Пульсации любви

Он возбудился. Боже, к какому же воодушевлению он пришел, причем даже не заметил этого, и со всей ответственностью можно сказать, что если разум Вэй Усяня отправил его в некое подобие нирваны, то тело, будучи живым и очень податливым, Лань Ванцзи всё же очень был любим Вэй Усяню, отреагировало так, как и должно было бы придя в такое волнение. Но Вэй Ин этого не замечал. Его большие, с трепещущим светом на поверхности радужки глаза уставились на Лань Ванцзи, который… улыбался. Вэй Усянь ощутил, что душа покинула его тело. Она словно бы умерла, та душа, что была прикреплена к нынешнему Вэй Усяню. Взамен появилась душа другая, более легкая и еще более невинная, чистая и сладкая, как сок в цветах крапивы, когда по весне та начинает цвести. Эта улыбка… равных ей не было, как и сравнить её с чем-то было невозможно. Она была одна такая, тихая и невероятно запоминающаяся, хранящая в себе память о чем-то настолько трепетном и нежном, что лишь увидев её Вэй Усянь потерялся в неожиданной пустоте своих мыслей. Те упали, словно прежде кружащиеся снежинки, и растаяв сотворили гладь озера, которое отражало солнечный свет. В этом чистейшем озере Вэй Усянь увидел того себя, которого и не узнал — счастливого, искренне веселого и… очень важного для кого-то. Этот кто-то был невидим ему, но любил его так, что, казалось, тепло, все эти годы еще теплившееся в душе Вэй Уcяня, было итогом этой самой любви. Кто-то любил его настолько сильно, что даже сквозь время и пространство согревал этой любовью, что обнимала его так крепко, что до сих пор он не замерз, не окоченел среди пыток своего одиночества и боли… Так он подумал, но даже не осознал этого. Просто почувствовал, что столкнулся с чем-то, что важнее ему всего иного, что есть на свете. В этом мире по-настоящему важным существует только эта улыбка, потому что без неё не было и Вэй Усяня. Так шептало ему сердце. К этому подводил его разум. Лань Ванцзи же, видя столь необычную палитру эмоций на его лице почувствовал волнение другой природы — беспокойства. Странно, но в глазах Вэй Усяня мелькало что-то такое, что можно было бы принять за что-то тяжелое, даже сказать печальное. Он смотрел так, словно видел что-то, что повергало его в страх и сомнения, и Ванцзи даже показалось, что тот вот-вот заплачет. — Вэй Ин? — Лань Ванцзи двинул рукой рефлекторно, из-за слишком сильного волнения, но вышло так, что его ладонь легла на бедро Вэй Усяня. Лань Ванцзи вздрогнул, когда Вэй Ин внезапно опустил веки и несколько резковато втянул в себя воздух, словно бы его обожгло. Лань Чжань подумал, что, должно быть, ненамеренно сделал ему больно и опустил свой взгляд, видя поднимающуюся ногу Вэй Усяня, что тот спешно перекинул через другую ногу. Вэй Ин так отреагировал не потому что ему было больно. Его тело, оно… проявило необычную прежде слабость, и когда Лань Чжань дотронулся до него, тепло его ладони показалось настолько горячим, что по телу Вэй Усяня тут же прошел разряд тока, ударив прямо в… дернувшийся от этого член. — Простите, — отвернув лицо и, кажется, начав часто дышать, тяжело сказал он. — Мне немного дурно стало, в комнате ужасно душно… Окно было закрыто, это правда. Но на мнение Лань Ванцзи, дышалось здесь вполне свободно. — Вэй Ин, — Лань Ванцзи так и не понял ничего, а потому невольно продолжил страдания Вэй Усяня, начав гладить того по спине. — Вэй Ин… От звука его голоса, а самое главное от плавных нежных движений ладони, Вэй Усянь понимал, что подобной пытки не выдержит. От чувств физических и эмоциональных, что переполнили его, он почти был близок к тому, чтобы действительно расплакаться, потому что то, что Лань Ванцзи сейчас делал, пусть это было лишь простое поглаживание, но казалось, что гладил он не по спине, а ласкал саму поверхность души, трепещущую как струны в руках музыканта. И Вэй Ин трепетал, его дыхание усиливалось. Он понимал, что если так продолжится, его просто-напросто парализует из-за того, как сильно он потерял контроль над своим телом. Низ его живота скрутило от настоящей шоковой терапии, где электрические молнии резвились на всю, раскаляя его плоть и кости, и погребая под этой лавиной весь его самоконтроль. Даже не осознав этого Лань Ванцзи едва ли не довел Вэй Усяня до того типа оргазма, когда интимных мест даже не касались руками, и Вэй Ин действительно чувствовал, что может кончить. Нет той силы воли, что позволила бы сопротивляться чувствам к человеку, которого жаждешь душой и телом, и постепенно становится плевать на то, чем это может закончиться. Скорее броситься к нему в объятия, вымаливать ласки поцелуями и ластиться к нему так покорно и нежно, чтобы соблазнить, чтобы пробудить желание. И не важно, любит он тебя или нет. «Ванцзи, не важно, любишь ты меня или нет. Я так хочу, хочу умереть в твоих объятиях и вознестись на самую вершину того мира, в котором смогу прикоснуться к твоей душе…» Вэй Ин согнулся и прижал ладонь к губам, словно бы его сильно тошнило. Лань Ванцзи перепугался не на шутку и словно забыв о всех своих прежних противоречиях, обнял его за плечи, словно ужасно боялся того, что Вэй Ин может куда-то исчезнуть, а значит нужно держать его, немедленно прикоснуться, чтобы чувствовать, что он все еще здесь, чтобы предугадать момент исчезновения и сильнее сжать свои ладони. Вот что промелькнуло в его подсознании, пока само сознание убеждало его, что он просто проявляет заботу, а не… боится. — У меня… бывает такое по утрам, тошнит очень, — невнятно пробормотал Вэй Усянь в свою ладонь. — Пожалуйста, идите в ванную, я там всё для вас подготовил. — А как же вы? — брови Лань Ванцзи надломились в переживании и скорби. — Со мной всё будет хорошо, — выдохнул Вэй Ин, чуть ли не плавясь от жара этих на самом деле и не таких уж горячих ладоней, но чувствовал он их как раскаленные угли. — Умоляю, не смотрите на меня такого. Я сейчас посижу и всё пройдет, обещаю. Мне так стыдно, что вы это увидели… прошу, оставьте меня ненадолго, умоляю. Сквозь его голос просачивалась такая грустная и искренняя мольба, что, кажется, умирай он, Лань Ванцзи исполнил бы его просьбу просто для того, чтобы не ранить Вэй Усяня еще больше, чтобы не усиливать терзающую его боль. Но, тем не менее, он вышел только тогда, когда Вэй Ин дал ему слово, что не закроет дверь на замок, а если его «приступ» усилится, он хоть даже криком даст об этом знать. Хотя Лань Чжань и шепот бы его услышал, как бы далеко тот ни был, ведь не раз бывало такое, что его, Лань Чжаня, мучали наиболее тяжелые сны тогда, когда самому Вэй Ину было ужасно плохо. И Лань Чжань никогда не понимал, почему иногда во сне его преследует настолько тяжелое и удушающее чувство, словно бы кто-то умолял его о помощи из совсем другой жизни… Когда Лань Ванцзи ушел, Вэй Усянь наконец-то распрямился и, выровняв дыхание, стал про себя читать одну сутру для успокоения сердца и души. Кто бы мог подумать, что улыбающийся, слегка помятый после сна Лань Чжань может так сильно его взволновать. И на самом-то деле ничего ведь сверхсексуального не было, это было странное возбуждение, начавшееся с каких-то странных, взявших над ним контроль эмоций, что он возбудился, потому что возбудились мысли. Это они, дьяволы, обманули его кровь и вынудили ту стечь словно подтаявший пломбир туда, где пламя желания жадно впитывало в себя столь горячую кровь, разбухая и увеличиваясь в размерах. Вэй Ин клял себя на все лады, приказывая своему телу немедленно успокоиться, однако с «этим парнем» приказы почти никогда не работали, и если его хозяина одолевало сильное сердечное волнение, это всегда выливалось в подобные, вполне себе здоровые реакции. Вэй Ину стало так хорошо от одного лишь поглаживания Лань Ванцзи, однако в такой неудачный момент подобные ласки стали пыткой. И Вэй Ин был серьезно обескуражен такой своей реакцией, ведь на самом деле несмотря на реакцию своего тела, он хотел… расплакаться. Было ли это подсознательной попыткой вызвать жалость, чтобы просить реального утешения, или же у него вконец из-за этого человека крыша поехала, Вэй Ин не знал. Но его буквально раздирали слезы, словно в момент, когда Ванцзи улыбнулся, произошло что-то, что без слов сказало ему-то настолько сильное и поражающее в такую глубину, что она чуть ли не закровоточила, чтобы через боль пробить себе путь этим неожиданным потоком слез. Это было чувство сродни тому… как от тебя вот-вот должны оторвать кусок твоего же тела, и ты понимаешь, что будет настолько больно, что боль эта парализует прежде, чем наступит по-настоящему. Прекрасная улыбка, с которой связано столько прекрасного… а потом тьма, боль и долгие страдания. Так он это почувствовал, из-за чего и грудь так сильно сжало, и слезы подступили к глазам. Глубокая боль и не менее глубокая радость сплелись в букет необъяснимых чувств, над которыми он не имел власти. Они бурлили в нем, как бурлит в золотой чаше священное вино, сила которого проявит себя, только если тело и вино сольются в единое целое, чтобы одно проявило другое. И пригубить эту поблёскивающую в лучах солнца чашу, пусть даже зная, в каком мистическом котле нашло свое создание это вино, было непреодолимым. Вэй Ин перестал дрожать, но чувства его оставались обострены. Он бросился к шкафу, в желании переодеться во что-то еще более свободное, что-то, что прикрыло бы его позор. Но вдруг остановился. Он понимал, что это будет выглядеть слишком… слишком очевидно, как он это объяснит? Поэтому всё, что он себе позволил, это надеть поверх майки длинную кофту с широкой шеей, что и так обнажала ключицы, но сползая еще и сильно обнажала одно плечо. Длина же позволяла упрятать «кое-что», и хотя возбуждение постепенно отступало от срамных мест, но все еще очень сильно билось в голове. «Я его поцелую, — неожиданно сумасшедшая мысль захватила его разум. — Поцелую и всё тут. Не могу больше терпеть, нет у меня сил не притягиваться к нему. Я поцелую его сегодня, сейчас… и пусть сам проведет между нами черту, я ничего не боюсь! Однако страшусь, что если хотя бы раз не поцелую, то потеряю несоизмеримо больше, если он вдруг исчезнет из моей жизни…» И совсем не важно, что раньше он так уверенно говорил о том, что не хочет терять их связь, пусть даже такую. Лишь только увидев чашу с ритуальным вином, которой в данном случае выступила столь неожиданная улыбка Лань Ванцзи, Вэй Усянь понял, что должен немедленно пригубить её. Он чувствовал, что это скажет ему о чем-то таком, раскроет такие секреты, что он готов рискнуть. Он и без этого хотел его поцеловать, но сейчас… сейчас это желание заполнило всё его существо. Вэй Ин открыл дверь, слыша звук воды. Понятно. Лань Ванцзи умывается. Так что же, подождать? Нет, ожидание и без того было слишком долгим, почти бесчеловечным. Узнать бы только тепло его тела, что источают эти красивые губы, этот рот, которым он так мало говорит. И тут Вэй Усяню в голову пришла мысль, что этот рот так мало говорит, потому что предназначен ни для чего иного, как для страстных обожаемых поцелуев. Целовать эти губы, как сладко это звучит. И на вкус ожидаемо должно быть еще слаще. Он взял всю свою волю в кулак и, страшно мучаясь сердцем и краснея лицом, излишне быстрыми шагами пошел к ванной, намереваясь влететь туда как сбитый самолет и сразу же сотворить задуманное. Дверь, на его счастье, была распахнута, значит он не напугает своим неожиданным приходом, не придется врываться или караулить у закрытой двери. Вэй Усянь уже миновал дверь, уже зашел в ванную, крепко обхватив пальцами раму двери… Вибрирующий звук, даже больше, зудящий звук, словно шмеля закрыли в стакане, и он там беснуется, застиг Вэй Усяня врасплох на удивление вторично. Первичный же его врасплох был вовсе не звук, характер которого уже был намекающим, а… предмет в руках Лань Ванцзи, что тот с приглушенным интересом рассматривал. — Вэй Ин, — Лань Ванцзи повернулся и посмотрел на Вэй