Эндшпиль

В отличие от шахмат, в жизни игра продолжается и после мата. Айзек Азимов Париж. Полтора месяца спустя. Средина мая. Рей, сквозь легкую утреннюю дремоту, ощущала тяжелую руку, которая лежала у неё на талии. И эта тяжесть была такой теплой, приятной, надежной и… давно забытой. Девушка, все ещё пребывающая на грани между сном и явью, не хотела открывать глаза, потому что вдруг наступит утро, и реальность постучит в её окно. Реальность, в которой Бен ей только снился, как это было очень много раз на протяжении месяцев одиночества, когда ей хотелось быть с ним настолько, что она почти физически представляла тепло его руки. А потом оказывалась тет-а-тет с пустотой, которую разбавляла падающими на простынь слезами. Внезапно заплакал Тео, и давление исчезло, оставив на коже только отпечаток, который тут же слизнула утренняя прохлада – она снова забыла закрыть окно. Рей поежилась. Да, Бен Соло, встающий к ребенку, мог быть только хорошим сном, но она чётко слышала его шаги – сначала в своей комнате, затем в детской. Значит, ей ничего не приснилось. Вся эта ночь действительно была у них. Ну, как ночь. Пару часов. Или, скорее, час. Точнее, минут пятнадцать. Рей хмыкнула. После длительного воздержания выдержки её мужчины хватило совсем на чуть-чуть. Но она могла ради него сделать вид, что тот секс длился хотя бы десять минут. Ну не пять же, в самом деле. Девушка расслабленно вздохнула. Пока Бен отсыпался после безумного и очень быстрого секса, закрутившись в одеяло, она поднималась к сыну трижды. Куда-то его чуткий сон пропал, удовлетворенный мужчина спал, как убитый, пока Тео орал, как циркулярная пила, перебудив, наверное, полдома. Поэтому сейчас Рей не стала подниматься и идти следом. За эти полтора месяца Бен не то, чтобы заслужил титул отца года, однако уже и не выглядел таким откровенно растерянным, когда Тео нужно было покормить. Или успокоить. Менять подгузники гроза всех террористов так и не научился, или, точнее, не захотел, но сделал вид, что необучаем. Как неожиданно. Рей нащупала одеяло и, всё так же не открывая глаз, натянула его на плечи. Выдохнула, и ей показалось, что это был первый выдох с той минуты, когда Бен в Вашингтоне собрал её вещи и обнял среди квартиры, упрашивая быть сильной. Первый выдох без страха, без боли, без настороженности, без гнева. Просто выдох. А теперь просто вдох. И снова. И снова. Рей просто лежала под одеялом и училась, в свои двадцать два, заново дышать. Будто пытаясь каждым вдохом насытить легкие кислородом настолько, что он мог бы вытолкнуть каждое плохое воспоминание. Девушка хотела забыть почти всё, кроме последних полутора месяцев, прошедших с той ночи, когда она сделала шаг навстречу Бену, потому что подумала, что если она отвернётся, он просто упадет со своей вершины мира и к чертям разобьётся вместе со своей гордостью и одновременно жертвенным желанием на неё не давить. Эти полтора месяца не были простыми, нет. С Беном не было просто, и Рей знала, на что подписывалась в ту секунду. Тот её малюсенький шаг не был порывом. Она ступила на этот лед в этот раз осознанно. И не ради Тео. И не ради Бена. Ради себя. Она хотела любить его ради себя, потому что только так могла набраться сил пройти через это. И они шли, медленно, но шли. В ту ночь Бен не остался в её доме. И в следующую тоже. Он, до позапрошлой недели, ни разу не оставался ночевать. Рей не прогоняла его, ни разу и не настояла, чтобы остался, но всегда целовала его на прощание и говорила с замиранием сердца «до завтра», надеясь, что ему хватит ещё немного терпения. И ещё немного. И ещё совсем чуть-чуть. Терпение Бена было весьма хрупким, и часто опасно шаталось, и тогда они начинали сначала. Порой он весь рвался вперед, ожидая её принятия в одну секунду, налетал на её ошарашенность и сердился. В первую неделю Рей казалось, что они ходят по кругу: встреча – прогулка – обед – ссора. За первые семь дней он перебил в её доме все чашки. Он почти всё время был зол. Он хотел в одну секунду стать семьей, но то с Тео у него ни черта не получалось, то Рей не могла заставить себя отвечать с пылкостью на его поцелуи. И, хоть Бен всегда говорил «извини, я слишком спешу», девушка видела по его тяжелому взгляду, что он винит её, что она плохо старается. Она раздражалась, и всё летело к чертям. Девушке хотелось просто взять и послать его, но потом Бена перемкнуло, и он стал каким-то всё время потерянным и слишком смиренным. Будто вдруг решил, что никому тут не нужен, что до Рей достучаться бесполезно, и приходил какой-то поникший. Больше не ругался, не цеплялся, не приставал. В те дни к нему вернулись его молчаливость и замкнутость. Дважды улетал в Нью-Йорк по работе. Он не пытался вызвать жалость, но было видно, что к нему вернулась его привычная ненависть к себе. В те две недели он часто часами сидел с Тео, давая Рей возможность отдыхать. Она пыталась его разговорить, но Бен всё больше уходил в себя. Возился с сыном, и девушка понимала, что с младенцем ему куда комфортней, чем с ней. Хоть Тео ставил его в тупик, но их сын был в том возрасте, когда не различал, насколько правильная и чёткая речь у Бена. А потом они, наконец, начали разговаривать. Просто в один прекрасный день, когда Тео уснул, а на улице лил дождь, не позволявший Бену встать и уйти, Рей подошла и присела рядом. Мужчина, как обычно, крутил в руках мячик с иголками, который ему, вроде как, ещё в Вашингтоне дали. В тот день девушка мягко коснулась его руки и заговорила о чем-то не шибко важном. И неожиданно они проговорили весь вечер. Через день их разговор коснулся более личных тем. Они все ещё не затрагивали переживаний и обид прошлого года, но Рей делилась своими