Эндшпиль

«Армагеддон» — решающая партия (как правило, на тай-брейке), которая играется на необычных условиях: белые имеют 5 минут на обдумывание, а чёрные — 4 минуты (или белые 6 минут, чёрные — 5), однако белых устраивает только выигрыш (в случае ничьей, чёрные признаются выигравшей стороной). 30 марта. Париж. Впервые за последние пятнадцать лет Бен Соло стоял в очереди. Немного сонный после ночного перелёта, он подавил зевок и пожалел, что не выпил кофе в аэропорту или отеле. Одетый в простые джинсы и темный свитер, он ощущал себя ничем не примечательной частью медленно движущейся к металлодетектору толпы. Он не был раздражен или нетерпелив. Листал буклет, который дали вместе с билетом, и с любопытством рассматривал всё вокруг. В Орсе Бен мечтал попасть лет с тринадцати, когда влюбился в полотна Винсента ван Гога. По правде говоря, он хотел побывать не только здесь, но и в каждой картинной галерее мира. И в Лувре, и в Прадо, и в Метрополитене. Везде. Он был юн, порывист, и верил, что мир покорно ляжет у ног его планов. Мир у ног лег, конечно, но художником он стал не тем, и его полотен человечество, к счастью, не увидит. И все же Орсе был самым манящим местом в мире. Старый вокзал был путеводной звездой для многих романтиков и безумцев. Бен думал, сколько раз он проходил мимо Орсе, когда доводилось бывать в Париже, не имея права и возможности зайти сюда. Подвергать риску людей ему запрещали его обязанности. На людей мужчине было плевать, но если бы из-за него пострадала коллекция картин ван Гога, Моне, Мане и Сезанна - было бы довольно горько. Сегодня мечта юного мальчишки сбылась, и вот он стоит и ждет, когда пройдет проверку. Зашел, как простой человек, как турист, через центральный вход, который не был перегорожен желто-черной лентой. Вошел не для обезвреживания бомбы, никто не ждал, что он будет кого-то пытать. Правда, и любимая картина, столь желанная, сегодня не имела особого значения, так как Бен рассчитывал встретиться здесь с Рей. Если девушка, которой он несколько раз повторял об Орсе в последний вечер, в его день рождения окажется здесь, перед “Церковью в Овере” - для него ещё не всё потеряно. Если нет… что ж, Бен в любом случае собирался встретиться с Рей, имея на руках её адрес. Мужчина прошел через металлоискатель, загорелась лампочка, но охранник все равно попросил предъявить свои документы. Бен пожал плечами и достал паспорт, но про себя подумал, что такая мера предосторожности - полная глупость. У него шрам через все лицо. На его памяти ни один террорист или похититель картин не выглядел столь приметно. Но у охранника была своя инструкция, потому Бен терпеливо ждал, поглядывая на часы. Он нарочно пожертвовал завтраком, чтобы очутиться здесь почти в момент открытия и не разминуться с Рей, и теперь просто терял время. Прочитав его имя и фамилию, мужчина бросил на Бена еще один, более внимательный взгляд. В нем была узнаваемость. Что ж, и это было предсказуемо. У охранника была военная выправка, а в тех кругах он был легендой. Хорошая или кошмарная - каждый решал сам для себя. В аэропорту имени Даллеса на него молодой таможенник с контрастным типом внешности смотрел с плохо скрытой враждебностью. - Сэр, добро пожаловать в Париж. Вы по работе? - Нет, я в отпуске, - поспешил успокоить Бен, покуда за таким вопросом скрывалась сразу тревога, что здесь, в музее, может быть что-то не так. Он вспомнил свой визит в ювелирный магазин, когда продавщицы тоже насторожились, и неожиданно то воспоминание отдалось тупой болью. Сделай он Рей предложение на пару дней раньше – всё было бы по-другому. А сейчас он даже кольцо то оставил в Вашингтоне, потому что знал - оно тут не пригодится. Рей больше не была той наивной девочкой, которая верила в институт брака, иначе бы не отказалась от него. Он прилетел не бороться, потому что борьба означала давление, а давить на беременную Рей было нельзя. Бен прилетел в попытке что-то исправить запоздалым извинением. - Где у вас “Церковь в Овере”? - Тридцать пятый зал, сэр, - взяв в руки рацию, сообщил охранник. Бен кивнул и направился в сторону лестницы, на которую ему указали. Лестницы после инсульта он не любил, но один пролет как-то пройти и можно было, хоть нога едва ощутимо болела, как бывало после пробежек, которые мужчина, наконец, возобновил буквально пару дней назад. Он знал, что спустя несколько недель боль исчезнет, когда тело привыкнет к старым нагрузкам. Утихнет ли другая боль - ему предстояло выяснить. Он слегка нервничал, потому что от разбитого сердца знал не лучшие способы реабилитации. В зале, посвященном ван Гогу, было многолюдно, и Бен был уверен, что эта толпа туристов, за которой невозможно было рассмотреть “Звездную ночь над Роной”, явление скорее традиционное, нежели связанное с днем рождения художника. Ему было плевать и на “Звездную ночь”, и на запретную вспышку “Никона”, и на тяжелый воздух, который был обязателен для сохранности полотен. Он искал глазами человека, а не краски. Свой собственный шедевр. Потому смотрел не на стены. На людей. Перешел в другой зал и…остановился. Она была там. Его Рей. Его Звездная ночь. Его ночное видение. Его цель. Его...цепь, на которую его, такого независимого, поймали и привязали на долгие восемь месяцев, сжав поводок так, что порой Бену казалось - он точно задохнется, вот сейчас точно. Но не задохнулся. Справился. И вот, он был здесь. И она тоже. Стояла к нему спиной и смотрела на “Церковь в Овере”. Сердце перевернулось. Они сошлись перед этой картиной. Перед церковью, до которой, как думал автор, никому не было дела, потому что к ней никто, кроме одинокой прихожанки, застывшей в вечности, никто не шел. Роковая картина. Последняя вспышка гения, полная страха, гнева, ярости. Полотно, на котором страдали даже камни. Конечно, они могли сойтись здесь. Такие яркие и острые, как разбитые витражи. Их непростая история тоже рисовалась впопыхах, мазками и тревожными цветами. Но она, как и это полотно, была настоящей и полной страсти. Сердце перевернулось. Она пришла сюда, на его зов. Любила и пришла. Возможно, безумно злилась, презирала, но… не смогла не прийти. Как тогда, когда он был в Эт-Таджи, и она одиночество скрашивала в музее. Рей искала его