Fata Morgana

Долгий день близится к завершению — Фенцио чувствует себя неимоверно уставшим, будто вся тяжесть мироздания оказалась на его плечах. Глаза закрываются сами собой, энергия ослабевает, сама ангельская сущность просит об отдыхе… Возможно, это и впрямь то, что ему нужно: наконец отдохнуть, позволив событиям случаться без его участия, бросив идею постоянно направлять сына, наставляя его на путь истинный. Комната переливается ярчайшей палитрой всех известных ему цветов. Вересковый мёд на языке горчит, искрящийся взгляд изучает его пытливо, и звонкий смех сладостными трелями отдаётся в ушах. Жар, разгорающийся в груди, подобно пожару, медленно растекается дальше, утекая куда-то ниже, пылая всё сильнее… Фенцио резко открывает глаза от пронзительного крика, сопровождаемого мощной вспышкой энергии, и стремглав бросается из своих покоев. В груди всё ещё нестерпимо жжёт, а глаза заволакивает пелена, словно от тумана, но он бежит, не разбирая дороги, ориентируясь лишь на след чужой энергии. Солнце в считанные минуты исчезает за горизонтом. На стены школы уже опускаются сумерки, окутывая мир полумраком, и фиолетовое небо кажется особенно мрачным в этот час. Фенцио, окончательно избавившийся от остатков наваждения, залетает в школьный двор и видит учеников школы, столпившихся в одном месте. Скорбь и боль пропитывают вечерний воздух, сдавленные рыдания и пугливый шёпот смешиваются в один протяжный гул. И вдруг — ещё один крик — надрывный, страшный, полный ярости и злобы, отчаянья и горя, затмевает остальные. Фенцио останавливается, не приближаясь к кругу, образованному учениками — он буквально может осязать, как остатки ангельской энергии — энергии столь юной и некогда сильной, слабеют, угасают, и тают в ночи. Ноги бывшего престола подкашиваются — смерть урождённых высших существ не остаётся незамеченной: они все связаны незримыми узами — таков закон мироздания, такова воля сотворившего весь этот мир. Любая из сторон, потеряв даже одного из своих, ощущает миг, когда душа погибшего исчезает в Небытии — пусть на короткую долю секунды, лишь на мгновение, но даже столь малого временного отрезка достаточно, чтобы познать утрату. Так работает закон равновесия, ведь все ангелы — продолжение создателя, его верная армия, чьи имена вышиты золотыми нитями на ткани мироздания. И для ангела боль нежданной потери ощущается каждой клеточкой естества, ибо все они черпают силу из одного источника. И потому Фенцио понимает: душа одного из ангелов только что покинула этот мир и отправилась прямиком в Небытие. — Фенцио! — материлизовавшийся будто из-под земли Геральд поддерживает ангела, потерявшего на миг точку опоры. — Мисселина тоже почувствовала. Что произошло? — Ангел… Ангел мёртв, — хрипит седовласый учитель, только после собственных слов осознавая масштаб трагедии. Демон устремляется к ученикам. Рыдания усиливаются: энергии ангелов, демонов и даже некоторых Непризнанных бурлят, то сливаясь в нечто единое, неразборчивое, то перекрывая друг друга. — Отойдите! — слышится крик Геральда. — Прочь! Убирайтесь! Здесь не на что смотреть. Но ученики будто вовсе не слышат приказного учительского тона, и демону ничего не остаётся, кроме как применить силу. — ПРОЧЬ! Грозное эхо громом разносится по всей округе и, спугнув осевших в кронах небесных деревьев птиц, выводит из оцепенения Фенцио. Ангел идёт на подмогу демону, разгоняя тех обучающихся, что отбились от основной компании в надежде выведать подробности. Тело ангела, распластанное на земле, сразу же бросается в глаза. Фенцио содрогается: вместо крыльев — кровавое месиво, и белая рубашка пропиталась алой жидкостью, на лице — ссадины и раны. Геральд и Фенцио переглядываются — оба осознают, что здесь произошло убийство. Он смотрит на пустой безжизненный сосуд, который некогда был пристанищем для светлой души высшей сущности, а теперь являет собой лишь оболочку. На месте этого ангела мог оказаться любой — кто угодно, и Фенцио не даёт покоя мысль, что это мог бы быть и Дино… Надрывный плач возвращает его к действительности: рыжеволосый демон сидит на коленях, склонившись над бездыханным телом, и весь сотрясается от рыданий, повторяя, как заведённый: — Я не чувствую его энергии, не чувствую энергии, не чувствую… — Уберите Ади отсюда, — обращается Геральд к юной демонице и Непризнанной, становясь спиной и крыльями закрывая тело, и Фенцио наблюдает за тем, как хрупкая Уокер пытается