2 года назад
Прекрасное далёко, напрасно и далёко, Бессмысленно жестоко, дорогу забудь. Без выхода и входа, к напрасному далёко В напрасное далёко ты не пройдёшь свой путь.
Как можно меньше говори. Как можно меньше говори. Как можно меньше говори… На следующее утро мы прогуливались по парку близ нашего отеля. Концентрируя на себе завистливые взгляды проходящих мимо светских львиц, чьи глаза озорно блестели при виде молодых людей — им казалось совершенно обыденным завлечь их к себе в номер. Поэтому, когда вместе с блондинистой парой Ледяного Джека и Эльзы, мы с Александром замечали не только папарацци, но и косящихся на нас дамочек, что мерно расслаблялись на своих балконах. Я, положа руку на сердце, была готова признать, что эта смешная зависть была приятна, потешив моё самолюбие. Из мыслей меня вырывает бархатный голос, обладатель которого стремительно садится рядышком на лавочку: — Хреново выглядишь, — глядя вперёд, Александр протягивает мне солнцезащитные очки. На минуту впериваюсь в него уставшим взглядом, но, так и не получив ответного контакта, принимаю аксессуар, но перед этим одним резким движением забрасываю чёрный шарфик Нильсена ему через шею. — Спасибо, мечтала услышать от тебя об этом ещё раз, — припоминая ему наше первое знакомство, я натянуто улыбаюсь. Прячась за волосами, закидываю ногу на ногу и скрещиваю руки на груди. Пока Элиза с Рэем обсуждали что-то, звонко смеясь, я молчала, думая о том, с какой тревогой они смотрели на меня за завтраком, но почти сразу расслабились, удостоверившись, что мне стало лучше. Во всяком случае, они так думали… Проснувшись, я изо всех сил сдерживала болезненные стоны, потому что будить Нильсена не хотела. Всё тело чертовски болело, словно бы по мне проехался поезд, напоследок сбросив со скалы. Забежав в ванную, я, кажется, побила личный рекорд, проведя там больше часа, стараясь избавиться от дрожи в руках. Только этого мне не хватало! Нет, я, конечно, догадывалась, что это неизбежно и так или иначе настигнет меня, но не думала, что так скоро… Натягиваю рукав куртки, пряча кисти. И всё ещё лёгкую дрожь в них. Глубоко вдыхаю и без особого интереса киваю, когда эту ледяную парочку утаскивают дети на площадку, прося поиграть с ними. Очевидно, жизнь решила сыграть со мной в «ты думаешь, я тебя не переиграю?», потому что как по-другому объяснить атакующую меня нервозность: спрятала трясущиеся руки, но начала дёргать ногой. — Тебе всё ещё одиноко?.. — не пойму, то ли спрашивает, то ли утверждает. — Ну что ты, у меня такая чудесная компания, — нервно смеясь, фыркаю и отвожу взгляд в сторону. Удручённо поджимаю губы и прикрываю глаза, когда понимаю, как неприятно могла прозвучать эта фраза. Смешнее всего будет, если кто-то из прессы подслушает наш разговор и всё услышанное выставит, вырвав из контекста. Именно поэтому тебе нужно держать себя в руках, Харрис! Ради Аннет и остальных!.. — Прилипчивый, как надоедающий ребенок, — шепчу я, отводя взгляд в сторону. Но Алекс в своей манере не думал обидеться, а решил перевести всё в шутку: — Ой, да не ври, Харрис! Как тут от меня устать? — Решаю воздержаться от колкого ответа, лишь скептично выгибаю бровь. Думала ли я, что мрачное выражение лица остановит поток шуток и самовосхваления шведа? Ну, надежда была… но это же Нильсен: — Идеально выгляжу, излучаю силу и молодость. Ты же знаешь, никому не устоять перед моей убийственной, — быстро шевелит пальцами, будто веером махая в свою сторону, — аурой! Ладно, сдаюсь. Пропускаю через себя тихий смех под не совсем уж эстетичное закатывание глаз. Видимо, этого он и добивался, потому что, увидев, как мои губы расплылись в улыбке, череда разговоров о себе, любимом, закончилась. Будучи полу-боком повёрнутым ко