нехитрыми историями, а Бен – своими. Они словно начали познавать друг друга, восстанавливали тот этап, который пропустили в момент слишком бурного развития отношений. Бен узнал то, что и так знал. Все её страхи. Все детские обиды. Все смешные мечты, которые не высмеивал. Рей узнала, что мужчина не общается с матерью с момента, как вернулся из плена, и лишь порой отвечал на её письма или встречался на официальных мероприятиях. Он так и не простил, она так и не раскаялась. Узнала, что Люк помогал становлению Кайло Рена, когда Бен, пройдя обучение на базе ЦРУ, решил примерить на себя амплуа кибертеррориста. Дядя не был в восторге от опасного занятия Бена, однако ощущал вину за то, что не смог в своё время уговорить Лею не отправлять сына на войну, потому нехотя помогал. Узнала, что первым рыцарем Рен – Ушаром – был один из джедаев Люка. В тот день, набравшись смелости, спросила у мужчины, что произошло с Люком, и был ли скандал вокруг бывшего учителя, стоивший ему репутации, но хотя бы не свободы, следствием действий Бена. Тот долго молчал, закурив сигарету. А затем, странно посмотрев на Рей, сказал, что хоть она и научила его любить, он не смог научиться прощать. - Прощать тех, кто ударил в спину, я бы мог попробовать. Но тех, кто бьет в спину тебя… Хммм, надеюсь, Люк – это хороший пример того, насколько «удачной» может быть идея добраться до меня через людей, которых я люблю. Жизнь вынуждает к жестокости, Рей. И тогда Рей поняла, что мужчина говорит не о Люке. Он говорит о себе. Он бил в её спину. Алкоголизмом. Злостью. Яростью. В тот вечер, когда мужчина без надежды курил на закате, в парке Родена смеялись туристы. Рей забралась к нему на колени и крепко обняла за шею. Она не стала ничего говорить, однако Бен и без того хорошо понимал молчание. Докурив, он уткнулся лбом в её плечо, и они так просидели, в обоюдной тишине, пока не стало холодно. Они словно застыли друг в друге. Не ощущали ни то, как мышцы затекают, ни как два дыхания сплетаются, не замечая, как загорелся на пару минут огонь на Эйфелевой башне. Всё самое красивое было у них здесь, между ними. Их любовь. То был какой-то надломленный молчаливый миг прощения. Будто уходила злость. Будто они отпускали прошлое. - Я очень сильно люблю тебя, Рей. Я с ума схожу от осознания, что причинил тебе столько вреда. Я спать не могу, когда ухожу отсюда. Я всё думаю, что приду на следующий день, а ты больше не примешь меня. Я не могу быть терпелив, когда ты ускользаешь. Не могу принять, что ты все время говорила, что моя, а теперь обросла броней. Умом понимаю всё, но… - он тихо и горько рассмеялся, - даже вся выдержка не спасает. Вроде, все факты против меня. Вроде, ты со всех сторон права. Я все время живу с этими мыслями. Вспоминаю каждый момент и думаю – как ты так долго держалась. Почему не попробовала забыть меня, как только получила свободу от чудовища. Почему решила родить? Я же был так плох. Я прогонял тебя. Я пил. Я использовал тебя ради хорошего секса, потому что… потому что не мог удержаться – кто-то хочет меня за меня самого. Ты была так чиста в своих желаниях, так красива и искренна, а я просто прогонял тебя. Ты заказывала мне ужин на День Благодарения, и, когда планировала меню, я, наверное, кого-то убивал, а потом ел, будто всё было в порядке, пиная пустые бутылки под столом, когда ты так доверчиво улыбалась. Я ни разу не сказал… как мне было с тобой хорошо. Как ты возносила меня. Как же я отдыхал душой, когда видел тебя. Даже через скайп. И каждый тот сеанс по скайпу мог стать для меня шансом остановиться, а я не останавливался. Губил себя. И твое доверие. А сейчас сержусь, что ты не хочешь любить меня со всей широтой души, хотя ты и пытаешься восстановить все. Рей, я не знаю, что со мной. Не знаю, как ты всё это терпишь, ведь даже я сам от себя жутко устал. Он говорил. Медленно. Это была его персональная Пепельная Среда. Он сгорал, обращался в прах* своей правдой и болью, и только от неё зависело, прах останется прахом, или из него Бен Соло возродится, как Феникс. Впервые он говорил так просто и откровенно. А его уставшая голова продолжала упираться ей в плечо. - Иногда я жду… жду с какой-то извращенной, садисткой надеждой, что увижу тень злорадства в твоих глазах, когда догорает день, и мне нужно уходить из этого красивого дома в свой безликий отельный номер. Хочу видеть, что тебе это мое страдание доставляет удовольствие. Даёт отмщение. За те ночи, когда я брал тебя, а потом прогонял, указывая на дверь, даже не целуя. И ни разу я этого не увидел. Не увидел, что ты рада. Что с тобой не так, Рей? Почему ты такая? Где твоя ненависть или хотя бы презрение? Где оно все? И если ты такая добрая, тогда почему у тебя недостаточно милосердия сразу простить? - Бен. Ты не прав, – она погладила его по волосам. Поцеловала в макушку. – Дело не в прощении. Мне нечего прощать, тут, скорее, я должна извиняться – ты всегда максимально честно говорил, что не хочешь отношений. Что оно тебе чуждо всё. Что не разбираешься в любви. Странно тогда обижаться на тебя за то, что ты не всегда подгонял свое поведение под общепринятые стандарты идеального мужчины. Я такого и не искала. Я искала тебя. Дело в доверии, которое расшатали твои… привычки, и в том, куда они тебя загонят в следующий раз, если я, допустим, скажу тебе, что с чем-то не согласна. Завтра я решу, что хочу… не знаю, допустим, бросить всё и быть хакером, а ты будешь против, и что дальше? Ты всегда выражаешь свой протест слишком бурно. Ты пьешь. Язвишь. У тебя слишком много бескомпромиссности. Я понимаю, откуда. Понимаю, что там, где ты был всю жизнь, по-другому нельзя было, но семья – это не война. Мы не воюем. Ты не