Эндшпиль

Цугцванг — положение в шахматах, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции. Вашингтон. Конец января. Две недели спустя. Стоит во мгле былых сражений ферзь. Застыл, он здесь один, В потоке страха и презрения На поле шахматной доски. Lorisienta Бен Соло смотрел сквозь кухонное окно на то, как темноту резал колючий снег. Такой белый, густой, острый, как на злых полотнах Гогена. Только такой снег мог порезать ночь и перекрасить темный, застывший, закованный в морозе город. Город, раздетый от праздничных огней, которыми он искрился перед тем, как Бен попал в больницу. Осиротевший и опустевший. - Бен, вот вещи из твоего кабинета, я привез, что ты просил. На столе появилась обычная картонная коробка с крышкой. Джейсон, привезший его из больницы домой, сегодня говорил необычайно много, но Бен не отвечал. Он просто сидел, отвернувшись. Все вокруг сияло чистотой. Почти стерильностью, как в госпитале, где он очнулся. Видимо, предусмотрительный Кардо вызвал клининг, и Бена встретила тишина, а не пустые бутылки вперемешку с пылью. Тишина и мертвая пустота. Внутри и снаружи. Везде. Врачи сказали, что у него со слухом все отлично, но Бен ощущал себя оглохшим и оглушенным. Он всё и всех слышал, но ни одно слово не пробивалось сквозь барьер его отчужденности, в которую мужчина окончательно погрузился после инсульта. Повернулся. Джейсон, спросив разрешения, включил чайник. Бен знал, что его заместитель или, точнее, уже временно исполняющий обязанности, не пьет чай, но, видимо, не хотел оставлять его прямо сразу одного. Хотя оба знали – ему было плевать, есть тут компания или нет. Он не был тонко чувствующей натурой, которую одиночество могло бы заставить резать вены ножом для сыра – в конце концов, Бен Соло почти всю свою жизнь провел наедине с собой. Да и вряд ли бы, взбреди Бену такая чушь в голову, он бы смог это сделать из-за последствий того, что произошло с ним. Пока Кардо искал чашки – Бен ему не подсказывал, продолжая хранить молчание, сам мужчина посмотрел на свою правую руку в реабилитационном ортезе. На ладони у него лежал разноцветный мячик, покрытый иголками. Склонив голову, Бен попробовал сжать пальцы, и ничего не вышло. Он бы иронично скривился, если бы мог. Не сдаваясь, мужчина здоровой рукой помог себе сжать кулак, и почти ничего не ощутил. Ни единой, бляха, иголочки не почувствовал, как нужно. Так, легкое покалывание. Да, так точно нож в руках не сожмёшь, даже если захочется не вены резать, а хотя бы камамбер. Что ж, он точно застрахован от глупостей. И от дурацкого сыра. Правая рука после инсульта частично утратила чувствительность. Бен посчитал везением, что не нога. Нога просто плохо сгибалась, но этого было недостаточно, к счастью, чтобы оказаться в инвалидном кресле, потому мужчина посчитал, что отделался относительно легко. Врачи действовали быстро, четко, хорошо. Продолжая слушать Джейсона, Бен в который раз подумал, что инсульт стал практически счастливым случаем, который где-то сковал его, где-то лишил подвижности, но где-то и освободил. Пока он был без сознания, и ему кололи алтеплазу, Джейсона уже поставили временно исполняющим обязанности директора отдела Национальной Безопасности. Оба мужчины знали, что ещё не дойдет до конца курс реабилитации Бена, а его уже спишут. Наконец, Бен Соло, лишившись всего, обрел свободу, которая ему была и не нужна более. Какая скотская ирония. Смешнее было бы только подохнуть в госпитале для душевнобольных. Впрочем, ещё не вечер. Такой исход Бен и не исключал. Все психи заканчивали в таких местах. - Бен, ты сможешь завтра показать мне те протоколы, которые не успел? Я заеду к тебе, если ты будешь не занят. Мужчина снова кивнул. Слово «занят» его посмешило. Впервые за много лет он не будет занят. - Я могу отправить кого-то, чтобы тебя забросили на реабилитацию. - Н-н-нет, - невнятно выдавил из себя Бен, настолько задетый этим предложением, что даже заговорил, хотя из-за афазии предпочитал молчать. Эта его неспособность нормально разговаривать задела Бена сильнее всего. Он и раньше не был шибко разговорчивым, но теперь это просто бесило. Нужно было долго подбирать нужное слово, а затем едва выталкивать его, что не всегда выходило чётко. Потому Бен предпочитал молчание. С Кардо это отлично работало. По правде говоря, кроме Кардо, Бену и не с кем было разговаривать больше. Джейсон сделал вид, что не заметил сложности Бена, и, нахмурившись, попросил его до завтра подписать кое-какие документы – как-никак, от него ещё что-то, да зависело. Мужчина мрачно кивнул. Кардо, допив свой чай, ушел. Дверь закрыл сам, за что Бен был благодарен. Ему только предстояло учиться пользоваться левой рукой, и не хотелось бы тратить несколько минут на то, чтобы справиться с такой архисложной задачей, как попадание ключа в замочную скважину. Оставшись в пустоте, Бен вздохнул. Чужое присутствие напрягало и раздражало. Его, в принципе, всё сейчас напрягало и раздражало. В первую очередь, он сам, со всей своей неспособностью к привычному. Мужчина уставился на коробку на столе. Три года службы под одной крышкой. Покачал головой, отчего та сразу отдала болью, и решил найти документы, которые попросил подписать Джейсон. Параллельно думал о том, что ему стоило бы поискать себе новое жилье. Вряд ли ФБР долго будет оплачивать квартиру человеку, который больше не мог выполнять свои обязанности. Человеку, которого списали без пафоса и «спасибо». Просто списали. Бен не жалел – он же чертовски долго бился за свою свободу. Результат вышел искаженным донельзя, но всё предусмотреть было нереально. Мужчина задумался о том, что настоящий дом у него все же был, вот только там его уже и не ждали. За те две недели, что он провел в больнице, Рей так и не вышла на связь. Он звонил ей много раз. Слушая гудки в трубке, Бен пытался придумать, что ей скажет, когда и говорить-то не мог толком, но эти мысли были впустую. После первого же гудка его звонки обрывались. Мужчина понял, что попал в черный список. Звонить с других номеров не стал – он не был подростком. Знал, что сдаваться было нельзя, но в тот день, в больнице, ощутил себя таким заебанным, уставшим, ненужным, что решил, что и с него, пожалуй, хватит. Тогда, пытаясь пошевелить чертовой рукой, пожалел, что не онемело сердце. Разбитое, побитое, не зря никому не верившее. Про себя посмеялся. Рей говорила, что за любовь не нужно платить, но она солгала. Её любовь стоила больше, чем что-либо. Пожалуй, больше, чем он мог заплатить. Наверное, она хотела получить за свое золотое сердце красивую, чистую душу, но эта история была не о нем. Все остатки души, валяющиеся где-то на дне, он попытался ей отдать, однако ей этого было мало. Больше у него ничего не осталось. Платить было нечем. Мужчина знал, что сдался. Он не хотел бороться за Рей. Он даже за себя не хотел больше бороться. Не проходил реабилитацию. Отнесся к расстройству речи хоть и со злостью, но и с принятием. Все равно ему ведь, правда, не нужно было ни с кем говорить. В конце концов, с ним никто не разговаривал. Ему никто не позвонил. Он оказался никому не нужен, как и все те разы, когда заскакивал на грань между жизнью и смертью. Рей пришла в его жизнь, но, по факту, реальность осталась такой же пустой. В решительную для него минуту девушка, которая давала слово быть рядом, отвернулась от него. В момент, когда её слова поддержки, действительно, были очень нужны. Невовремя Бен подумал, что мог бы продолжить делать свою «карьеру» серийного убийцы. Он знал парочку отличных примеров, когда жестокий маньяк оказывался