Усяня. — Вам лучше? Да как сказать, подумал Вэй Усянь, особенно тогда, когда Лань Ванцзи держал в руках то, что… заменяло собой, так скажем, то утешение, о котором так грезил Вэй Усянь. Ну, то есть, эта штука была заменой Лань Чжаню, или его предшественником, или… да Вэй Ин и не знал, как объяснить… мысли спутались. — М-м… — Вэй Ин слегка склонил голову, поджав губы в подобии улыбки. — Всё хорошо? Его выражение лица не наталкивало на серьезность его размышлений, напротив: лицо Вэй Усяня выглядело донельзя потешно, он словно бы думал о чем-то и одновременно сходил от этого с ума, что его лицо так и не поняло, какое же конкретное выражение себе слепить. Так и стоял, слегка склонив голову, обтекая немигающими глазами предмет в руках Лань Ванцзи. — Просто мне показалось, что это зубная щетка, — продолжил Лань Ванцзи, — но у неё почему-то нет верхней насадки, и в тумбочке я её не нашел, так как подумал, что это щетка со сменяемыми насадками. И немного позднее я обнаружил, что это щетка на батарейках, но вот только её верх как-то странно откручен, он словно… сломан, будто насадку оторвали, оставив только рукоять. И в ней почему-то самая сильная вибрация, хотя по идее, она должна быть выше. Вэй Усянь посмотрел на Лань Ванцзи и еще более нежно улыбнулся. Причем молча, еще и глаза сощурил. И ничего не говорил. Лань Ванцзи слегка растерялся таким странным молчанием и взглядами Вэй Усяня, что даже забыл, что рукоять все еще вибрировала у него в руке. — Ветер перемен, — с выражением лица «посмотрите в мои честные глаза» ответил Вэй Усянь и войдя в ванную мягко перехватил своими пальцами сей греховный предмет. — Вам вовсе не обязательно к ней прикасаться. — Почему? — Она сломана, — простодушно ответил Вэй Усянь. — Правда? — спросил Лань Ванцзи, когда Вэй Ин вырубил вибрацию. Щетка ведь была рабочей. — И когда же она сломалась? — Сегодня, — в еще более яркой улыбке расцвел Вэй Усянь. На самом деле он сходил с ума от такого позора, ведь совсем не понимал, удалось ли ему одурачить «никогда не пойми, что в его голове творится» парня, потому что уже привык, что даже на самую абсурдную ситуацию Лань Чжань реагирует ненормально спокойно, что хрен пойми, что творится в его красивой темноволосой головке. Такой миленькой, с такими длинными волосами, которыми хотелось дышать и укутываться по ночам. Вэй Ин бы оплел их вокруг своей шеи как ошейник и так бы и спал. Он был уверен, что сон бы его был как никогда крепким и глубоким. — Вот, — достав обычную щетку в закрытой упаковке, Вэй Ин еще раз опустился перед нижним шкафчиком. — А еще вот это, и вот это… Он стал доставать различные умывалки, кремы для лица, для рук, даже новую расческу достал и зубные нити. И его совсем не заботило, как это может выглядеть, потому что он был уверен, что Ванцзи понимает, что в уходе за собой нет предрассудков, и несмотря на пол кожа-то у всех присутствует, и дабы она радовала красотой и здоровьем, за ней нужно ухаживать. — А может… вместе умоемся? — спросил тот, кто уже дважды с утра чистил зубы и даже полоскал рот. Лань Ванцзи с интересом посмотрел на него. — А-а, — догадался Вэй Усянь, — да места много. Вам рукомойник, а я могу использовать ванну. О, только если вы все же решили помыться, то я немедленно уйду… — Останьтесь. Это было сказано таким тихим, но одновременно уверенным и несколько просящим тоном, что Вэй Ин потерялся как в интонации этого голоса, так и в том, что он изрек. Лань Ванцзи же, уши которого начали медленно краснеть, молча повернулся к зеркалу и не говоря больше ни слова вскрыл щетку, выдавил на нее пасту и погрузил её в свой рот. Вэй Усянь с пару секунд смотрел на него, но резко спохватился, протянул руку к полочке под зеркалом, достал из чашки свою мокрую зубную щетку (и было хорошо видно, что она мокрая, что ею явно пользовались) и, выдавив пасту, быстро начал чистить зубы. Он забыл набрать в свою чашку воды и не сразу понял, в каком положении окажется, когда ему нужно будет прополоскать рот, а положение было такое, что ему нужно было ближе подойти к Ванцзи и наклониться к крану ванны. Наклониться… почти пополам согнувшись. Кран не душ, закреплен низковато. — Какие планы на день? — несмотря на скопившуюся во рту слюну и пасту, спросил Вэй Усянь. Лань Ванцзи бросил на него взгляд в зеркале и ничего не ответил. Вэй Усянь тут же все понял и замолчал. Он сидел на бортике ванной, на пару чистя свои и без того чистые зубы. Спешил, поначалу, но потом замедлился, и даже умудрился игриво болтать ногой. Лань Ванцзи чистил зубы ровно две минуты, после чего, открыв кран и наклонившись, начал очищать щетку. И почему-то Вэй Ин сразу же за ним вскочил и поставив кран ванны на сильный напор начал шумно полоскать свой рот. Он догадался, что Ванцзи, должно быть, будет неловко, если кто-то будет слышать его собственные звуки, а так как Вэй Ин не страдал излишней стеснительностью, то он с готовностью предоставил свое «я тебя понимаю, так что прикрою тебя». И этот расчёт оправдался, поскольку едва он набрал в рот воды, краем уха услышал явно приглушенные движения воды в чужой ротовой полости. Значит, Ванцзи больше не был заинтересован в том, чтобы тщательно промывать свою зубную щетку, и это явно был скрытый невербальный сигнал его тела. Ну вот стеснялся он, что же тут такого? Зато Вэй Ин не стесняется. Он бы и помылся в одном пространстве с ним. Ну, пока Лань Ванцзи бы умывался, он спокойно бы закрылся занавеской и помылся бы под душем, так как мог себе позволить подобные вольности. Для него это было нормально, он не слишком много размышлял о стыде или приличиях. А вот для Лань Ванцзи это была бы проблема. Он, конечно, еще до прихода Вэй Ина слегка сполоснул шею, плечи и подмышки, после чего тщательно помыв руки вытерся тем полотенцем, на котором лежал листочек с его именем. Вэй Ин позаботился. После довольно тихой, в плане разговоров, процедуры в ванной, Вэй Ин пригласил Лань Чжаня позавтракать, на что тот без малейших колебаний дал согласие. На самом деле он ожидал, что ему дадут только чай, и не потому, что сомневался в кулинарных способностях Вэй Усяня (он просто пока ничего о них не знал), а потому что считал, что такому виновнику, как он, ничего кроме чая и не следует предлагать. Ну, воды бы теплой Вэй Ин ему в стакан налил, Лань Ванцзи абсолютно спокойно бы это принял, еще бы и спасибо сказал. Но Вэй Ин его немало удивил. — Еды у меня нет, — почти сразу же заявил Вэй Усянь, — ну, то есть, готовой еды нет. Сказал он, полез в холодильник, вытащил какой-то лоток, громко вскрыл крышку и сразу же отправился к раковине. Послышался шум воды. — Что вы делаете? — спросил Лань Ванцзи, приблизившись к нему. Жутко хотелось заглянуть, но стыд не позволил. — Мою яйца. — Зачем? В семье Лань Чжаня этот продукт покупался самого высокого качества, а потому на упаковке всегда было заявлено, что поверхность яиц уже обработана и чистая. Но Вэй Усянь был несколько попроще, и порой покупал их даже не в упаковке, а штуками, и не всегда в магазине. Мало ли где они лежали, а у него в привычке было надбить верхушку резцом зуба и пить их сырыми. — Так надо, — улыбнулся Вэй Ин и вдруг слабый отблеск света сверкнул в его глазах. — Я с детства приучен яйца мыть. Безобидная фраза, которую можно было понять по-разному. Яйца, мыть… Не только у куриц, на минуточку, есть яйца, и не только их надо мыть. Вэй Усянь чуть прыснул со смеху, когда краем глаза увидел, что Ванцзи отвел взгляд, явно поняв его тонкий намек. Безобидная шутка, на самом-то деле, но если смотреть на неё чувствами того, кому ты не безразличен, не стоит удивляться, что он с ассоциирует твои слова через особый фильтр. Это рот Вэй Ина безобразничал, а вот у Лань Ванцзи сильно безобразничало воображение. Очень сильно, что по его невозмутимому лицу никогда и не скажешь. — Кушать яйца очень полезно, — продолжая подливать масло в этот котел нешуточных, но имитирующих шутку страстей, решил похвастаться своими познаниями Вэй Усянь. — Они богаты живительным белком, очень питательные и вкусные. — Мгм, — только и сумел выдавить из себя Лань Ванцзи. Естественно не о яйцах он думал, и уж явно не о том белке, который имел, а имел ли, в виду Вэй Усянь. — Господин Лань, — едва ли не мурлыча, эта чертовка, казалось, решила в полной мере испытать все границы дозволенного, — а есть еще что-то вкусное и полезное, что тоже богато белком, м? Невинно захлопав ресницами, он поймал в свою сторону довольно беспомощный, но в то же время глубокий взгляд, который наверняка бы довел его до состояния неконтролируемого хохота, если бы не этот ответ. — Полагаю, такой вопрос лучше задать моему брату. Он глубже меня изучал биологию, поэтому… О боже. Вэй Усянь мысленно прикинул, как в большом классе, чинно сидя за одной партой, он и Лань Ванцзи слушают одетого в белый халатик Лань Сичэня, который стоя с указкой в руке, с умным лицом рассказывает им содержимое какой-то схемы. Вэй Ин, вольготно жуя жвачку и надувая пузыри слушает о том необычном продукте, который так богат протеинами и белком. — Итак, — видя ровную осанку своего брата и его довольно внимательный взгляд, Лань Сичэнь стреляет глазами на скучающего, словно давно уже подкованного в этих делах Вэй Усяня, и продолжает: — Сперма на 50% состоит из белка и содержит множество питательных веществ, защищающих сперматозоиды от повреждений. Сперма состоит из альбумина (белковой конструкции) и свободных аминокислот. Белки выходят из простаты, аминокислоты появляются из семенных везикул — семенных пузырьков. Обзор нескольких исследований показал, что среднее количество белка — 5040мг на 100 мл, тогда как альбумина в этом составе — 1550 мг. При эякуляции в среднем у мужчины выделяется 10 мл спермы, это приблизительно 0,5 г (500 мг) диетического белка. В составе семенной жидкости около 2-5 мг фруктозы, и чем фертильнее мужчина, тем выше это количество. Фруктоза предоставляет топливо для клеток спермы, без фруктозы понижается способность мужчины к деторождению. В сперме содержится щелочь, ее содержание варьируется между 7,26 и 8,47. Это колебание зависит от количества лимонной кислоты, которой может быть от 304 мг/100 мл до 678 мг/100 мл. Также в сперме содержатся три главных катехоламина (адреналин, норадреналин, допамин). Их количество коорелирует с другими параметрами, такими как количество спермы, подвижность и общая фертильность. Все это накладывается на нейротрансмиттер D-аспарагиновая кислоту, которая тоже содержится в семени. В общем, любая субстанция, защищающая клетки спермы, в ней и содержится, и также туда входят белки и фруктоза (макронутриенты) и антиоксидантные компоненты — мочевая кислота и цинк. Теперь перейдем к вкусу. Шар из жвачки, надутый Вэй Усянем, смачно лопнул и его челюсть продолжила делать шумные жевательные движения, пока подпирая рукой щеку он не замечал, как его сосед по парте закончил записывать и поднял глаза. — В быту вы можете услышать, что мужчины-вегетарианцы «слаще», чем всеядные. Переваривание мяса связано с высоким уровнем мочевой кислоты в крови, у вегетарианцев этот уровень ниже. Так же, как и в крови, мочевая кислота действует и в сперме: защищает клетки от окислительного воздействия. В сперме высок уровень ксантина — вещества, которое структурно сходно с мочевой кислотой. Как раз-таки этот класс веществ, ксантиновые молекулы, ответственны за вкус семени, за ее горечь. Вероятно, что вегетарианская диета приводит к пониженному уровню мочевой кислоты в семени, из-за чего повышается уровень фруктозы, которая немного слаще даже обычного сахара. Есть некоторые научные основания считать, что вегетарианцы «лучше на вкус», так как исключение мяса приводит к уменьшению количества мочевой кислоты в сперме. — Лань Чжань, — с ленивой, но явно намекающей улыбкой повернувшись к однокласснику, глаза Вэй Усяня заблестели, — скажи, ты вегетарианец? Тот впился в соседа по парте внимательным