воюешь, понимаешь? Мы больше не играем в шахматы, Бен Соло. Тео – наш шах и мат, понимаешь? Всё. Партия окончена. Мы выиграли. Выиграли. Оба. Теперь нужно удержаться, а чтобы удержаться, нужно быть… терпимей, гибче, проще. Я люблю тебя, но не могу видеть, как ты сердишься, когда у тебя не выходит правильно покормить Тео. Он же не виноват, правда? Но я вижу, как ты закипаешь в эти минуты. Я не хочу оскорбить тебя, сказав глупость, что ты опасен, это не так. Но ты… тебе нужно стараться, чтобы жить в семье. Если хочешь, если так будет быстрее – тебе не нужно уходить в свой безликий номер, будто мы разведённая пара, которая пытается делить опеку над сыном. Ты впустил меня в свой дом, и ты без вопросов можешь жить здесь, эта квартира достаточно просторна для троих. Но ты должен научиться, Бен. Это не условие. Я не судья, чтобы читать приговор. Это шаги к нормальности. В ту ночь он, действительно, остался. Они ещё долго говорили друг другу неприятную правду, пытаясь скрыть её за мягкостью слов, и поцелуи, которыми они обменивались, все равно горчили. Каждый говорил себе «это всего лишь дым от сигареты», но горчили поцелуи от правды. Но тот момент стал переломным. Бен, конечно, не стал улыбаться, однако какое-то спокойствие стало в нем появляться. И говорили они уже не вздрагивая. Появились шутки. А потом Бен на неделю улетел в Вашингтон, и вернулся неожиданно радостным. Пришёл в дом так… будто жил здесь всегда, будто ничего между ними не было. Поставил чемодан и так привычно потянулся к ней, к Тео, ко всему их быту. Сказав, что скучал, но ему даже понравилось. Скучать, зная, что вернешься. Зная, что есть к кому. Затем, когда Рей пришлось работать, забрал Тео и куда-то ушел. Девушка стояла, закусив губу. Он был такой веселый, порывистый, так страстно целовал её, что Рей едва не сгорела от желания, но Бен ушел быстрее, чем она даже успела позвать его. Вернулись они спустя несколько часов, когда наступил вечер. - Мы были в Орсе. Представляешь? Наверное, просидели часа два перед картиной – Тео уснул, а я просто смотрел, как завороженный. И никуда не спешил. Думаю, что охранники подумали, что я планирую её украсть. Это было здорово. Картина, действительно, потрясает. Рей улыбнулась. Ей было приятно видеть искренний, почти детский восторг на его измученном лице. Он долго рассказывал ей о картине. А потом вдруг снова вернулся к заезженной теме. Ему не нравилось, что уже был май, а Рей, кажется, собиралась провести лето в Париже. Он не настаивал на том, чтобы она куда-то уехала с ним. Но он, в последние дни по телефону, будучи на другом конце света, все чаще говорил – с мягкой упертостью – что если его мнение кого-то волнует, то он против, чтобы их сын оставался в душном городе. Обещал, что Рей стоит ткнуть пальцем в любую точку на глобусе, и он все организует. Хоть на лето, хоть навсегда. И часто девушка видела в его глазах какую-то тревогу, если они говорили по скайпу – он думал, что она захочет увезти Тео на край света, а это будет не то же самое, что сейчас – заходить без повода и оставаться на ночь, если задержался. Ведь полноценно вместе они так и не жили. Секса между ними не было. Их ничего, кроме ребенка, записанного не на Бена, не связывало. - Да, Бен, ты прав, - неожиданно согласилась Рей. Она и сама об этом подумывала. Горячий асфальт не лучшее место для их сына. – Я бы хотела провести лето в Овере. Я пока так и не решила, где нам осесть, но лето… Она увидела, как морщина на лбу у мужчины разгладилась. Видимо, сразу прикинул, что Овер – это очень близко, а значит, он может приезжать по выходным. Рей всегда безумно трогало, что такой сильный, властный мужчина пытается - наконец-то, - не давить, и во всех его настойчивых просьбах увезти сына не было места для него самого. Он не говорил «мы уедем», он повторял «вы уедете». - Хорошо. Я все решу. Завтра съезжу и найду вам чудный дом. С видом на поле пшеницы, но без воронов, - пошутил мужчина, допивая чай. Было видно, что сегодня Бен никуда не собирается уходить. Даже зевнул. - Бен, ты не понял. Я хочу провести лето в Овере с обоими своими мужчинами, понимаешь? И тут, впервые за полтора месяца, Бен посмотрел на неё и знакомо улыбнулся. А потом сделал шаг. Рей закрыла глаза и привычно запрокинула голову. Его поцелуй обжег. Он хотел её. Хотел и целовал так, что у девушки аж в груди все горело – Рей слишком остро ощущала прикосновение его губ и языка. Они не стали раздеваться, будто боясь испортить этот миг. Все было как-то впопыхах. Её ноутбук полетел на пол, и Рей даже не вздрогнула, она, всё так же не открывая глаз, забралась на стол. Позволяла Бену взять инициативу. Взять её. И он был не так сдержан, не так внимателен, не так затягивал момент, пропадая. Девушка не возражала – сейчас ей не нужны были его ласки или слова. Она и так уже была готова, с момента, как он вернулся. Он смотрел на неё своими темными глазами, и она таяла, сжимая пальцы и ожидая, когда же Бен сделает сегодня к ней шаг. То, что для мужчины было спонтанным сексом, для Рей было результатом полуторамесячного принятия. Теперь его хотело её тело. Её душа. Её сердце. Потому даже быстрый секс был для Рей полон гармонии. Они оба хихикнули, когда Бен достал презервативы. С них сюрпризов, пожалуй, хватит. Больше мужчина её таблеткам не доверял. Рей не возражала. Должны же два ФБР-овца хоть со второго раза не допустить незапланированных детей. Они не могли контролировать страсть, особенно сейчас, после стольких месяцев, но контролировать хоть что-то должны были. Когда он рывком вошел в неё, не размыкая поцелуя, было неожиданно больно. Девушка едва удержалась, чтобы не вскрикнуть и не испортить этот момент. Нашла на столешнице