мне, Александр с минуту смотрит на меня не произнося ни слова. Словно давая мне время отвлечься от гнетущих мыслей, снова давая почувствовать мне покой и умиротворение рядом с кем-то. Не давил, не принуждал к разговору о случившемся, а лишь позволил понять в очередной раз, что не собирается от меня отворачиваться и во что бы то ни стало будет на моей стороне. — А если серьёзно, ты на самом деле неважно выглядишь, — уже по-другому, как-то обеспокоенно проговаривает, смотря на меня и нахмуриваясь. — Может, обратимся к Эмме? Она всё-таки… — Не надо дёргать её, — тут же парирую, отчего голос случайно срывается. Уже прокашлявшись, добавляю: — У неё, как-никак, на носу свадьба, имей уважение к своей подруге… А ты поимей уважение к самой себе! Ты ведь в одиночку не справишься, мы через это уже проходили… И, к слову уж, между делом, Нильсену тоже стоит об этом знать, раз уж вы теперь до неприличного близки. Плотно сжимаю челюсти и вдыхаю полной грудью. Может, смысл в этом и правда есть, так что мне следует признаться; выговориться хотя бы кому-то, чёрт подери. Но эта мысль покидает меня сразу после после того, как осенний ветерок обдаёт меня прохладным дыханием, любовно заиграв с волосами, на которых плясали солнечные блики. Мне становится по-настоящему спокойно, и некогда подкрадывающееся со спины волнение, держа свою удавку на моей шее в совсем несильной хватке, отступает, будто подкроватный монстр, побоявшийся яркого света. — Меня подташнивает, — признаюсь неожиданно для самой себя, но почти сразу понимаю, что, фактически, так оно и есть. У наркотиков куча побочных эффектов, даже после оказания первой помощи, и тошнота — один из них. Александр поворачивает голову, приподнимая брови, и уже собирается что-то сказать, как вдруг воздух разрезает громкий крик. Крупный, ярко-оранжевый с чёрными полосами мяч приземляется около нашей скамьи, легко ударившись о ногу шведа. — Месье, бросьте нам мяч, пожалуйста! — прокричал мальчик в зелёной футболке, подпрыгивая на месте, тем самым обращая к себе внимание. Не поднимаясь со скамьи, Нильсен взял в руки мяч и передал его ребятам, метнув в сторону поля. Дети счастливо заголосили. В какой-то момент я заметила среди них знакомую малышку, только что приблизившуюся к ним. Она шла под руку с Элизой, которая, очевидно, вернулась со стороны беседок, где проводили время девочки — мальчики же играли в баскетбол, ну или, во всяком случае, пытались играть вместе со старшими, которые им помогали. Алекс снова развернулся ко мне, приковывая свой взгляд к моему лицу. — Не мудрено. Ты ничего не ела со вчера. И сегодня за завтраком. — Это не от еды, а от тебя, — слова срываются прежде, чем я успеваю о них пожалеть и прижать обе ладони к губам. Мужчина на мгновение скептично выгнул одну бровь, и от этого вида я уже была готова вжаться в лавочку, будто бы в ней есть секретный проход, сквозь который я окажусь где-нибудь в Нарнии. По всем законам жанра на фоне в этот момент должен был сначала прозвучать ошарашенный «Ох!», а после него — шум от удара рук, закрывших постыдно лицо. Ну просили же тебя: говори как можно меньше, держи язык за зубами! И, честное слово, я хотела добавить шутливое обвинение, причиной которого стала бы излишняя вежливость или идеально сидящий костюм, но не успела, обрушенная новым ответом: — Ну уж нет, — фыркает швед, снимая с себя шарф. — Хочу напомнить, я не сделал ничего такого, из-за чего тебя могло бы тошнить…. — он с довольной ухмылкой рассматривает оставленные им отметины, наверняка вспоминая вчерашнюю ночь и заставляя думать о том же и меня. Вскоре я понимаю, что из-за ветра, сдувшего волосы назад, моя шея была благополучно открыта. А не заметить, думаю, подобное на молочной коже сумеет