человеком с внешним уродством и расстройством речи. Например, дело Дэвида Карпентера, "убийцы из чащи", которое в 80-х будоражило США. Сейчас он лучше любого профайлера понимал, как такие вещи происходят. Столько злости и отчаяния должны находить выход. Даже такой неправильный, как проломленный череп какого-то бегуна. Бен заглянул в коробку. Достал бумаги и застыл. Внизу лежала фотография Рей, которую Джейсон тоже запаковал. Видимо, не знал, что делать. Бен достал рамку, поставил на стол и с минуту смотрел на красивую девочку на фоне моря. В ней оказалось столько силы, что в результате она сломала и стерла его окончательно. Мужчина снова попробовал улыбнуться. Вышло плохо, и, наверное, невероятно жутко, но ничего не поделаешь. Таким он уж теперь и был. Жутким в своем частичном онемении. Ничего. Это, может, ещё пройдет. Проблема Бена была не в одиночестве. А в том, что Рей отказалась от него. Что не попыталась понять всю силу его усталости. Конечно, он был не прав в том, что пил, но ему, действительно, пришлось трудно. Он знал многих военных, которые пили. Если положить руку на сердце, то это делали почти все, кто находился на должностях. Алкоголь был самым невинным способом снимать напряжение. Но жены ни от кого не уходили. А что же с ним было не так? Почему ему нельзя было дать немного понимания? Бляха, да он же даже не ради себя пытался эти цепи оборвать, а только ради того, чтобы им быть вместе. Сам бы он нормально жил и так. Бен рефлекторно хотел убрать рамку правой рукой, но не смог сжать пальцы, и та упала на пол. Рей словно насмехалась над его беспомощностью. Стекло треснуло, и изображение Рей покрылось трещинами. В этом был какой-то символизм. Стекло было тем терпением, которое у его девочки лопнуло. Хотя она была не права. Нет, не права. Она могла его принять. И, если бы не инсульт, Бен бы довел свой план до конца, и прилетел бы к ней. Через беседу, может, через ссору, он бы добился понимания, все объяснил, но теперь… было странно навязывать ей себя, когда толку от него было немного. Он бы не смог её защитить одной рукой. Да что защитить, он и бумагу-то для Джейсона едва подписал, оставив вместо своей острой подписи какую-то каракулю левой рукой. Его раздражало, что мелкая моторика не поддавалась, и сжать ручку было все так же сложно. Бен не был бы уверен, что если бы между ними не произошла ссора, но случился бы его инсульт, он бы прилетел. Он хотел замкнуться в том, что произошло. Застыть полностью. Так было бы лучше. Хоть он и сердился на Рей, все же пытался понять и её. Пытался. Его девочка была такой несчастной в момент, когда он кричал на неё. Она тоже не заслужила такого отношения. Бену не хотелось видеть её задерганной и уставшей. А вот увидеть её хотелось, конечно, до ужаса. Хоть на минутку. Но только счастливой. Бен опустил глаза к разбитому фото, которое так и не поднял, потому что не было то ли сил, то ли желания. Возможно, вот такой он отравляющий человек, что счастливой можно было быть лишь без него? Мужчина поднялся, проковылял к холодильнику. Он ещё с утра заказал какое-то там правильное питание для тех, кто проходит восстановление. Что-то безвкусное, пресное, без соли и красной паприки. И много своих любимых зеленых яблок. Но вместо того, чтобы вытащить какой-то лоток и почитать, Бен посмотрел на недопитую бутылку рома. Пить ему было категорически запрещено, но… его ведь вообще больше ничего не держало, да? У каждого был свой нож для вен и сыра. Бен достал бутылку. С трудом раскрутил крышку и вернулся за стол. Стакан искать не стал. Да какая разница, как пить? Все равно он… как там Рей его назвала… «чокнутый алкоголик»? Да, точно. Чокнутый алкоголик. Всё так. Всё верно. Глупо отрицать очевидное. Мужчина не успел отпить, когда ему пришло напоминание о том, что нужно проверить счета за декабрь. Он поморщился. Вечно забыл о сверке цифр, которыми всегда занимался. Нехотя, медленно включил ноутбук. Сердито набирал свой пароль, ощущая себя древним неандертальцем, впервые увидевшим компьютер – набирать одним пальцем левой руки было неудобно. Потратив на то, чтобы найти выписку, около получаса, Бен уже ощущал себя злым, немощным и древним. Расходы читал неспешно – из-за инсульта он не мог теперь читать с прежней скоростью. Приходилось отдыхать. Каждый раз за последние месяцы, перебирая свои расходы, которые в основном шли на вещи или питание, Бен ощущал сожаление от того, что Рей почти никогда не пользовалась доступом к его счету. Денег у него было много, он бы все равно их и за всю жизнь не потратил, учитывая все те ограничения, которые на него были наложены. Сложно швыряться ими налево-направо, когда даже поход на ужин в ресторан нужно согласовать с внутренней службой безопасности. Ему было бы приятно, если бы девочка тратила на себя хоть что-то. Но Рей решила, что с неё хватит и дома, который он ей подарил. Она и часы-то, которые он выбрал для неё, приняла только, наверное, потому что не хотела обидеть – Рей ведь была вся такая деликатная, пока он не вывел её из себя. «Чокнутый алкоголик». Странно, он слышал в свой адрес столько мерзких слов, и только эти задели за живое по-настоящему. Может, потому, что от Рей. А может, потому, что открывали глубину проблемы и падения. А может, потому, что он почти умер под этот безжалостный диагноз. Раньше он был её мужчиной, её Беном, её железным Феликсом. Она шептала, что он окрыляет её. Он в ответ - что с ней он возносится выше некуда. А в результате он оказался на самом дне с клеймом чокнутого алкоголика. Он, человек с железной волей. Она была его ориентиром, который погас, почему бы ему было не заблудиться? Где же было сейчас её гребаное понимание? Конечно, принимать его в этой квартире, когда его пальцы гладили её между лопаток, было проще, чем на расстоянии. Судить всегда было легче. Внезапно Бен нахмурился. Между счетом на подарок Рей к Рождеству и его расходами на оплату налогов он заметил счет из клиники в Кальете. Нахмурился. Формулировка была стандартная, «консультационные услуги», и сумма весьма небольшая, но… почему Рей была в клинике? Она болела? Мужчина вспомнил, что когда они ругались, Рей резко побледнела, и попросила его не кричать на неё, потому что ей было плохо. - Блядь, - пробормотал Бен весьма четко, рассматривая счет. Не хватало, чтобы девочка оказалась чем-то больна. Будет из них идеальная парочка – он со своим постинсультным параличом и Рей. Что с ней случилось? Грипп? Отит? Депрессия? Невроз? Какое последствие их великой, мать её, любви она пыталась вылечить? А может, тогда, в ЦРУ, с ней произошло что-то, о чем он не знал? Бен качнул головой - нет, он запросил все файлы с её допроса, когда искал тех, кто её избивал, и ничего... лишнего там не было. У неё даже ребро не было сломано. Те ублюдки лишь слегка поцарапали её оболочку, не больше. Значит, точно лечилась у психолога. Видимо, пыталась выковырять Монстра из своей головы. Улыбалась ему и лечилась. Чего в ней было больше - любви к нему или самообмана? Если ходишь в больницу от великой любви, то это даже не любовь. Мужчина ещё раз посмотрел название клиники и сделал то единственное, что мог – взломал сайт, чтобы найти электронную медицинскую карту. Он переживет, если она ходила к какому-то психоаналитику. Скорее было бы странно, что не ходила. Но Бен хотел убедиться, что Рей не скрыла от него что-то серьезное, трагичное, горькое. Ему хотелось знать - она в порядке. Такие вещи, как взлом сайта, пускай медленно, но он мог делать на раз-два. Никто особо тщательно не додумывался прописывать защиту медсайтов, и