его ладонь и сжала. Бен вопросительно на неё посмотрел, и Рей, улыбнувшись, обманула своего одурманенного страстью профайлера. Естественно, нельзя измениться душой и не поменяться телом. Даже если ребенок родился с помощью скальпеля. Все равно её тело было другим. И, даже желая Бена, оно ощущало боль, но боль, к счастью, быстро прошла. Как и весь их секс. Не успела Рей заскочить на грань между реальностью и удовольствием, как её всегда такой сдержанный мужчина закончил. Застонали они одновременно. Бен – от удовольствия, Рей – от разочарования. - Ну, Бен… - она, наконец, открыла глаза. - Ну, Рей… у меня инсульт был, и правая рука совсем не работала… что ты как маленькая, - хулигански улыбнувшись, пошутил – нет, не пошутил – Бен. Глаза его блаженно щурились. Рей фыркнула. Этому самовлюбленному, напыщенному человеку даже не было стыдно. Наверное, он был страшно горд тем, что хранил ей верность, потому даже не был ни капли смущен. Видимо, быстро кончить было главным доказательством того, что у него никого не было. Рей фыркнула ещё раз, спрыгивая со стола. На деле, она однажды спросила у Бена об этом. И мужчина, ни на секунду не задумавшись, покачал головой. Так бескомпромиссно, что было сложно не поверить. Хотя могла не спрашивать, потому что все полтора месяца она ощущала, как он имел её взглядом. Смотрел порой слишком жадно. Так горячо, что она краснела. Естественно, у него никого не было. Это было логично и правильно. Он же её любил, и он не лгал. В ту ночь Бен Соло остался не в доме. Нет. И не в одной постели с Рей. Он остался, наконец, в её сердце… и уснул с довольной улыбкой на губах. Уставший после перелета и музея. Удовлетворенный быстрым, но желанным сексом. Счастливый, каким давно не был. Возможно, впервые в жизни. Рей почти уснула снова, когда Бен вернулся в постель, утихомирив Тео. Возился он долго. Лег рядом и притянул девушку к себе. Та неразборчиво что-то пробормотала, ощущая как его пальцы поглаживают её между лопаток и вычерчивают линию талии, а губы касаются плеча. Рей, пользуясь тем, что Бен не видит её лица, улыбнулась. Это очень напоминало их игры в те редкие дни, когда мужчина в Вашингтоне позволял себе не спешить на работу, и так он будил её, невербально уговаривая на утренний секс. - Тебе придётся постараться, - пробормотала она, прикусив губу. - М? – недоверчиво хмыкнул мужчина, перебираясь рукой на живот и опускаясь ниже. Это всегда был момент для компромисса. Рей могла продолжать лежать, а могла перевернуться на спину и позволить ему продолжать. – Ты тоже скучала, милая. Долго стараться не придется, - насмешливо заметил Бен, когда девушка выбрала второй вариант. Она, по правде, всегда выбирала второй вариант. Ласки Бена Соло стоили того, чтобы отказывать себе в сладком сне, потому что он точно знал, как настроить свою девушку на игривый лад. - А как же твоя правая рука? – сощурившись, полюбопытствовала Рей. Смотреть на него вот так, лежа на спине, было приятно. В такие минуты он заменял ей небо. В следующую секунду она уже не ерничала, а довольно улыбалась. Его прикосновения к ней – такие жаркие, такие желанные, такие правильные – выбивали любое желание шутить. В эту секунду Рей была как никогда благодарна, что Бен – хренов профайлер, который её считывал. Он точно знал, как её касаться и удержать на грани, растягивая удовольствие. Даже не нужно было повторять «ещё» - он знал и без неё. - Ох, что ж, левой рукой ты владеешь не менее хорошо, так и не поняла, что ж ты на себе не попробовал-то, - смущенно пробормотала Рей, когда мужчина все теми же ленивыми движениями стал снимать с неё её тонкую ночнушку. Она тут же ощутила себя уязвимой. Не потому, что была обнажена, а потому, что впервые после того, как родила Тео, кто-то её раздевал. Вчера, в темноте, с задранной юбкой, было проще, а сейчас… - Ну-ну, ты же знаешь, что прекрасна, - прошептал мужчина, целуя её. Рей никогда не смущали его шрамы, её тонкие пальцы всегда так трепетно их касались, почему же тогда она так оцепенела? Неужели думала, что её тело, подарившее ему сына, тело, на котором его несдержанность оставила след в виде шрама от кесарева, перестанет ему нравиться? Нет, так она нравилась Бену ещё сильнее. – И я очень люблю тебя, Рей. Ей нравилось, что он чаще начал говорить эти слова. Девушка знала – она столько за них билась, что они никогда не станут банальными или рутинными. Каждый раз – как откровение. - Докажи, Бен, сейчас… я хочу… чтобы ты любил меня… долго-долго… *«Прах ты, и в прах возвратишься» (Быт. 3:19) – так говорит священник к Пепельную Среду (День Покаяния), когда проводит обряд посыпания голов пеплом или пеплом рисует знак креста на лбу. *** Овер. Три недели спустя. Июнь - Рей, ты выйдешь за меня?! Один из важнейших вопросов в жизни каждой девушки из уст Бена Соло прозвучал вовсе не вопросом, а, скорее, приказом. Или констатацией факта. Чем угодно, но не робким предложением. Рей, стоящая почти по пояс в колосьях, поперхнулась воздухом и развернулась. Бен стоял чуть дальше и улыбался. Тео, не ведая важности момента, мирно спал в своей коляске. - Эм… за что… ой… в смысле… зачем? Они ошарашенно уставились друг на друга. Бен будто сам не поверил, что спросил или сказал. Рей словно не поняла, что это она за красноречивый ответ дала. - Ну… - мужчина развел руками. - Я… слушай, очевидно, что нам нужно пожениться, да. Я понимаю, тебя бесит, что Тео – твой сын – до сих пор, вроде как, юридически не твой сын и… - Рей, нет, нет, всё не то, - покачал головой мужчина, - что значит, юридически… кто так отвечает и… я давно это планировал, и… "Кто так отвечает, Бен? А кто так делает предложение, а?" - насмешливо подумала девушка. - Это? Серьезно? – Рей