***
Он застал ее в кухне, за готовкой. К неясному чувству тревоги добавилось еще и вполне рациональное опасение: готовящая женщина обычно бывает зла, к тому же у нее в шаговой доступности нож и сковородка. Впрочем, потом выяснилось, что Алиса готовила пирог, но Киномеханик все равно посчитал нужным подождать, пока ангел поставит тесто в духовку, и только потом обозначил свое присутствие робким вопросом: — Али...са? Она в спешке отбросила прихватку подальше, смахнула прядь волос со лба и повернулась к Норману. — Кино? — как будто бы удивленно спросила она. — Я уж подумала, это Борис прибежал теста поесть. Тебе-то что здесь понадобилось? Норман сосредоточился, чтоб в ответственный момент выдать адекватную реплику, а не набор междометий и радиопомехи, и неуверенно, заикаясь попросил: — Н а учи быть... кр асив..ым! Какое-то время Алиса стояла, не двигаясь — только заморгала часто-часто. Потом она словно бы догадалась о чем-то, и уголки губ у нее приподнялись в лукавой усмешке... — Красивым захотел быть? Знаю способ, только он не каждому подходит, — начала свою речь ангел, — Сложный, но начать можно с простого. Для простенького омолаживающего крема нам с тобой понадобится небольшая баночка настоявшихся чернил, труп мультяшки — Бенди, по-моему, бегает по лестнице возле кладовой — и три ложки растительного масла... Маньячкой была, с отвращением подумал Норман, маньячкой и осталась, черт с ней! — и уже собрался уходить, а еще лучше убегать, но тут она засмеялась, и это был не смех психопатки, который Киномеханик научился уже различать, а заливистый, добрый смех Ангела из старых мультиков. — Ну что ты, я же пошутила! — воскликнула она и протянула ему руку, будто пыталась удержать, — Разве кто-нибудь в здравом уме станет такое советовать? Не убегай, садись лучше, вот стул, рассказывай давай, что это с тобой. Киномеханик с неохотой сел на стул, подвинулся к Алисе и тут совершенно некстати обнаружил, что ему ну совсем нечего рассказывать по этому поводу. Он попытался собрать мысли в кучу и сложить все, что его волновало, в какую-нибудь достаточно ёмкую фразу, но слова расплылись обратно в лужу образов прежде, чем он успел хоть что-то сказать... — Молчишь? Ну и ладно, поиграем в угадайку. Зачем людям красота? Вот я, допустим, чувствую себя уверенно, если знаю, что выгляжу идеально. А зачем тебе уверенность? Может, важное событие намечается? — заинтересованно спросила Алиса. — Дай-ка подумать... У кого-то день рождения? Не у Генри, не у Сэмми, про это я знала бы. У кого-то из Потерянных, причем именно у того, который тебе дорог?.. Киномеханик растерянно помотал головой: болтовня Алисы совершенно сбила его с толку, и он чуть ли не забыл, зачем вообще сюда пришел. — Значит, холодно, — продолжила она с тем же озорством в глазах. — ну ладно. Ты у нас мужчина. Я догадываюсь, когда мужчины вдруг начинают следить за внешностью. Ну-ка признавайся, это Эллисон? Или Лейси? — Чег о?.. — Все-таки нет? Святые плюшки, так чего ж тебе не сидится-то на месте? До этого тебе плевать было на свой внешний вид. Да и так ли это важно, а? Ведь ты не выступаешь, в люди тоже не стремишься... Киномеханик вдруг с особой явственностью ощутил, что последняя надежда на социализацию попросту утекает сквозь пальцы, и что если он сейчас же не сделает чего-нибудь, то Алиса отмахнется от него так же, как отмахнулись все остальные. А тогда уже прости-прощай нормальная жизнь, общение, поддержка других людей, топай давай обратно, собирай сердца на четырнадцатом, там тебе место... И тогда он закричал что есть сил: — Но я же... ур од, Али..са! От такого громкого крика у него аж неожиданно заглох динамик. Норман кинул взгляд на Алису. Она поднялась со стула, и мультяшные глаза забегали по лицу растерянно, встревоженно даже... — Кто ты и что сделал с Кино? — спросила она наконец, — Ты? Урод? Уши не обманывают меня? Заклинаю, скажи, что пошутил. — Н е т! Ты кра..