ломать их было все равно, что щелкать орехи без кожуры. Электронные орехи. Обычные он бы сейчас не сломал. Но миру кодов было все равно - сила удара у тебя 700 килограмм, или ты не в состоянии даже сжать чертов мячик. Спустя пять минут лицо Бена приобрело растерянное выражение. Он быстро нашел карточку Рей, открыл диагноз, мрачно готовя себя к какому-то психоневрозу на фоне любви к палачу. Но то, что он прочёл, ввело его в ступор. Бен перечитал ещё раз. Затем ещё раз. Ещё. И ещё. И ещё разок для надежности. Конечно, после инсульта ему читать было куда труднее, буквы медленнее складывались в предложение, но он точно не мог ошибиться. Рей. Была. Беременна. ?! Всего пару слов, которые складывались не в диагноз, нет. Слова складывались в самый невероятный, сложный, потрясающий факт. Ошеломляющий. Пугающий. Сбивающий с ног. Удивительный. Странный. Она была беременна! Беременна! От него. В голове Бена взорвалось столько мыслей и эмоций, что аж стало дурно. Это не походило на то состояние покоя, которое ему советовали врачи, но... плевать. В первую секунду он ощутил неподдельную, ни с чем не сравнимую радость от мысли, что девочка – его, черт побери, девочка – носит их ребенка. Девушка, которую он любил во всех смыслах до смерти и почти до последнего своего вздоха, каким-то чудом забеременела от него - такого вечно всё контролирующего и осторожного. И Бен, который несколько раз слышал эту новость в своей жизни от случайных любовниц, впервые радовался, потому что Рей никогда не была проходящим эпизодом. Она была той, от которой он терял голову. Параллельно его накрыло удивление, что Рей, очутившись в сложнейших обстоятельствах, не сделала аборт. В мире, где беременностью незамужние девушки чаще манипулировали, Рей, безо всякой надежды, ничего не попросив, сохранила их дитя. А получила в ответ только его обвинения. Она захотела оставить ребенка от чудища, а значит, любила его. Любила преданно и безгранично, хоть и скрыла от него такую новость – эта мысль вызвала у Бена столько негодования, что почти перекрыла радость. Почему? Зачем? Как она могла забрать у него такой момент? Ребенок ведь был их, они оба сотворили его, их любовь, их бесконтрольное безумие, их крутые часы вместе, так почему сексом Рей с ним занималась, а отцовство скрыла? Оставляя ребёнка, девушка уже оставалась с ним связанной, так зачем? Неужели он был так плох? И это никак не вязалось с её желанием бросить его прямо сейчас? Немного веры со стороны Рей в него совсем не помешало, а она отчего-то не верила в него с самого начала? Да, он не смог её защитить, и она попала в ЦРУ, но он же отослал её в безопасность. Так почему не считался достойным знать правду, которая была важна? Особенно сейчас. Нет, им нельзя было расходиться. Это безумно. Это глупо. Это не по-взрослому. Нельзя было закрыться от партнера только потому, что тебе что-то в нем не нравилось. Теперь градус ответственности менялся. И, хоть Бен в одну секунду не ощутил в себе резкого изменения и желания стать отцом здесь и сейчас, его радость была скорее продиктована любовью к девушке, которая была беременна, он осознал, что изменения в их жизнях грядут серьёзные. Настолько, что стоило отложить гордость, обиды и всё, что накопилось. Листая перед глазами всю историю новой жизни, к которой он имел отношение, мужчина качал головой. С ума сойти. Ребёнок. Но, чем больше читал Бен, тем мрачнее становился. Радость испарялась, отдавая тупым разочарованием где-то в сердце. Беременность Рей протекала просто ужасно, если верить карте. Конечно, как же иначе-то? Что в этой истории было просто? И у него сжалось сердце от мысли, что ей пришлось проходить через это всё, и параллельно пытаться удержать тупого мужика от бутылки. Боги, а он на неё орал, что она там просто наслаждается жизнью. Бен посмотрел на снимок УЗИ, в котором ничего не понял, но сердце все равно застучало. Вот, каким он был, этот его загадочный, далёкий ребенок. Его ребенок. Его сын. Если УЗИ не ошиблось, что бывало часто. Да не все ли равно. Мальчик или девочка. Важно, что ребенок был. Жил внутри той, которая была ему так дорога. Неслучайная случайность. Мужчина, который уже утратил жажду и желание жить, неожиданно воспрял духом, увидев смысл существования в размытом фото. Ребенок был таким маленьким, непонятным сгустком черного и белого цветов, но его инсульт, её обиды... все было ничтожно перед этим снимком, который мог дать им шанс сплестись сильнее. Бен просмотрел карту ещё раз. Если он правильно посчитал, Рей родит в начале апреля. Сейчас был конец января. У него было два месяца, чтобы собрать волю в кулак и реабилитировать себя и физически, и морально. Может, Рей и была одна все эти месяцы, но рожать одна она точно не будет. Нет, не будет. Он обязательно будет рядом, когда девушка произведет на свет их ребенка. А тогда, тогда они разберутся со всем. Главное, не позволять ей остаться одной. Закрыться от него и от всего в мире. Он подумал, что Рей в который раз спасала его из тьмы, из которой, казалось бы, не было выхода. Бен снова взял в руки шарик с иголками и повертел его на ладони. Два месяца, чтобы вернуть чувствительность рукам, которыми он возьмёт на руки ребёнка, когда тот придёт в этот мир. Он справится. Он обязательно справится. Рей же как-то справлялась. И все же... Почему же она не сказала? Неужели не увидела в нем потенциала стать отцом? Бен задумался. А сам-то он был готов к тому, или его вела только любовь к Рей? Что он вообще понимал в отцовстве? К алкоголю в тот вечер Бен так и не притронулся. *** Париж. То же время. Рей стояла перед огромным стеклом и смотрела на кувез, в котором пыталась разглядеть своего сына, которого до сих пор не взяла на руки из-за строгих правил выхаживания недоношенных детей. Её ребенок всё ещё нуждался в искусственной терморегуляции из-за того, что он появился на свет слишком рано и не мог самостоятельно контролировать температуру собственного тела. Девушка смотрела на сына, пришедшего в мир в одиночестве и не ощутившего ни прикосновения матери, ни тепла отца. Пока она в первые часы жизни малыша находилась под действием наркоза, Бен, наверняка, был в своем алкогольном угаре, даже не подозревая, что был очень нужен здесь. Сильный. Уверенный. Трезвый. Но Бена, рядом, увы, или к счастью, не было. А Рей чувствовала лишь разочарование в себе, которое заступило собой даже огромную, удивительную любовь, что окутывала её при взгляде на маленькое тельце, которое не набрало и 1500 грамм. Она не справилась. Очень старалась, но нет, не справилась. Оказалась на деле бестолковой идиоткой, не сумевшей родить нормально. Она должна была оберегать своё дитя, а в результате не смогла даже без скальпеля подарить жизнь. Из-за неё сейчас её сын был так одинок и хрупок. Рей вздохнула. Не только из-за неё. Преждевременные роды спровоцировала их с Беном ссора. Её несдержанность. Его блядский алкоголизм. Какими они могли быть родителями, если сами чуть не убили то прекрасное, что сотворили в этот безумно счастливый вечер? Она до сих пор не могла ощутить себя настоящей матерью, потому что проводила дни, только рассматривая своего ребёнка через стекло. Она не качала своего сына, не кормила, не купала, не пела колыбельные. Он до сих пор не слышал её голос. Всё её материнство свелось к шраму от кесарева и к имени, которое она подарила их сыну. Ещё она подала документы, чтобы оформить свидетельство о рождении, где напротив имени отца поставила прочерк. Не потому, что сердилась. Никакая злость не могла бы заставить Рей лишить мужчину отцовства, нет. Просто