обвела взглядом поле, в котором они гуляли за Овером. Ошарашенного мужчину. Удивленную себя. Это был его план? Он настолько плохо спланировал? Для полноты картины должен был пойти только дождь, подчеркивая удачность его великого плана. Но это был её мужчина, который не чувствовал моменты, и который был всё так же неловок в быту. Человек, никак не умеющий вписать себя в рамки этой их новой жизни, в которой они жили в маленьком домике, увитом виноградом, и проводили дни за попыткой научиться принимать и познавать друг друга. Бен замолчал. Смотрел на Рей. Конечно, не это он планировал. Может, он не особо понимал в мирной жизни, но даже он знал, что момент должен выглядеть по-другому. Но это поле… Мужчина шел и вспоминал все картины Винсента ван Гога, нарисованные за Овером. Все поля на полотнах были пусты, и их пустота словно отражала тоску и одиночество больного, истощенного художника. А потом над полем пшеницы на одной картине вдруг появились вороны, и вскоре ван Гог застрелился. От одиночества – как всегда считал Бен, и вдруг не захотел себе такой судьбы. У него была семья. У него был Тео. У него была Рей. Так отчего он тянул? Ждал момент, когда снова опоздает? Они все ещё ругались. Скорее даже не ругались, но не сходились во мнениях. Но он, определенно, переставал ощущать себя лишним на этой картине. Его силуэт проступал рядом с Рей и Тео. Всё чётче. С ними Бен Соло обретал себя. И хотел обрести их. - Я хотел сделать тебе предложение ещё в Вашингтоне. В день, когда тебя арестовали, меня не было рядом, потому что я выбирал тебе кольцо, – он подошел ближе. Рей вздрогнула и моргнула. Бен говорил спокойно, но это их воспоминание об утраченном счастье и времени вдруг стало ещё горше, и тень тех дней словно легла между ними. Вороны всегда кружили над полем пшеницы в ожидании чужой боли. Вороны всегда кружили над Беном Соло. – Я не знал о Тео. Я хотел… нет, я хочу женится не потому, что это очевидно. Просто я хоть что-нибудь хочу сделать правильно. Я достаточно был с тобой противозаконно, - его глаза сверкнули. Он говорил не о каком-то там церковном грехе или молве. Бен намекал на то, что она приняла его вторую, очень опасную личность, и поддерживала. – Я хочу быть с тобой и законно. Давай сделаем это, Рей. Сыграем по правилам. Для себя, не для мира. Чтобы у нас были красивые моменты, ради которых стоит жить. Я пропустил очень много лет своей жизни, но я не хочу пропускать новых этапов, хотя что-то уже не вернуть… - Бен-Бен, подожди, - Рей коснулась ладонями его щек. Небритый. Он снова летал в Вашингтон, и снова ещё толком в себя не пришёл. Её сильный, немного уставший, но счастливый мужчина, которому хватало храбрости говорить такие непривычные для него вещи. – Не продолжай. Я понимаю. Да-да, конечно, я выйду за тебя, Бен Соло! Ну, да ты это и так знаешь. - Знаю, и что? Спросить же стоило, - он тут же снова улыбнулся. Наклонился и легко поцеловал её. - Но… Бен, не раньше, чем ты полностью восстановишь руку. Мне надоело, что ты не особо уделяешь внимание реабилитации. Я не хочу, чтобы ты мне кольцо на палец во время церемонии надеть не смог и… - она вздохнула. План, может, у него был, да с реализацией заладилось не всё, - кольцо купить всё-таки придется. - Кольцо. Чёрт возьми. Да, конечно. Я куплю тебе кольцо, Рей. И он купил. Уехал в очередной раз, вернулся и привёз кольцо. С голубым бриллиантом, потому что Рей, как и всё лучшее, вернула в его жизнь этот красивый цвет покоя. Они поженились в конце сентября. Платье девушка выбрала голубое. В руках держала букет подсолнухов. Кольцо, купленное Беном, было надето мужчиной уверено, рука не дрожала и почти обрела чувствительность. Их не смущало в тот день ничего. Ни их прошлое. Ни будущее. Ни их разница в возрасте. В опыте. Во взглядах. Они прошли столько трудностей и были готовы идти вперед. Их сын, учащийся сидеть, с любопытством рассматривал непонятную обстановку на руках у няни, которую Бен и Рей наняли, чтобы порой иметь возможность проводить время только друг с другом – после месяцев разлуки и непонимания им было, что навёрстывать. Они сказали друг другу «да» в Церкви в Овере. Бен Соло, наконец, создал свой шедевр. Он обрел свою семью. Пройдя свой длинный путь, выложенный войной, солдат нашел ту, которая отпустила его грехи и дала такую желанную индульгенцию. *** Где-то под Энсинитасом (Калифорния). Май. Десять месяцев спустя. Рей неспешно шла в сторону пляжа, наслаждаясь тенью от горы. Настроение было просто великолепным – её с утра никто не будил, не дёргал, не мешал. Бен даже не спрашивал тихим шепотом «а где у нас молоко хранится?» - видимо, за полгода жизни в новом доме, наконец, запомнил, где оно коварно пряталось от него каждое утро в холодильнике. Проспав до десяти утра, девушка неспешно приняла душ, вытряхнув из головы песок, оставшийся там после их ночной прогулки у океана. Они вот уже шесть месяцев жили на побережье Сан-Диего, а до сих пор так и не перестали терять веру в шикарный пляжный секс, хотя даже имея подстилку, шезлонги, полотенца – они не уставали экспериментировать – все равно заканчивали с одним и тем же результатом: полностью в песке, с ног до головы. И, вроде, уже договорились прекратить попытки, потому что во время оргазма ощущать скрип песка было неприятно, как океан начинал коварно светиться по ночам, вытаскивая их из постели и прямо-таки заставляя любить друг друга при этом неоновом свечении. Перенося их в иной мир. Рей вышла из душа, заварила себе матэ, и, продолжая наслаждаться тишиной, улыбнулась, окидывая взглядом сад, ведущий к пляжу. Она ни капли не жалела, что пришлось улететь из Овера ближе к концу прошлого года. Работа Бена