разве что слепой. — Да и я всегда контролирую процесс, а ты, насколько я знаю, принимаешь необходимые препараты… Я замираю, на мгновение сбитая с толку. Даже думать не хочу, откуда ему это известно. И об одних ли препаратах мы говорим. Стремительно потянувшись к воротнику своей водолазки, уже в следующую секунду меня останавливает Нильсен. Он в не менее ловком движении обматывает свой чёрный шарф на моей шее, а сам же остаётся сидеть в распахнутом горчичного цвета пальто. Поначалу желание стянуть эту вещь полностью охватывает мысли, потому как она ужасно неприятно колется, но шлейф мужских духов, успевший полюбиться и въесться в мозг, вынуждает напрочь позабыть обо всех неудобствах. Александр мягко смеется, видя то, как гипнотически я вдыхаю успокаивающий меня запах бергамота, смешанного с какао и шалфеем. Я хотела отшутиться, но моё внимание в очередной раз привлекла девочка, что весело хихикала в момент, когда Элиза передала ей свой, очевидно, большой венок из пожелтевших листьев, вызвавший у ребёнка настоящее счастье. В душу своевольно закрадывается обида, уколовшая где-то в районе груди, и я сжимаю челюсти, ещё сильнее кутаясь в свою одежду и шарф: — Прямо-таки всегда?.. Мужчина непонимающе хмурит брови, глядя на меня и наверняка дожидаясь, когда я взгляну на него, но я упрямо смотрю вперёд, наблюдая за детьми. А именно: за дочерью Серафимы. Как минимум… Нет, ну не одна же я подумала об этом, как только увидела Хоуп? Имя малышки я, кстати, услышала случайно, когда за завтраком Элиза и Рэй обсуждали её донельзя забавный характер. Туда же вскоре смотрит Алекс, а после того, как догадывается, на ком именно сосредоточен мой взгляд, прыскает со смеху. — Всегда, каттен, поверь мне, — убедительно твердит он, на что мне приходится повернуться из-за возникшего интереса. — Так или иначе, я бы знал о существовании своего ребёнка. С минуту поразмыслив над верностью своих слов, Александр смотрит вперёд погружённым в себя взглядом. А когда совсем незаметно кивает, будто бы по итогу согласившись со своими словами, моргает и скрещивает руки на груди. Его, возможно, мучает желание достать сигарету, но также из утреннего разговора выяснилось, что Эмма благополучно обчистила карманы обоих шведов. Было забавно наблюдать за тем, как аристократка словно по-сестрински заботится о молодых людях, хотя они оба и были старше неё, пускай и не значительно. Я молча киваю, соглашаясь довериться, и осторожно кладу голову ему на плечо, поддавшись неизвестному порыву. Наблюдая за снующими отовсюду людьми, в какой-то момент блаженно прикрываю глаза, когда коротким движением Александр притянул меня ближе, обняв руками за плечи. Мне вдруг стало интересно узнать о детстве Нильсена и Линда. Особенно, последнего. Ведь, если о жизни Алекса мне как минимум известно про побег из дома, катание на сенбернаре и дегустацию гамбургера — ну и, разумеется, про историю вражды наших семей, — то о жизни Рэя мне не было известно ничего. От слова «совсем». А ведь он первый, кто повёл себя дружелюбно и был честен от начала и до конца. Есть ли у него родственники? Может, даже семья, о которой неизвестно Элизе?.. Ошеломляющий удар тяжёлого мяча около скамьи заставил меня вздрогнуть, благо я сумела сдержать крик и не распугать всех людей, а вместе с ними и голубей. Выведя себя из минутного оцепенения, наконец выдыхаю, когда Александр решительно поднимается и, приблизившись к отскочившему мячу, берёт его в ладони. Задумчиво вертит, ловко, почти как делают профессионалы, а потом оборачивается на меня: — Оставим его себе на память? Аннет в случае чего привезем, если с картиной не удастся. Я слабо улыбнулась. — Нас меньше, чем их, — кивнув на ребятню, что поджидает свою вещь, добавляю: — И