в этих полотнах. Смотрела вперед, а нужно было обернуться. Пока она смотрела на творение одного безумца, второй стоял у неё за спиной и ощущал, как не хватает дыхания. Все бессонные ночи, тяжестью давившие много дней, нахлынули на Бена, все моменты, когда он ощущал себя уже умершим, вдруг вернулись перед неожиданным страхом, что он шел сюда, и здесь же будет брошен ею. Что шедевр ван Гога навсегда станет для него напоминанием о потере. Художник умер через месяц после того, как создал "Церковь в Овере". Через сколько умрет он, когда она вытащит его душу перед этим тревожным шедевром? Через сколько, потеряв ориентиры, сопьется, ударившись во все тяжкие? Бен не отводил взгляд. Сердце потихоньку начинало биться в привычном ритме. Сто двадцать ударов в минуту. Сто двадцать раз оно выстукивало её имя чётко и без сбоев. Рей. Рей. Рей. Та единственная, которую он любил. Та, что ставила его на колени. Та, за которую он принял свой ошейник без возражений, чтобы стать ей щитом, и он надеялся, что та единственная, которая любила его. Всё еще. Невзирая на весь его деспотизм, ошибки, глупости, ярость. Ведь она же пришла. Она могла дать ему ещё один шанс. Могла же. Если не давить. Мужчина не спешил. Ему хотелось насладиться моментом. Почти девять месяцев прошло с их расставания, где каждый день был переполнен невыносимой, нечеловеческой болью и борьбой. И вот он стоял, а смысл его жизни был на расстоянии двух метров. В свои тридцать шесть лет Бен Соло, наконец, понял, ради чего нужно жить. И за это не жалко было ни душу, ни сердце, ни жизнь отдать. Он хотел быть тем, кто может просто сидеть на берегу ночного океана и обнимать любимую девушку. Да, в Сан-Диего эта мысль пугала, а теперь она была целью. Он уже хотел сделать шаг, когда равномерный шум, состоящий из голосов туристов, нарушил плач. Плакал ребенок. Где-то в зале. И Бен ощутил себя очень странно, хоть дети везде плакали постоянно, но в этот раз внутри у него что-то сжалось так, как никогда. Стоящая Рей вдруг повернулась и Бен, пришедший за “Церковь в Овере” ван Гога увидел “Мадонну с младенцем”* Рафаэля, хотя точно не перепутал Орсе с Галереей старых мастеров в Дрездене. Он моргнул. Девушка покачала на руках ребенка. Маленького. Прижимая к себе и тихо что-то нашептывая. И тут Бен, спешивший сюда, выдохнул сквозь стиснутые зубы, будто налетел на стекло. Прозрачное и твердое. Бронированное. Разделяющее его жизни на "до" и "после". Он, блядь, снова опоздал. И в эту минуту, рассматривая красивую, трогательную девушку в синем, которая успокаивала их сына, Бен вдруг понял - он ещё не успел ощутить себя отцом, а уже был в проигрыше. Потому что… потому что не успел. Опять. Он должен был услышать первый крик их ребенка в больнице, а не среди картинной галереи. Это было неправильно. Ребенок перестал плакать, и девушка вскинула голову. В одну секунду её лицо побледнело. Глаза вспыхнули, и в них мелькнули слезы. На её лице было все - радость, растерянность, восторг, страх, злость. Бен был уверен, что она сейчас сделает шаг назад, но Рей, неожиданно, подалась вперед, словно мир рассыпался на их глазах, и они остались единственными ориентирами друг для друга. Он опустил руки ей на плечи, она встала на цыпочки, и их губы соприкоснулись. Они не успели сказать друг другу и слова, как тела, ищущие тепла друг друга через километры, рванули навстречу. Если бы они не были бы в музее, Бен бы застонал. Наконец-то. Это было то, чего он так хотел. Он был так опустошен без Рей все эти длинные, бесконечные дни, когда был словно в пустыне, и лишь она знала, как вернуть его к жизни. Девушка, прижимая ребенка - их ребенка! - к себе, не обнималась, но подавалась вперед, будто желая быть ещё ближе, а Бен одной рукой гладил её по волосам, и плевать было на зевак и туристов. Сейчас, в этом мире, их было лишь трое. Сейчас он, наконец, со всех войн возвращался домой. И Рей, как и обещала, ждала его. Но, как только Бен отстранился и протянул руку, чтобы коснуться ребенка, девушка, абсолютно не думая, таки сделала роковой шаг от него. На рефлексе. На инстинкте. - Бен. О, Боже… ты… Бен.... - прошептала она, и слышать её голос было невероятно. Видеть её, касаться, целовать. Все было невероятным. Рей покачала головой, словно ещё не веря своим глазам. Стояла и смотрела. Больше ничего не могла из себя выдавить, будто чертова афазия пришла и к ней. Постепенно безграничный восторг начал таять, а в глазах девушки проступили страх и вина. Она боялась, что сейчас он будет ругать её? Неужели она думала, что он ради этого прилетел? Чтобы в чем-то обвинить? Но ему хотелось, чтобы Рей знала, что он прилетел сюда не винить, а вернуть. Её. Их обоих. Он прилетел, чтобы они попытались ещё раз. - Может, ты нас все таки познакомишь? - склонив голову, и, наконец, имея возможность рассмотреть ребенка, спросил с улыбкой Бен. - Я вижу на лице этого парня знакомые черты. Бен сказал максимально шутливо, чтобы немного снизить градус напряжения, хоть это было самое удивительное знакомство в его жизни, и оно должно было состояться по-другому, но какая теперь разница. Вот он. Вот она. И вот... их ребенок. Маленький, совсем кроха. Рожденный раньше срока. И все же... его глаза, его нос, даже, чёрт возьми, его уши. Рей вскинула голову. И неожиданно в её глазах мелькнуло удивление. Она поняла, что именно с первой минуты этой странной, безумной встречи, о которой она мечтала и которой боялась, было не так. Бен. Он смотрел с изумлением на ребенка, но не с таким, каким оно было бы, если бы он... не знал. Это было изумление не той глубины. Выходит, Бен знал?! Что ж, он был, возможно, лучшим разведчиком в мире. Наверное, все было закономерно. Рей вдруг поняла, что даже не важно, как он узнал. Важно было, что он здесь. Надолго ли? - Тео. Его зовут Тео. Бен вздохнул. Таки не Иллидан, и уже хорошо. Тео. "Дорогой Тео". Как у ван Гога. Тот, кто был опорой. Серый кардинал мира искусства. Рей дала ребенку не имя, нет. Она будто наделила его особой миссией. Имя мужчине понравилось, но было горько, что и этот этап прошел мимо. Бен одернул себя. Пока Рей подбирала их сыну имя, он выбивал для него безопасность. У них разный долг перед этим малышом. - С ума сойти. Такой... такой