слишком часто заставляла его летать в Вашингтон, и девушка сама решилась предложить переезд. Видеть мужчину уставшим после многочасового трансатлантического перелета было невыносимо. Рей очень хотелось, чтобы его новая должность приносила Бену удовольствие, ощущение собственного достоинства, а не раздражение, потому в один прекрасный день сказала, что хочет вернуться туда, где всё началось. Бену не стоило больших усилий решить вопрос с её возвращением в страну – теперь она была официального его женой, у него был другой уровень отношений с правительством, и проблемы даже не возникло. Они продали дом на Мадейре, в который Рей не хотела возвращаться – ей было плевать на свежий ремонт в детской и на патио над океаном. Она ненавидела место своих болезненных воспоминаний. И нашли чудный уголок под Энсинитасом. Единственное, что Рей удивило – это насколько она не угадала желание Бена жить подальше от всего мира. Она думала, они поселятся в каком-то уютном домике, увитом зеленью, стойкой к жаре, но Бен настоял, и они приобрели просто-таки огромную территорию, на которой был и домик, и деревья, и свой пляж. Конечно, он мотивировал всё безопасностью. Рей знала – начни она возражать, он бы тут же придумал какую-то отговорку, вроде так правительство считает нужным. Но желание жить вместе с ней в таком уединении было лишь его желанием. В своем счастье Бен Соло ценил приватность. Ему не хотелось соседских посиделок с неловкими вопросами, посторонних людей на пляже, когда он дурачится с сыном, и уж точно неожиданных визитов заблудившихся туристов. Их дом был их крепостью во всех смыслах этого слова. Рей, любящая в выходной гулять на маленьком рынке, не возражала – там шума от туристов и торговцев было предостаточно. Ей общения хватало, когда она летала на все эти конференции Blizzard, на всех её онлайн совещаниях, а когда начинался кранч, то она вообще благодарила Бена за такую грамотную идею спрятаться от всего мира, ведь можно было опустить крышку ноутбука, погрузиться в тишину сада и ни о чем не думать хотя бы пятнадцать минут. Девушка потянулась и направилась-таки в сторону пляжа, прихватив шляпу. Думала о том, что последние десять месяцев, в контраст прошлому году, были очень необычными. В них было место всему – и счастью, и непониманию, и ссорам, и примирениям. Радовало, что не нашлось места лишь для отчаяния и боли, хотя порой очень хотелось встряхнуть Бена, потому что очень хороший солдат равнялся очень неприспособленному мужу. Не в плане, что Бен не мог прибить гвоздь в стену. В принципе, она об этом никогда и не просила – им достался отличный дом, без необходимости бить по нему молотком. Но для того, чтобы светлые стены стали их гнездом, а не только крепостью, приходилось стараться. Сложно было на их первое Рождество, которое они встречали здесь, ещё среди коробок и воя ветра, например, объяснить Бену Соло, что ёлка – это, черт побери, обязательно. Это не «да ладно», это «невероятно важно». Что да, она могла и сама съездить в торговый центр, чтобы выбрать игрушки на эту самую ёлку, но вдвоём это куда интересней, так строятся их семейные традиции. Что да, внешнюю гирлянду на окна и крышу нужно вешать даже когда нет снега, и их дом никто не видит. Все это было Бену настолько непонятно, что Рей утром двадцать третьего декабря просто хотелось задушить его той гирляндой, которую он так и не успел повесить. Задушить не получилось, а вот секс среди мигающих лампочек вышел потрясающим. Рей тогда сидела на полу и проверяла, насколько хорошо они светятся, и бодрый после утренней пробежки Бен вдруг заинтересовался гирляндой настолько, что они за наслаждением друг другом едва так и не позабыли, зачем она вообще была им нужна. И едва к вечеру успели её повесить. Девушка закусила губу, вспоминая. Да, какую-то традицию они таки сотворили. Немного нестандартную, и детям о такой не расскажешь, когда подрастут, но это было по-рождественски сказочно. Такие сложности, возникающие из непонимания Беном человеческих вещей, встречались довольно часто. Перед первым днём рождения Тео он всё не мог принять, что же Рей так суетится – в конце концов, ну какая разница, будет у малыша торт с базиликом внутри или с грушей. Мужчина тогда, пожав плечами, выдал, что Тео ведь все равно не будет есть торт, а лично ему вообще ни тот, ни другой вариант не нравятся, и, может, ну его, этот торт, лучше «давай выберем какой-то практичный подарок». В такие моменты Рей просто на стену лезла. Она не понимала, как такой внимательный, щедрый и любящий мужчина не мог принять обычные вещи. Но это были её Бен Соло и их история, в которой они все время строили свою семью, прикладывая не меньше усилий, нежели во время пробежки по песку – то есть, больше, чем остальные люди. И, со временем, Рей перестала злиться, эти моменты, эта их разносторонность начинали её тешить и смешить. Она нарочно порой поддразнивала Бена, и ей нравилось видеть растерянность на его лице и слышать этот восхитительный вопрос «зачем»? Зачем делать так? А так? А так? А точно колпак на день рождения Тео нужно надевать на голову? А можно не надевать? А что, правда игрушечный автомат - плохой подарок? А почему? А ты уверена? Рей, зачем это, то, и что такое твое "хюгге", и зачем нам свечки с ароматом корицы на террасе? Он порой спрашивал не меньше Тео, который находился в восхитительном периоде познания мира, что выражалось в его тыкании пальцем во все подряд и любопытном «а?». Порой, глядя на их лица, полные удивления, Рей точно могла сказать – да, это точно отец и сын. Оба словно одновременно узнавали эту жизнь. Бывали у них – к счастью, все реже – и тяжелые моменты. Например, абсолютно ужасный День Благодарения