сив ая, а м еня боя...тся... П рошу, на..учи! — Ох, спасибо за комплимент, но клянусь, мне хотелось бы не слышать подобных признаний! И с каких же это пор ты у нас, прости господи, урод? Может, ты уже месяцами занимаешься саморазрушением у меня под носом, а я и не замечаю? О таких вещах надо предупреждать сразу, запомни это. Она ловко скинула с себя кухонный фартук и бросилась раскладывать по местам полотенца, банки и ложки. — Ал и..са? — Да-да, подожди малось, я приберу здесь и пойдем ко мне. Разговор нам предстоит серьезный, не для кухни, а то сюда сейчас сбегутся всякие голодающие мультяшки и прочее...***
Комната Алисы была и без того небольшой, но ей этого, видимо, показалось мало, и она понатаскала туда столько разного хлама, что теперь там было попросту тесно для двоих. Нет, Алисе-то, возможно, было комфортно, она легко шныряла между тумбой, шкафом и вешалкой, но вот неповоротливый Киномеханик умудрился два раза споткнуться об тумбу и зацепиться проводом за дверную ручку. Алиса достала из-под стола деревянный ящик и поставила его посреди того участка пола, который был еще свободен. — Садись-садись, не скромничай, ты ж вроде как в гостях, считай. Давай, вдохни, выдохни, расслабься и говори, что это такое взбрело тебе в твою беспокойную голову. Кто тебе сказал, что ты чудовище? — Ник..то. Я са м. — Надо же, какой Кино у нас умный, — протянула она недовольно. — Сам, значит? Да уж, случай запущенный. Почему-то судьба дает до ужаса раздутое самомнение тем, кому оно к черту не нужно, но не может дать капельку уверенности тому, кто ее, казалось бы, заслужил. Но раз уж ты у нас "сам", то давай, приводи аргументы, доказывай свою точку зрения. Ненавидеть себя — так уж со вкусом. — Не т, — попытался оправдаться Норман, — я не... нен авиж у, я прос..то... — Что "просто"? Нет уж, тут все сложно, очень сложно. Знаешь ли, человек, который себя ненавидит — это трагедия, Норман, потому что если уж он сам себя не любит, то как его кто-то еще может полюбить? — Я н е... чело..век. — Опять за свое! — Алиса всплеснула руками, так, как это умеют делать только женщины. — Психология — это такая вещь, которой абсолютно все равно, человек ты или потерянный, мультяшка или искатель, она одинаково работает. Внешность — это ерунда, у тебя все есть, чтоб быть красивым, только она тут тебе, милый мой, не поможет, неуверенность твоя от нее не пройдет... Но на этом моменте Норман выпал из мира и даже забыл, что Алиса все еще продолжает говорить. Он? Может быть красивым? Верилось с трудом. Что же, у него все для этого есть? Тогда что такое это "все", если ему его, оказывается, хватает, но он так остро чувствует его нехватку? — Неп равд а, — наконец заключил он. Алиса зло посмотрела на него. — Слушай-ка, давай с самого начала договоримся. Либо ты продолжаешь заниматься самобичеванием, но уже в другом месте, не у меня в комнате, либо прекращаешь ныть, наматываешь провода на кулак и слушаешь, что тебе говорят. Я помогу тебе, я знаю пару приемов, но ты для этого, будь добр, начни над собой работать, поскольку пока что ты сам себе создаешь проблемы! Начнем прямо здесь. Видишь зеркало? Над тумбой, слева. Вставай и посмотри-ка. Норман посмотрел. Зеркало было красивым, небольшим, но в оправе, и совершенно не пыльным. Немудрено, ведь обладательница его наверняка пользовалась по нескольку раз на дню. — Не на зеркало смотри, а в него. Не у зеркала с самооценкой проблемы. Вот. Видишь? Это ты. Давай-ка, разбирайся, что тебе в себе нравится, а что бы тебе хотелось поменять. Норман попытался воскресить в в памяти себя прежнего, еще до того, как стал чернильным. Образ был нечетким до ужаса, просто светлое пятно, но даже так разница между этим образом и тем, что он видел в отражении, была настолько огромной, что он не решился и пытаться уложить это в слова. — Так и думала! — гневно воскликнула Алиса. — Как я должна говорить с тобой, если ты сам не знаешь, чего хочешь? — Зна..