сдвинуть демона с места. Сейчас её энергия захлёстывает ангела с головой — от увиденного она находится в не меньшем потрясении, чем все остальные, и эмоции пробуждают дремавшую в ней силу. Не без труда, но всё же девушкам удаётся поднять скорбящего и увести прочь со злосчастного двора. Фенцио провожает их взглядом и поворачивается к Геральду. — Это снова случилось. Геральд мрачно кивает. А Фенцио, прокручивая в голове события минувших дней, тяжело выдыхает и озвучивает то, что знает каждый из учителей уже давно, но боится признать: — Никто не в безопасности. — Если даже ты так говоришь… Дьявол, — ругнувшись, демон усмехается нервно. — Мы в полном дерьме. Они уже собираются переместить тело ученика, когда Фенцио снова ощущает знакомую энергию и едва не задыхается от внезапной сладости мёда. — УОКЕР! Возвращаться сюда — крайне глупая идея, — он разворачивается, готовясь отчитать безрассудную, вечно лезущую не в свои дела, раздражающую Непризнанную, но осекается, увидев перед собой того, кого меньше всего ожидал — Энди. — П-простите, я лишь хотел предложить помощь, — сконфуженно отвечает Непризнанный. Фенцио ошарашенно смотрит на него, не находя слов. Он в смятении: энергию младшей Уокер с любой другой спутать невозможно, он знает её, так как с первого дня присутствие этой девицы не даёт ему покоя. — Ты не слышал, что я сказал? — недовольный появлением незваного гостя Геральд грозно сдвигает брови. — Приказ расходиться по комнатам касается всех. Без исключения. — Но… Фенцио моргает, а затем хватает Непризнанного за руку и силком тащит прочь. — Сказано — прочь! Всем! И тебе в том числе! Ты что, возомнил себя особенным? Помочь вздумал, как же… Разнюхиваешь тут, чтобы поделиться потом подробностями с остальными, а?! Отвечай! Фенцио срывается на крик: его гневная тирада вызывает удивление даже у коллеги, а бедный Энди, явно не ожидавший такой бурной реакции, и вовсе бледнеет на глазах, и безропотно переставляет ноги, волочась следом. — Фенцио, достаточно, — голос Геральда доносится до учителя откуда-то издалека, как будто сквозь толщу воды. — Отпусти его. Не сразу уловив смысл услышанного, ангел продолжает сжимать ворот толстовки, и серая ткань трещит под его пальцами. — Если Мисселина считает тебя одним из лучших, это не значит, что тебе всё позволено. Понял меня? — Фенцио встряхивает Непризнанного, глядя даже не на него, а куда-то мимо. — И остальным передай, что за излишнее любопытство здесь не похвалят. Конечно, можешь продолжать, если хочешь вылететь из школы. Этого ты хочешь? Парень испуганно мотает головой из стороны в сторону. Пальцы Фенцио разжимаются, и Энди, запнувшись об собственную ногу, спотыкается и неловко падает на колени. — А теперь… ПОШЁЛ ВОН! Дважды повторять не приходится: вопль ангела действует не хуже пушечного залпа, и ученик, тотчас поднявшись, разбегается и взлетает, стремительно набирая высоту. «Чтобы я ещё хоть раз защищал его перед Вики», — доносится до Фенцио, прежде чем серая несуразная фигура скрывается за грузностью нависших над школой туч. Ангел, отдышавшись, возвращается к коллеге с факультета демонов. Тот, выждав некоторое время, невинно интересуется: — И что это было, позволь спросить? Фенцио раздражённо дёргает головой. На этот раз он более чем превысил свои полномочия. Одно дело — собственный сын, или наглый хам Люцифер, но смиренный, беспрекословно подчиняющийся и не нарушающий запретов Непризнанный, существование которого ничем не отличается от большинства здесь — это уже чересчур. Однако у него была причина повысить голос. В конце концов, кто просил Энди возвращаться, когда все уже давно отправились по кроватям? — Нечего болтаться под ногами. Мисселина слишком добра к ученикам. Они перестают видеть границы. Геральд хмыкает, явно желая сказать что-то ещё, но разговор не продолжает — сейчас есть дела поважнее. Вместе они уносят тело трагически погибшего ангела, и попутно Фенцио размышляет о своих словах: обучающиеся в Школе Ангелов и Демонов, бесспорно, распоясались, но что сказать о нём самом? Ему кажется, что он уже у самой черты, и лишь один шаг отделяет его от того, чтобы её переступить. С каждым днём ему всё труднее даётся контролировать гнев и сдерживать то, что сидит в нём, не давая покоя, выворачивая душу наизнанку. А теперь ещё и это убийство, уже второе по счёту. Одна Непризнанная. Один Ангел. Очевидно, остался ещё один Демон. Но где гарантия, что череда