в Овере, когда она чирикала, а мрачный Бен даже не пытался втянуться в атмосферу. В конце концов, терпение Рей закончилось, и ужин мужчина закончил в одиночестве. Злой. Потом, правда, принес ей тыквенный пирог, и они, сидя на своей постели, куда падали крошки, говорили, пытаясь перескочить этот заскок. Бен сказал, что ему сложно веселиться в день, когда его чуть не убили пару лет назад. Неприятно вспоминать тот День Благодарения, когда Рей старалась, а он прилетел с войны. Те воспоминания о своих жестоких приказах до сих пор мучили его, и лишь год спустя, в дождливую ночь, опустившуюся на французскую деревушку, он поведал ей то, чего никому не рассказывал. Признался, что готов был мир взорвать от злости, что, в принципе, и делал. Рей слушала. Кивала. А потом молча заварила чай, перестелила постель и забрала его душу в свои объятия. В ту ночь, полную его боли и сожаления, они не занимались любовью. Сплетаясь телами, они слушали дыхание ночи, которая стучалась в окно. Рей уже мысленно пообещала себе больше никакого Дня Благодарения, когда Бен, неожиданно повернувшись, сказал: - Единственное, за что я благодарен этому миру – это вы с Тео. Рей, ты спасла мне жизнь. Говорил он. Плакала она. Потому что была его сердцем. А он был её скалой. Утром они, босые, сидели на своей очаровательной кухоньке, где в углах лежали тени вчерашних признаний, доедали холодную индейку и были спокойны среди букетов красно-коричневых хризантем и золотых тыкв, которые Рей расставила перед праздничным ужином. Девушка задумчиво тогда облизнула пальцы, чем вызвала улыбку Бену. Она знала – таких ночей будет много. Очень много. Но, если после каждой будет рассвет, полный надежды и прощения, однажды гнев Бена, старый, как грехи мира, пройдет. И потихоньку он проходил, хоть порой Рей наталкивалась на его тяжелый взгляд или мрачное молчание. Девушка, наконец, сошла с тропы воспоминаний на пляж. Улыбнулась. Открыто. Довольно. Как кошка. Под ярким зонтиком сидел Тео, занятый своими необычайно важными делами. Из воды как раз выходил Бен. Девушка ощутила прилив радости, глядя на высокого мужчину, который, наконец, имел возможность созерцать океан, сколько ему было угодно, и заниматься серфингом, который он, как оказалось, очень любил в юности. Рей подозревала, что Энсинитас мужчина выбрал для проживания именно потому, что это было одно из лучших мест в мире для занятия сёрфингом. Бен шел, ещё не видя её – все его внимание было поглощено Тео. А Рей наслаждалась тем, как легко, не скованно он движется. С грацией опасного хищника. С тех пор, как они вернулись в Южную Калифорнию, и Бен вернул в свою жизнь пробежки и бокс, последствия инсульта, наконец, полностью ушли. Он не хромал, когда уставал. Речь не заплеталась. А рука немела только в моменты, когда он лежал на пляже, загорая, а Тео засыпал под боком и Бен не шевелился. Всё было хорошо. Всё было порой слишком хорошо, но ведь они это заслужили. - Доброе утро, мужчины, - обратила на себя внимание Рей. Бен развернулся и потянулся к ней. Девушка фыркнула – он прижимал её к себе слишком крепко, но был таким мокрым и соленым, что её нагретая солнцем кожа тут же покрылась мурашками. – Бен… я теперь вся мокрая, ну кто так делает? - Как видишь, я. Снимай свое платье, ты же все равно загорать в нём не будешь, - он улыбался, в его глазах ещё были отблески ночных воспоминаний, потому что, в отличие от неё, Бен обожал заниматься с ней любовью на пляже. Или в воде. Под звездами он говорил, что в такие моменты мир принадлежит ему. Поскольку его миром была Рей, девушка охотно соглашалась. Конечно, да, она принадлежала ему. Со всем этим песком на губах, которые он жадно целовал – счастье быть с ней пока так и не стало рутиной. Девушка согласно кивнула, сбросила платье, поиграла с Тео и пошла в воду. Бен наблюдал за ней. Его сердце всегда замирало, когда он видел, с какой смелостью девочка, боящаяся воды, ныряла с головой в лазурную воду. Она в такие секунды лишний раз напоминала, за что он влюбился по уши. В их любовь она так же смело нырнула и, едва не утонув, вытащила обоих к этому счастью. Его русалка. Легендарное создание, которое ему повезло встретить. Будучи любимой им, Рей больше не боялась воды. Она вообще больше ничего не боялась. Она храбро родила ему сына. Мужественно приняла его. Бен видел, как она была хороша, когда превращалась в непобедимого хакера, и когда онлайн выступала на DEF CON – тогда это было даже забавно. Она сидела под каким-то деревом в Овере и рассказывала о правилах безопасности при взломе правительственных сайтов. В тот день она была сияющим Старкиллером, пользуясь тем, что между ФБР и хакерами на период хакерской конференции всегда существовала договоренность – никаких арестов*. Тот DEF CON Кайло Рен пропустил, позволив Рей быть на первом плане. Она к этому шла долго – к признанию, и ему было приятно наблюдать, как в те пару дней по-особому опасно сияли её глаза. Рей плавала. Мужчина сел на песок рядом с Тео. Порой Бен ощущал удивление от простых вещей – мирная жизнь поражала его, но он ценил все простые, порой непонятные моменты сильнее многих. Ценил и копил их, словно где-то в глубине души переживая, что все может закончиться, хотя это было не так. Всё же было хорошо. Ну, кроме той дико непонятной просьбы Рей опутать красивое старинное дерево у дома огоньками. Он думал, что справился с распутыванием и запутыванием гирлянд на Рождество, ан нет, оказывается, ближе к лету это тоже нужно было сделать! Девушка говорила, что так будет уютней в саду летними вечерами. Бену было уютней в саду, когда она была рядом. Сидела в своем плетеном кресле, подобрав ноги и укутав плечи в плед, пила чай или