маленький. Совсем крошечный. Мне так жаль, Рей, я очень спешил, чтобы успеть к твоим родам, а все пропустил. Я очень хотел быть рядом. - Бен, преодолевая свое нежелание говорить, рассыпал такие важные для него слова, не заметив, как сузились глаза Рей при слове "маленький". Был слишком сосредоточен, рассматривая ребенка, которого девушка ему так и не протянула. - Да, крошечный. Такое бывает, Бен, когда дети рождаются недоношенными, - она поцеловала Тео в макушку. Каждый раз так рефлекторно делала, вспоминая больницу, кувез и чувство беспомощности. - Ты бы все равно не успел, знаешь ли. Тео родился ещё два месяца назад. Ну, в тот вечер, когда мы с тобой мило болтали. Рей подняла глаза. Это было так ужасно для неё. Вспоминать, что Тео был сотворен в момент, когда они были без ума от своей любви, а родился, когда каждый пылал негодованием. Мальчик, пришедший в мир под крики злости своих родителей. Мужчина застыл, в одну секунду поняв, почему Рей отступила, когда он попытался коснуться Тео. Ощутил, как на секунду ушедшая боль возвращается, и все надежды, которые он вдруг воскресил, упали под ноги этой красивой девушке. Все эти длинные дни и ночи, когда он учился заново нормально ходить, когда злился на заикание и ненавидел самого себя, все эти дни его сын уже был в этом мире. Оказывается, Тео родился в то время, когда он сам едва не умер. Удивительное совпадение. Мрачное и удивительное. И все планы показались смешными, глупыми, никчемными, как и он сам. Пока он злился, что Рей оставила его, девушка была занята и сосредоточена на чем-то более важном. Она выхаживала ребёнка, которого он едва не убил. Истинный ублюдок. Палач во всей красе. Уничтожающий прекрасное на расстоянии. Своим пьянством, злостью и деспотизмом он довел Рей до всего этого, и ещё смел обижаться, что девушка что-то ему недоговорила. Удивительно, что она вообще его поцеловала. Бен виновато понурил голову. Больше он не улыбался. Понял, что прощен и принят не будет. И самым ужасным было то, что он понимал, что и не достоин быть прощенным. Не будет у него ничего. Ни семьи, ни покоя. Ему не стоило прилетать. Не стоило бередить ни её душу, ни свою. Скорее всего, Рей и так презирала себя за то, что у их ребенка отца не будет. Бедная девочка, а как же... как она сама? Как справилась с этим? Что у неё болело? Как справилась? Бен летел сюда, чтобы извиниться за все причиненное зло. Сказать "прости" за все минуты, когда был монстром даже с ней, а Рей его принимала. Хотел напомнить, что, не взирая ни на что, он умел любить, и любил верно, горячо, преданно, хоть не до конца научился любить нормально. Думал, что рождение ребенка поможет ему научиться этому. Он хотел быть отцом, хоть и не знал ещё как. Хотел попросить её попытаться не отобрать хоть это. Но... Ничего не будет. Всё было зря. Он сплоховал, и сплоховал именно тогда. Сплоховал так, что невозможно будет забыть. Рей, наверное, всегда вспоминала, когда брала на руки такого маленького ребенка. Кто бы мог подумать, что чья-то легкость может давить так сильно. Он ещё раз посмотрел на мальчика, который сонно моргал. Ему было уютно в слинге, тепло и уютно, а Рей, видимо, было не тяжело его держать. Его сын, наверное, родился и был легче, чем М-16, с которым Бен воевал. Надо же, у чудища родилось дитя мира. С глазами, которые видели пока только прекрасное. Прошедший через риск смерти, он, как и Бен, выжил. В одну и ту же ночь. - Бен... Бен, прости меня... слушай, я так растерялась, что не поздравила тебя с днем рождения. Ты не поверишь, но я даже отправила тебе подарок. Не знала, что ты прилетишь и... Мужчина странно на неё посмотрел. Подарок? О чём она? Они были в ссоре, не говорили месяцами, девушка вынянчивала слабенького ребенка абсолютно одна, и при этом нашла время выбрать ему подарок, зная, что он не придает значения дню рождения? Да почему она была к нему настолько человечна? Он не мог это обьяснить. Такие простые вещи ставили Бена Соло в тупик. - Не важно, Рей, это ерунда. В плане, не ерунда, конечно, спасибо, я очень... - он помедлил, пытаясь подобрать правильное слово. Как бы выразился нормальный человек. - тронут, очень тронут. Забудь. Правда. Я обязательно его открою, когда вернусь домой. Обязательно. Спасибо тебе. Правда, быть здесь с тобой...и с Тео - это лучший подарок, что я мог себе представить. Мы же можем провести этот день вместе, да? Он сказал, а сам понял, что прозвучало как условие, а не как просьба, но Рей, несмело улыбнувшись, кивнула. Она все ещё не отводила от него взгляда, будто ожидая, что сейчас он растворится, что сейчас его снова отберут. Все-таки, она все ещё его любила, хоть та стена, на которую он налетел, всё так же была здесь, между ними. Прозрачная и очень прочная. Бен вздохнул. Представил, как вернется в Вашингтон, и будет искать где-то её подарок. Вернётся туда, где не собирался жить, разделенный с Рей океаном. Снова. Но сегодня он все-таки проведет день с ними. Со своей семьей, которую никогда не имел. Это будет здорово. По глазам Рей мужчина видел – она очень постарается, чтобы день прошел здорово. Ощутил только пустоту. Раньше им не нужно было стараться. Было здорово и без особых усилий. Раньше - это пока он ничего не испортил, разбив её доверие к нему и веру в него, как какую-то бутылку. Когда они вышли из Орсе, Бен вдруг сообразил, что так и не рассмотрел "Церковь в Овере". * Имеется в виду "Сикстинская Мадонна". *** День прошел на удивление славно. Почти. Конечно, без почти обойтись было сложно. Он не был похож ни на единый фильм о романтичном свидании в Париже, однако они долго гуляли в парке Родена и много разговаривали. Между ними была и неловкость, и в то же время то безумное притяжение, которое не смогли разрушить километры. Порой Бен касался Рей, но та делала только большие глаза, как бы показывая, что из-за коляски не может сделать того же в ответ. Или не хочет, если не обманывать себя. Нет, все же хотела, потому что довольно щурилась или трогательно краснела. Где-то там, под маской, вылепленной из усталости и разбитых ожиданий, была его девочка. - Знаешь, он очень напоминает мне тебя, - сказала грустно девушка, когда они остановились возле жутковатой скульптуры «Граждане Кале», от которой