она знала, что быть в этом мире сыном Бена Соло очень опасно, потому решила уберечь. Поступая неправильно, Рей, наконец, поняла чувства, которые заставляли Бена отталкивать её. Желание защитить было выше чувств. Бен… Внутри что-то сжалось. Против воли Рей признавалась, что ей нужен был Бен сейчас. Ей тоже нужна была поддержка. Его руки, поглаживающие её волосы. Его стойкость. Порой она включала телефон и смотрела, зная, что из-за того, что добавила Бена в чёрный список, он не достучится, однако иррациональное желание слышать его было сильнее. Оно аж ломало её недобитое сердце, которое все ещё любило Бена. Но так было нужно. Ей больше нельзя было так сильно нервничать. Медсестра, возившаяся с детками – такими же слабыми и хрупкими – вышла и посмотрела на Рей. Потом достала свой планшет, что-то сверила и улыбнулась. - Мисс, а вот Вам сегодня можно зайти. Рей в первую секунду растерялась. Она так привыкла стоять и смотреть, что вмиг забыла даже то элементарное, чему её учили на курсах для будущих мам. Но девушка кивнула, тщательно обработала руки, и даже нетерпеливо постукивала ногой, пока медсестра с понимающей улыбкой подняла крышку кувеза, который стал первым пристанищем её сына. Девушка охнула и наклонилась, всё ещё не касаясь ребенка. Такой красивый. Такой маленький. Такой тихий. Такой неповторимый. Бен Соло был настоящим художником, если помог ей сотворить такой шедевр. Она была полотном, а он палитрой. Результат выглядел невероятно даже сейчас, когда их мальчик не набрал вес. У него пробивались темные волосы, а глаза не были голубыми, как у большинства младенцев. Нет, их сын родился сразу с темным цветом глаз. «Боже мой, Бен, это ж надо было так любить тебя, чтобы родить ребенка, в котором внешне от меня ничего нет», - осторожно взяв сына на руки, подумала Рей. Слезы заструились по щекам, но впервые за две недели ей не было больно. Сейчас Рей была счастлива, как никогда в своей жизни. - Ну, здравствуй, - прошептала она, целуя мальчика в темечко, - здравствуй, мой дорогой Тео. «Ох, Бен, если бы ты только был здесь, если бы ты мог всё это увидеть». *** Париж. Март. Рей, что-то тихо напевая, расхаживала с Тео по квартире. Тот недовольно морщил личико, явно собираясь расплакаться и выразить свой протест. Ему больше нравилось в своей кроватке наблюдать за разноцветными звездами, которые раскачивались над его головой. Наверное, в свои полтора месяца уже планировал стать великим профайлером – так, порой, шутливо думала Рей, раскачивая мобиль и оживляя звездное небо над его головой в любое время дня. Девушка повернулась в сторону телевизора, где шли утренние новости. Она часто включала телевизор для фона – после бессонной ночи не так хотелось спать, если был какой-то фон. Неожиданно замерла, автоматически покачивая уже начавшего хныкать Тео. На секунду позволила себе отвлечься, впиваясь взглядом в новости Америки. Кадры мелькали быстро, и на одном из них Рей увидела Бена. Диктор рассказывал, что сегодня ночью отделение Национальной Безопасности помешало свершению теракта в южном районе Вашингтона. Бен Соло от комментариев отказался, просто покачал головой, и его место занял знакомый Рей спичрайтер ФБР. За последние полтора месяца это уже был третий раз, когда она видела мужчину – своего ли? – в новостях. Кажется, февраль-март Бен работал как одержимый. Правда, в Берлин он отчего-то так и не полетел – лежа в больнице, Рей внимательно наблюдала за саммитом по безопасности и… ничего. Что сподвигло его к такой активности? Потеряв её, полностью ушел с головой в работу? Это было так на него похоже. Интересно, что было на душе у Бена? Рей очень хотелось знать, но она запрещала себе думать. Но ей было горько от того, что, чем выше был его долг перед страной, тем чаще в него летели пули. Ей хотелось, чтобы Бен жил спокойно. Счастливо, конечно, у него не выйдет, но почему никто не мог дать ему хоть немного мира? Он же так много и так верно служил своей стране. И ещё долго и верно будет служить из-за того, что влюбился и хотел бросить всё. Такое вот преступление. Тео неожиданно умолк. Его огромные глаза смотрели на телевизор. Рей, конечно, знала, что его просто заворожили разноцветные, быстро меняющиеся кадры, но внутри что-то сжалось. Это было не нормально, чтобы он вот так видел своего отца. По телевизору. Или по фото, что стояло у него возле колыбельки. Зато выглядел сейчас Бен Соло очень героично в своем черном камуфляже и бронежилете. Мрачный, молчаливый. Снова рисковал собой. Снова, наверное, приходил в пустой дом. Снова, наверное, пил. Интересно, почему он не давал комментарии прессе – обычно это позволялось, и Бен нередко выражал свое мнение на камеру. - Тео, смотри, а вот и твой папа. Видишь, какой он важный человек? – весело сказала Рей, подходя к телевизору. - На нём держится безопасность большой страны, потому он не может быть с нами. «И твоя мама такая дура, мой дорогой, что даже не рассказала твоему папочке о тебе, надеясь защитить и его, и тебя. Интересно, как сильно ты будешь ненавидеть меня за это, когда вырастешь?» Рей до сих не знала, правильно ли она поступила. Но, хоть она и любила Бена так сильно, что аж слезы на глазах выступали, когда видела его по телевизору, так и не смогла простить ему алкоголизм. Выросшая рядом с пьющим отцом, Рей точно не хотела такого для своего ребенка. Тео был слишком слабым. Не хватало ему к не самой лучшей матери ещё и такого отца, который бы одной рукой качал коляску, а второй бы потягивал джин, потому что очень устал. В перерыве между перестрелками. И Рей отдала себе отчет, что не хочет, чтобы их ребенок вдруг стал мишенью. Одно дело подставлять свою жизнь, которой девушка полностью распоряжалась, совсем иное – рисковать Тео. Сыном, который так тяжело дался. Платить за его безопасность неведением Бена, которому она дала слово всегда быть рядом, было жестоко, но… но он бы понял. Не зря сам не хотел их отношений, пытаясь уберечь её. Теперь Рей делала то же самое. Разбивая сердце себе. Потому что от желания быть с ним хотелось выть. Выть было нельзя. За неё отлично плакал Тео. Нетерпеливый, как и все младенцы. Покормив Тео, Рей уложила его в колыбельку, немного покачала. После активного часа сын уснул быстро, позволяя девушке сесть за работу, наконец-то. Она мало что успевала последнее время. Девушка села у окна, за которым раскинулся балкон, а за балконом – парк Родена, в котором она любила гулять с Тео. Кажется, это был наименее забитый туристами парк, потому Рей выбрала эту квартиру после почти полуторамесячного пребывания в клинике. На время, что не могла покинуть Париж – их сын все ещё нуждался в присмотре врачей. Рей не спешила ещё и потому, что не знала, куда двигаться дальше. Уехав с Мадейры, она чётко понимала, что не хочет обратно. Океан, может, манил Бена, однако не её. Она бы с радостью осталась во Франции. Или в Италии. В месте, где горы повыше, воздух чище и туристов поменьше. Девушка открыла ноутбук, стала, попивая матэ, набивать план на день. Неожиданно её второй ноутбук тихо запищал. В той, другой жизни, что-то кто-то от неё хотел. Наверное, Викрул. Рей хмыкнула. Да уж, задолбанная и невыспавшаяся мама, которая порой помогала кибертеррористам – тот ещё образ. Звучало круто, а по факту только больше усталости. Порой хотелось плюнуть на всех рыцарей. Бен месяца два назад перекрыл ей все доступы к Кайло Рену и вернулся к своему амплуа. Без малейших объяснений, но с прежним рвением. За это время успел дважды сотрясти мир. Первый – опубликовав подлинный отчет о вмешательстве США в дела Саудовской