бессмысленных смертей на этом прекратится? Что-то страшное грядёт, и от этого не скрыться. Фенцио возвращается к себе самым длинным из всех возможных путей. Он мысленно обращается к тому моменту, когда ощутил медовую сладость вереска — энегию, как ему казалось, самой назойливой из Непризнанных, что он когда-либо знал. Но то была не она сама, а всего лишь отпечаток — остаточный след её яркой энергии. След, ещё не успевший развеяться и шлейфом сопровождающий Энди. Руки непроизвольно сами сжимаются в кулаки, когда перед глазами предстают увиденные ранее картины. Картины, которые невольно показал ему этот кретин-Непризнанный, когда случайно встретился с Фенцио взглядом. Вики Уокер — заливисто смеющаяся, звучащая, как тысячи ручейков, радуется так искренне, безмятежно. Вся она — сплошное сочувствие и доброта, просто ангел во плоти. Слушает, внимая, говорит такие правильные и необходимые слова, утешая. Её пальцы накрывают ладонь Непризнанного. Жест вполне дружеский, но и его вполне достаточно, чтобы высечь искру. Вики Уокер — удивлённая внезапным поцелуем своего собеседника, но почему-то не отстраняющаяся, а покорно раскрывающая губы и подающаяся вперёд. Отвечает на поцелуй охотно, разделяет желание Энди и позволяет его рукам спуститься ниже своей талии. Вики Уокер, в один миг сбросившая личину невинного светлого ангела, широко разводящая бёдра и бесстыдно стонущая. Наслаждается происходящим, ничуть не стесняясь, с восторгом истинной дьяволицы. Руки, гладящие, изучающие, сжимающие её тело. Её запрокинутая голова с прикрытыми от подступающего экстаза глазами и подрагивающими ресницами. Выгибающаяся спина и дрожащие колени — всё ещё разведённые. Жар её юного, нагого тела и холод крыши под ним. Вересковая сладость с горчинкой на кончике языка. Звуки разбивающейся черепицы, заглушающие её громкие стоны. Внезапно бьющий в лицо ледяной поток воздуха. Трепет крыльев, стук её сердца, и полёт — длинной в целую жизнь. А затем — возвращение на землю. Искрящиеся кристальной чистотой глаза Уокер и брошенная со смехом фраза: «Надеюсь, мы не попадёмся Фенцио. Он нас убьёт за то, что мы гуляем одни в такой час». Предаваться плотским утехам друг с другом Непризнанным не запрещено — пожалуй, это единственное, что им не запрещено в новой жизни. Да и Фенцио должен быть рад, что ненавистная Вики Уокер наконец-то отстала от его единственного сына, переключившись на себе подобного. Вот только почему так жжёт в груди жгучая ярость от увиденного? Почему всем своим существом Фенцио начинает ощущать пламенную ненависть к ученику, высоко зарекомендованному самой Мисселиной? И почему, Сатана побери, он не может прогнать из мыслей лицо дочери Ребекки? За какие грехи она послана сюда, в его мир, в его жизнь, в его голову? Этой ночью Фенцио долго лежит, не смыкая глаз, опасаясь, что едва закроет их, тут же увидит её такой, как она предстала в воспоминаниях Непризнанного Энди. Бесстыжая недодемониха в обличье высшего существа, покинувшего райские сады Эдема, преследующая его, словно мираж появляющаяся нежданно — и столь же внезапно исчезающая. Боится бывший Престол не зря: его ночи стали беспокойными уже давно, с тех самых пор, как он увидел её. Ангелам, как и другим бессмертным, не снятся сны: только видения могут навещать их, да и то не каждому урождённому ангелу мироздание приоткрывает завесу будущего. Видения, посланные сквозь дремлющее сознание в виде чётких образов, а иногда и целых сюжетов, чаще иносказательны, и растолковать их порой непросто. Фенцио никогда не обладал даром предвидения: он не видел разноцветных картин, когда его ангельская сущность растрачивала запасы энергии и нуждалась в их восполнении — он просто закрывал глаза и его сознание погружалось в благостную темноту. В юности он с жадностью слушал, как пересказывают свои сны ангелы, награждённые даром созерцать возможное будущее, и ощущал отголоски досады в своих мыслях: почему он оказался не достоин такой способности? Всё, что ему досталось — возможность быстро перемещаться в пространстве, но для урождённого ангела, чьи крылья были с ним со времён самого сотворения, это не было преимуществом — любой ангел при должной сноровке и упорстве мог достичь таких результатов. Сны же были настоящей загадкой, истинным чудом даже для тех, кто имел возможность сотворять чудеса сам. Но чем старше Фенцио становился, чем быстрее текли века, тем больше он был благодарен Шепфе за то, что