вино и что-то рассказывала. А ей нужны были лампочки. При чем определенные, которые он искал во время последней командировки по всему Вашингтону, высылая ей фото, и почти всякий раз получая ответ "нет, Бен, не то". В результате, лампочки - по мнению Бена, самые заурядные - нашлись через интернет, а вот время на их развешивание - пока нет. Точнее, время-то было, но Бен ждал мотивацию со стороны своей пылкой жены. Зимой она очень умело заинтересовала его, почему не повторить сейчас? Но, даже не взирая на такие странные моменты своей жизни, мир был у их ног, как в те ночи, когда они любили друг друга на полу в Вашингтоне, и город подмигивал им. Он больше не убивал, не пытал. Консультировал. Помогал в сложных ситуациях. Летал на конференции по вопросам мира как доверенное лицо. Принимал личину Кайло Рена и всячески избегал острых углов. Ощущал себя на своем месте, но все равно, порой… порой, ему было сложно подойти к Рей. Бывали моменты, когда она с Тео где-то ждали его, и Бен видел, как на них обоих смотрят люди. На его семью. Смотрели, как на красивую картину – на очаровательную молодую женщину с веселым ребенком. И в такие моменты было сложно заставить ноги двигаться, потому что ему казалось – сейчас он подойдет и всё испортит. Ощущал на контрасте себя чудовищем с тёмной душой. Но вот Рей находила его глазами, и он шел на её улыбку, позабыв о сомнениях. Но тьма все ещё жила в нем. И это было логично. Просто её стало меньше. Как боли. Как вины. Порой, проснувшись, Бену казалось, что он всё ещё застрял в той камере в Абу-Грейбе, и, наконец, кто-то пришёл за ним, чтобы исцелить. Кто-то собрал его душу по кусочкам. Рей вернула ему и "Звездную Ночь", и "Подсолнухи", и всё то, что из него выбивали пытками. Вернула и дала больше. Он больше не мыслил картинами, лучшими полотнами ван Гога стала его жизнь. Подсолнухи теперь ассоциировались с цветами во время их венчания в Церкви в Овере. Звездная ночь стала моментом их познания друг друга на краю океана, а Тео был словно ветка миндаля, потому что тот в Провансе цвел тоже в конце января, в день рождения их сына. И пускай в его особых моментах всегда были тени, вороны, красные краски - он все равно был счастлив. Счастлив в каждом моменте. Рей вышла из воды, села так, чтобы ему было удобно её обнимать, и напомнила, что Люк должен приехать сегодня вечером. Бен вздохнул. Вот эта часть его жизни была пока непонятной абсолютно. Рей простила своего учителя и пыталась сделать так, чтобы и Бен простил. Научился. Наверное, ей казалось, если он сделает однажды этот шаг, то и себя полностью сможет принимать как-то проще и легче. Возможно, она была права. Потому Бен никогда не фыркал, когда Люк приезжал. Не ощущал особой радости, однако не возражал. - Ты просто так напоминаешь, или это намек, что я должен пойти и что-то купить? – убирая её влажные волосы с шеи, спросил Бен. Вот с этим он тоже пока не мог разобраться. Зачем Рей ему порой напоминала об очевидном? Что она хотела? Порой это было просто так, порой она потом обижалась, что он не уловил какой-то намек. - Бен, мы всё купили ещё вчера. Все хорошо. Сделаю сангрию и сёмгу с клубникой и дор блю, – она откинула голову ему на плечо. Его губы касались шеи. Не игриво. Просто касались. Было хорошо. Бен Соло, бесстрашный бывший директор отдела Национальной Безопасности, неожиданно понял, что, кажется, пора набраться храбрости и сказать Рей довольно неприятную правду, которая влияла на их совместную жизнь. - Милая. - Мммм? - Я терпеть не могу сёмгу с клубникой, - боже, он, наконец, это выговорил. Конечно, Рей будет жутко неприятно, тем не менее, однажды ему нужно было признаться. Девушка нахмурилась. Он это ощутил. Он всегда ощущал, когда она хмурилась. Отстранилась и повернулась к нему лицом. - Да ладно? - Ну да. - А раньше ты сказать не мог? Видишь ли, Бен Соло, лучший в мире профайлер, я тоже терпеть не могу эту сёмгу с клубникой, но ты её всегда так хвалил, что я готовила её ради тебя. Они посмотрели друг на друга. У Рей был обгоревший нос. У Бена такой ровный загар от занятия серфингом, что шрам было почти не видно. Они прошли сквозь опасности, но до сих пор порой не научились говорить друг другу неприятные вещи. Одновременно они расхохотались. В этом своем соленом раю они были счастливы, будто были прекрасными штрихами на "Морском пейзаже у Сент-Мари-де-ла-Мер" Винсента ван Гога. Теми тремя лодками с белыми парусами, которые шли по морю под безоблачным небом. *данное правило действительно существует. Не знаю, как так, но да, это реальная договоренность. *** Вау, дорогие друзья - мы закончили нашу шахматную партию! Не верится самим, но ДА, эта история, которая планировала быть не такой масштабной, мрачной и стеклянной, подошла к своему логическому завершению. И пускай мы в финале немного идеализируем ситуацию - это тот хэппи энд, который наши герой заслужили. Они хотели быть счастливыми и вместе - так и сбылось. Процесс написания Эндшпиля был тяжелым, как никогда. Правда. Потому спасибо обоим моим бетам, которые были во время этой истории. Застенчивая Ффлюбка - тебе за напряжение в начале истории, SilkSpectre - тебе за безумие в конце. Вы мне очень помогали в моменты, когда руки были опущены, и не хотелось двигать ни себя, ни героев. Спасибо читателям, которые были здесь, с нами, в каждой букве, слезе и ситуации. Вы оживляли для нас эмоции героев. Спасибо, что читали. Надеемся, будете читать и дальше - Ишемия ждет вас, и бегите туда, пока стекла ещё нет, а то потом будете расстраиваться https://ficbook.net/readfic/9626753 Хотелось написать, с любовью Винсент, покуда здесь было так много моего любимого художника, но нет, с любовью, ваша Соловейка