взглядом, после чего спокойно кивнул. — Некоторые продукты, — тыча концом указки в какой-то пункт на доске, продолжал Лань Хуань, — могут влиять на вкус семени, хотя научных исследований на эту тему нет, так как «слепым» опытам противодействуют этические соображения. Бромелайн — это смесь компонентов из ананаса, говорят, из-за него семя приобретает ананасный привкус. Стакан анансового сока в день уже может повлиять на вкус. Бобовая мелкосеменная культура пажитник посевной тоже влияет на вкус спермы и делает ее похожей на кленовый сироп, видимо, из-за ароматического компонента сотолайна — он влияет и на запах мочи. Еще на аромат спермы влияет ваниль. Вэй Усянь выпрямился, глаза его прищурились. — Лань Чжань… — было протянул он, когда Лань Ванцзи посмотрел на него, и едва ли не впервые перебив спокойно сказал: — Да, я люблю ваниль. А ананасами ты угощал меня сегодня утром. — Совпадение? — дернул бровями Вэй Усянь, и улыбка его стала настолько сексуальной, насколько и может быть у человека без совести и без тормозов. — Значит сегодня вечером ты угостишь меня молочным коктейлем? — Зачем ждать вечера? — всё так же спокойно ответил Лань Чжань, буравя его холодным, но опаляющим взглядом. Мысленно дав себе оплеуху, Вэй Усянь вынырнул из сомнительного начала своего воображаемого порнофильма, и вовсе не потому, что там был Лань Сичэнь, который мог подержать камеру, а потому, что уже подозрительно долго мыл эти чертовы яйца, натирая их как священный Грааль… В итоге, что у них получилось. Яичница, которую Вэй Ин умудрился не спалить, хотя в процессе очень много разговаривал, и на удивление Лань Ванцзи довольно активно поддерживал этот диалог; сладкий, как в школьной столовой, салат из капусты, моркови и красного болгарского перца, и этот салат у него, на счастье, уже был готовым, он просто забыл о нем. Еще Вэй Ин поджарил на масле хлеб, сделав его с хрустящей корочкой, порезал ломтиками соленые огурцы и сварил те несколько сосисок, что у него были. В качестве намазки достал ароматное сливочное масло с зеленью и кусочками грибов, смешал майонез с кетчупом и вытащил баночку консервированного острого перца. На его взгляд, это всё можно было описать как «нет еды», потому что Вэй Ин любил видеть много еды, так как много ел, и для него накрытый им стол был до неприятного бедным. Ну, он ведь не ждал такого важного гостя, и, что обидней всего, денег на доставку еды у него тоже не было, чтобы этот самый стол хоть чем-то приличным можно было бы заставить. Но вот Лань Ванцзи, кажется, был другого мнения. Ему очень понравился тот процесс, в который его втянули, и наблюдать, как Вэй Ин хлопочет у плиты, было довольно приятно. Да, он понимал, блюда — проще некуда, но Ванцзи был неприхотлив к пище, а вот к эмоциям, к заботе… И его очень все это тронуло, ведь он прекрасно видел, как Вэй Ин переживает, что нечего поставить на стол. — Так, ладно, — поставив чайник закипать, Вэй Ин шумно отодвинул стул и уселся за стол. — Есть, конечно, все равно нечего, но, чем богаты, тем и рады. Не так как в вашей семье, конечно, но я обязательно как-то накрою стол получше, чтобы более серьезно ответить любезностью на любезность. Лань Чжань скосил на него удивленный взгляд и чуть приподнял бровь. Вэй Ин называет тот послеобеденный завтрак… любезностью? Он на самом деле думал, что его не накормят? — Там салфетки на верхней полке, — указал рукой Вэй Ин, доставая из футляра металлические палочки. Ну хоть эта роскошь у него была, как он думал ранее бесполезная, но теперь, как видно, пригодилась. — Ой, нет, не трогайте! Всё случилось как-то слишком быстро. Лань Чжань достал салфетки, но обратил внимание на небольшую миску, укромно прячущуюся за хлебницей и чем-то накрытой. Он и сам не понял, почему вдруг его рука потянулась к этой красивой голубой мисочке, но он приподнял то, чем она была накрыта, а когда Вэй Ин крикнул свои слова, слегка испугался и дернулся, что деревянная досочка, которой она была накрыта, с шумом опрокинулась на столешницу. Внутри мисочки было что-то, что очень сильно напоминало китайский заварной крем. Если для большинства людей приготовить яичницу означало просто пожарить яйца, то китайцы оказались более находчивыми, и вместо жарки парили яичную смесь на водяной бане, что в итоге получалось очень вкусное, а самое главное непривычное блюдо из яиц. Это был довольно старый и традиционный китайский рецепт, и приготовить его для кого-то означало не только прекрасные манеры, но еще и особую заботу. Это было нежное и вкусное блюдо над которым нужно было немного поморочиться, а потому еще пока Лань Ванцзи спал, Вэй Усянь начал свой день именно с него. У него был этот рецепт, еще и доставшийся ему от матери, которая очень любила готовить. Вот его и воодушевила мысль накормить Лань Ванцзи именно этим блюдом, ведь мама говорила ему, что это блюдо требует терпения, а на кого еще истратишь столько терпения, как не на любимого человека? Вэй Усянь, как ни странно, справился с каждым шагом готовки на отлично, весь рецепт соблёл, кроме… соли и порошка чили, которые туда впихнул и даже не понял, какой же сквозняк ему в голову залетел, что он туда это сыпанул. — Не… трогайте… — медленно выдохнул он, удрученный, что Лань Ванцзи все же увидел его позор. Крем получился хорошим, но… — Почему оно красное? Вэй Ин удрученно выдохнул и уронил голову на стол. Вот поэтому он его и спрятал, потому что понял, что облажался. Лань Ванцзи же, словно бы намеренно и впервые проявив такую твердость взял эту мисочку, и не успел Вэй Усянь опомниться, как уже увидел её на столе. Еще и со стороны Лань Ванцзи, который, поставив её и салфетки, начал разглядывать этот крем. Он видел, что крем получился очень хорошим, форма и плотность, можно сказать, идеальны, но вот цвет… Что такое нужно было туда добавить, чтобы крем стал светло-красным? — Вам это не нужно есть, — втянув воздух через зубы, сказал Вэй Усянь. — Он… не получился. И тут же перегнулся через стол в намерении утянуть эту мисочку к себе. — Почему? — Лань Ванцзи сцепил пальцы замком прямо перед мисочкой, на что Вэй Усянь тут же застыл. Он ведь потянулся, но из-за этого движения Лань Ванцзи он чуть не коснулся его пальцев, а продолжать отбивать крем означало неизбежный тактильный контакт. — Умоляю, — Вэй Ин слегка покраснел, когда вновь вернулся на место, не заметив, как съехала его кофта, обнажив плечо, — не ешьте это. Мне и за эту еду стыдно, а тут еще и это абортированное недоразумение. Лань Ванцзи видел столь откровенную сконфуженность Вэй Усяня… как видел и что-то другое. Ему почудилось, словно Вэй Ин на самом деле хочет, чтобы он это попробовал, так как, а ведь это была чистая правда, вложил в это блюдо очень много своих чувств. И перца, чем, собственно, и испортил его. Наверное, впервые с их первой встречи, Лань Ванцзи оказался настолько проницательным, что понял это. — Я хочу попробовать, — с непривычной для него настойчивостью спокойно сказал он. — Можно? Вэй Усянь вконец растерялся. «Каков… негодник, — и краснея, и бледнея, и всё больше распаляясь, подумал он. — Сперва прижал в угол этим своим «хочу», а потом так бессовестно спрашивает разрешения! Да я!.. А что я? Проверни он такое не с кремом, а со мной, а бы сам ему отдался. Нет, ну серьезно, сперва к стенке прижать, а потом, распалив, отпустить и спрашивать: «Можно?» Да это же как просить изнасиловать того, кто сам расставляет ноги!» Мысли его путались, бред всё опасней переливался через фильтр между языком и мозгами, вот-вот грозясь излиться потоком не менее бесстыдных слов. Но Лань Ванцзи больше ничего не делал, он отпустил мисочку, чем дал Вэй Усяню полную свободу действий, и принялся ждать. Брови Вэй Ина страдальчески надломились, губы болезненно поджались. Его «раздвинутые ноги» сами начали подвигаться к этому «маньяку». А что поделать, тот ведь ждал разрешения, будь оно неладно! — Не стесняйтесь выплюнуть это сразу, — зачерпнув ложкой крем, Вэй Усянь стыдливо поднес его к чужим губам. — В общем… приятного аппетита. Лань Ванцзи послушно открыл рот и сомкнул губы на ложке, после чего она показалась наружу, но уже пустой. Вэй Усянь положил ложку на стол, не заметив, как сделал это рядом со своей тарелкой, и принялся ждать. Странно, но на лице Лань Ванцзи отразилось… да ровным счетом ничего не отразилось, он просто мирно двигал челюстью, пробуя этот крем. «Сколько же там соли? — подумал Лань Ванцзи, перекатывая на языке полное отсутствие вкуса яиц. — А перца-то сколько. Он умудрился всё сделать правильно, структура не нарушена, плотность крема идеальная. Но этот проклятущий перец, и, о боже, сколько же соли…» — Вы что, влюбились? — всего ничего нахмурив брови, без обиняков спросил Лань Ванцзи, глотая эту перцовую гранату. Стоило этой фразе слететь с его чуть покрасневших губ, как щеки Вэй Ина отчего-то залил густой румянец, словно бы его в чем-то разоблачили, а для Лань Ванцзи это остро-соленое месиво вдруг стало таким сладким, что хоть вешайся. От счастья. «Вкусно?» — детский смущенный лепет так приятно ласкал уши, что один маленький ребенок, чуть не подавившийся кулинарными «победами» другого, лишь молча наблюдал, как очаровательно сверкают кое-чьи озорные, но в этот момент такие нежные глаза… «Замечательно», — ответил тот, чувствуя, как начинает болеть горло — он ведь чуть этим не подавился, оно все никак не могло протиснуться в глотку. «Супер! Тогда я немедленно займусь тем, что начну рисовать фасад своего будущего ресторана!» «Нет», — прозвучал спокойный ответ. «Тебе не понравилось?» — тут же страдальчески захныкал тот. «Я в восторге». «Тогда я мог бы…» «Нет». На этой ноте еще не существующий ресторанчик домашней кухни погиб даже толком не родившись, и слава богу, ведь эта смерть спасла много, много китайских жизней, несмотря на то, что именно у китайцев были самые крепкие желудки. — Вкусно? — с горящими глазами спросил Вэй Усянь, после того как Ванцзи сделал чуть спешный глоток воды, чтобы запить это острое месиво. — Угу, — сглотнув, кивнул он. — Всю жизнь бы только это и ел. — Правда? — еще сильнее просиял Вэй Усянь. — Я знал, что семья недооценивает мои кулинарные способности. Вот открою им на зло свою харчевню и… — Нет, — сделав еще глоток, спокойно сказал Лань Ванцзи. — Ну почему? — растянувшись на столе и спрятав половину лица за изгибом локтя, захныкал Вэй Усянь. — Харчевня это прекрасно, но боюсь, что такие… эксклюзивы должны есть свои люди. — Свои? — задумался Вэй Усянь. — А ведь верно говорите! Я столько сил угробил на этот крем, что даже не могу представить, что готовил бы его для всех. Нет и нет, только для особенных, ха-ха. Пока он смеялся, Лань Ванцзи продолжал есть. Он взял другую ложку, ту, что была положена в корзиночке с приборами, так как его ложку Вэй Ин положил возле своей тарелки. Да, непросто было это есть, действительно непросто. Крем был острый, сильно щипал горло, но разве же Ванцзи не мужчина, чтобы стойко это выдержать? Ну подумаешь, острое, зато крем какой нежный, какая у него восхитительная структура! Если бы не этот злосчастный перец и соль, он был бы просто идеальным. — Спасибо, — доев крем, поблагодарил Лань Ванцзи, отдавая Вэй Усяню тарелку, — что приготовили это для меня. — Всегда пожалуйста, приходите еще, — буквально просиял Вэй Усянь, и повернувшись к раковине чисто ради интереса мазнул мизинцем по дну тарелки, где осталось чуть крема, и погрузил его в рот. Резко переменившись в лице, он едва сдержался, чтобы не сплюнуть, и с грохотом уронил тарелку возле раковины, согнувшись над ней. Острое и соленое, кошмар! И Лань Ванцзи это съел? Он что, настолько интеллигентен, что скорее умрет от плохого блюда, чем скажет повару из какого места у того растут руки, что он готовит такую гадость! — Лань Чжань, а у тебя и правда великолепные манеры, — так и не разогнувшись, он обернулся, весьма красноречивым взглядом смотря на Лань Ванцзи, что