Аравии. Второй - объединившись с «Анонимусом*», слил в сеть 5 тысяч аккаунтов террористов ИГ, после чего столько голов полетело во всех смыслах, что никто и посчитать не успел. Ловить их успевал же… Бен Соло. Именно поэтому его имя снова было везде. Только сейчас вновь с героическим блеском. Рей в операциях не участвовала. К «Облаку»** её не допустили, что сердило. Ещё пару месяцев назад она управляла этими самоуверенными хакерами, и вот в одну секунду Бен перевернул всё с ног на голову. Она могла бы помочь, однако Ушар направил её заниматься DDoS-атакой на DNS-серверы. За этим круглым столом она больше не ощущала себя рыцарем, скорее, предавшей Артура Гвиневрой. Это обескураживало, но протестовать – означало бы общаться напрямую с Беном, а этого-то как раз девушка избегала. До этой секунды, когда ей пришло шифрованное сообщение от Кайло Рена. Впервые. Рей нахмурилась. Ей нужно было заблокировать на два часа сайт королевской семьи Британии. Без объявления каких-то условий, не называя это акцией. Девушка поняла зачем. Видимо, Кайло хотел, пока все специалисты Ми-6 будут бегать вокруг королевы, ударить по другим серверам, оставив их без защиты. Девушка написала короткое «Дай мне полчаса», понадеялась, что Тео не проснется, и приступила. Что она ощущала при этом, Рей не задумывалась. Работа с Кайло Реном была лишь работой. Вот только его ребенок мешал в это поверить. *Анонимус - современная международная сеть активистов и хактивистов ** автор говорит о реальной операции, которая носила название «Париж» на самом деле, и произошла в 2015 году. Анонимус, действительно, опубликовал 5000 аккаунтов членов террористической группировки «Исламское государство» (ИГИЛ) в сети в рамках акции. *** Вашингтон. То же время. «Дай мне полчаса» Бен прочитал короткие сухие слова, но все равно улыбнулся. Он, вообще, не был уверен, что Рей ему что-то ответит, но девочка была дисциплинированным бойцом. Это были первые слова, сказанные, точнее, написанные, ею напрямую. Она же, по-прежнему, не хотела с ним общаться. Хорошо, что в мире кодов они все еще были заодно, даже после того, как Бен забрал у нее возможность быть Кайло Реном. Ему не хотелось, чтобы Рей слишком уж нервничала, и без мирового кибертерроризма ей хватало поводов. Он, например. Чокнутый чувак, которого она не видела в роли отца для их ребенка. По правде, Бен и сам не ощущал себя достаточно готовым к этому новому образу. Сложно проникнуться отцовским инстинктом, не будучи рядом, и всю жизнь отвергая нормальное, но он знал, что, как любовь к Рей изменяла его, так и ребенок, когда родится, станет на него влиять. Пока их дитя был просто счастливым фактом, который Бен впустил в свою жизнь и наслаждался осознанием, что Рей делает его всё более человечным, нормальным, мотивированным. "Как ты там, Рей? Знаешь, я скучаю. Как твоя беременность? Сложно ли тебе?", - подумал Бен, затем открыл второе окно и кинул Викрулу короткое “у тебя полчаса”. Задумчиво постучал большим пальцем по столу. Полчаса, и он точно узнает, где Рей. Она выдаст себя, занимаясь нудным делом блокировки сайта чопорного роялти-семейства, хотя ещё и не подозревала об этом. Они, наконец, создали маленький маячок, который поможет отследить сигнал Рей, который девушка отменно глушила. Покуда медицинская карта из клиники на Мадейре с декабря не пополнилась ни единой записью, Бену было несложно догадаться, что после конференции из Парижа Рей не вернулась в дом на острове. То ли потому, что он его купил, то ли просто ей не нравилась Мадейра. Скорее всего, она осталась во Франции, но мужчина должен был знать точно - настал момент, когда и он, наконец, мог вылететь. Бен повернулся на стуле и посмотрел на комнату. Везде одни коробки, которые утром заберут на склад, где они будут пылиться, пока он не найдет себе новый дом в Европе. Наконец-то, он… свободен? По-настоящему свободен. Не в мыслях, не в планах, а реально. Хочешь - закажи билет и улетай на Мадейру, хочешь - иди завтракать в кафе. С ума сойти. У него, наконец-то, было... время! Бен закрыл глаза и вздохнул. Свобода всегда была понятием относительным, конечно. После того, как он узнал о ребенке, пришлось немного перестроиться и кое в чем уступить. Не жечь все мосты. Бен знал, что хочет безопасности для сына, а потому играл немного не по правилам. Послав к черту реабилитацию, он активно помогал Джейсону вступать в должность, тратил много сил и энергии, чтобы предотвратить пару терактов, арестовать десятки подозреваемых - реальных подозреваемых, и работал над социальным имиджем яростней, чем осенью. Ему нужно было одно - не полное списание по беспомощности, а просто другая, более независимая должность. Бену пришлось потрудиться, дабы убедить всех, что инсульт не помеха его отличной работе. Да, он устал и хотел работать по-иному, но Бен показал, что может продолжить, если снимать градус напряжения. Все усилия не пошли прахом. Из ФБР его, к счастью, убрали. Сегодня. Тихо, мирно, без пафоса или лишней бравады. Пару хороших слов. Ничего не значащих для Бена, но он кивнул. И ушел, снимая с себя тяжелое ярмо Монстра, оставив за спиной много чужой боли, крови, безумных графиков и сотни спасенных жизней. Он торговался со смертью незнакомых людей три года жизни. Наконец, заслужил покой и должность консультанта по безопасности при аппарате президента. Это значило, что он будет жить своей мирной жизнью, свободным человеком, которого в любой момент могли сорвать в Белый Дом, где бы он ни был. Ему все так же запрещали много говорить, однако мужчина не планировал издавать мемуары. Он останется под неустанным присмотром, как многие ушедшие на пенсию агенты, запачкавшие себя борьбой с терроризмом и явившие миру свои имена, но больше ему не нужно согласовывать ни с кем желание выпить кофе вне здания Гувера. Ещё его позвали читать лекции по профайлингу и особым методам допроса в Куантико*, и Бен не стал отказываться. Такая должность и расклад устраивали Бена, и вышло так, что со своей страной он не разрывал отношения, оставляя всегда возможность к отступлению. Но эта должность ещё и давала безопасность ему и его… семье? Сыну так точно. Как только ребенок родится, первое, что он сделает - впишет его имя в особую программу защиты. Его имя. Интересно, как Рей планировала назвать их сына? Сам Бен не думал об имени. Он будет отцом, его приоритет - безопасность. Рей всегда была здравой девочкой, вряд ли она решит назвать их ребёнка Иллиданом, а все остальные имена в мире его устраивали. Мужчина взял левой рукой свою термокружку и отпил остывший матэ. Ему все так же не нравился отвратительный горький вкус напитка, но ему нужно было что-то достаточно тонизирующее вместо кофе. И... вместо джина. Бен не пил с момента той ссоры с Рей. Удивлялся, как сложно ему в этот раз преодолевать зависимость, не имея возможности направить желание в иное русло. Секса, например. Однако он сдерживал себя. Имея цель и самоконтроль, можно было достичь удивительных результатов. Матэ отвратно горчил. Бен не понимал, отчего Рей так любила этот чай — из-за чувства протеста, что ли? Забавно, однако матэ он выбрал не из-за девушки. Просто эта дрянь была полезней другой. Вот и все. А бодрость в последнее время была нужна. Бодрость, которую он вытаскивал из матэ и обезболивающих, которые пил почти все время, заменяя ими свой длительный курс реабилитации. Он не мог проявить слабость, на людях должен был выглядеть привычно сильным. Бен мрачно посмотрел на правую руку. Та едва ощутимая чувствительность, которая была в ней после инсульта, почти пропала