против них нам не выстоять. А они спохватятся буквально через пару секунд. — Твоя правда, — фыркает Алекс. А затем проходит вперёд и, прицелившись, бросает мяч. Не дожидаясь результата, Алекс разворачивается и возвращается ко мне. Внимательно слежу за стремительным полётом мяча и, когда он прилетает точно в корзину, дети радостно гогочут, а я удивляюсь вместе с ними. Наблюдающий за всем этим Рэй картинно закатывает глаза, в которых за милю можно было прочесть: «Нет, ну в конце-то концов, почему все лавры ему?». — Во-о-о-у! — мальчик удивлённо раскрывает рот. — Месье, оставьте ненадолго свою мадам и поиграйте с нами! Я прыскаю со смеху: — Вообще-то, мадемуазель! Нильсен состроил скептичное выражение лица, подавившись смехом. — Ненадолго, мин лилия, не забывайся, — подходит ко мне, уже намереваясь сесть рядом, как вдруг сзади к нему подбегает кто-то, заставивший мужчину едва заметно вздрогнуть и обернуться. Я сразу замечаю Хоуп, что повисла на нём, умоляюще глядя наверх: — Алекс, ну пожа-алуйста, пошли поиграем! — просит малышка и резко тянет его в сторону, очевидно, надеясь, что сможет хотя бы сдвинуть того с места. — Я тоже хочу поиграть в баскетбол, ну пошли-и! Мама говорила, что вы с крёстным научите меня! — Так ты ж ещё не выросла, — наигранно возмущается швед и всё же поддаётся настойчивости девочки, сдвигаясь всего лишь на один шаг. — Неправда! — возмущается так, будто услышала что-то поистине оскорбительное в свой адрес. — Я выросла на целый дюйм! — А, ну если та-ак, милая, но, видишь ли, Агате будет очень грустно одной. Она меня отпускать не хочет! — теперь настала очередь Нильсена умоляюще смотреть на меня, при виде чего я несдержанно смеюсь, запрокидывая голову. Хоуп поворачивается ко мне, однако даже не успевает что-либо произнести, как я проговариваю с хитрой улыбкой: — Ну что ты, мон шер! Я совсем не против!.. Злостно прищурившись и поджав губы, уходящий в сторону площадки швед недовольно цокает языком. Довольная собой и его отчаянным вздохом, я причмокиваю губами, глядя прямо на Нильсена. Дети почти что молниеносно скапливаются возле него, а Рэй же вздыхает явно с облегчением, потому что теперь ребята сконцентрировали своё внимание не только на нём. Эта толпа через некоторое время делится на две команды, во главе которых стоят шведы, а после них — дети по старшинству. Хоуп же забавно мечется между двумя сторонами, не в силах выбрать, за кого именно будет играть. Всё-таки, действительно забавная малышка… Но наблюдение за всем этим длится недолго — ровно до того момента, как рядом со мной опускается Серафима. Отбрасывая каштановые волосы назад, забрасывает ногу на ногу и смотрит на меня. Я же, наоборот, стараюсь не обращать на неё внимания и смотреть вперёд, однако буравящие ледяные глаза не дают желанного покоя, из-за чего приходится повернуться. До смешного забавно, что ровно в следующую секунду она решает отвернуться от меня… — Как ты? — интересуется, возможно, выискивая своего ребёнка среди всех играющих. — Бешеная была ночка, согласись. — Да уж… Пауза. Мы обе молчим, и никто не решается заговорить. Ну, у меня так совсем желание отсутствует. Особенно после того, как она дала нам с кузиной свой ненужный совет в отношении шведов. И вообще, это она подсела ко мне сразу после того, как Александр ушёл, будто поджидала этого момента. Моё внимание привлекает звонкий девичий смех: очевидно, Хоуп очень обрадовалась, когда Алекс посадил её к себе на плечо, благодаря чему она сумела забросить в баскетбольную корзину мячик. Сбоку раздаётся приглушённый смех. Боковым зрением вижу то, как мягко шатенка улыбается, наблюдая за игрой и потягивая вино, отчего непроизвольно закатываю глаза. — Я тебе не враг, Агата, и даже не думала об