с еще более спокойным лицом ел сладкий салат из капусты. — Будешь меня так баловать, я сяду тебе на шею и не слезу, пока не наиграюсь. «Играй себе на здоровье, я не против», — подумал Лань Ванцзи, буквально млея от этого сладкого салата, что «тушил» пожар на его языке. Вэй Ин прищурился на это подозрительное молчание, и кое-как справившись со стыдом вернулся за стол. — Всё нормально? — видя, что Лань Ванцзи с вполне себе здоровым аппетитом продолжает есть, осторожно спросил Вэй Усянь. Он был в шоке, что, съев такую дрянную еду, этот человек не то что слово не молвил, а даже выражение лица не поменял. Из-за этого Вэй Усянь стал чересчур серьезным и бдительным. — Конечно, — спокойно ответил Лань Ванцзи. — А что? Что-то должно произойти? «Да как сказать, — иронично подумал Вэй Усянь. — Очень даже может, и плевать, что ты китаец, ты только что съел миску соли и перца в яйцах. Даже не сами яйца, а именно соль и перец в них…» — Ты это, если вдруг станет плохо, не стесняйся и до дома не терпи. — Что? — Ну, я в том смысле, что можешь воспользоваться туалетом и здесь. Я выйду, если тебя смущает мое присутствие. Знаешь же, как с острым это бывает. Сегодня горячо на входе, а завтра на выходе, ха-ха… — Вэй Ин, не понимаю, о чем ты. У меня, знаешь ли, крепкий зад. — Ух ты, — удивленно вскинув брови, несколько растерянно, из-за неожиданного вброса такой информации, пробормотал Вэй Усянь. — Л-ладно, как скажешь, но таблеточку всё же скушай. И обязательно дай знать, если тебе станет плохо, а то я переживаниями изойду. — Хорошо. Съев еще и таблетку, которую Вэй Ин добрых пять минут искал в глубокой коробке с надписью «Белье», Лань Ванцзи налил себе еще стакан воды, а Вэй Усянь, смотря на коробку, в которой у него хранились медикаменты, вдруг подумал: «Постойте. У меня ведь соль в отделении с сахаром, вот почему крем был пересолен! Я перепутал банки!» — Лань Чжань, — улыбнулся тот, — я всё понял. — Да? — спросил Лань Чжань. — И что же? — У меня рис хранится в банке с надписью «Горошек», мука хранится в банке с надписью «Сода», а соль… соль хранится в банке с надписью «Сахар». Я просто перепутал, я вовсе не криворукий. А хранить черт знает как и где свои приправы значит криворукостью не было, да? — Почему вы об этом уточнили? — удивился Лань Ванцзи и вдруг несколько сник. — Это из-за моей фразы? — Какой еще фразы? — улыбаясь, спросил дезориентированный своим открытием Вэй Усянь, счастливый от того, что его руки оказались из нужного места, просто перепутались. Ну да, две левые руки — это ведь повод для гордости. — Когда я сказал, что вы пересолили, потому что… влюблены. — Влюблен… — мечтательно протянул Вэй Усянь и вдруг очнулся. — Что? — Извините, — слегка сконфузился Лань Ванцзи, — если это прозвучало неподобающе. Я просто вспомнил, как мама однажды такое говорила, вот и… невольно высказал это вслух. «Спасибо тебе огромное за это! — Лань Ванцзи растерялся, увидев такую палитру счастливых эмоций на лице Вэй Усяня. — Так вот в чем причина, я просто влюблен! Как я счастлив, Лань Чжань, как счастлив! Оказывается, моя еда всегда была такой невкусной, потому что всю свою жизнь я был в тебя влюблен, и только сейчас это раскрылось! Я просто был влюблен, а не криворукий…» Ну, не совсем правда, но к истине близко. Ах ты, маленький влюбленный дурак, у которого от этой любви снесло и без того покосившуюся крышу. Если бы Вэй Усянь только знал, что именно он отражает своими мыслями… Но он не знал, а потому и был таким счастливым, полностью и без остатка погрузившись в чистоту своих мыслей. Взглядом и трепетом сердца он буквально облизывал сидящего напротив него Лань Ванцзи и улыбался как идиот, умудряясь в процессе пить и есть, что-то рассказывать, о чем-то шутить. Лань Ванцзи не понимал такого прилива радости, но отчего-то был так счастлив, что Вэй Ин счастлив, что лишь созерцание его счастья хватало для того, чтобы сделать счастливым уже самого Лань Ванцзи. Вэй Ин второй раз поставил уже чуть остывший чайник, и доставая с самого верха чайную посуду вдруг спросил: — Как вы относитесь к клубничке? Лань Ванцзи ненадолго потерял дар речи. — Простите? — обернувшись, медленно спросил он. Вэй Усянь всё с той же улыбкой повернулся на него. Любопытный факт: если бы Вэй Усянь не был так ослеплен своими чувствами к Лань Ванцзи, а любовь всегда приостанавливает логическое мышление человека, то сразу бы понял то, что приходит Лань Чжаню на ум от столь двусмысленных фраз. Разумеется, что человеку не заинтересованному и в голову не придет сопоставить услышанное с чем-то интимным. Совсем другое дело человек заинтересованный, а в данном случае даже очень. Он почти любую фразу будет интерпретировать по двойному стандарту, потому что подсознательно ждет каких-то намеков, особой атмосферы, которая могла бы подтолкнуть их ближе друг к другу, дать какой-то знак или еще что-то. Будь эта ситуация с другим человеком, Вэй Усянь сразу бы понял, что человек рядом с ним нервничает, нервничает из-за него, в том самом смысле, и улыбнулся бы. Но влюбленный Вэй Усянь, что сам скрывает свои чувства, стал как будто глух и слеп к очевидным признакам влюблённости Лань Ванцзи, списывая всё на свое собственное неумение правильно и красиво обставить диалог. Будучи влюбленным, он всегда в напряжении, всегда боится сказать что-то не то, сделать что-то не так, не дай бог дотронуться как-то по-особенному. А раз боится, скрывает и осторожничает, то где же он навострит вынимание на что-то кроме себя самого и своего поведения. Так откровенно жаль было этих двух дураков, этих милых, влюбленных друг в друга мужчин, что так боятся признаться, потому что не уверены, что это взаимно. А то, что они почти срослись друг с другом, так естественного и гармонично дополняя друг друга во всем, это ничего? Ну ладно голова Вэй Усяня забита опилками, не страшно, это канон, но Лань Ванцзи! Ну почему его мозги тоже забарахлили?! Неужели это присутствие Вэй Усяня так сбило его внутреннюю систему, что даже такому завидному логисту как Лань Чжань не устоять перед оглушающим молотом любви которым ему уже прилетело по его светлой и невинной голове. В общем, сплошным стрессом было наблюдать как два влюбленных друг в друга человека нарезают круги по одной и той же линии, дружно и в ногу идя плечом к плечу в этом нелегком жизненном испытании признаться в своих чувствах. — В моем доме нечасто бывают гости, которых я действительно жду, — ставя на стол великолепный чайный набор из дорогостоящего фарфора, с мягкой спокойной улыбкой сказал Вэй Усянь. — Поэтому… мне всегда хочется создать для них такой уют, который впечатлил бы их и сделал приятно мне. Это красиво, не находите? Было бы очень странно, начни Лань Ванцзи искать эту красоту, когда она столь неожиданно возникла прямо перед его глазами. Этот фарфоровый набор был просто великолепен, а ведь фарфоровая посуда сама по себе символизирует роскошь и комфорт. Пока Вэй Ин забирал тарелки с их нехитрым завтраком, Лань Ванцзи присмотрелся к чашкам. Они явно были из мягкого фарфора, и он это понял не только потому что внешне посуда из мягкого фарфора отличается большей прозрачностью и сливочным оттенком белого цвета. Просто на мягком фарфоре всегда можно было найти характерные узоры из цветов, птиц, сюжетов различных картин, что напрямую было связано с особенностями его создания, так как это было плавленое стеклоподобное вещество с небольшой долей глины, из-за чего он уступал другим видам фарфора по степени прочности и сопротивляемости высоким температурам. — Ничего, что они такие… дамские? — слегка смутился Вэй Ин, видя на лице Лань Ванцзи, как он думал, легкое недоумение. На деле же Лань Ванцзи просто размышлял о том, сколько такая вещь может стоить. — Я могу достать другие чашки. — Другие? — удивился тот. — У меня три набора: из мягкого фарфора, твердого и костяного. Правда, из-за внешней атрибутики и форм эти чашки подходят для разных напитков. К примеру тот, что я поставил, хорошо подойдет к тому чаю, что я выбрал, но у меня есть еще один, из породы синих, так что для него больше подошла бы посуда из твердого фарфора, она как раз в темно-синей гамме цветов. А вот если бы мы пили кофе, я бы достал посуду из костяного фарфора. — Почему? — вдруг поинтересовался Лань Ванцзи. — Там роспись на чашке напоминает восточный принт, и цвет у них очень эффектный, черный с золотом и белый с золотом. А еще у них края более широкие, и сама чашка не такая высокая. Я знаю, турки и чай и кофе пьют из маленьких дутых стаканов, но когда есть чашка с ушком, ведь намного приятней, правда? О, только не подумайте, что я эстет, я даже о таком врать не буду, — он смущенно рассмеялся, — просто есть человек, который очень любит роскошь, и который по счастливому стечению обстоятельств мой друг. Вот и подарил, на мой взгляд, такое расточительство. И надо же, сразу три набора, прям на все случаи жизни. Вот какие случаи? Кроме как с вами, сестрой и им мне больше не с кем пить из такой посуды. Лань Ванцзи невольно выпрямился, когда его скромная персона встала в один ряд с важными Вэй Усяню людьми. — Видите эти чашки? — Вэй Усянь повертел в руках чашку, расписанную пионами и улыбнулся. — Из таких любила пить французская аристократия, он сам мне об этом сказал, а еще… Вэй Ин живо сорвался с места, перелил кипяток из большого чайника в фарфоровый, поставил на стол очень красивую расписную коробочку, и открыв её достал оттуда, как поначалу подумал Лань Ванцзи, какой-то глиняного цвета шарик с розоватыми вкраплениями. — Смотрите, — залив шарик кипятком, Вэй Ин с горящими глазами наблюдал, как происходит то, что умиляло его словно маленького ребенка. От воздействия горячей воды шарик начал раскрываться, а раскрывшись явил себя ни чем иным, как… цветком, распустившимся цветком с розовой головкой и тонкими островатыми лепестками. — Этот сорт зеленого чая называется «Клубника императора», и именно такой чай был прислан из Поднебесной Марии Антуанетте. Здорово, правда? Мы сейчас смотрим на то, на что смотрела последняя французская королева. Лань Ванцзи не ответил, будучи занятым рассматриванием того, как медленно и красиво раскрывался этот шарик, и поглощением того, какой запах он испускал. Об этом сорте чая он слышал, но никогда не пробовал, потому что у этого чая было очень много подделок, и он знал, что настоящая «Клубника императора» распускается очень пышно, как если бы в чашке плавала срезанная головка цветка, а в подделки обычно клали цветы красного амаранта, что в общем-то было не самой плохой заменой, вот только в таком случае вложенных в него средств чай не оправдывал. — Это так красиво, — с толикой восхищения, проскользнувшей в его голосе, выдохнул Лань Ванцзи. — Можно? — Конечно, — приободрил его Вэй Усянь, — сейчас еще сладкое будет, и там тоже есть клубника, правда более съедобная, чем эта. Он снова рассмеялся и вытащил из холодильника кондитерскую коробку со сладостями, которые сто процентов оставила ему Яньли. Его милая сводная сестричка всегда так заботилась о нем, причем не только о сытости его желудка и чистоте в доме, но еще и о душевном равновесии. Ну вот кто, кто останется в упадке духа, когда попробует такую гастрономическую прелесть! Вэй Усянь вытащил из коробки слегка вытянутые шарики бледно-розового цвета и красиво выложил их на пестрящую узорами цветов фарфоровую тарелочку. Шарики были чуть припыленные белой пудрой, а в разрезе представляли собой несколько слоев, в одном из которых была целая клубника, что аппетитно маячила своим красным цветом в самой сердцевине сладости. — Вкусно, — прокомментировал Вэй Ин, когда попробовал этот десерт, — действительно вкусно. Нет приторной сладости, одна сплошная подслащенная свежесть, ну точно о клубнике речь. Лань Ванцзи тоже попробовал десерт, мысленно признавая, что слова Вэй Ина нисколько не приукрасили, а правдиво описали вкус этой сладости. Она