из-за того, что он занимался не собой, а терроризмом. Его врач ругался, что чем дольше он тянет с реабилитацией, тем меньше шанс, что моторика вернётся, но Бен лишь хмыкал. Если не забывал, клеил по вечерам электроды, но так ничего и не чувствовал. Он вложил максимум сил, чтобы снова нормально ходить, чтобы вернуть чувствительность мышцам лица и восстановить речь. Это все ему почти удалось, оставив после себя лишь какую-то психологическую травму в виде желания постоянно молчать. Внятность речи вернулась практически полностью, заикания прошли, но порой ему было очень трудно говорить подолгу, потому Бен продолжал молчать, когда была возможность. Хватило того, что первый месяц проводить допросы с афазией было… было просто ужасно, но вот именно те моменты заменили ему визиты к логопеду. Терроризм был кому-то смертью, кому-то лекарем. По-хорошему, мужчина знал, что ему бы ещё месяц побыть в Вашингтоне, пройти-таки свой курс лечения, но уже не мог позволить себе этого - и так слишком задержался, а срок Рей рожать приближался. Время играло против него. Мужчина оглядел квартиру. Ему нравилось здесь жить. Эти стены казались Рей холодными, но это был его первый постоянный дом за много лет. Дом на краю мира. На краю ночи. На краю пропасти. Место, где они оба были счастливы до неприличия, украшая серо-белые тона смехом, стонами и нежными словами. Он, когда несколько лет назад выбрал эту квартиру, даже не подозревал, что здесь воцарит, пускай ненадолго, но любовь. Бен перевел взгляд на окно, и одно особое воспоминание, которое он так часто прятал, вдруг нахлынуло на него с такой силой, что заставило даже подняться и сесть на полу у окна. Так словно стирались границы времени, позволяющие ему вдруг провалить в счастливое прошлое. В тот летний вечер он вернулся домой довольно поздно, было около часу ночи. Вошел тихо, уверенный, что Рей спит. Он даже – какая нетипичность – написал ей, чтобы не ждала. Впервые за время, что они были вместе, Бен вернулся домой с допроса, где пришлось действовать грубо и жёстко. Принести такое домой, прямо в их постель, где Рей под простыни складывала саше из розы, было преступлением. Но такова была работа, и её нужно было выполнять. Впереди маячила Мадейра, потому каждый такой рывок, хоть и стоил усилий, а все равно приближал их к свободе. Мужчина осторожно направился в сторону душа, когда краем глаза заметил слабый свет из гостиной. Надо же, Рей засиделась, наверное, над своим Варкрафтом, где среди битв искала то ли вдохновение, то ли просто снимала напряжение. Бен подумал, раз она заставила его бросить пить, он может потребовать от неё не играть в игру, которая его бесила тем, что девушка никогда ничего не слышала в процессе. В конце концов, игровые зависимости тоже существовали. Но Бен, конечно, видел разницу. И, одновременно, не видел. Он её принимал такой, какой она была. Со всем её полчищем орков. С лососем с клубникой. Со всем. Он вошел в гостиную. Рей, с распущенными волосами, в одной черной рубашке, сидела на полу, спиной к окну, скрестив ноги, будто собралась медитировать. Ноги у неё, конечно, были роскошные. Длинные, стройные, в темных чулках. Бен ухмыльнулся, наблюдая, как её силуэт в мрачных тонах выделяется на фоне никогда не спящего города. Огни Вашингтона словно поджигали её образ. Такой соблазнительный. Такой… для него. Ему нравилось, когда она становилась настолько плохой. Это сулило много неожиданностей. Рей в чёрном всегда была хорошей приметой к умопомрачительному сексу. Но так не хотелось её касаться, когда руки были по-особому запачканы. Потому что её темные краски были лишь тканями на коже, а у него черно-красной была душа. Рей вскинула голову. - Привет, мой железный Феликс. Что ты такой злой? Иди ко мне. Приближаясь, Бен анализировал. На полу, на низком столике, был накрыт ужин на одного – для него. Свет был приглушен. Рей на керамической доске очаровательным маленьким ножиком нарезала Камамбер между инжиром и грушевым чатни. Она часто заменяла свою порцию нормальной еды сыром с инжиром, на которые Бен никогда и не претендовал. И в последнее время не добавляла к этому натюрморту вино, которое сюда аж просилось. Но так она поддерживала его в борьбе с зависимостью, которая была сейчас как тест на выдержку. Он поцеловал Рей, опускаясь рядом. Хотел её прямо сейчас. Без прелюдий. Без ужина. Без слов. Взять всю, чтобы за поцелуями оживить обоих, но… Рей постаралась, потому Бен нехотя отстранился, взял в руки приборы и, радуясь, что к мясу нет фруктов, принялся за еду. Он обожал эти их ночные ужины прямо на полу у огромного окна в пол. Мог не есть, но смотреть на Рей ему нравилось. И, чего таить, ему нравилось, когда девушка его ждала. Именно вечером. Именно здесь. Именно в рубашке и чулках. Было в этом что-то немного рутинное и что-то томительно волнующее его. - Ты расстроена чем-то? – нахмурился мужчина, осторожно заводя тему, которая взбесила его днем. Ножик в её пальцах не дрожал. Она была спокойна. - Нет, все прекрасно, - очень искренне ответила Рей, - не включай профайлера, Бен. Я серьезно. Все хорошо. Думаешь, я из-за таблоидов буду зла? Она не лгала. Ела свой сыр, отложив нож, и сияла, будто ничто не имело значения, кроме них. Сегодня был особо грязный день. Бен удивился, насколько весь скандал вокруг него сделал из него не просто ФБРовца, а прямо-таки героя желтой хроники. Неудивительно, что в газеты попала и Рей. Когда её фото без имени мелькнуло пару раз, Бен рассердился, а девушка пожала плечами, хотя вроде пробормотала, что её мать была не в духе. Она не стала вести себя с ним аккуратней, потому неудивительно, что сегодня все обложки бульварных хроник пестрили их фото, где они целовались. Это было так странно. Он тогда просто наклонился, чтобы забрать у неё пакет, а она его чмокнула, но на фото выглядело всё так, будто они чуть ли не сексом там собирались заниматься. Секс был у них потом. К счастью, дома. Но эти фото спровоцировали прямо волну любопытства. Самое неприятное, что теперь там появилось её имя. И понеслась. Заголовок «Красавица и чудовище» был самым неоригинальным, но самым легким. Грязная статья про служебный роман тоже ничего. Но та, где Рей сравнили с Евой Браун, просто взбесила. - Ты тоже читала, да? - Угу, и думаю, что как для Гитлера, у тебя не хватает усиков, – она задумчиво крутила инжир в руке, так и не разрезав его. Тот поцелуй был её персональным вызовом миру. Она могла любить, кого хотела. У них же, как это называется, ебаная демократия в стране. – Ублюдки, – неожиданно зло сказала Рей, и Бен усмехнулся. Доев, сел к ней спиной, наблюдая за девушкой в окне. Вот и злость. Конечно. – Они сравнивают тебя с фюрером. А сами кто? Просто бешеные псы. Их справедливость в том, чтобы полить грязью девушку, которая тебя любит. И это все? Даже ты не бьешь по таким больным местам. Наказываешь за дело, а они… я никогда не перестану любить тебя, Бен Соло. Я буду любить тебя каждую чертову минуту своей жизни. На глазах у всего мира. Мне не нужно чье-то разрешение или одобрение. Она села на колени. Её рубашка распахнулась. Глаза Бена вспыхнули – от десерта он никогда не отказывался. Девушка прижалась к его спине, целуя его в висок, в щеку, в шрам. Бен, глядя на её отражение и на Вашингтон с такой высоты, подумал, что так оно и было. Они во всех смыслах любили друг друга на глазах у всего мира. Под прицелом журналистов, спецслужб, зевак. Здесь, на высоте птичьего полета, где у других бы от страха подкосились колени, она целовала свое чудовище, стоя на коленях, но при этом выглядя по-королевски