этом, — признаётся Сима, но на меня по-прежнему не смотрит. И что за странное дежавю? Быть может, с того момента, когда мы разговаривали с Алексом в Бишоп-Мэнсон, а сам он тоже не смотрел на меня? Это у шведов в крови, что ли? — Если хочешь, можешь спросить меня о чём-нибудь? — неожиданно предлагает девушка, смакуя сухое красное. Не знаю, зачем, но я задумываюсь над тем, насколько же она странный человек. Всем видом изображая, как сама не так давно призналась, враждебную и напыщенную стерву, очевидно, что не может похвастаться самыми приятными отношениями с окружающими, мне помочь пытается, говоря, что не враг мне. Может быть, она вцепилась в меня, пытаясь переманить на свою сторону? Глупо. Зачем ей это? — Ты хромаешь… — в задумчивости проговариваю, прежде чем успеваю понять это. Тишина, нарушаемая смесью голосов. Потом шведка ухмыляется, поёрзав на месте. Какое-то время снова молчит, пальцами придерживая бокал за ножку и болтает содержимое, залпом опрокидывая в себя. — Психосоматика, — она поджала губы, закусив щёку. — Круто упала и выбила себе колено. До сих пор боюсь резко двигаться — вдруг, вылетит? Я неловко прокашливаюсь, глубоко вздыхая. Теперь мне понятна причина заторможенности в её движениях. Вероятно, начиная с неспешной ходьбы, она невольно привыкла к медленному ритму жизни, хотя ещё был вариант, что она употребляет какие-то успокоительные с обезболивающими. Интересно, что такого произошло? Я почему-то сомневаюсь, что на тот момент она впервые была в седле, да и новички говорят о таком, как о чём-то само собой разумеющемся — Серафима же, наоборот, с отчаянием и явным нежеланием, будто бы проиграла важный чемпионат по скачкам. Даже не думай жалеть её! Таким темпом на всех жалости не напасёшься!.. — Мне нечего скрывать, — девушка отклоняется, рассматривая меня, и уже в следующую секунду хмурит брови, кажется, только сейчас заметив на мне длинный чёрный шарф. Хмыкнув, она прячет руки в карманах толстого кардигана и мягким голосом добавляет: — Да и не люблю я секреты. Они рано или поздно перерастут во враньё, как ни крути… — И всё-таки что-то следует оставлять при себе, — резко, без особого желания продолжать этот разговор. — Мы не правильно друг друга поняли прошлой ночью, — внезапно произносит, слишком легко меняя тему. Должно быть, ещё и осознав, что этот её «жест доброй воли» моё доверие к ней не повысил. — А мне кажется, всё правильно. И я припоминаю, что распрощались мы тоже на довольно понятной ноте. — Мон шерри… — Всего хорошего, Серафима, — обрываю её и порывисто вскакиваю с места, отчего девушка заметно шокируется, запнувшись; я мысленно даю себе за это звёздочку. — Была не рада повидаться. Приятного дня. Я быстрым шагом ступаю к площадке и, настигнув Александра, хватаю его за локоть, чудом не словив лицом грозно летающий по воздуху мяч. Взглянув на время, он кивает, после чего предупреждает Рэя о том, что мы собираемся вернуться в отель…***
Следующие два дня проходят более или менее неплохо. Мы часто видимся с Эммой, гуляя по улицам Маноска. Эта девушка живёт в настолько быстром ритме, что умудряется забронировать ближайший рейс в самолете и свозить нас на шоппинг в Париж. Глядя на неё, кажется, что Франция — её родная страна, но на самом же деле это не так. Сумев обойти, как мне кажется, абсолютно нереальное количество бутиков со свадебными платьями, выбор в итоге останавливается на специальном, как оказывается, заранее заказанном платье, которое Себастьян лично сшил для будущей миссис Фалк. Разумеется, не обошлось без папарацци и прессы, однако даже эти обычно ненавистные мне неприятности меркли и бледнели на фоне того, как приятно было проводить время с Эммой и Элизой. Когда мы вернулись на следующий день, уже во