мурашки покрывали кожу даже в такой удивительно теплый день. Рей указала на центральную фигуру – исхудавшего человека с веревкой на плече. Уставшего, но непоколебимого, несломленного. Того, на чьем лице не было ни колебаний, ни страха. Бен молча рассматривал лучшее творение Родена. Он прекрасно знал историю этого мрачного памятника. Скульптор запечатлел здесь самый драматичный момент Столетней Войны, тот эпизод, когда король Эдуард пообещал остановить осаду города, если шесть добровольцев из богатых и знатных семей, босые и с веревками на шее, сдадут ему ключи от Кале. Сейчас Рей указала ему на конкретного человека. Вскинувшего руку к небу Эсташа де Сен-Пьера. Первого из шести. Весьма лестная ассоциация для убийцы. Бескорыстие и Бен Соло рядом никогда не ходили, но Рей всегда видела его в другом свете, даже сейчас. - Я всегда буду благодарна тебе за твою жертву, Бен Соло. Я знаю, что веревка давила очень сильно, – она, наконец, коснулась рукой его плеча и вздохнула. Бен тоже. Да, веревка давила так сильно, что он едва на ней не повесился. И не потащил Рей. И Тео. Всех. Так себе гражданин Кале. Но вера Рей в его благородство была удивительной. Было приятно осознавать, что она его не ненавидит. И в то же время Бен видел, что и принять не готова. Или простить. И что она очень-очень насторожена, будто пытается понять, зачем он здесь. Видимо, все ждала, внутренне сжимаясь, когда он начнет ругаться на неё. Ведь так почти всегда было. Она тянулась, он отталкивал. Во время прогулки атмосфера их разговора становилась все более и более мрачной. Будто первичная радость прошла, и острые углы, о которые можно было удариться, начали проявляться. Когда разговор перешел на Бена, мужчина довольно безжалостно поведал, как провёл почти год, упустив из виду только свой инсульт. Ему не хотелось, чтобы на неё повлияла вина или жалость. Когда Бен рассказал, что больше не работает в ФБР, девушка аж споткнулась и замерла. Лицо её на секунду просияло. Там было столько надежды и недоверия. Она поняла, что он теперь свободен, но… ничего не предложила взамен. Спросила только, что дальше, и Бен закончил свой рассказал тем, что теперь он внешний консультант. Это был миг обманутых ожиданий. Бен, ждавший от Рей чуть больше, чем мимолетный вопрос, тут же помрачнел, вспомнив, что она так мила только по старой привычке. Что они не пара. Рей замкнулась, потому что Бен просто констатировал факт своей свободы, и больше ничего. Она не знала, как сказать ему - "ого, так мы, наконец, попробуем ещё раз, правда? И в этот раз все будет по-другому?". Но он промолчал, усилив её уверенность в том, что хочет играть роль мимолетного гостя. Рей снова задумалась, хотел ли он ребенка? Она и так ощущала себя так, будто просто привязывала его к себе с помощью Тео. Такого сильного, независимого. Всегда говорила, что ей ничего не нужно, а потом, не советуясь, произвела на свет их общего сына. Бен был не из тех, кого появление младенца могло растрогать. Любящий тотально всё контролировать, он скорее был раздосадован, чем полон отцовских чувств. И ощущение неловкости, вины, стыда и боли снова накрыло Рей. Будто пара часов вместе была лишь передышкой от этих постоянных мыслей, однако вот они, снова вернулись. Вместе с молчанием Бена, который, похоже, свободу не принимал за возможность остаться. Да и зачем ему? Для такого сильного во всех смыслах человека такой хилый ребенок, наверное, ни хрена ж себе удар по самолюбию. Тот факт, что она не смогла родить ему крепкого, здорового сына уничтожал Рей, и не позволял лишний раз посмотреть в глаза Бену. Она так боялась его разочарования. Ожидала, что сейчас он скажет: "я смог вырваться из ФБР, а ты не смогла даже родить нормально". В конце концов, Бен часто винил её во всем. О Тео они говорили много. Рей несмело рассказывала об их маленьких победах. Когда он спал чуть дольше положенного. Что они могли уже гулять на улице. Бытовые вещи, но такие ценные для неё. Впервые Рей с кем-то, кроме врачей, говорила о своем ребенке. Сомнениями не делилась, но и этого ей было много. Кто-то слушал. Кому-то было не всё равно. Девушка не жаловалась, упуская из виду всю свою неумелость и нехватку времени. Не хотела, чтобы Бен думал о ней ещё хуже. Она не знала, что каждое её слово звучало в мужчине виной. Вся слабость этого ребенка давила на него все время. Он едва не сорвался, когда Рей сказала, что ребенка не записала на него. Это так удивило Бена, что он ощутил желание потрясти её за плечи и спросить «какого хера, Рей?», но он сдержал себя. И сказал только: - Что ж, теперь ты понимаешь, что порой желание защитить может причинить боль, - и это был первый раз за день, когда он обнажил свою душу, а не играл роль её какого-то случайного любовника, с которым они просто вышли погулять. Девушка побледнела и ещё раз сказала "прости". Тихо. Испуганно. Он видел в её глазах только одно - немую просьбу, чтобы он не ругал её сейчас, когда она ещё сама так уязвима перед новыми обстоятельствами. И это "прости" ударило в него камнем, ведь это он должен был умолять её простить его, но пока просто молчал. Все больше уходя в себя. Всё глубже. Они не пошли куда-то в особое место, Рей покачала головой и виновато сказала, что Тео нельзя быть долго на свежем воздухе, а в ресторан идти совсем рискованно, но сказала, что в соседнем от её дома здании есть чудное бистро, и они по дороге заказали там еду. Бен шел рядом с красивой девушкой, которая что-то ему рассказывала, и просто проваливался в ощущении нормальности. Когда они очутились дома, Бен неожиданно понял, что он первый раз у неё в гостях. В Вашингтоне он ни разу не зашел на чай или ещё что-то такое. Впервые смотрел на уют глазами Рей. Много цвета. Красок. Цветов. Большой балкон с видом на музей Родена. Где-то там торчал железный кончик Эйфелевой Башни. Девушка выбрала, действительно, красивое место. Бена удивило, что он увидел свое фото – оно стояло на тумбочке возле колыбели Тео. Бен вздохнул. Пахло здесь так же сладко, как и у него в одинокой квартире, когда там появилась Рей. Засахаренными ягодами. Молочным шоколадом. Лимонным печеньем. Он вздохнул и вспомнил, как все эти новые запахи раздражали попервой, а теперь было так хорошо, будто