гордой. Его первая любимая женщина. Первая. Как Лилит в начале времен. Красивая, завораживающая и очень демоническая с наступлением ночи. Созданная из глины, любви и верности. Его невероятная Рей, которой плевать на весь мир. Они любили друг друга, наверное, так отчаянно, потому что не знали, до конца потеряют ли себя, или им дадут доиграть до конца. Каждый секс был потрясающим, но горьковатым – вдруг завтра все закончится. Они боялись момента, что их могут разлучить, потому все время горели и сгорали. Впитывали. Потому было неважно, сколько глаз на них смотрят сейчас, все эти дни, когда они играли в перегонки со временем, пытаясь выдрать куски счастья у обстоятельств. Порой Бену казалось, что когда Рей доставала его бинты и покорно протягивала руки, желая быть связанной, она словно играет в игру, цель которой связать их настолько крепко, чтобы ничто их не разлучило. И каждый раз, когда он завязывал узел, заводя её руки вверх, а сам скользил губами по её телу, она стонала не «люблю тебя», а «будь со мной», выдавая страх утонуть в бурном потоке. Привязанной она ощущала себя… надежней, хоть они оба понимали – их души сплелись теснее, чем его узлы. Они были все эти дни как «Корни» на последней картине Винсента ван Гога – невероятно спутанные. Бену было страшно – впервые в жизни – когда он представлял, что будет, если эти корни вырвать и рассоединить. Сколько боли будет. Ему не хотелось, чтобы это была и его последняя картина, после которой только пулю в висок и пускать. Он вздрогнул. Рей замерла. - Всё ещё не доверяешь? – обиженно пробормотала она. Задумавшийся мужчина непонимающе моргнул, а потом понял, что дернулся в момент, когда девушка расстёгивала на нём рубашку. Порой ей казалось, что он раздевался сам, потому что не мог распахнуться полностью. - Я доверяю тебе больше, чем себе, мой Старкиллер, – искренне ответил Бен и потянулся за её поцелуем. Рей, все ещё стоящая на коленях у него за спиной и опирающаяся одной рукой о его плечо, ответила на поцелуй. Зло, как никогда. Затягивая его, прикусывая до боли губу, а потом мужчина, вместо её легких прикосновений к своим ребрам ощутил покалывание, вызывающее опасную щекотку. Пробуждающего зверя, ощутившего угрозу. Глаз не открыл, а покалывание перемещалось все выше и выше. Он знал, что Рей водит по нему не пальцами, а кончиком ножа для сыра. Поддразнивая. Бросая вызов. Ни капли не игриво. А он боролся со своим демоном, который желал её оттолкнуть или сжать руку так, чтобы лезвие упало на пол. Проучить её так никогда не делать. Никогда. Но Монстра нужно было подавить, Рей не желала ему зла. Она была юной и дерзкой. Просто проверяла его. Бену стоило огромных усилий рефлекторно не дернуться. Покажи Рей, что он не доверяет – она замкнётся. Не сейчас, когда он так шел к обоюдному доверию. После истории с джином она стала менее открытой перед ним, словно не могла вернуть свою веру в него окончательно. «Просто целуй её, Бен, целуй», - приказывал он себе. Мужчина не мог ненавидеть быть на такой грани. Не был адреналиновым наркоманом, которого заводило прикосновение к коже, но целовал девушку, будто ничего не происходило. Даже не напрягая руки. Внезапно Рей оборвала поцелуй, а ножик оказался прижат к его горлу. Наискось. Как нужно. И где она этому научилась? Интересно, хоть понимала насколько на тонкую грань заходила, почти переступая. Ему стоило огромных усилий научиться доверять ей, потому такой ход мог все разрушить, если бы она сделала так на пару недель раньше, но сейчас... сейчас уже было можно, хоть ему и не нравилось. - И сейчас доверяешь? - промурлыкала Рей. Что ж, он хотел свою Лилит, она ему её отдавала сполна. - А что, так хочешь надавить? – тихо спросил Бен. Он играл с ней в опасную игру. Как палач, убийца и ублюдок он знал, как пьянит ощущение лезвия на чьей-то коже. Соблазняет даже самых тихих. Но, поддаваясь, закрыл глаза и откинул голову, оставляя себя беззащитным. Позволяя Рей ощутить эту одурманивающую власть. Впервые в жизни разрешая кому-то держать лезвие у него на шее. После ужасного дня такая смена ролей была даже желанной. – Зачем оно тебе, Рей? Так делают, чтобы манипулировать, а я же и так уже в твоей власти. И так твой. Попроси – и я сделаю всё, что нужно. В любой момент. Ты же знаешь. Я это уже доказывал. Единственное лезвие, которое может напугать меня – это разлука с тобой, так что если хочешь убить меня – просто брось, и увидишь, что случится с чудищем, которому сначала любовь дали, а потом забрали. Он открыл глаза. Рей смотрела на него внимательно. Все ещё одурманенная властью над ним, а его слова, словно татуировки, будто проступали на её коже, так глубоко врезались. Бен был умным и профессиональным палачом. Умел вырезать без лезвия. Навсегда. Навечно. - Бен…. Ошеломленная его честностью, девушка растерялась. Она никогда не думала, что может быть важна настолько. Нож перестал давить и упал, в очередной раз став победой Бена, который знал, что словами обезоруживать тоже можно. Но пускай Рей и капитулировала, Бен знал, что не солгал. Он бы никогда никому не позволил играть с ним в такие игры, не позволил бы подойти к нему со спины. - А что, не будешь поднимать? - пробормотала девушка, когда Бен оттолкнул нож, и там, где минуту назад было лезвие, уже спина Рей соприкасалась с прохладным полом. - Ты и так со мной, как на острие лезвия, - расстегивая одну единственную пуговицу на её черной рубашке, заметил Бен, жадно скользя взглядом по телу без единого шрама. Пока это острие ещё её не ранило. Пока. Если повезет - они выскочат из этой авантюры, не зацепив ни тело, ни душу Рей. Бену всегда нравилось в те минуты, когда Рей была под ним, целовать её и ощущать, как ноги девушки обхватывают его. Ему нравилось ласкать её грудь, при этом опуская руки на бёдра Рей, крепко их сжимая. В такие секунды из их тел можно было высекать искры, такое напряжение было между ними. Будто в лесу перед грозой. Даже воздух загустевал. - Я с тобой, словно на вершине мира, Бен. Ты – мой Эверест, - бормотала девушка, вздрагивая, когда он целовал её ещё чуть ниже, под рёбрами. Такая славная. Лежала на полу, беззащитная в своей открытости, и при этом владела если не миром, то им точно. Делала его своей любовью возвышенней, а он отдавал ей власть над собой. С радостью. Её глаза были закрыты, губа прикушена, а тело инстинктивно тянулось к нему. Бен знал, что Рей ждёт, когда его пальцы перестанут сжимать и начнут опускаться ниже, но у мужчины были другие планы. Он видел, что Рей все ещё была немного пьяна от порочной власти лезвия, и ему хотелось ошеломить её настолько, чтобы вкус дурной, секундной доминации прошел. Когда его губы очутились на внутренней стороне её бедра, девушка нетерпеливо застонала, хотя так он никогда не делал. Но угадать желание Рей было просто. Читать по глазам, по жестам, по стонам. Стоило ему скользнуть языком в неё, как она, цепляясь пальцами за его волосы, утонула. Даже не попытавшись удержаться. Она теряла себя где-то в собственной страсти и томительной ласке. Ощущая, как она немного болезненно продолжает сжимать его волосы, и наслаждаясь той властью, которую имел благодаря её неопытности, Бен знал, что ему нравилось портить эту девчонку, с каждым разом разрушая ещё немного наивности. У неё было все меньше нерешительности, которая заворожила его в первый раз. Нравилось выводить её за ту грань, где не существовало стыда, правил, морали. Только любовь, которая проявлялась сейчас в наслаждении. Наслаждении познавать её. Наслаждении принимать его. Тело Рей дрожало, принимая новую