ю, — проскулил Киномеханик, — что б не бо..я лись. — Тю, дорогой, так это, знаешь ли, не в красоте дело, тут понадобится несколько другой подход. Красота у тебя есть, но знаешь ли... — Д..а!? — То есть у самого у тебя не протерта линза, чтоб посмотреть? — Алиса оценивающе оглядела Нормана, а потом вдруг принялась загибать пальцы. — Смотри-ка, во-первых, ты высокий. Девушкам, знаешь ли, нравятся высокие парни; впрочем, не похоже, чтоб это тебя волновало. Подтянутый, стройный вроде бы, да и мышцы на месте. Тут бы завидовать, а он распереживался. Норман замялся. С одной стороны, никто никогда не говорил ему о таком, но с другой... Как объяснить, что ему мерзко смотреть на себя такого, на монстра, как рассказать, что он чувствует то же, что и Сэмми, что, может быть, с удовольствием спрятался бы за маской? — Н о чер ни..ла же, и про ектор... — Что — чернила, что — проектор? Есть тип людей, которым проектор идет, и ты, как мне кажется, из таких, а чернила... Если ты чернильный человек, то что же, и красавцем быть не можешь? — Алиса улыбнулась. — Я тебе скажу, ты так сейчас хорошо принизил чуть ли не все население студии. — Я неч аянн..но... — Видишь, сам признаешься, что бред сморозил. Тебе непривычен такой вид, потому что для тебя нормой является совсем другая внешность, но теперь-то ты не человек, да и все здесь не люди. Так к чему судить по старым меркам? Неблагодарное это дело, потому что на человеческий взгляд ты всегда уродом будешь. А ты красив, даже если это красота несколько другого рода, понимаешь, о чем я? А боятся тебя, Кино, потому что ты сам еще не научился себя не пугаться, прячешься от себя. — Д..а ну? — Я больше скажу, это видно невооруженным взглядом, — заявила Алиса, — Ну вот например, как ты стоишь-то сейчас? Да тебе во весь рост надо выпрямиться, а ты скрючился, как искатель какой-нибудь, к полу жмешься. Ты назвал меня красивой, верно? Но чего стоить будет моя красота, если я так стану ходить по студии, м? Для наглядности она выгнула спину, пошире расставила руки и согнула их в локтях. Киномеханик не удержался от смешка: выглядела Алиса точь-в-точь ведьма-злодейка из детских сказок, но при этом ведьма накрашенная и с уложенными волосами. — Смейся-смейся. Это ты. Вот так ты выглядишь, — просветила его Алиса, — Выпрямляйся давай. Руки расслабь, а спину напряги. Норман выпрямился. Как результат, спину резко прострельнуло болью, а мир перед глазами поплыл куда-то влево. Впрочем, скоро голова у него кружиться перестала, и тогда он увидел смеющуюся Алису, которая почему-то стала чуть ли не на фут ниже. — Не пугайся, это от непривычки, — хихикнула ангел, — и пройдет, если будешь так ходить долгое время. А ты будешь, потому что с этого момента это твой нормальный рост и нормальное положение тела, уяснил? Посмотри в зеркало. Не правда ли, разница видна? Давай-ка, начинай тренироваться. Пройди по комнате, не сгибаясь по возможности. Киномеханик оказался личностью несгибаемой. Спина у него осталась прямой, это да, ну а то, что он чуть не упал дважды — не всегда получается с первого раза, верно? Алиса пообещала ему, что он быстро освоится, а были ли у нее причины лгать? В итоге она сказала ему, чтобы он обязательно приходил завтра, закрепил умения, так сказать, и ушла обратно на кухню, чтоб достать пирог из духовки, а Норман пошел к... Собственно, он никуда не пошел, вернее, пошел, но не важно куда. Просто очень уж ему хотелось научиться ровно ходить, привыкнуть побыстрее, чтоб перестала болеть спина: если что-то болит, то тут уже вообще ничего не в радость, это дело известное. — И помни, что ты красавчик, понял? — крикнула Алиса уже из-за угла, — Если кто-то назовет тебя уродом, то запомни его имя, мне он понадобится для омолаживающего крема!..***