он вернулся домой. Нет, нет, нет. Пока он осматривался, не зная, чем себя занять, ведь Рей так и не доверила ему ребенка, аргументируя, как и целый день, какой-то глупостью, подумал, что здесь очень хорошо. Потому да, вряд ли это место могло бы быть ему домом. Где вообще его дом? В Гуантанамо? В камере-одиночке, где некому навредить? Здесь нашлось место только его фотографии. И ещё паре поцелуев, которые между ними произошли, когда он уже помогал Рей накрывать на стол. Вышло как-то непроизвольно. Слишком близко. Они были слишком близко. И пусть их души были замкнуты, они ни о чем глобальном не говорили, их желания просто высасывали кислород из воздуха. В какой-то момент контроль Бена куда-то ушел, и они целовались, как перед смертью. Он – прижимая её к стене, она – притягивая его к себе. Он так хотел её, господи. Он так о ней мечтал. Эти губы, эти запахи, эти пальцы, это тепло. Одной рукой было не так удобно касаться Рей, но плевать, было здорово в принципе быть здесь, слышать её взволнованное дыхание, ощущать, как её пальцы гладят его спину, плечи, волосы. Он целовал её, целовал, целовал, и просто умирал от желания. Так долго ждал и так сдерживался. И вот она снова была здесь, с ним. Её кожа была такой горячей, поцелуи такими жадными, а взгляд таким затуманенным. Она тоже его хотела. Определенно. Все это было волшебно, Бен был уверен, что вот сейчас, когда его рука скользнула под её юбку, девушка расслабленно откинет голову, но неожиданно Рей выдохнула «нет». А потом повторила ещё раз, добавив «прости, я не могу, не могу». Бен усмехнулся и даже на секунду поднял руки, делая шаг назад. Так поступали преступники, когда их ловили на месте преступления. Показывали, что они не причинят вред. Девушка с минуту просто стояла, пряча глаза. Будто ей было ужасно стыдно отказать ему. Но она как-то попробовала отшутиться, чтобы они оба не ощущали себя настолько гадко и униженно. Ведь когда тебе отказывают после разлуки, это как гвоздь в крышку гроба. Её "нет" прозвучало вердиктом. И не нужно было суда. Оправданий. Она сказала лишь "нет", но за одним словом крылось много месяцев её боли. И тоски. Этот чудесный миг разрушил весь вечер. Ели они без аппетита, почти не глядя друг на друга, беседа не клеилась. Маски, которые они держали целый день у своих лиц, упали. Это желание быть друг в друге и «нет» теперь были между ними. Рей хмурилась. Она целый день была напряжена. Наблюдала за Беном. Её сердце все время сжималось. Он был все тем же шикарным мужчиной, которого она полюбила. Девушку поразило, как он, упав на дно, сумел подняться и даже уйти из ФБР, не лишившись своего влияния. Бен Соло остался тем же властным, дерзким, невероятным, но… что-то с ним было не так. Эта грусть, эта вина… Его медленная речь, отдающая горечью. Неправильная улыбка. И рука. Рей видела, что он все делает левой рукой, будто был левшой, но он так и не поведал, что с ним случилось, а ей не удалось вывести его на откровенный разговор. Естественно. Конечно. Бен, мать его, Соло всегда держал лицо супергероя, даже когда умирал. Рей все ещё не понимала, почему он прилетел теперь. Он хотел быть с ней? С ними? Но почему, вместо того, чтобы поведать ей что-то невероятно важное, напялив свою бесстрастность, не веря, что его могут принять, просто выдавал ей факты из своей жизни, а не чувства. Не просил прощения или не говорил, что хочет остаться. Но сейчас девушка была благодарна, что Бен не заводит такой разговор. Она знала, что очень бы сильно хотела остаться с ним, однако последние месяцы очень изменили всю её жизнь. Рей не была уверена, что справится ещё и с Беном. И сейчас она нервничала. Эта вспышка, страсть, желание секса с его и её стороны все портило. Теперь Бен мог сорваться, не получив её. Этот мужчина ненавидел слово «нет», и внутренне Рей готовилась, что вот сейчас, прямо сейчас, он снова станет злым, раздраженным, холодным. Потому молчала. До момента, пока он правой рукой неловко не задел чашку, и та не упала на пол, превращая тонкий майсенский фарфор в пыль и воспоминание. Она тут же подскочила и присела. В голове застучало только "черт, черт, черт". - Теперь один-один, да? Я у тебя дома била чашки, ты – у меня, - хмыкнула девушка, пытаясь сгладить опасный момент. Бен Соло не любил слово «нет» и беспомощность. Рей отлично помнила его в плохие дни в Вашингтоне. Он мог выпить и что-то случайно разбить, зацепив рукой, и после этого становился злым, придирчивым, жестоким. В те дни ей хотелось прижаться к стенке и раствориться. В те дни она тонула в ванной, не понимая, что делает не так, почему он так себя ведет. Господи, где же были их счастливые воспоминания? Почему сгорело все, кроме тех моментов, когда было откровенно плохо? Почему она никак не могла вспомнить все те дни, когда он был влюблен, открыт, улыбчив? Да, их было меньше, но они были такими счастливыми. Наверное, потому что злой Бен был больше похож на реальность, которую она все пыталась переделать. Пока не опустила руки. Если бы не родился Тео, она бы отдала всю жизнь, чтобы продолжать пытаться делать этого мужчину счастливым, но сейчас просто не имела сил и на его демонов. «Ох, хоть бы пронесло, пожалуйста. Бен, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только держи себя в руках, Тео же только уснул, просто посмейся, просто промолчи, просто подшути, всё, что угодно, только не превращайся в чудовище. Пожалуйста. Ну, пожалуйста». - Бен, что у тебя с рукой. Что случилось? – очень мягко спросила она. Не поднялась. Так и села на полу, опершись локтями о стол. Ощутила усталость. И знала, что так выглядит беззащитней, а значит, он не сорвется. Но вот лицо его уже было хмурым. Замкнутым. - Тебе было похер целый день, с чего вдруг такой интерес? Успокойся, Рей, не нужно задабривать чудовище. Я не собираюсь ругаться. Я доем свой праздничный ужин, за который очень благодарен, и, наконец, свалю. Он особо ядовито и горько выделил слово "праздничный", и это прямо ударило Рей. Видит Бог, она пыталась устроить ему день рождения. Очень пыталась. Разве что бумажный колпак на голову не надела. Ну и себя не дала. Видимо, для него её непокорность была ударом. Он любил её дерзость в кодах и на ринге. Не в постели. - Зачем