только с виду казалась очень сладкой, что невольно ты зрительно сравниваешь её с нугой, но на деле десерт и правда освежал, что было довольно неожиданно исходя из его формы и содержимого. Отпив из красивой чашки глоток чая, Лань Ванцзи нашел его вкус спокойным, размеренным и насыщенным. Одно только это чаепитие по своей роскоши и вкусу не просто соперничало, а преобладало над тем завтраком, которым в доме Ланей полакомился сам Вэй Усянь. Но тот словно и не замечал этого. Он смотрел на то, как Лань Ванцзи ест действительно вкусную еду, пьет очень хороший чай, и сердце его радовалось от такой картины. Он поймал себя на мысли, что ему остро необходимо было поухаживать за Лань Ванцзи так, чтобы быть уверенным, что это будет на высшем уровне. Вот чем он мог его побаловать или впечатлить, помимо своего безумного языка и таких же желаний? Знал бы он, что между ним и всей этой роскошью, Лань Ванцзи без каких-либо сомнений выбрал бы общество одного бесстыдного языка, речь которого слушал бы ровно столько, на сколько бы у этого языка хватило бы сил. И был бы счастлив принять такую участь. — Между нами как-то всегда очень сладенько, не находите? — смотря на Лань Ванцзи, подперев подбородок рукой, пробормотал Вэй Усянь, мягко надкушивая плотную сладость, и спустя где-то три жевательных движения понял, что сказал, точнее, как это прозвучало. — То есть, я имею в виду, что мы с вами пьем сладкое и едим его… вот я и подумал, что у вас уже, наверное, слюна вязкая и сладкая, как растопленный сахар. Он нервничал и ляпал всё ни по чем, стыда при этом обираясь немалого, да и внешне смущаясь соответственно. Лань Ванцзи посмотрел на него такого, послушал эти его слова, а про себя подумал: «Вязкая, говоришь? Лизни и проверь, коль так интересно…» Но, понятное дело, язык его был не так распущен (в отношении разговора) как у Вэй Усяня, а потому ему только и оставалось, что тактично молчать, делая вид, словно или не обращает внимания на эти его слова, или в подобные моменты вообще забывает китайский. А Вэй Ин сконфузился не на шутку и умолк, понимая, что это молчание только хуже делает, но как дальше отшучиваться он так быстро придумать не мог. Спасло его то, что неожиданно перехватить эстафету их диалога решил сам Лань Ванцзи. — Вы увлекаетесь историей? — спросил он, переключая внимание Вэй Усяня из самобичевания на себя. — Чем? — искренне удивился тот. — А-а, вы о моем замечании в отношении чая? Нет-нет, я просто повторил то, что было сказано уже мне, причем тем самым человеком, что подарил мне и этот чай, и фарфоровые наборы. — Ваш друг? — спросил Лань Ванцзи. — Самый лучший, — улыбнулся Вэй Усянь. — Мой шиди тоже лучший, но он больше брат, а Рокко… отличается. Как я понял, тогда в клубе вы встретили именно его, да? Красивый такой, волосы и глаза черные, порой может двинуть такую речь, от которой либо волосы дыбом встанут, либо придется выбрасывать свой диплом о высшем образовании, да? Он ведь? Не с самыми положительными мыслями Лань Ванцзи вспомнил ту встречу. На его мнение, тот человек был довольно… пугающий, причем не столько из-за сказанных тогда слов, а из-за самой ауры. То ли Лань Ванцзи был так чувствителен к этому, то ли посредством именно этого опознавал реальную сущность людей, но этот Рокко показался ему чем-то, что только было завернуто в человеческую оболочку, внутри храня что-то такое, что не понимаешь, но от которого хочется держаться подальше. С другой стороны, это же и невероятно притягивало, особенно тех, кто был слаб к влиянию того, что подразумевало собой магнетизм, причем не важно, духовный или животный. — Возможно, — ответил Лань Ванцзи. — Но что это за имя такое? По идее итальянское, должно быть? — По идее да, — улыбнулся Вэй Усянь и снова подпер руками подбородок. — Но не совсем. Это даже не имя, скорее псевдоним, но уже мало осталось тех, кто называл бы его настоящим именем. Имею в виду среди его окружения. Его даже в семье называют именно так, да и я, собственно, уже давно перешел на этот вариант. Рокко не особо нравится его первое имя. С какой стороны мне подойти к объяснению этого? С того, почему не нравится или почему он выбрал то имя, которым к нему обращаются? Лань Ванцзи задумался. — Мне все равно. Взгляд Вэй Усяня потеплел. Ах, Лань Ванцзи, как ты заботишься об этом шкоднике. Ты ведь даже выбор всегда оставляешь за ним, потому что желаешь во всем следовать за ним, словно у тебя самого нет пути, на который ты мог бы Вэй Усяня уже за собой повести. Ты хочешь следовать за ним, потому что сомневаешься, что, если поведешь его за собой, он отпустит твою руку. Но зато ему никогда не удастся отпустить тень, а ведь тень именно то, что следует за чем-то. Ах, Лань Ванцзи, Лань Чжань… — Когда-то, когда мы еще учились в школе, — начал Вэй Усянь, — ему в руки попала книга Гюго «Собор Парижской Богоматери». Очень сложная, в плане круговорота слов книга, я вот лично её лет десять всё никак дочитать не могу, а он проглотил её за неделю, и то только потому, что трижды перечитывал. Она начиналась с таких слов, — Вэй Усянь вытащил телефон, что-то в нем ввел, а после принялся читать вслух: — «Несколько лет тому назад, осматривая Собор Парижской Богоматери или, выражаясь точнее, обследуя его, автор этой книги обнаружил в темном закоулке одной из башен следующее начертанное на стене слово: «АМАГКН», что в переводе с греческого означало «Рок». Эти греческие буквы, потемневшие от времени и довольно глубоко врезанные в камень, некие свойственные готическому письму признаки, запечатленные в форме и расположении букв, как бы указывающие на то, что начертаны они были рукой человека средневековья, и в особенности мрачный и роковой смысл, в них заключавшийся, глубоко поразили автора. Он спрашивал себя, он старался постигнуть, чья страждущая душа не пожелала покинуть сей мир без того, чтобы не оставить на челе древней церкви этого стигмата преступлений или несчастья. Это слово и породило настоящую книгу…» Вэй Усянь нажал на кнопку, экран со звуком погас, после чего он положил телефон на стол. — Рок, — тихо сказал он, — и дальнейшие слова о том, что именно это слово породило известную нам книгу. Рокко был настолько впечатлен этим, очень сильно, я бы даже сказал, что спустя несколько лет я, к своему удивлению, стал слышать, что его собственная семья стала называть его Рокко, а после он уже везде светился именно под этим именем. Его одержимость была так сильна, что будучи во Франции он посетил Нотр-Дам-де-Пари и часами искал там то самое слово, которое по изложенной в книге информации кто-то затер, чтобы проверить, действительно ли его там нет. Как же там было… Сейчас посмотрю. Ах, вот так: «И вот ничего не осталось ни от таинственного слова, высеченного в стене сумрачной башни собора, ни от той неведомой судьбы, которую это слово так печально обозначало, — ничего, кроме хрупкого воспоминания, которое автор этой книги им посвящает. Несколько столетий тому назад исчез из числа живых человек, начертавший на стене это слово; исчезло со стены собора и само слово; быть может, исчезнет скоро с лица земли и сам собор…» Можете себе представить? Просто небольшое вступление, а сколько влияния оно, оказывается, имеет. Вэй Ин смолк, а вот Лань Чжань, кажется, размышлял. — Каково бы ни было влияние, сила его воздействия напрямую зависит от того, на кого происходит это влияние, — задумчиво сказал он. — Это говорит мне о том, что человек, о котором идет речь, весьма… глубокой натуры создание. Он… созидает куда глубже, чем остальные. — Поверхностность это не про него, — махнул рукой Вэй Ин, — он смотрит на мир из глубины океанических впадин, то есть оттуда, где тот был рожден. Заумно звучит, правда? Но ничего другого, увы, я сказать не могу, как и привести пример в совсем другом обороте слов. Рокко, он… слишком отличается, это бросается в глаза в любом случае, будь то салон, где он творит красоту, или подиум, где мелькает крой роскошных одежд, светская беседа или обычный диалог, даже парфюмерия, которая тоже входит в список его увлечений. Он говорит, что запахи влияют на нашу нервную и дыхательную систему так, чтобы мы реагировали определенным образом и наше тело вело себя иначе. Скажем, быстрее поправлялось от болезни, когда определенный запах настраивает иммунную систему на нужный лад. Ну и психологическое влияние, ведь запахи работают лучше любых таблеток, это нужно наконец-то научиться понимать. По весне, когда цветут древесные цветы, их запах настолько успокаивает, что мы даже не замечаем этого, так он говорил. Людей в его окружении тоже не назовёшь обычными, ну, быть может, я исключение. Сам удивляюсь, как посредственность вроде меня так им любима, ведь есть же Чоа, один внешний вид которого воплощает собой ту таинственную ауру, что окружает Рокко. — Вы не посредственность, — тут же возразил Лань Ванцзи. — Нет. — Ах, Лань Чжань, — заулыбался Вэй Ин, — ты меня защищаешь? — Да. — Это очень мило. — Это правда. Я не могу сказать об этом? — Да боже мой, говори сколько хочешь, — разомлел Вэй Усянь, — но почему мне чудится, словно ты обижен? — Я не хочу слышать, что вы воспринимаете себя как нечто простое. — И в чем же моя особенность? Лань Ванцзи замолчал, отвернув взгляд. Он… смутился, потому что ответ в любом случае прозвучал бы так как не должен был, если речь шла о том, чтобы это озвучил именно Лань Ванцзи. Вэй Усянь, конечно же, о таких его терзаниях знать не мог, а потому так и не поняв этого неожиданного, даже грозного, как ему показалось, выпада в защиту одной «посредственности», продолжил: — Знаете, он любит всё французское. Даже чай, что он мне подарил, неразрывно связан с его самой любимой французской эпохой, ну почти. Он безумно увлечен веком Короля-Солнце, его братом Филиппом и Марией-Антуанеттой. Его две самые любимые женщины, помимо матери, это Изабель Аджани, французская актриса, более всего он любит с ней фильм «Королева Марго», и Эммануэль, героиня романа авторства Эммануэль Арсан, а она в свою очередь была женой французского дипломата при ЮНЕСКО графа Луи-Жака Ролле-Андриана. И, слушайте, не думайте, что я сам об этом читал и запомнил, это всё Рокко. Ну и книжка тоже ничего, приятная. — Приятная? — изогнул бровь Лань Ванцзи. Он никогда ему не скажет, что читал эту книгу и хорошо знает её содержимое. — И только? Вэй Ин поджал губы и, вздернув брови, стрельнул глазами влево. «Эммануэль»… была очень, так скажем, открытой в плане подробностей книгой, где секс и философия переплелись так же плотно, как и современный символ медицины — Кадуцей, представляющий собой посох с крыльями, обвитый двумя змеями, что в свою очередь принадлежал греческому богу Гермесу, и имел явно не медицинское значение. Вэй Ин вспомнил об этом и не преминул заметить, что Грецию Рокко не любит, как и всё греческое. Франция прошлых веков и всё самое лучше, что в ней есть — вот предмет его любви, почему и две его любимые женщины «случайно» оказались связанными именно с Францией, его любимая книга была о Франции и написанная французом, которые славились как лучшие парфюмеры, а парфюмерию он очень любил, причем не просто при покупке духов, но и владея знаниями об их создании и истории. — Его дом — это сосредоточение роскоши, которая не напихана просто для глаз, а скорее глубоко волнует сердце, гармонично и со вкусом наполняя собой пространство, — продолжал Вэй Ин, «тонко» обойдя тему со злосчастной «Эммануэль». — Там так красиво, так изысканно, и в то же время его дом представляет собой нечто такое, что словно кусочек жизни вне известного мира. Он огромен, там есть как открытые сады, так и оранжереи, дом окружает небольшой участок леса, а внутри огромные залы и очень много комнат. — В моем доме тоже много комнат, — тихо сказал Лань Ванцзи, — и сад тоже есть, вы его видели. Глаза Вэй Ина стали больше, лицо приобрело испуганный оттенок. — Я ни в коем случае не сравниваю! — чувствуя