Киномеханик проявил ну просто невиданное упорство, пытаясь приучить себя к правильному положению тела. Горбатым он ходил тридцать лет, а прямо стал держаться только сейчас, и, конечно, на первых порах это казалось сложным. Спина болела, а проектор стало держать тяжелей, чем раньше. К тому же оказалось, что на него, чуть ли не двухметрового, двери просто не рассчитаны, и иногда он задевал косяк двери с непривычки. Потерянные косились на него как на идиота, и Норман чуть ли не стал подозревать в себе такового, но это быстро у него прошло: в Алисе он не сомневался. В итоге, когда день на четвертый он пришел к ней, они сошлись на том, что осанку он подправил и может перейти на следующий уровень. — Итак, урок номер два, — начала Алиса, — Теперь приступим к следующему этапу, к произношению. — Ч е..го? — переспросил Норман. — Произношение. Способность говорить "чего", а не "ч е..го". — Эт..о ва жно? — Он еще спрашивает! — Алиса фыркнула и стала зачем-то наматывать прядь волос на палец, — Голос, дикция, тон — это половина дела, Кино. Попробуй-ка отвернуться. Или просто не смотри на меня. Киномеханик повернул проектор к входной двери. Из-за спины донесся до него голос Алисы, все тот же, что и много-много лет назад: — Когда пою я, битко-ом набит концертный зал. Танцую так, словно гро-ом по сердцу пробежал.... Слышишь, да? Это всего лишь голос, но ведь вырисовывается образ в голове, и образ этот наверняка прекрасен. Потом уже ты можешь повернуться и увидеть красавицу — ну или растрепанную уродину с куском мятого пластилина вместо лица, тут как повезет — но образ-то ты нарисовал, и хорошее впечатление есть, начало положено! Причем это будет работать и тогда, когда ты уродину увидел сначала, а голос услышал потом. Несколько правильно сказанных слов — и вот в изуродованном лице что-то такое есть, а там уже и вовсе не кажется это недостатком... Она замолчала, ожидая реакции на свою воодушевляющую речь. Киномеханик собрал мысли в кучу, и вышел приблизительно следующий перечень. Во-первых, голос у Алисы превосходен. Во-вторых, он даже не догадывался, что у него в руках есть такое мощное средство воздействия на окружающих. В-третьих, вряд ли он сможет что-то пропеть, обо всем остальном не приходится и говорить. — Уныние прибереги на потом, в мире есть много грустных вещей, над которыми можно вдоволь посокрушаться, — словно в ответ на его мысли сказала Алиса, — а ты давай, ноги в руки и вперед! Мне Джоуи рассказывал о каком-то человеке, он давно жил, в древней Греции. Так он, знаешь ли, разговаривал, как ты, еле-еле. Но работал над собой — стал таким мастером-оратором, что его до сих пор помнят, я вот, как видишь, тебе о нем рассказываю. А тебя ведь никто не просит заниматься ораторством. Просто попробуй слова не делить на слоги. Твоя манера говорить, ты уж извини, рисует в мыслях только "Кто украл мои сердца, я тебе сейчас печень вырву". — Ну хо..рошо, поста ра юсь, — согласился он, пытаясь при этом не запинаться. — В таком деле, знаешь, скороговорки помогают. Знаешь хоть одну? Киномеханик, к великому стыду, ни одной не знал и решил тактично промолчать. — Ну ладно, не беда, научим, — Алиса улыбнулась. — Давай, начинай. На дворе трава, на траве дрова, не руби дрова на траве двора. Норман, для которого скороговорка прозвучала как одно сплошное "дратрва", тем не менее, попытался начать. — На дво..ре трава, на т раве др ова... — Отлично, а теперь в темпе! — Не р уби дров а на дрове тво..ра. — Мда. Тут, Кино, явно понадобится больше практики. Давай, заново! Надо сказать, Норман очень старался. Динамиком, который работал чисто на силе воли, оказалось сложно управлять, и он периодически срывался на абсолютно неразборчивое "дратрата", а то и вообще терял слово или два, и чем быстрее он пытался говорить, тем больше запутывался. Потом Алиса дала ему книгу со стихами, которые надо было не просто читать, а еще и выдерживать ритм, и Норман только потому не ругался, что Алиса рядом была. Но в итоге он кое-чего достиг: в конце всего этого логопедического ада он смог весьма отчетливо сказать: — Боже, да... что ж это... такое! ...И сам себе удивился. Не случалось у него раньше, чтоб слова сами собой проговаривались. Раньше приходилось все про себя повторять по два раза, и то не всегда получалось, а тут такая невероятная чистота мыслей! Неужто и впрямь работает?***