всю подходила к концу подготовка к обещанной свадьбе-помолвке. Опять же, на руку сыграла энергичность Эмилии и не отстающего от неё Гидеона. Он, кстати, принёс свои извинения за тот случай, когда четверо человек, в числе которых была я, отравились по его вине. Как он считал, уверенный, что не до конца проверил поставщиков. Его доброта и искренность зародили теплоту в груди. Он определённо подходит такой замечательной девушке, как де Гиз. Сама церемония не обходится без слёз. Собственно, куда же без этого? Много танцев, веселья и смеха. Этот вечер стал определённо лучшим из всех предыдущих мероприятий, на которых мне довелось побывать не так давно. И совсем не хотелось, чтобы этот день заканчивался, потому что вскоре, когда время стремительно близилось к вечеру, мы с Александром собирались уходить, пускай и было сложно оторваться от гостей и программы, тянущей всех на танцпол Хоуп и подначивающих её кузины с невестой. К парковке я подходила с очередной порцией слёз, вызванных сентиментальным прощанием Эмилии со всеми нами, ведь она знала, что сразу после этого мы вернёмся в Англию. Мы собрались вернуться в отель, потому что проще было заскочить за нашими вещами, а перед вылетом забрать картину, целью которой и была вся эта безумная поездка, обещавшая запомниться мне на всю жизнь. И никакая потеря памяти не помешает забыть мне этих потрясающих людей. Но решение задержаться здесь перетянуло канат в свою сторону просто потому, что времени оставалось предостаточно. Каждый собирался провести его по-своему: кто-то за крепким алкоголем и разговорами, кто-то, например, не переставая танцевал; Элиза с Рэем решили прогуляться в саду, а мы с Нильсеном, наоборот, посидеть на лавочке, обсуждая ещё много чего. В какой-то момент он извинился, попросив выдать ему пять минуточек, чтобы ненадолго отлучиться. Собственно, задерживать его мне казалось бессмысленным: уж пять минут я как-нибудь сумею насладиться последним вечером во Франции в одиночестве. Неожиданно для меня, маленькая девочка с причудливыми каштановыми волосами смешно опустилась на лавочку рядом со мной, а следом приняла деловитую — максимально возможную, с учётом её возраста — позу, забросив ногу на ногу. Будто бы невзначай повернулась ко мне с таким же серьёзным лицом и спросила: — Миледи, чудный вечер, не правда ли? Если добрый смех мне подавить удалось, чтобы не обидеть случайно малышку, то широкая улыбка предательски растянула мои губы. От этого невозможно было избавиться, видя, как сильно она старается походить на англичанку, но не могла избавиться от шведского акцента и прочих нюансов. Например, ещё не слишком понятной речи. Но выглядела Хоуп, на удивление, слишком взрослой и воспитанной, в отличие от остальных детей. Я почтенно склонила голову набок, по всем законам этикета, ровно под нужным градусом, задержав на нужное количество секунд, как учила меня Аннет, и ответила: — Да, пожалуй, — мягко, с той же улыбкой. Я посмотрела на девочку ещё раз и отметила причудливую родинку на руке, какую видела на том же месте, только у её матери. Малышка улыбнулась, размахивая ножками и глядя вперёд, после чего сделала серьёзное выражение лица и посмотрела на свои наручные часы, при виде которых я заулыбалась ещё сильнее: чёрные, чересчур громоздкие для её крошечного запястья. Достаточно было всего пары секунд, чтобы вспомнить, что этот мужской аксессуар принадлежит одному шведу-блондину. Но, судя по всему, механизм стрелочек и палочек для неё не был понятен, из-за чего Хоуп откуда-то достала уже, полагаю, свои часики: детские, с изображением мультяшных героев Эльзы и Анны. — Время без пяти полночь, — сообщила Хоуп, отчего я тут же нахмурилась и подняла левую руку, смотря на внутреннюю сторону