ты так, Бен? - устало спросила Рей. - Потому что я потратил довольно много сил, чтобы быть здесь сегодня, а ты дергаешься так, будто я избивал тебя от плохого настроения, когда мы жили вместе. Хотя я ни разу тебя и пальцем не тронул. Или думаешь, я буду орать здесь, когда мой ребенок спит в соседней комнате? Ребёнок, которого ты выстрадала? Думаешь, я настолько не имею к тебе уважения? Так что расслабься, все твои невербальные сигналы очевидны. Есть только вопрос – откуда у тебя деньги, Рей? Он сощурился, откинувшись на спинку. Весь этот день он оценивал. Прикидывал, сколько стоит месячное нахождение в клинике, о котором говорила Рей. Сколько стоит эта шикарная квартира. Пускай съёмная, да, но в ней было полно новых, дорогих вещей – колыбелька, коляска, игрушки, посуда. На Рей была красивая одежда. Он примерно знал, сколько Рей получает в Blizzard, и ей бы не хватило даже аванса на эту квартиру. При этом Бен заметил, что на её запястье все так же есть подаренные им часы, которые она могла продать. С его счета деньги она не снимала. И все это рождало плохие мысли. Её отстранённость, её «нет», её смущение, когда звонил телефон. Бен думал о том, что хранил верность этой красивой девушке и их истории, а вот что хранила она? Ему не верилось, что Рей могла завести интрижку, видел, как она была сосредоточена на Тео, и не мог вплести в эту близость, в которой даже ему не было места, чужого мужчину. Никак. Рей не была из тех девочек, которые бы раздвинули ноги ради возможности снимать красивую квартиру. Скорее бы он ей изменил, чем она ему, но… но что-то в этой истории было не так, и Бен ожидал. Рей вспыхнула. Поднялась. Все его подозрения обожгли её, словно огонь. Ей стало так стыдно за то, что он мог подумать, что захотелось чем-то в него бросить. За что он так с ней? Ещё утром смотрел так, будто она, а не "Церковь в Овере", были шедевром его жизни, а теперь разрушал это. - Ну ты и кретин, Бен Соло, - зло фыркнула она, - ты… ты… ты, что не знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете? - Но? - Что «но»? - После таких слов обычно идет «но». - Иди ты знаешь куда, хренов профайлер. Не будет «но». Я люблю тебя. Я верна тебе. Да, Бен, я не знаю, смогу ли быть с тобой, ведь ты пил, и я даже не знаю, бросил ли – извини, твои вербальные сигналы ни черта не сказали! – она была прекрасна сейчас в своем гневе. Когда не кричала, а четко выговаривала каждое слово. Пылала. – Ты свалился на мою голову, и говоришь, что свободен, и при этом… всё. Просто свободен. Отлично. Хорошо, ты ничего не предлагаешь, но если в твоих запутанных планах на жизнь есть я... или мы... дай мне время принять, дай время разобраться, ведь я думала, что буду всегда одна. Потому, правда, нет никакого «но». Я люблю. Люблю. Люблю, понял, идиот ты! Я так тебя люблю, что родила ребенка, у которого от меня ничего и нет. Так люблю, что приняла тебя в своем доме. А ты щуришься и строишь грязные мысли. Бен, у меня золотая голова. Я умею взламывать коды. Я, возможно, лучший хакер в мире, так откуда, блядь, думаешь, у меня деньги? Я торгую мозгами, а не телом. Но если ты так думаешь обо мне, судишь молчаливо на основании того, что я снимаю красивую квартиру, то ты ни капли не изменился. Или, как думаешь, сюда приходит какой-то другой мужчина, я прячу твою фотографию и трахаюсь с ним здесь, через стенку от Тео? Так это происходит? Или тебе кажется, что после того, как на твоем теле появляется шрам от рождения ребенка - то появляется и желание всем его показывать? Ты хоть что-то понимаешь в этом, Бен? Она прикусила губу. Дышала тяжело. Обиженно. Бен ощутил прилив злости. Да уж, он был бы не собой, если бы не пнул её ещё раз. Странно, что она все ещё терпела его здесь. Весь этот день показывал очевидное - не способен он нормально вписаться. Даже поужинать не может, чтобы у любимого человека глаза не покраснели от сдерживаемых слез. Будто ей мало досталось от жизни. Будто она мало страдала. - Быть хакером тоже херовая мысль, Рей, пока я впахиваю на безопасность нашего ребенка. Отлично ты себя подставляешь. - Как интересно, - не удержалась девушка, махнув рукой. - Спасибо, конечно, что ты впахиваешь, Бен Соло, но как быть с Кайло Реном тогда? Он, вроде, тоже отец Тео, да? И ты мне говоришь, что хакером быть небезопасно? Ты? Самый, мать его, разыскиваемый кибертеррорист в мире? Серьезно? Или за деньги нельзя, а если тебя посадят за идею - всем будет легче? Да, точно, ты же, бляха, железный Феликс. Чертов идеалист. Тебе можно всё, а мне нет? У меня не было выбора. - Ты могла брать деньги у меня, - резонно заметил мужчина. - У тебя всегда был выбор. Это меня ты лишила всего. Ты даже не смогла сказать мне, что беременна – охуительная у тебя любовь. Сама прикладывала во всех смыслах нож к моей шее и бесилась, что я тебе не верю, и сама скрыла самый важный факт в моей жизни. Бен пытался сдержать себя, но её молчание глубоко задело его, и когда, как не сейчас, когда камни падали с неба, было говорить об этом? - Что ж ты как узнал об этом факте, сразу не прилетел? - Я не мог, Рей. - Ну да, твоя работа. Конечно. Я же должна принять и понять. Мне ты такого права не даешь, это же всего лишь я. Пни меня, ведь я не понимаю. - Я тоже был в больнице, поняла? - неожиданно зло рявкнул мужчина. - Я не прилетел, потому что у меня был чертов инсульт. Или ты думаешь, я не хотел увидеть, как родился мой сын? Ты серьёзно так думаешь? Что мне настолько все равно? Они замерли. Оба. И Бен с ужасом увидел, как Рей ладонями закрывает глаза, и как начинают вздрагивать её плечи. Он-таки добился своего. Молодец. - Рей, милая… - Спасибо, Бен, спасибо. Спасибо, что сидишь тут и указываешь, как я не права. Я не рассказала о ребенке. Я не так зарабатываю деньги. Я не была рядом, когда у тебя был инсульт, – тут она покачала головой, понимая, что не оставила ему шанса даже сообщить, и он остался один. – Бен, что с нами не так, ну что? Почему одной любви мало? Мужчина подошел к ней и обнял за плечи. Рей уткнулась в него и рыдала, дрожа от боли и напряжения. Она ужасно злилась, но даже в момент слабости безоговорочно тянулась к нему. Жаль лишь телом, не душой. Душу её он вывернул наизнанку. Он так виновен, виновен, виновен.... Бен