и сбросили в карьер, а ещё раньше утверждал, что ты спился и захлебнулся в собственном стакане. Говард удивленно хмыкнул. Старик Морган презирал его даже сильнее, чем он предполагал. Хотя чему удивляться? В их предпоследнюю встречу дедуля норовил проткнуть его вилами и повесить на собственных кишках. — А ещё-ё он говорил, — настороженно протянул Терри, — что ты продашь меня в рабство, как только мы доберёмся до города. Это он шутил же, да? Я не хочу в рабство. Говард обернулся и уставился на мальчика с немым вопросом. Тот смотрел в ответ с недоверием и испугом. — Во-первых, в Виксберге нет рабства, — начал мужчина, усмехаясь насторожившемуся мальчишке. — А, во-вторых, за тебя и никель не бросят — ты слишком щуплый. Терри непонимающе опустил взгляд, осматривая свои руки и ноги, но стоило Говарду рассмеяться, и мальчишка возмущенно вскинулся, прожигая родителя недовольным взглядом. — Вообще-то я умею обращаться с плугом! — воскликнул он, чуть перемещаясь в седле. — И ведро воды могу от дома до амбара донести! — Помогал дедушке? — решил перевести тему Говард. — Угу, — мальчик почему-то отвернулся, слегка сдвинув брови, будто вспомнил что-то неприятное. — Но ему не нужна моя помощь. Он вообще меня ненавидит. Говард промолчал, даже не надеясь на развитие мысли. Он вообще-то не очень любил разговоры по душам. Особенно сейчас, когда он, вроде как, пытается быть ответственным. Когда-то давно он бы без зазрения совести потребовал подробности истории, но сейчас ему не хотелось тревожить мальчика мгновенными расспросами. В конце концов, они ещё не настолько близки, чтобы поведать историю своей нелёгкой жизни. — Мама говорила, что я всё придумываю, но я же вижу, что это неправда, — вдруг продолжил Терри, когда стада коров наконец остались позади, и лошади смогли расслабиться, не чувствуя на себе взглядов других животных. — Бабушка тоже ненавидела, но она это лучше скрывала. Говард заинтересованно повернул голову в сторону сына, но снова не смог выдавить из себя и слова. — Бабушка была хорошей, — продолжил мальчик. — Она пекла мне пирожки и делала очень вкусный суп из кабачков. И когда она была жива, дедушка на меня не злился, ну… почти. — Давно она умерла? — Два года назад. Как раз перед тем, как мама заболела. После этого ничего хорошего уже не было. Голос мальчика стал совсем тихим, а вид куда более печальным. Говард не знал, что нужно делать. Хотелось подбодрить ребёнка: сказать, что ему повезло, что у него хотя бы была семья, но это было бы неправильно. Нельзя сравнивать их судьбы. — А у тебя была бабушка? — вдруг спросил Терри, поднимая на отца полный любопытства взгляд карих, почти чёрных глаз. Говард засмотрелся, вспоминая светло-серые глаза Долли, но тут же отбросил болезненные воспоминания в сторону. — Не знаю, — честно признался он. — Как это? — Я не помню даже своих родителей. — Оу… — Всё нормально. Нет воспоминаний — нет и переживаний. — Угу. Терри отвернулся, вглядываясь куда-то вдаль, где зелёные луга сменялись сероватой пыльной землей. Они вот-вот должны были выехать на тракт и вскоре подобраться к пустырю, на котором можно было заночевать, не боясь ограбления или изголодавшихся лесных животных. — Наверное, моя бабушка тоже была хорошей, — решил заговорить Говард, испугавшись, что ребёнок больше не решится задавать ему вопросы. Терри неуверенно посмотрел на него. — Я знаю только то, что мои родители погибли на войне. Если они были героями, то и бабушка должна быть. — На войне? С индейцами? — Не знаю, так мне сказали в приюте, в котором я вырос. Терри удивлённо распахнул глаза. — У нас в школе тоже были дети из приюта, и они все ненормальные! — Ну, спасибо. — Прости, просто я всегда думал, что ну… сиротки были очень жестокими. Они как-то натравили своего пса на маленького Ника — он чуть руки не лишился! И они очень тупые, просто до невозможности, а… ты тоже жил в церкви? — Неподалёку, — Говард кивнул, прокручивая в голове далекие воспоминания. Он уже и не помнил, когда в последний раз делился с кем-то такими подробностями своей жизни. Об этом этапе знали только два особенных человека, почему же сейчас он так быстро все выдал? — Нас было немного — всего четыре ребенка. Я там был самым младшим. За нами следила одна неравнодушная женщина. — Я с ней познакомлюсь? — Она умерла. — Оу. — Когда мне было десять, все нормально. — И ты остался один? — Нет, у меня были братья и сестра. Они уже были взрослыми, так что мне было не о чем беспокоиться. У нас был дом и… Говард внезапно замолчал. Воспоминания все же оказались неприятными, но раз начал, то нужно и закончить. Или просто перескочить вперед. — Чуть позже меня подобрал хороший человек, — продолжил он, игнорируя расстроившегося Терри. — Вот с ним ты обязательно познакомишься, когда мы приедем в город. Он тебе понравится. — Он твой друг? — Можно сказать и так. — У тебя вообще много друзей? — Достаточно. — У меня было только два, — поддержал Терри, но вдруг помрачнел. — Мы же больше никогда не вернёмся, да? Я не успел попрощаться. Говард взглянул на него с сочувствием. — Кто знает, — протянул он, вздыхая. — Впереди долгий путь, но не стоит загадывать наперед. Уверен, дедушка всё объяснит твоим друзьям. Терри удовлетворённо кивнул, хоть явно и не ощутил никакого облегчения. Он выглядел расстроенным, что не могло не беспокоить вновь вырвавшегося вперёд Говарда. Что же он наделал?