способность видеть во сне что-то, помимо обволакивающей темноты, обошла его стороной — не каждому высшему существу удалось совладать с возложенной на него ношей. К тому же от снов отдавало чем-то исконно человеческим — во снах смертные могли забывать о реальности, и эти сновидения были порой до смешного абсурдны, а иногда отражали то сокровенное, что тяготило людскую душу во времена бодрствования. Тайные желания, старательно подавляемые при свете дня, ночью всё-таки брали верх, прорываясь в виде сновиденческих иллюзий, что позволяло многим демонам не сидеть без дела и всласть пользоваться ситуацией. Фенцио, как и многим ангелам, не обладающим даром прорицания, не должны сниться сны. Но вот уже которую ночь подряд он просыпается от кошмара, в первые минуты пробуждения ещё не осознавая, что только что увиденное — всего лишь дурной сон. «Это наказание, посланное мне Шепфой», — мрачно размышляет бывший Престол, когда в очередной раз после пробуждения понимает, что не может вернуться в спасительную темноту. Он отгоняет от себя остатки наваждения и, тяжело вздыхая, преклоняет колени в очередной молитве. Постепенно образы, возникшие в темноте ночи, растворяются под лучами утреннего солнца и силой живительных слов. После спасительного для души ритуала ангел поднимается и отправляется в обход — необязательный, однако ещё один хороший способ отвлечься для терзаемого дурными мыслями высшего существа. Он прогуливается по владениям школы, вдыхая свежий воздух, но вдруг амулет на его груди вспыхивает ярким светом, мерцая и переливаясь. Фенцио тут же зажимает его в руке, опасаясь, как бы ни привлечь чужого ненужного внимания, и спешит туда, куда ведёт его свет камня — мимо каменистой тропинки, мимо белых стен беседок, мимо статуи равновесия, что взирает настороженно на всё происхоящее вокруг, мимо зелёных крон, к тернистому переплетению ветвей и густой поросли трав, сомкнувшей свои ряды — туда, куда ученики опасаются ступать, запуганные старинной легендой, туда, куда не рискнёт более наведаться ни одна живая душа. Фенцио сжимает талисман крепче и, озираясь с беспокойством, пересекает границу сада Адама и Евы, а в следующий миг скрывается в тени лабиринта. Листва расступается перед ним, открывая взору неподвижную фигуру. Золотые крылья даже в сложенном виде выглядят прекрасно, и у Фенцио захватывает дух от исходящей от них мощи. Его шаги заставляют фигуру развернуться. Капюшон, скрывающий незнакомку, спадает, являя на свет красивое, но надменное лицо, обрамлённое золотыми — под стать крыльям — прядями волос. Будучи приближённой к Шепфе, мало вести себя подобающе — выглядеть тоже нужно соответствующе. Благо, чем выше ранг, тем больше возможностей изменять себя — вот и она не преминула воспользоваться шансом, поменяв внешность до неузнаваемости, уничтожив облик, в котором она прибыла сюда изначально. Но на самом деле он никогда не знал её. Она всегда была для него незнакомкой, но всегда умело манипулировала им, позволяя ощущать себя нужным. Видимо, старая любовь и впрямь не отжила, раз он отозвался на её зов и сейчас — вопреки ненависти, вопреки тому, что обещал Шепфе и самому себе. — Здравствуй, Фенцио, — произносит она, делая шаг ему навстречу. — Здравствуй, Ребекка. — Ты всё-таки пришёл, — её лицо сияет, и смотря в чужие глаза, он корит себя за то, что так легко поддался. — И уже жалею, — бывший Престол поджимает губы. — Что тебе нужно? Выражение лица Ребекки меняется с радушного на печальное. Она делает ещё один шаг к нему и складывает руки в умоляющем, почти болезненном, непривычном для циничного Серафима жесте. — Фенцио, спаси её. Только ты… Только тебе я могу доверять, — её глаза влажные от выступивших слёз, и он отшатывается: ещё никогда ангел не видел Ребекку плачущей. — Спасти? Он не понимает и боится того, о чём она собирается попросить. Потому что ангел знает: отказаться будет труднее, чем исполнить. Его воля на самом деле уже давно ему не принадлежит, и он постарается дать ей то, что она хочет, даже вопреки собственной ненависти, взращиваемой годами к растоптавшей его карьеристке. Вот только вряд ли эта женщина пришла с просьбой понянчить воздушных драконов — она здесь с другой целью. Ребекка всегда хотела слишком многого. Он не хочет её слушать, потому что такая ноша может оказаться слишком непосильной. Губы Ребекки Уокер дрожат и она срывающимся тоном повторяет: — Спаси мою дочь, Фенцио. Прошу тебя. Спаси Вики.