ощущал себя самым большим неудачником и ублюдком в этом мире. Он выиграл войну за свою свободу. Он выиграл войну, а здесь проигрывал. Хотел, чтобы она сказала, что это не конец, но Рей сидела напуганная, бледная, уставшая всего за пару часов рядом с ним, и он ощутил себя камнем, который падал на дно. Рей снова плакала. Было тяжело на сердце. Так тяжело, что он молчал, ощущая, как уже погружается в свой мрак, темноту. Что ж, он хотел ещё раз увидеть свое небо, он получил. Ещё бы попасть под дождь, который бы смыл с него всю боль и кровь, но… если её слезы будут его очищающим дождем, лучше жить запачканным, чем слышать её тихий, уставший плач. Она была единственной девушкой в жизни и в мире, которую он любил. В контраст, он был единственным мужчиной в мире, из-за которого она всегда плакала. Вот и вся сказка о великом красивом чувстве. - Рей, прости меня. Ну, прости, пожалуйста. Я думал, прилечу и скажу тебе, что могу быть рядом, потому что ни разу не вредил тебе, но то, что я ни разу не ударил тебя… это не значит, что я не делал тебе больно. Я не замечал, как превращал каждый твой день в борьбу. Прости за то, что ты сбивала руки в кровь на ринге в Сан-Диего. Прости, что спал с тобой и прогонял. Прости за тот пляж. Прости за Сирию. Прости за то, что всегда был внимателен, но пропустил твой арест. Прости, что я пил каждый день и пока был с тобой, и когда потерял. Прости за то, что не говорил тебе каждый день, что ты важна, как люблю тебя, и принимал твое терпение за должное. Прости за Тео - я знаю, ты была абсолютно не готова, но осталась одна. Я не хотел, чтобы ты была одна. Он говорил быстро, а Рей вместо того, чтобы успокоиться, плакала все горше, разбивая этими слезами ему сердце. Прижимаясь к мужчине, который перечислял все свои грехи, Рей словно ощущала каждый из них на себе сейчас. Вспоминала ту боль, которая накрыла её, когда он после первого секса выставил за двери, и она ощутила себя шлюхой, развинувшей ноги перед властным мужчиной, который брал, что хотел. Вспомнила, как разбивала руки, но молчала, потому что думала, что виновата перед ним. Все одиночество, все страхи, все обиды нахлынули враз, и каждое слово Бена вместо того, чтобы лечить, отдавало болью. Невыносимой. Слишком много всего. Слишком часто он делал это. Кричал. Насмехался. Решал за обоих. Пока она молчала и просто давала ему свою любовь и себя. Слишком много. Она просто хотела его любви. Нет, она в первую очередь хотела, чтобы он знал, что не одинок и любим. И к какому чудовищному результату это привело. Она все испортила. - Ты думаешь, что я не сказала, потому что считала тебя недостойным? Бен, я хотела уберечь тебя от боли, зная, сколько ты её видел. Я… я не знала, как ещё помочь. Думаешь, я хотела одна выносить ребенка? Родить его, и даже не знать, с кем поговорить? Знаешь, я даже когда имя ему выбирала, мысленно советовалась с тобой. Представляла, понравится тебе или нет. Я очень-очень скучала. Мне тебя так не хватало, но… - Я знал, что «но» точно будет, Рей. - Пожалуйста, не проси дать тебе шанс. Не сегодня, Бен. Я не могу. Она таки сказала это. Не знала, нужен ему шанс или нет, но сказала. Бен закрыл глаза, радуясь, что она не увидит его лицо. И эту слабость. Эту боль. Эту пустоту. Она не прогнала его. Рей даже просила не просить. - Я хотел попросить о другом. Все хорошо, я сейчас пойду в свой отель. Не нервничай, хорошо? Я не хочу тебя такой видеть, Рей. Ну-ну, милая, прекрати плакать. Утром сяду на самолет и улечу. Да? Ты так хочешь? Хорошо. Все будет, как ты хочешь. Не будем сейчас обсуждать ничего, ладно. Но перед тем как улететь… ты дашь мне его подержать? Пожалуйста. Девушка застыла. Моргнула. - Что? - Я хочу подержать на руках своего сына. Рей. Ты за день не дала мне к нему прикоснуться. Я не причиню ему вреда, я же всё-таки его отец, пойми. Я знаю, что нельзя быть отцом, пропустив все. Да, я оставил вас, да это моя вина, ведь в Вашингтоне твой арест был моей ошибкой. Но, поверь, мне жаль, я не хотел. Рей, я здесь не нужен, ничего, переживу. Не хочу ничего нарушать, то, что ты так строила. А даже если бы хотел - не имел бы права. Я и не думал, что смогу вписаться, если честно. Просто летел увидеть тебя и подержать за руку. Думал, помочь, но… - он пожал плечами. Он не вписался в мирную жизнь в двадцать после плена, почему сейчас должен был? – Ты и без меня отлично справишься. Я сделаю всё, как ты попросишь. Но не отбирай у меня этот момент, ладно? Девушка сделала шаг назад, как бы пропуская его. Бен выглядел как всегда спокойным. Но она ощущала, как он ненавидит себя в этот момент. И как хочет сделать то, о чем просил. Потому кивнула. - Конечно, прости, что не дала сделать тебе этого раньше, мне не просто… понимаешь, к нам никто не ходит. И я не привыкла, что его могут брать. Прости. Конечно, да, ты его отец. Ты много приложил усилий, чтобы быть здесь. Да. Конечно. Она не пошла следом за ним. Не хотела оскорбить своим недоверием. Стояла, прижавшись спиной к стене, и плакала. От бессилия. Да почему же так больно? Мужчина вошел в комнату, где было тихо. Сюда не долетел их скандал. Тео спал. Бен наклонился и передумал будить его. Очень хотел подержать, не зная, когда ему выпадет такой шанс, но он и так все время шел на поводу у своего эгоизма. Потому просто погладил мальчика по голове, ощущая странное тепло. Это было так странно. У него был сын. Такой крошечный и слабый. В контраст ему, такому высокому, сильному мужчине. Будто Тео должен был искупить все его грехи. Малыш не проснулся. Не посмотрел на него. Был ещё где-то в своем славном мире грез, ещё не зная, что у него был довольно никчемный отец, едва не погубивший его. Пропивший свой шанс на то, чтобы быть здесь. И всё же... вот он, тут, касался этого человечка и желал ему самого лучшего. Думал, как смешно было думать, полюбит ли он этого далекого ребёнка. Эта любовь была как дыхание. Естественной. О ней не нужно было думать. Так странно - не знать даже, как правильно взять его на руки, и всё же ощущать любовь. - Знаешь, что я думаю, Тео? Что ты - счастливчик. Сам посуди. Ты - боец. Ты справился с тем, с чем многие за жизнь не сталкиваются. Ты отвоевал сам себя. Свое право быть в этом мире, мой маленький