В тот день — кажется, в седьмой — Киномеханик с самого утра догадался, что день будет хорошим. Он не знал, что заставляло его так думать — наверное, какое-то шестое чувство — но уверенность была, и избавиться от нее он не мог — да и не хотел. Очень скоро ему стало понятно, что "шестое чувство" шло из спины. Она, о чудо, не болела. Норман не сразу поверил в это, прошелся по коридору, махнул рукой пару раз, ожидая, что волшебство закончится и все опять вернется на круги своя, но боль все не возвращалась. А прямо ли он стоит? Да, точно. Он мог держать осанку — без особых усилий, без постоянного контроля воли! Осознание этого факта наполнило его такой радостью, которой он не испытывал с тех пор, как... Короче, которой он давно не испытывал. У него было тело, которое его слушалось, у него была голова, полная ясных, четких и понятных мыслей, и ни с того ни с сего захотелось ему как можно быстрей увидеть и почувствовать себя в деле, вылить вспыхнувшую энергию во что-нибудь. Вымыть полы, переставить шкаф, набегать милю по студийным лестницам и коридорам, починить дверную ручку в комнате Бенди и Бориса... Да что угодно, можно даже все сразу! Одним словом, Норман ненадолго впал то ли в детство, когда просто хочется увидеть мир и дать миру увидеть себя, то ли в молодость, когда кажется, что все возможно и каждое дело по силам. Но вот беспричинная и буйная радость пусть и не стихла, но стала чуть менее буйной, и тогда он решил посмотреть, кто спит, кто бодрствует и чем же студия живет в это утро. После коротенькой разведки он пришел к выводу, что Борис с Алисой, как всегда, спят, а вот Генри уже давным-давно проснулся и живет себе потихоньку, газету почитывает. Бенди побежал, видимо, будить Сэмми и тех Потерянных, которые еще дремали, чтоб те не проспали жизнь. А еще кто-то вовсю возился на лестнице, и Норман пошел туда. Это оказались Шон и Грант, которые сосредоточенно что-то приколачивали и отдирали. Увидев Киномеханика, они настороженно выпрямились, и тогда Киномеханик решил начать разговор. — Что делае..те? — Э-э-э, да так, перила чиним, — неуверенно ответил Шон (ответил? Ему? Невероятно!). Тогда Норман сам уже вспомнил, что Генри доделал к этим перилам детали и был страшно этим доволен. — С вами... можно? — Можно наверное... — пробубнил Шон в ответ. Норман быстро смекнул, что и куда, где надо забивать гвозди, а где лучше просто придержать доску, и приступил к работе с таким увлечением, что даже немного подзабыл про сидящих рядом Потерянных. Они же, тем временем, заметили, что Норман по-необычному бодр сегодня, но явно не могли сообразить, к чему бы это. Любопытство в них очень долго боролось с опасением, и вот наконец любопытство пересилило: Грант очень тихо (спасибо хоть, что вслух) отметил, что какой-то Киномеханик сегодня странный, и почти про себя спросил, почему. — Я?.. Нет, со мной... все хорошо! — заверил он. — Да даже слишком, — проговорил Шон, — счастливый такой. — Это пло..хо, что я... счастливый? — засмеялся Киномеханик, — А ты как?.. Ты груст..ный. Почему? — А что веселиться-то? В этой жизни веселого мало. Вот дают люди, изумился Норман. В этот день казалось ему, что все у них есть, чтоб жить: дружная община из нескольких десятков Потерянных, Алисины пироги, кадры мультиков, которые можно перерисовывать на свой лад, много-много маленьких надежд и целый день впереди. А тут вот оно как, умудряются хандрить. — Не гр..