порыв немедленно взять его за руку, вдруг воскликнул он. Как счастлив был бы Лань Ванцзи, успокой его Вэй Усянь таким способом. — Просто рассказываю. Поверьте, он богат, неприлично богат… — Мы тоже не бедны, — еще более отстраненно произнес Лань Ванцзи, и Вэй Ин мысленно закатил глаза. «Лань Чжань… — смотря на него, мысленно простонал Вэй Усянь. — Ты что, обиделся, что ли? Я же… совсем не сравниваю вас, ну… Не надо делать такое лицо, словно ты чем-то задет, я же не дама сердца, которая из одной богатой руки переходит в другую богатую руку!» Он откровенно не понимал, почему Лань Ванцзи вдруг стал выглядеть так расстроенно. Он ведь всегда отводил взгляд и молчал именно тогда, когда был чем-то задет. Ну совсем как ребенок, ей-богу. — Ох, как я неловок, — вдруг запричитал Вэй Усянь. — Вы ведь спрашивали о той книге. Вы её читали? Лань Ванцзи повернул на него взгляд. — Нет, — четким ответом соврал он. — Тогда о чем речь? — еще сильнее заулыбался Вэй Усянь. — Разговора о содержимом не выйдет, давайте тогда затронем биографию. Рокко говорит, что эту книгу на самом деле написал именно муж Марайи, это настоящее имя Эммануэль Арсан. — Он так в этом уверен? — удивительно, но бровь Лань Ванцзи почти скептически изогнулась, всего одно короткое движение, но как оно в одночасье поменяло его лицо. В нем отразилась и эмоция неверия, выражение легкой насмешки и даже жалости. — Как послушать, то он будто бы всё знает. — О, — высоко поднял брови Вэй Ин, — он такой человек, ну… с о-очень широкими взглядами на все доступные глазу и слуху вещи. Например, в его глазах строение внутренних половых органов женщины — это свадебный бокал. С крыльями. Правда, порой он видит и просто фужер, а иногда и бокал для мартини. Всё зависит от самого разреза, у каждой женщины внутренний мир очень индивидуален. И когда его спрашивают, как он может такое в этих органах видеть, он всё очень подробно разъясняет. И ножку, и дугу стекла, и крылья. Для него, кстати, все бокалы по форме своей повторяют именно эту модель женского тела, даже знаменитый бокал Марии Антуанетты. Он говорит, что никакого слепка груди Королевы не было, что это чушь. На самом деле бокал был сделан по другому… слепку, и ножка с углублением для шампанского повторяет шейку матки, а чаша — саму матку. Лань Ванцзи ничего на это не ответил, предпочтя тактично моргнуть, приведя в движение свои красивые ресницы. — Знаю-знаю, — отмахнулся Вэй Ин, — после этой информации мало чья жизнь остается прежней. Ну, или хотя бы взгляды на неё. — Кажется, он сильно любит женщин. — Он фанатичный адепт этого храма, так правильней, и говоря о сравнении с праздничными бокалами, то и женщина для него уже праздник. — Подождите, — Лань Чжань задумался, — а разве этот бокал не был создан в… — Англии, — улыбнулся Вэй Ин, — 1663, кажется? Ну как же главный алкогольный дегустатор Вэй Усянь не мог знать что-то о бокалах, из которых так любил принимать пузыристые, горячительные или огненные напитки? — И ваш друг об этом что, не знает? — Знает. Но говорит, что это всё заговоры толерантных паскуд из туманного Альбиона. Он не любит Англию, считает её опухолью на духовном теле человеческого существа. И, наверное, в этом он прав, потому что в характере англичан очень не любить жизненную человечность. Всё это брошено на алтарь воспитанности и манер, которые подавляют саму паутину эмоций. Это как корсет, что ради тонкой, словно игла, талии затягивает так, что ты уже не можешь свободно дышать, а раз не можешь, то последствия очевидны. Разве нет ничего естественней, чем свободно дышать? А они превратили это в дурной тон простолюдинов. Если ты леди, тебе нельзя быть здоровой, честной, свободной. К слову… Он слегка наклонился вперед, словно это должно было остаться между ними, и Лань Ванцзи как-то машинально наклонился следом, хотя и не до конца понимал, что же Вэй Ин хочет сделать. — Женщины постарше очень любят его, — тихо-тихо, словно Рокко был в соседней комнате, зашептал Вэй Ин. — Просто обожают. Я бы даже сказал, что они одержимы им. — Одержимы? — переспросил Лань Чжань. Вэй Ин мягко прикусил нижнюю губу и с малой толикой восхищения и даже словно бы зависти продолжал: — Его семья была страшно бедной, и пока его старшая сестра удачно не вышла замуж, а он, закончив школу с отличиями, вполне удачно начал свой бизнес, их финансовое положение было… не самым положительным. Не знаю как, но в его жизни тогда произошла очень интересная встреча. Той женщине было что-то около сорока, а ему… кажется и восемнадцати не было, уже и не вспомню. Помню только, что был в шоке, значит он тогда точно еще не был совершеннолетним. В общем, там был такой роман, на зависть не только всем девственникам района, но и вообще всех, кто об этой истории что-то знал. Видать Рокко и правда сильно осчастливил её, ведь в будущем эта же мадам поспособствовала его продвижению в модных домах, в каких-то высоких кругах и вроде как добилась для него второго гражданства, что в любой момент и без лишней возни он мог спокойно отчалить в Европу. Лань Чжань, ну представь себе: молодой юноша и взрослая, вполне себе обеспеченная женщина, что сошла по нему с ума. Да как… как можно спать с тем, кто тебе в сыновья годится?! Лань Чжань не ответил. Он и со своей точки зрения не понимал, как можно с таким… необычным, мягко говоря, человеком делить одну постель. Но вдруг неизвестно по какой причине и ему стало интересно, а какой этот человек в любви? Похоже, мужчина знает себе цену, и судя по тому, что Лань Чжань уже услышал, также знает цену и женщинам. Может он сластолюбивец? Да нет, сложноват он как личность для обычного сластолюбивца. Лань Ванцзи скосил на Вэй Ина заинтересованный взгляд, подумав о том, а не зависть ли читается между его слов, что он так показательно «возмутился» романом молодого юноши со старшей женщиной? Ну, в принципе он угадал, однако к чести Вэй Ина стоит заметить, что попади тот в такой переплет, то не был бы уверен, смог ли бы такой подвиг совершить, а потому зависть его была скорее направлена на смелость самого парня, что будучи настолько молодым смог не только стать предметом увлечения такой серьезной особы, но еще и ответить ей, вступив в любовную связь. Любить взрослую женщину… не предмет ли волнений почти каждого парня? Во всяком случае многих это на самом деле приятно волнует, потому что речь идет не просто о представительнице противоположного пола, а именно о женщине, вековая категория которой сильно преобладает над твоей. И её опыт, а также её красота, полны какой-то загадочной притягательности, словно речь идет о существе, которое может дать не только твоему телу, но и твоему сердцу и разуму несоизмеримо больше, чем обычные юные девицы. В таком случае речь идет о связи, которая действительно… особенная, а потому и полна непреодолимого желания. — Старшие обычно выступают в роли наставников, — неожиданно сказал Лань Ванцзи. — Скорее всего в любви так же. Кто старше, тот и учит. Вэй Ин посмотрел на него и прыснул со смеху. — Вот по такому ответу сразу можно понять, что ты его не знаешь, — засмеялся он, — и ведь хорошо, что ни капельки не знаешь. Хочешь скажу тебе еще кое-что? Несмотря на то, что он китаец, китайцев, хотя и азиатов в целом, он не-на-ви-дит. Знаешь, как он их называет? Продуктом селекции змеи и человека. — Он сумасшедший? — только и спросил Лань Ванцзи. — Не сказал бы, — задумался Вэй Усянь. — Скорее необычный, очень сложный для составления какого-то четкого вывода о нем. Он часто называет нашу нацию уродами, причем в широком смысле этого слова, и самое смешное в том, что ему никто не может оспорить это заявление. У них просто нет аргументов. Всё, что они могут, что зачастую первым и делают, это спрашивают почему, а после Рокко по полочкам раскладывает им почему. Я сам видел, как много дерзких и бахвалистых людей впадали в настоящую апатию после разговора с ним. Знаешь, Рокко часто любит повторять, что у красивых людей просто удачный набор генов, а красоты там нет и в помине. Имеется в виду того прекрасного нутра, которое бы соответствовало внешней оболочке. Многие паразиты, в том числе и цветы, порой имеют такую прекрасную внешность, но что за ужасы они творят. Вот и называет он их уродами, что поделать. Ему нужен не удачный набор генов, а незамутненный, полностью совладающий с собой разум. А вот тогда ему уже плевать, что там с внешностью человека, он… полюбит его. — Он еще и способен любить? — снова дернул бровью Лань Ванцзи. Этот человек всё меньше вызывал в нем доверия и симпатии. — Боюсь, что никто из нас не способен любить так, как любит он, — загадочно произнес Вэй Ин и добавил: — Потому что, кажется, ему известно что-то такое, что ставит остальных людей на уровень ниже с их любовью. Думаю, всё дело в окружении и в личных качествах. Ты когда-нибудь видел, как человек изучает языки только для того, чтобы читать в подлинниках литературные произведения? Ха-ха-ха, а потом ему это пригодилось в его частых разъездах, когда нужно было общаться с иностранцами. Но вот ведь странно. Спать он, видите ли, любит только с белокожими, среди которых китаянок, как вы поняли, нет, а вот в личном кругу, помимо семьи, держит только китайцев. Ну оно и понятно с одной стороны, он ведь здесь живет. Чем больше лет проходит, тем меньше я об этом человеке знаю. Он всегда был каким-то далеким от многих привычных нам вещей, а сейчас, когда все свои силы вкладывает в создание внешней красоты… Я только боюсь того, что в погоне за этой красотой он забудет о красоте человеческой души. Но, может я и ошибаюсь, может он никогда о ней не забывает. Отчего-то тяжело выдохнув, его лицо вдруг стало слегка опечаленным. — Знаешь, когда-то он был более… светлым, я бы даже сказал веселым. Но в последние годы сильно изменился, а началось это… после смерти его лучшего друга. Я знал этого человека, и поверь, они были два сапога пара. Как тот умер, так Рокко и вернулся в Китай. Если бы не Рокко, мне бы тоже пришлось несладко, он… был для меня очень сильной опорой и поддержкой. Лань Ванцзи не знал, что Вэй Ин говорит о том промежутке своего времени, когда бросил свою танцевальную карьеру из-за той «аварии», когда вернувшись домой учинял буйства и все время приближал свою гибель. Сказать по правде, сильнее Цзян Фэнмяня именно Рокко не давал ему погибнуть в этой пропасти, и спасал он его не только от депрессии, но и от вещей куда более страшных. Например, когда не пожалев свою машину сбил машину Вэй Усяня с дороги, потому что тот на всей скорости ехал в закрытый участок, где дальше были сплошные обрывы и даже не понимал этого. Всё, что запомнил тогда Вэй Усянь, это невероятно сильная хватка рук, что вытащили его из машины, а еще кровь, много крови… на лице его друга. Из-за удара голова Рокко сильно столкнулась с боковым стеклом, в итоге кожа на его голове треснула и разошлась, из-за чего остался довольно крупный шрам. За волосами его не было видно, ведь волосы у мужчины были черными и густыми, но… — В общем, вот такой у меня друг, — улыбнулся Вэй Усянь. — Не судите строго. — Не буду, — нехотя ответил Лань Ванцзи, понимая, что это тот самый друг, который бросил Вэй Усяня в том клубе, а после еще и угрожал ему, словно бы Лань Ванцзи намеревался… поиграть в плохого парня из порнофильмов категории Rape. Сладкое довольно быстро закончилось. Вэй Усянь еще дважды доливал в фарфоровый чайник кипятка, к слову, изрядно задолбавшись это делать. Весь этот чайный ритуал ему изрядно надоел, ведь сам он любил пить чай из обычной большой кружки, в которой была заварка, сахар и кипяток. Но сегодня он вынужденно стиснул зубы, так как был занят — хвост распушил ведь, да еще и как! Улыбка с лица не сходила, бред, кстати, с языка тоже, блеск в глазах то и гляди сожрет сидящего напротив него красавца, который ни разу не посмотрел на часы и не сказал, что ему пора. Короче, в общих чертах их