ласку. Бен хотел её безгранично, но затягивал момент. Ему нравилось, что она становится все нетерпимей. Нравилось раскрывать её желания. Нравилось, когда она просила и больше не краснела. Она научила его, что за любовь не платят, а он - что своих желаний не смущаются. Что нет пошлости и вульгарности, если делать всё без грязи. И продолжал вытаскивать её на новые уровни наслаждения. - К-кайло, - её голос дрожал в такт телу. Где-то на грани она всегда звала его другим именем, словно давая сигнал. - Кайло, черт возьми... х-хочу тебя. Мужчина резко сел - он всегда всё обрывал на самом интересном месте, если у него ещё были на Рей планы. - Какое... скотство, - пробормотала Рей, которая ненавидела, если он не отпускал её вперед. Раздраженная, она помогла ему раздеться, не подозревая, что целью Бена почти всегда было её раздосадовать, чтобы вызвать своего ферзя на шахматное поле и посмотреть, кто кому объявит шах и мат. - Ненавижу, когда ты так делаешь. - С ума схожу, когда ты такая заведённая, - рассмеялся Бен и, заставляя Рей снова лечь на спину, вошел в неё. Ему нравилось, когда они целовались у этого окна, брать её так, чтобы слышать, как ветер бьётся о высоту и стекло, чтобы видеть и девушку, и покорённый город. Но пока он доминировал и проникал в её тело, Рей уже давно проникла в его душу. Сплелась с каждой клеткой его тела. Просочилась в кровь, и его сердце билось теперь лишь с её именем. В этот вечер они двигались удивительно ритмично и гармонично. Долго. Упиваясь. Будто завтра могло и не наступить. Не отпуская друг друга. Не закрывая глаза в момент близости. Без привычной резкости и нетерпеливости. Бен не вбивался в Рей, девушка не хотела, чтобы он был жёстче, хотя обычно аж рычала, когда он был слишком нежным. Сегодня они будто лежали на волнах. Рей успокаивалась от собственной смелости с ножом и обретала в его движениях привычную себя, Бен растворялся в наслаждении, забывая, как бил того человека в камере. - Ты невероятен, мой сумасшедший мужчина, - в какой-то момент прошептала Рей, будто видя, что он отстраняется и, оставаясь в ней, мыслями начинает пропадать в своих сомнениях, однако эти её слова удержали его. Его принимали, понимали, любили. Все было хорошо. Когда достигли развязки, никак не могли расцепить сплетенные пальцы. Будто их тела знали больше них, но они не слышали их предупреждений. Обнаженные, но укрытые темнотой, они продолжали поглаживать друг друга, уже не возбуждая, а наслаждаясь. - Я люблю тебя, Бен Соло, - Рей всегда говорила эти заветные слова не в момент оргазма, а когда теплая волна проходила, но сердце ещё колотило, как дурное. - И я люблю тебя, милая, - прошептал тогда он, ощущая какую-то странную горечь. Он лежал, смотрел в окно. Рей уснула, свернувшись рядом. И весь мир горел цветными огнями у её босых ног. В ту ночь они были счастливы. Оба. Безгранично. И не существовало для их любви даже силы притяжения. Ничто не могло потянуть их вниз. А на следующий день Рей арестовали, и всё, что они пытались создать, рассыпалось. Бен, скрестив руки на груди, сидел на полу, где Рей так бездумно отдавалась ему. Смотрел в окно. Тот же город. Тот же вид. Вот только рядом была лишь пустота. Он уже не ощущал себя возвышенным или счастливым так давно. Он знал, почему так сильно разбились оба при падении. Потому что любили друг друга на умопомрачительной высоте, где не было места людской молве. Не было его ненависти к себе. Были лишь они. И он был так ослеплён, так ослеплён, что ошибся. Он забылся, допустил ошибку, и её арестовали из-за его беспечности. Только он и был во всем виноват – в её боли, в своей глухоте ко всему. Он же не просто упал – он утащил с собой и Рей. Странно, что он встать не смог, когда она поднялась. И не одна, а с их ребёнком. И кто из них был железным Феликсом, не ясно. Тихо звякнул телефон в руках. Бен посмотрел сообщение, где было лишь одно слово, подтверждающее его подозрение. Париж. И Бен, не откладывая, заказал на утро билет в один конец. Он не знал, примет Рей его или отвергнет. Он не искал прощения и не рассчитывал на такую роскошь, как принятие - это он сам перечеркнул. Просто. Хотел. Увидеть. Её. В реальной жизни. Не в кодах. Не в скайпе. Не именем в телефоне. Коснуться рукой её волос. Положить ладонь на живот и ощутить, как та, другая, загадочная жизнь толкает его, приветствуя. Это было нормальное, непостыдное желание. Он имел на него право. Своим адским трудом в последние месяцы он заслужил такую малость, как одна встреча. Медленно, долго подбирая слова, он объяснится. Минуя тот момент, что было безгранично тяжело, объяснит, что, хоть и нарушил слово, все так же любил её и очень хотел быть с ней. С ними. Просто, чтобы она знала - он очень любит её. Он пропустил почти всё в своей жизни, но рождение своего сына пропускать не желал. Париж. Бен чувствовал себя странно, впервые покупая себе билет не на войну. Хотя на войну билеты не покупали, а выигрывали самые чокнутые и невезучие. Его ждало не свидание в Самарре, а настоящее, обычное свидание в Париже, хотя он почти был уверен, что его не ждут, и что ему не рады. Но он же тоже так хотел просто жить. Кто знает, может в этот раз у них всё сложится? Вдруг он впишется? Мужчина хмыкнул, поднимаясь. Он, может, и чокнутый, но точно не идиот. Был достаточно умён, чтобы понимать - нет, не сложится. Был практически уверен в этом. Знал и то, что если там, в Париже, Рей покачает головой и скажет нет, он просто упадет ещё раз. Но не будет просить её быть с ним, просто уйдет, убедившись, что мирная жизнь - не для него. Молча, чтобы не привязывать её к себе против воли, манипулируя полноценной семьей. Если бы Рей хотела полноценную семью - уже бы все рассказала, но он в её глазах был ущербным из-за алкоголизма, потому неудивительно, что не хотела. Бен настраивал себя, что, скорее всего, уйти в свое одиночество придётся. Он долго шел к своей цели, жертвовал многим, но стоило понимать, что дойдя до цели, которая позволила ему подняться, ему нужно было быть готовым к тому, что он окажется не нужен. Лучше приготовиться сейчас, чем снова сорваться и кричать на неё. Но все же верил, если в сердце Рей однажды нашлось место для Монстра, может, найдётся что-то и для человека? "Скоро проверим", - подумал Бен, глядя в календарь. Он прилетит в Париж накануне своего дня рождения, и, если она всё ещё хоть немного его, то ему не нужно вбивать координаты, что достал Викрул. Он и так знает, где она будет, чтобы ощущать связь. Лишь в одном-единственном месте. *Куантико - город в штате Виргиния, где располагается академия ФБР *** Друзья! Мы долго думали публикать сегодня главу или нет из-за глюков сайта, но потом решили, что раз пообещали - значит пообещали, читатель же не виноват, что все летит к хренам собачим из-за ошибки 5хх Мы максимально вытащили души из обоих, посмотрим, что будет в новой главе, когда будем их сшивать вместе Я думаю, вы заметили шикарную подводку к главе, которую создала Lorisienta - дорогая, твой талант не устает радовать. Он украшает и пронизывает каждую мою работу, даря ей душу. Спасибо! За нож для сыра можете сказать спасибо бете, которая хотела прямо нож, аж не могу, но как по мне он шикарно врезался в сюжет. По поводу проды. Вы знаете, я не люблю затягивать, но меня ждет пару дней лечения и моря, потому... потому прошу понять и простить:) Писать по 15 страниц стеклища - можна и двинуться, а нужен хэппи энд не уставшего человека. Иииии....в виду как дерьмово работает сайт, пожалуйста, не забывайте ставить "жду продолжения", как вашу молчаливую мотивацию)