запястья, где лично у меня располагался циферблат. — Боюсь, Ваши часы спешат, моя дорогая. — Отчего же? — с театральным удивлением она бросила на меня взгляд своих поистине больших голубых глаз. — Время не спешит. Просто мои часы показывают время, когда крёстный и Александр, наконец, заберут меня. Рэй сам завёл их мне в таком направлении! В голосе звучало такое игривое возбуждение, что девочка сама не заметила, как из попыток обратиться в британскую леди, перекинулась обратно в ребёнка своего возраста, коей Хоуп необходимо быть. Я же, нахмурившись, невольно вспоминаю день, когда случайно послушала его разговор в Бишоп-Мэнсон. «Ты ведь доверяешь мне, так ведь? Ещё немного осталось, потерпи. Скоро, совсем скоро мы обязательно вернёмся за тобой. Разумеется, что за глупости? Ты и только ты останешься нашей единственной надеждой!» — тогда я ещё не поняла смысл услышанных слов. Но теперь всё встало на свои места… Неужели они планируют забрать Хоуп у матери? Не трудно догадаться, что сама она об этом не догадывается, решив наверняка, что либо Сима поедет с ними, либо эта поездка будет своеобразными каникулами, после которых она снова вернётся к маме… — Алекс сказал мне, что у них есть одно дело, с которым им нужно разобраться, и тогда мы сможем уехать. Он обещал свозить меня в Хогвартс! Несмотря на всю тревогу, зародившуюся в сердце, я не смогла не удивиться: — Неужели?! — Правда! Жалко, что крёстная с нами не поедет… — с печальным вздохом заканчивает Хоуп, и эта фраза зацепилась за мои мысли, заставив задуматься. Желание спросить, кто она и почему я здесь её не видела, одолевает меня, но я решаю промолчать, решив, что не имею права лезть в личную жизнь малышки, к тому же, она ещё совсем ребёнок. Мы сидим так около пяти минут, наслаждаясь почти идеальной тишиной, нарушаемой только лишь звучащими отсюда совсем приглушёнными музыкой и голосами людей. Потом Хоуп вновь поднимает детские часы перед своим лицом и смотрит то на них, то на меня. Наблюдая за этим благодаря боковому зрению, поначалу не решаю обратить на это какое-либо внимание, но интерес к этой девочке одолевает меня и я поворачиваюсь, сдерживая смех, смотрю на неё. — Ты похожа на Анну… — задумчиво признаётся она, чем вызывает во мне порыв сдержанного смеха. — Почему? — я улыбаюсь. — Ты такая же красивая и добрая. У вас похожи глаза, цвет волос и эта прядка, — девочка провела по ней, за чем я завороженно наблюдаю. — А Элиза похожа на Эльзу! У них даже имена практически одинаковые! — восторженно произносит Хоуп, будто только что сумела открыть Америку раньше Колумба. — Вивиан тоже была похожа на Эльзу. Они бы с Элизой подружились… Сердце почему-то замирает, а я с удивлением, уставившись на девочку, в ту же секунду поворачиваюсь к ней вполоборота. Опустив локоть на спинку лавочки, зарываюсь пальцами в волосы и непринуждённо спрашиваю: — Кто такая Вивиан? Это стало будто спусковым крючком для малышки. Она также обернулась ко мне, повторив мою позу. — Моя крёстная! Она очень красивая, почти как Элиза! Неудивительно, что Рэй влюбился в неё, а Александр — в тебя… — Хоуп заговорщически улыбнулась и отвела глазки в сторону, по-детски смущаясь, будто только что призналась мальчику в любви. И это безусловно вызвало бы во мне очередную улыбку, если бы череда вопросов и тревог не набросилась на меня, окутывая, не давая продыху. Заставляя задыхаться. — Почему ты так считаешь? — спрашиваю, внимательно наблюдая за дочкой шведки, словно если я моргну или отвернусь на секунду, то пропущу что-то поистине важное. — Ну, — она пожимает плечиками и всё так же размахивает ножками, — мы все хотим быть любимыми, заботиться о ком-то и чтобы заботились о нас. Они — не исключение. А Вивиан уехала, оставив всех