завтрак длился часа три, и большая часть времени была посвящена именно разговорам, где девять из десяти возможных предложений Вэй Усяня носили самый глупый или даже пошлый окрас. И мы не просто так уточняем, что именно девять, а не четенькая десятка, потому что… — Как ваша дырочка? Совершенно бесконтрольно ложка в руках Вэй Усяня, которой он помешивал чай, а потом коротко облизывал губами, с шумом упала на стол. Что еще смешнее, глаза его стали такими большими и испуганными, что можно было увидеть, как в них дрожит свет. — Ч… что? — дрожащим голосом проблеял он, почему-то опустив глаза на губы Лань Чжаня. — Простите, как моя кто? Знаете, вот кто-то может на полном серьезе проявлять беспокойство вашему здоровью или душевному состоянию, но если кое-чье сердце извратит услышанные слова, беды не оберешься. — Зуб, — тоже немало испугавшись, вот только реакции Вэй Усяня, тихо сказал Лань Ванцзи. — После удаления зуба ведь осталось… отверстие. Как оно, болит? «Отверстие… болит, — все еще не вдупляя, Вэй Усянь плавал в таких глубинах, которые уже этим утром не на шутку воодушевили его. — Болит ли отверстие? Ты о моем, что ли? — и тут же подумал: — А ты можешь сделать так, чтобы не болело? Нет, чтобы не зудело…» Так как шифер на крыше Вэй Усяня снова улетел, он сидел, впившись взглядом в туловище Лань Ванцзи, и слава богу, что с его чуть распахнутых губ не стала капать слюна. Нет, серьезно, он реально подзавис так, словно между ними случился секс, а он только сейчас это осознает. Лань Ванцзи сильно смутился такой его реакции, приняв её как за не позитивный шок его грубому вопросу. Догадавшись, как это могло прозвучать (особенно в голове такого бесстыдника, как Вэй Усянь) Лань Ванцзи испугался, что всё испортил, и закрылся в себя еще больше. — На сладенькое реагирует, — вдруг широко улыбнувшись и не отнимая взгляд от его груди, сказал Вэй Усянь. — Сильно? — тут же заволновался Лань Ванцзи. Ему совсем не нужно было знать о каком «сладеньком» и о какой «дырочке» на самом деле идет речь. — Да не то слово, — скользнув взглядом по его губам, а потом наконец-то подняв их на уровень его глаз, сказал Вэй Усянь. — Зудит, дрожит, пульсирует. Так доставляет мне хлопот, ни на минуту не дает забывать о себе, безобразница. И как жаль, что этот трепет никак не удается унять… — Вы пили таблетки? — обеспокоенно спросил Лань Ванцзи. Он никак не мог понять почему говоря о «боли» Вэй Усянь смотрит на него и… улыбается. — Доктор прописал мне не те таблетки, — склонив голову, Вэй Усянь улыбнулся самими губами. — А те, что нужны для меня, недоступны по ряду причин. И я могу только смотреть. — Как это только смотреть? — возмутился Лань Ванцзи. — Если они такие дорогие, я… — Они для меня… — с легким налетом грусти вдруг сказал Вэй Усянь, — для меня слишком… дорогие и роскошные. Я такую роскошь не заслужил, наверное. — Вэй Ин… — Лань Ванцзи искренне переживал за Вэй Усяня, а еще сердечные муки в отношении него были слишком сильными, поэтому он тоже никак не мог вдуплить подлинную суть происходящего и о какой такой волшебной «таблеточке» говорит Вэй Усянь. — Ох, да не переживайте так, — наконец-то взяв себя в руки, хоть и не без того, чтобы положив ногу на ногу слегка надавить там, где надобно было бы перекрыть несвоевременный прилив крови, махнул рукой Вэй Усянь, — пройдет. Но, знаете, моя дырочка и правда трепещет, серьезно. Ан нет, слишком спешные выводы, не взял еще Вэй Усянь себя в руки, всё еще продолжает испытывать удачу на прочность. Ему просто повезло, что Лань Чжань оказался слишком серьезным и доверчивым, что всё еще не понял, на какой 18+ волне возле него продолжает кружить одно развратное лицо. Хотя, если посмотреть на это с другой стороны, то смекнув, что за него переживают, маленький безобразник Вэй Усянь принялся бы преследовать Лань Ванцзи с одним и тем же заявлением: «Моя дырочка, Лань Чжань, моя несчастная дырочка так страдает…» Маленький и ответственный Лань Ванцзи, естественно, никогда не бросит попавшего в «беду», особенно если это Вэй Усянь, а потому так же будет допрашивать: «Покажи, покажи где болит». Но Вэй Усянь, сделав донельзя страдальческое лицо, просто скажет: «Не покажу. Просто обними меня и мне станет легче». — Трепещет… — повторил Лань Ванцзи и смолк. Вэй Усянь лишь сильнее навалился на свои руки, приближая голову всё ближе к столу. Он бы и положил её на него, чтобы хоть и под углом, но еще более удобно рассматривать Лань Ванцзи. — Может тогда нужно намазать? Бац! — и Вэй Усянь испытал чувство того, как невидимый молоточек ударил в его голову словно в металлический диск на ринге, распространив где-то на уровне ультразвука соответствующий звук. «А неплохая мысль, — тут же пронеслось в его опьяневшем разуме, — только чем?» — Что?! — резко распрямившись, чем испугал порхающих вокруг него многочисленных бабочек, в основном лазурного окраса, Вэй Усянь сделал такое лицо, что Ванцзи и не понял — смеяться или умиляться? — Что намазать? Чем? Это ты о чем? Я здоров, я очень здоров, у меня всё нормально. Или ты про хлеб? Ты хочешь есть? Или еще одну яичницу? Так какое масло мне достать — для хлеба или яиц? Всё это он говорил так быстро и неразборчиво, еще и умудряясь при этом двигать шеей как курица, словно вот-вот должен был сорваться в одну из сторон, что Лань Чжань неосознанно испытал острое желание как-то его придержать, что ли. Просто, срываясь куда-то Вэй Усянь был очень резвым, а Ванцзи очень не хотелось, чтобы тот нашел себе какие-то другие дела, помимо него. — Но вы же сказали… — Я такого не говорил! — прижав ладонь к лицу и закрыв глаза, он вытянул вперед руку, словно бы останавливал его. — Я… в общем… забудьте. Дырка ноет и бог с ней, чем-нибудь залепим и ладно будет, перебесится и успокоится. — Залепим? — удивился Лань Чжань. — Во рту? — Где? — еще сильнее удивился Вэй Усянь. — А-а, вы об этой… — А о какой еще? — нисколько не кривя душой, продолжал удивляться Лань Чжань. — Кхм, ну да, — почесал затылок Вэй Усянь, — о рте же речь… Так я о нем и говорю! Ну что вы запутали меня с этими дырками, сдались они вам! Вы лучше мне скажите, вы сыты? Лань Чжань моргнул. «Что, пора и честь знать?» — с грустью подумал он, и зыркнув исподлобья ожидал, что же дальше Вэй Ин скажет. — Ну-у… — неуверенно протянул он, — я просто всё переживаю, было ли… хоть немного вкусно. Для меня любой подножный корм сойдет, поэтому когда при пустом холодильнике на какой-то полке обнаружится лапша быстрого приготовления, это уже праздник, и знаете почему? Потому что она подается горячей. — Если вы переживаете об этом, то мы лапшу тоже едим. — Нет-нет, Лань Чжань, — вдруг ухмыльнулся Вэй Ин, — я о той, что продается за один доллар, а не та, что упаковывают в золотую коробку по двадцать долларов каждая. Знаете этот золотой набор? Там еще мясо, водоросли, кунжутные семечки, овощи… — А можно просто кипяток в ведерко залить, — не смутился Лань Чжань, — посолить, добавить горчицы и сев у телевизора спокойно есть. — Ничего себе, — восхитился Вэй Ин, — да это же домашний рецепт всех холостяков. Три минуты и готово! А может помните, как лет десять назад, мы тогда с вами еще в школе учились, продавалась такая сладкая лапша, что никто её не заваривал, а просто посыпал сладкой приправой и так грыз? Её еще потом запретили из-за заворота кишок у неокрепших организмов. Ха, слабаки. Я грыз её каждый день, еще и друзей кормил. Птицы, правда, на вторую неделю такой диеты есть внаглую отказались, но не беда. Пока в лаборатории были крысы, мелкие остатки никогда не выбрасывались. — Что-то такое помню… — слегка покривил душой Лань Чжань, скорее вспоминая рекламу той сладкой вермишели, нежели точно пробуя её самостоятельно. Дядя всегда бдительно следил за их питанием, так что даже такое простое лакомство, как дешевая магазинная лапша, братья узнали лишь когда переехали от Лань Цижэня. — Лань Чжань, — как-то взволнованно и с широкой улыбкой вдруг протянул Вэй Усянь, и вскочив бросился из кухни. По ту сторону послышалось какое-то движение, что-то громко упало, потом хлопнули двери. Вэй Усянь снова вбежал на кухню и с придыханием возгрузил на стол высокую тетрадь. — Смотри! Раскрыв её, он распрямил листки и дал увидеть Лань Чжаню что-то странное и яркое, похожее на те брошюры, что раздают на улице. Но, присмотревшись к названию, он увидел знакомый логотип и всё понял. — Вы что, собирали упаковки с разными вкусами? — спросил он. — И клеили их в тетрадь? — Ну а чем еще было заниматься одинокими холодными вечерами? — не растерялся Вэй Усянь. — Не марки же собирать. Тем более, что я их не люблю, а вот это такое яркое, такое блестящее, разноцветное. Лань Чжань уже давно заметил любовь Вэй Усяня ко всему слишком вычурному и броскому, а потому нисколько не удивился, что он таким занимался. Но, что сильнее его сейчас волновало, так это то, что Вэй Ин стал очень близко к нему, и склонившись переворачивал страницы, что несколько раз Лань Чжань ощутил касание его волос на своей щеке, и от этого касания его кожа покрылась легкими мурашками. — Ой, — перевернув страницу и увидев, что там лежит засушенный цветок, Вэй Ин удивился. — А это как сюда попало? Что это, ирис? Совсем не помню, как ложил его сюда. Хотя, знаете, я очень люблю цветы, особенно люблю их дарить. Мне кажется, что если от всего сердца подарить благоухающие цветы, то на сердце того, кто грустит, станет чуточку радостней, вы не находите? Вот например этот цветок, который так чудесно пахнет. Представьте, как бы был красив букет из ирисов, еще и подаренный от всего сердца… «Я слышал, что в саду посадили ирисы, пойдем потом понюхаем? Пс-с, по секрету тебе скажу, что если ты будешь хорошо себя вести, ну прям очень хорошо и послушно позволишь мне тебя тискать, я украду для тебя парочку этих цветов и сделаю тебе из них букет! Не веришь? А я украду! Для тебя, всё для тебя…» Вэй Усянь взял сушенный ирис, улыбнулся и легонько мазнул им по самому кончику носа Лань Чжаня. Тот слегка отпрянул и тут же поднял взгляд на наклонившегося к нему Вэй Усяня. Тот, не ожидая, что их лица будут так близко замер, слегка расширив глаза, так и держа ирис недалеко от их лиц. — Радуга, — вдруг тихо сказал Лань Ванцзи. — Что? — не понял Вэй Усянь. — С греческого ирис означает «радуга». — Радуга? — удивился Вэй Усянь. — Радуга… ра… Он вдруг замер, переваривая услышанное и, стыдливо прищурившись, стрельнул глазами на Лань Ванцзи. «Бог, ты вот прямо не можешь, чтобы в краску меня не вгонять, — сетуя и на всё сказанное ранее, и вот на такую «подлянку», раздражался Вэй Усянь. — Нет, ну это уже слишком очевидные совпадения. Радуга, серьезно? А почему сразу не разноцветный флаг? Бог, ты вообще видишь, что ты делаешь? Это же я, Вэй Усянь! И я влюблен в этого человека до головного трепета…» Пожалуй, не стоит уточнять о трепете конкретно какой головы он имел в виду, потому что это будет слишком пошло, даже для него. — Кхм, — распрямившись, он неосознанно приблизил ирис к своим губам, не видя, как на это посмотрел Лань Чжань. Когда же Вэй Усянь снова решился на него посмотреть, его губы были скрыты за ирисом, а в глазах Лань Ванцзи он нашел отблеск ожидания, который естественно перепутал с другим отблеском, что имел схожее окончание. Он не увидел в его глазах хорошо скрытое желание, которое с завистью пожирало цветок, что имел больше прав прикасаться к его губам. Вэй Усянь вдруг задорно улыбнулся. — Нравится? Взгляд Лань Ванцзи стал чуть темнее. — Нравится, — честно сказал он. И опять же, уточнять, о чем он говорил, не было особого смысла. — Хотите? — двинув рукой и приблизив к нему цветок, спросил Вэй Усянь. Лань Ванцзи, не отрывая от него взгляда, вдруг взял Вэй Усяня за запястье, довольно нежно обхватив его своими пальцами, и сказал: — Хочу. «Боже мой, — в душе возликовал Вэй Усянь. — От этого голоса и взгляда у меня точно встанет, и я себя выдам…» От ощущения его пальцев