усти, — посоветовал он. — Дочиним, и... Книгу почитай, я... Знаю хорошую... Шон фыркнул и ничего не ответил, но вот Грант, отчаянный книголюб, тут же отбросил робость и начал активно расспрашивать, а какая же это книга и про что. Оказалось, что он её уже читал, и тут разговор бы обязательно перешел в восторженный анализ творчества писателя, но вмешался Шон, заявив, что он тоже успел её прочесть (в этой студии мало осталось непрочитанного — не помирать же со скуки) и что это редкостная нудятина. Тогда уже началась настоящая словесная битва, потому что Грант оскорбился так, словно сам эту книгу написал. Норман в этом споре согласился с Грантом, и тот с радостью принял поддержку. Потом уже разговор перешел на более простые темы, например, на то, как это Генри так умудрился выпилить подпорки к перилам, кто украл моток проводов, где пропадает Сэмми и доколе все это будет продолжаться. В обсуждении первого вопроса Норман почти не участвовал, насчет второго предпочел промолчать, а вот по поводу Сэмми Шон спросил прежде всего его, Нормана — а раньше никто не обращался к нему с какими-либо вопросами! Одним словом, беседа была веселой, а главное, она была, и Киномеханик даже пожалел как-то, что они так быстро починили перила. Потом они ушли куда-то, не сказали, куда, но Нормана это уже вообще не огорчило. Теперь оставалось только забежать к Алисе.***
— Кино? — Алиса вертелась перед зеркалом, щуря глаза. — Ты как раз вовремя. Скажи, прическа сзади нормально выглядит? — Чего?.. — не понял Норман. — Значит, нормально... Ты хотел что-то сказать? — Алиса, спаси..бо огромн..ое! Алиса резко повернулась к нему. Норман отметил, что она, видимо, недавно встала и даже не успела накраситься как следует — что, впрочем, совершенно её не портило. — Вот чудак! За что? — спросила она игриво. Киномеханик хотел было рассказать, что с ним сегодня Потерянные разговаривали, что сегодня он весь горит жизнью, что не болит спина, что динамик его слушается, что... Но вместо всего этого только зачем-то еще раз повторил: — Спас..ибо, Алиса!.. Она помолчала, глядя на него пристально, и только улыбалась чему-то своему. Может, догадалась, а может, нет — кто её знает, ведь вслух она не сказала этого, просто спросила вдруг: — Эх, Кино, кому ж ты достанешься-то, чудной такой? Эллисон? Или Лейси? Или еще какому-нибудь ангелу?***
— Что, прямо просто подошел? — спросил Бенди. — Ага, — в один голос сказали Шон с Грантом. — И сел чинить перила? До ужаса довольный? — Именно так, — подтвердил Грант. — И стал спрашивать, что с Шоном не так, хотя с Шоном-то как раз все хорошо, а странный только он... Мультяшка замолчал, задумчиво подперев голову рукой. Видно было, что он задумался. — И что? — Как что? — возмутился Шон. — Он раньше вообще два слова еле связывал, а теперь, видишь ли, прорвало. Это он уже неделю такой странный. И ходит прямой, будто у него палка к спине примотана, об косяки дверные проектором бьется иногда, а ходит. — Да не про то я! — нахмурился чертенок. — Что там у вас, у самих головы нет, не догадаетесь? Это же ясно, как день. Он влюбился! — В кого? — А это вы мне скажите, — Бенди дернул плечами, — вы же тут у нас мастера-шпионы местного разлива. Я-то не знаю, но думаю, что... О, Генри идет! Генри, ты не знаешь случайно, Кино там не влюбился ни в кого? Генри, хоть и торопился по делам, согласился вникнуть в суть дела, остановился и стал слушать. Внимательно выслушав историю от Шона, прерываемую вставками Гранта и догадками Бенди, он крепко задумался... И что-то сверкнуло в старых глазах, что-то вроде лукавой усмешки. — Да ладно вам, друзья, все гораздо проще. Видимо, наш Норман влюбился в жизнь. Бенди замолк, обдумывая слова своего создателя — и тоже озорно улыбнулся неизменной своей мультяшной улыбкой. — Тогда... Тогда пусть их роман продлится как можно дольше!