упрямец. Тебя любят, и ты будешь окружен этой любовью, как щитом. Ты уже даже познал красоту полотен ван Гога. А я вот об этом мечтал всю жизнь, между прочим. Так что ты будешь расти в гармонии. В красоте. В счастье. И мы будем очень тебя любить. Даже если я буду на расстоянии, все равно. Бену было так спокойно в этот момент. Он мог говорить, впервые не думая, заикается ли, достаточно ли четко произносит слова. С Рей было сложнее. С ней он нервничал и не хотел выглядеть жалким. Кто, заикаясь, просит девушку остаться с тобой? В какой-то момент мужчина моргнул, потому что при взгляде на сына вдруг всё стало нечетким, но это было совсем не потому, что у него снова был ишемический приступ. Просто он был неожиданно тронут и счастлив. Жаль, ненадолго. Но он даже сегодня всё испортил. Бен вздохнул. Он сможет защитить жизнь этого ребенка, этого ли мало? А ещё бы смочь уйти отсюда. Из дома, где ему рад был только этот ребенок, и то, потому что был младенцем и ничего не понял. Он наклонился. Поцеловал Тео и, так и не взяв его на руки, распрямился. Развернулся. Рей стояла, опираясь плечом о дверной косяк. В её глазах всё так же стояли слезы обиды и бессилия. Она не слышала разговор, вошла только сейчас, но эта картина, когда её сильный, непоколебимый, сдержанный мужчина целует их дитя, заставила сердце сжаться. Бен молча смотрел на неё, она - на него. Рей думала о том, что однажды ощущала власть над Беном, прижимая нож к его шее, но на деле получила власть над ним лишь сейчас, и ей не хотелось превращать Тео в лезвие ножа. Они и так слишком много ран получили за этот год. За эту бескорыстную любовь. Хотелось протянуть ему руку. Не для перемирия, а хотя бы для переговоров. Рей не знала, хватит ли ей сил снова верить Бену. Изменится ли он. Сможет ли бросить свою злость так же, как бросил алкоголь, если верить ему. Девушка знала, что он будет беречь её от всех, но если они будут вместе, ей придется беречь его от него самого. Помочь ему преодолеть всю ненависть и отвращение к себе. Хватит ли ей сил, ведь ненависть была сильнее, особенно сейчас, когда он больше в самого себя не верил. Но кто-то должен был сделать шаг, чтобы они перестали, наконец, тонуть в собственных обидах и ошибках. Кто-то должен был снова вернуть им обоим крылья, чтобы они снова попробовали коснуться солнца и не обжечься. Кто-то должен был рисковать и принять на себя это бремя. Расстояние сделало их далёкими. Обозленными. Разбитыми. Расстояние, на котором Бен все так же держал мир на своих плечах, а она - ребёнка на руках. И, кто знает, что было тяжелее. Но это не имело значения. Не важно было, кто больше и горше повторит "виновен" или "виновна". Они любили друг друга и по сей день. Вряд ли смогут просто за одну беседу сесть и разобраться, но... Бен её отпустил однажды, и это была их ошибка. Что они сдались. Сейчас таких обстоятельств не было, потому она не могла отпустить его. Тем более, тот ошейник, который превращал его в чудовище, он носил из-за неё. Так как она могла отобрать у него шанс на то, чтобы стать человеком. Её мужчиной. Отцом Тео. Они ругались сегодня. Они будут ругаться завтра. И даже послезавтра. Они оба слишком много ошибались. Но в один день накопившаяся боль иссякнет, и они вспомнят, как быть счастливыми. Однажды у них получилось. Почему не рискнуть снова? Рей сделала шаг. Пускай это будет она, хорошо. Кто знает, что его тормозит? Может, он не хочет давить? Человеческие отношения всегда давались ему сложнее. Заплакал Тео. И она прошла мимо Бена. Привычно взяла сына на руки, но не стала покачивать. Развернувшись, протянула его Бену - Ты, кажется, хотел подержать его? - тихо спросила она, помогая мужчине сделать это правильно. Показывая, как придерживать, делая скидку на то, что правая рука у него двигалась плохо. И Бен чуть ли не впервые слушал её. - Что ж, плачет он обычно очень долго. Часа полтора*. Походи туда-сюда, можешь спеть. А я... боже, я пойду и приму душ без радионяни. Удачи тебе, папочка, - и она, усмехнувшись, вышла. Бен посмотрел на часы и неожиданно улыбнулся. Полтора часа. Это означало, что он мог остаться. Рей предлагала ему... перемирие. Передышку. Второй шанс. В эту минуту, пытаясь сделать невозможное - успокоить плачущего ребенка - Бен Соло ощущал себя, как никогда, нормальным. Он понял, что не важно, где его дом. Важно, где его сердце... * надеюсь, тут ясно, что она его слегка троллит. *** Глава на 13 страниц была написана за три часа. Правки в неё вносились 500 километров и вместились на 27 скриншотах. Часы обсуждений. Сомнений. Перестановок слов, абзацев, эмоций. И вот, мы закончили. Потому что хотели максимально по-настоящему. Максимально настоящего Бена. Любящего. Запутавшегося. Не желающего давить, и в результате молчаливого, что едва все не погубил. Максимально настоящую Рей. Которая любила. Ждала. Но которая вполне закономерно испугалась, и едва не утонула в страхе перед его гневом, который усиливал плохие воспоминания. Нам стоило огромных усилий создать эту главу такой, и мы бы в ней не изменили ни буквы. Разве что опечатки, если не заметили))) Как вы понимаете, впереди нас ждет эпилог, и мы посмотрим, как там Бен - справился/не справился? Как Рей? Станет ли счастливой? Спасибо, что всё ещё с нами. А мы все ещё с вами. Ну и, на правах рекламы - кто хочет повеселее, пожарче и чуть полегче - наша новая история уже тут https://ficbook.net/readfic/9626753 by Lorisienta Прошу, прости меня, богиня Я так виновен пред тобою За мою злость и за гордыню, Обрушившихся на тебя рекою. Твой хрупкий стан лишал рассудка И я бессилен был до жути, Когда души моей касались Уста, горячие, и руки. Ты лёгкой дымкой обдавала - Коктейлем нежности и страсти И непрестанно повторяла, Что заслужил я это счастье!!! И та покорность и прощенье - Всё принималось без раздумья, Как будто лёгкою прогулкой Была любовь моя с безумием. Сжигал в объятьях, прогоняя, Так, словно не достойна чести Со мною быть на пъедестале, А ждать у ног эмоций всплеска. Бросал в тяжёлые минуты, прикрывшись благородной целью Спасти тебя от этой боли, Что в жизнь и в сердце моё въелась. Устав от бесконечной бойни, Пройдя один все круги ада, Ты для меня - вода в пустыне Моя душа! Моя награда!!!!