по руке Вэй Усяня растеклось обжигающее тепло, что буквально сорвало с таким трудом построенную платину, что не давала крови броситься туда, куда не следовало. Вэй Усянь вдруг ощутил острое желание сесть Лань Ванцзи на колени, прямо как тогда, в их первую встречу, прижаться лицом к его груди, ощутить его объятия, его гладкую щеку на своей макушке, шаловливо поиграть пальцами с пуговицами на его рубашке, или лучше с волосами, легонько наматывая их на свои пальцы и распуская, чтобы чувствовать, как нежно они бы скользили между пальчиками, а потом… поднять к нему свое лицо, погрузить ладонь в его волосы, чуть оттянуть их, совсем легонько, лишь чтобы почувствовать их плотность. Волосы Лань Ванцзи обалденно пахли, он еще ночью это почувствовал. Их запах… возбуждал, их мягкий естественный запах. Вэй Усяню вдруг стало жизненно необходимо узнать, как пахнет Лань Ванцзи в разных местах, например, в ямочке между ключицами, за ушком и в местечке, где шея переходит в плечо. Но всё это были грезы, которые не были тем, что он мог бы воплотить. Но он признавал, что, пожалуй, не было бы ничего лучше, разреши ему Лань Ванцзи посидеть на своих коленках, ну хоть чуть-чуть. — Мм, держите, — когда градус напряжения спал, Вэй Усянь ловко протиснул кончик стебля под держащие его запястья пальцы Лань Ванцзи, и тот, увидев, что он сделал, медленно начал сгибать пальцы, чтобы этот стебель взять, поэтому когда сгибал, невольно получалось так, что скользил подушечками пальцев по коже Вэй Усяня. У последнего эта простая ласка вызвала такой табун мурашек, что разомлев он едва сдержался, чтобы не выдохнуть в неподобающем тоне. — Спасибо, — совсем не радостно сказал Лань Ванцзи, и положив руку с цветком себе на колени слегка опустил голову, пряча свое немного расстроенное лицо. «Эй! — вдруг разозлился Вэй Усянь, видя цветок на его коленях. — Это мое место, слышишь ты, везучая сволочь! Это я, я должен быть на этих коленях, а не ты!» В итоге так и не решившись вступить в столь неравную борьбу за «посидеть на коленках», Вэй Усянь испепелил несчастный цветок своим превосходящим надменным взглядом и, нервно отмахиваясь от зуда в двух головах одновременно, начал провожать Лань Ванцзи, так как тот, не совсем попав в тон заявил, что должен идти. — В любом случае завтрак продлился гораздо дольше обычного, — улыбнулся Вэй Усянь, стоя в коридоре, — я только надеюсь, что… — Когда у вас закончится отпуск? — вдруг в лоб спросил Лань Ванцзи, когда надел обувь и выпрямился. Не совсем поняв о каком отпуске среди и так бесконечного отпуска говорит Лань Ванцзи, ведь у Вэй Ина не было постоянной работы, хорошо хоть подработки были, то и уставился на него соответствующим «Ты о чем?» взглядом. — Аа-а, — наконец-то раздуплился Вэй Усянь, вспомнив, о чем говорил в машине, — да нет, вы меня не так поняли. То я говорил о выходных, выходных! Какой отпуск в моем возрасте и с моим положением, я ведь еще так молод, на мне пахать и пахать нашей священной КНР. — В таком случае, — вдруг потупился Лань Ванцзи, — когда… мы снова… — Снова что? — разулыбался Вэй Усянь, чувствуя, как его снова облепили порхающие вокруг него бабочки. — Ах, я понял. Ну, договоримся, я под вас в любом случае подстроюсь, вот только… Вот только некоторые обстоятельства явно могли ему помешать это сделать. С Цзян Чэном он так и не разобрался, с одним «неприлично богатым» тоже, еще и Мянь-Мянь… всё еще в городе. И хочет с ним поговорить, скорее всего. Да и потом, в последнее время Цзян Фэнмянь начал сильнее прогибаться под попытки мадам Юй женить обоих сыновей семьи, так что приезжать в их дом стало реально опасно для простой незамужней жизни. Кажется, лишь с одним Лань Ванцзи можно было расслабиться и забыть о всех проблемах, потому что рядом с ним ничего другого больше не существовало. Вэй Усянь понял, что этот человек и накормит его, и причешет, и спать уложит. Хорошо хоть судьба подкинула шанс отплатить ему тем же. Правда, наедине между ними всё становилось до того невинным и нелепым, что в каком-то смысле Вэй Усянь уже начал раздражаться от такого их глупого постоянства. Ему все время казалось, что происходит нечто большее, но он этого в упор не видит. Чувствует, но не видит. Прямо как танец, который воплощаешь без музыки… — Лань Чжань, спасибо тебе большое за компанию, — прижавшись согнутой в локте рукой к дверной раме, сказал Вэй Усянь. Лань Ванцзи стоял по ту сторону, в коридоре, и спокойно смотрел на Вэй Усяня. — И вам, — казалось, без каких-либо эмоций ответил он, но вот глаза его были на удивление светлы и будто бы сияли. — До встречи. — До встречи, — крикнул ему вслед Вэй Ин. — Если внизу спросят, скажите, что вы молоко доставляли. Я очень люблю по утрам свежего молочка попить, белок ведь… очередной. Лань Ванцзи остановился и обернулся. Вэй Усянь озорно улыбнулся и спрятав половину лица за рамой нырнул внутрь, закрыв дверь. Выражение лица Лань Ванцзи стало мягче, как если бы он… вот-вот улыбнулся бы. «Твою мать, — какое-то время постояв возле входной двери, Вэй Усянь, легонько куснув нижнюю губу, сорвался с места и раздираемый различными чувствами побежал в свою комнату. — Это что, флирт? Ты флиртовал с ним? И ведь не только последней фразой, а… боже, всё утро! Бесстыжий интриган, влюбчивый идиот!» Ну никак ему было не удержать свой язык, изгибы которого так остро проявили бы себя именно в присутствии этого человека. Вэй Ину так хотелось говорить с ним, вот просто говорить, с темой или без, лишь бы как-то контактировать, лишь бы видеть, что тот обращает на него всё свое внимание. И каждый раз, когда он говорил, сердце его от счастья прыгало так громко и неудержимо, а глаза сияли таким ярким блеском, что только бы совсем уж недалекий человек не понял бы, какие чувства на самом деле проявляет Вэй Усянь к Лань Ванцзи. Вот если не знать Лань Чжаня, то, пожалуй, только его брат смог бы понять, что тот на самом деле чувствует. Уходя, Лань Ванцзи думал о том, что впервые ему удалось одурачить Вэй Ина так, чтобы сказать тому всё, что ему хотелось, что он ему… нравится, что он его… хочет. Это было так волнительно, так опасно, и так… желанно, что получив в награду засушенный цветок, Лань Ванцзи и расстроился, и обрадовался, ведь теперь у него есть что-то особенное, что-то, что так долго было в руках этого человека, пропиталось им, а теперь попало в руки к Лань Ванцзи. Он был счастлив. Он сказал то, что хотел сказать, и хотя понимал, что Вэй Ин его не понял, всё равно испытывал радость, как только и может радоваться сердце, что самым большим счастьем видит даже просто быть рядом, пусть бы и молча, скрывая свои чувства, но просто рядом, чтобы погреть свои трепещущие крылышки в этих теплых солнечных лучах, тепло которых так похоже на добрую и искреннюю улыбку. Его улыбку. Вэй Усянь же, вбежав в свою комнату и тут же закрыв дверь на ключ, быстрым шагом подошел к окну и плотно зашторил его, а когда сделал это, повернулся к кровати, застыв на ней взглядом. Там, оставленной на его одеяле лежала рубашка, которую Ванцзи скорее всего забыл. Рубашка, которая пропиталась его запахом, впитала в себя его тепло, хоть уже и не хранила его. Дыхание Вэй Усяня ускорилось. В комнате царил полумрак, лишь тонкие солнечные нити пробивались сквозь узкую щель штор. Не отнимая взгляд от рубашки, Вэй Ин снял свою кофту, бросив её на пол, затем потянулся руками к штанам, скользнув пальцами под резинку и тоже снял их, вместе с нижним бельем, в итоге оставшись голым. Волосы он распустил. Его член вот уже в течении трех часов был напряженным и требующим хоть какой-то разрядки, которую Вэй Усянь, будучи с Лань Ванцзи, естественно дать ему не мог. Но теперь Лань Чжаня здесь нет, в квартире осталась лишь энергия его недавнего присутствия здесь, которая как будто всё еще сквозила по этим стенам, легонько напоминая о себе. Не без громкого стука сердца, Вэй Усянь медленно подошел к кровати, так же медленно взбираясь на неё, словно подходил не к неодушевленному предмету, а к настоящему человеку. Он склонился над рубашкой, туманно рассматривая её, после чего наклонился ниже и с глубоким вдохом вжался в воротник своим лицом. Запах… он его чувствовал. Лань Ванцзи вспотел во сне, и еще его кожа была чем-то надушена, поэтому на рубашке остался отчетливый запах его тела и этого парфюма. Шире расставив ноги, Вэй Усянь обнял рубашку обеими руками и слегка поднял задницу, чувствуя, как резко увлажнилась головка. — Парфюмер хренов… — ругал он себя, еще более жадно глотая запах Лань Ванцзи. — Слабак, ничтожество, неудачник… Как бы он ни ругал себя, а желание его было настолько сильным, что едва ли не плача от нахлынувших на него серьезных чувств, Вэй Ин принялся ласкать себя, не отрывая лицо от рубашки. Он так сильно вжался в неё лицом, что, выдыхая, воздух обжигал ему губы и нос, и вдруг стало так жарко от тех горячих волн, что накатывали где-то изнутри его тела, что виски повлажнели, а лицо изрядно покраснело. Он начал шуметь, голос сам рвался из горла, и создавая пошлые характерные звуки Вэй Усянь всё сильнее сжимал руку, дыша запахом человека, который так ему нравился, а когда кончил, сжал зубы на вороте так, что чуть не прокусил ткань. Ему стало так хорошо, что приятная судорога, охватив всё тело, заставила его буквально толкаться себе в ладонь, но что хуже — она же сделала его еще более жадным и куда более неудовлетворенным. Одного раза явно было мало, и перевернувшись на спину, в этот раз частично накрыв рубашкой свое плечо, продолжая кусать её, Вэй Усянь резвее подпрыгивал бедрами, в желании как можно быстрее облегчить свои страдания. Его член зудел и покалывал, он никак не мог его успокоить. Грудь Вэй Усяня повлажнела, живот и бедра напряглись, лицо выражало гамму страдальческих и изможденных эмоций. Он стонал так громко, широко раздвигая ноги, где-то внутри себя представляя, что Лань Чжань на него смотрит, что он вернулся и застал его вот таким. Какое бы лицо он сделал? Убежал бы? Или сел бы и стал смотреть? Лишь мысль о том, что Лань Чжань смотрит на него, пока он ласкает себя, довела Вэй Усяня до пика удовольствия, что он кончил так бурно и обильно, что брызнувшая струя достала своими каплями даже к рубашке, что Вэй Ин и не заметил. Он снова схватил её в свои объятия, явно потерявший себя в разноцветии своих мыслей и фантазий, что, затолкав её под себя, обхватил тканью свой член, продолжая ублажать себя вот так, и ощущения ткани, особенно зная, чья она и на чьем теле была, заставили его кричать очень громко и сходить с ума еще более ярко. Рубашка смялась, выделения Вэй Ина сделали её еще более влажной, а запахи, смешавшись, действовали как усиленный наркотик, что не знал пощады. Вэй Усянь плакал от взявших его в оборот чувств, и совсем потеряв себя даже не понимал, что конкретно делает. Он… растворился в ощущениях, запахах и эмоциях. Дырочка, в этот раз нужная, сжималась, чувствуя пустоту, но не хотелось отпускать рубашку, поэтому Вэй Ин её не трогал. Он никогда не считал ублажать себя через неё чем-то неправильным, потому что, как и любой из тех, кто серьезно изучал свое тело знал, что это очень даже естественный физиологический путь удовольствия, и ничего постыдного в этом нет. Что плохого в том, что, чтобы усилить удовольствие мужчины, нужно войти внутрь? У них, как и у женщин, тоже есть точки наслаждения, как снаружи, так и внутри. Кто сказал, что член это вот прямо всё? Это как клитор, лишь верхушка айсберга. Вся чувственность, как пыльца цветка, прячется внутри. Нужно лишь развести лепестки и проникнуть вглубь, чтобы начать обжигать эту вершину действуя не снаружи, а изнутри… Он довольно долго не отпускал себя. О состоянии рубашки лучше было бы и не говорить. Он лежал, обняв её, будучи абсолютно обнаженным, с рассыпавшимся вокруг него волосами, и только тонкие нити солнечных лучей бросали свое золотое сияние внутри этого тихого полумрака.