нас… Конечно, не может не удивить поток мыслей этого ребёнка, которая в моих глазах теперь кажется немного старше — может, ей пять или шесть? Хотя сути это не меняет. Хоуп выглядит по-настоящему расстроенной, отчего сердце у меня сжимается. Оно подсказывает мне дальнейший исход, и я понимаю, что, кажется, мы разделяем общую боль, но не решаюсь прервать ребёнка и терпеливо жду, что она расскажет мне дальше. — Александр обвиняет в этом маму. Они часто ругались из-за этого… — расстроенно поджав губки, она вздыхает, а я совершенно бесцеремонно перебиваю её: — Он сам тебе об этом сказал? Хоуп качает головой. — Нет. Я слышала их разговоры. Чтобы не расстраивать меня, они постоянно уходили в другую комнату, на балкон или чердак с подвалом — туда, где, обычно, никто никого не услышит. Я как-то услышала странное мычание и пошатывание предметов нашей гувернантки. Тогда же, чуть попозже, она вышла растрёпанная вместе с нашим садовником… — кажется, Хоуп впала в настоящий диссонанс, не понимая причину того случая. К счастью, не мне ей об этом рассказывать. Да и интерес к этому вопросу быстро покидает её, стоит той вспомнить, к чему она начала было вести этот разговор: — Но я всегда знала, где именно их искать: в комнате Оливии Нильсен. Она же после смерти оставила дом на Александра, а он — переписал на маму. Либо Фредерик, либо Рэй частенько прерывали их, говоря, что крики слышно на весь дом, что я могу услышать и расстроиться… Я напряжённо вздыхаю и внимательно слушаю девочку. Понимаю, что не имею права спрашивать обо всём этом, тем более таким простым способом, но ничего не могу, собой поделать. — А почему они ссорились, Хоуп? — Не знаю. Кажется, Вивиан тогда заболела. Очень сильно. Александр винил в этом маму, говорил, что это из-за неё она в таком состоянии. Но мне трудно в это поверить, — Хоуп посмотрела на меня. — Понимаешь, Агата? Мама любила Вивиан! Точно так же, как её любил и Рэй, и Эмма с Гидом, и я… и Алекс… Вивиан все очень сильно любили, а она просто взяла и уехала в Хогвартс без нас! Я вздрагиваю, услышав это, и понимаю: именно так они сказали Хоуп. Поспешно вытираю навернувшиеся слёзы, мысленно же отмечая, что теперь понимаю, почему девочка так хочет посетить это место: надеется, что встретится там с Вивиан. Ох, если бы она знала… — Тогда Эмма с Гидеоном, Рэй и Ева стали единственными, с кем Александр разговаривал, — Хоуп недовольно насупилась. — Ева приезжала слишком часто… — Она тебе не нравится? — удивившись, вскидываю брови, ведь это действительно поражает. Ева показалась мне адекватной и приятной, в отличие от матери Хоуп. А ведь она не сказала об Андере. Похоже, Нильсен с Линдом давно питают неприязнь к Прайсу. Мне даже кажется, что вместе с ними и Ева… — Конечно! — соглашается со мной малышка, крикнув на удивление слишком недовольно. — Она всегда пыталась и пытается быть милой со мной, но так же, как и остальные, обижает маму. Зато возле Александра крутилась постоянно… Почему он ей доверяет, а маме — нет?! — Я не знаю, детка, — но теперь очень хочу узнать… Я вдруг вспоминаю о времени: обещанные Нильсеном пять минут уже прошли раза четыре, если не больше. Поднявшись с места, распрощалась с Хоуп, что ещё какое-то время сидела на лавочке, рассматривая часы Рэя на одной руке и свои собственные — уже во второй. Я же направилась в сторону отеля. Пытаясь переварить услышанное, совсем не понимаю, что теперь мне делать с полученной информацией: стоит ли поговорить об этом с Александром или, быть может, с Рэем? Но что, если не стоит затрагивать эту тему?.. Я ведь не должна была знать об этом. И не факт, имела ли вообще на то право. Но теперь мне стало ясно, что как минимум пятеро — то самое небольшое количество из тех людей, кто лучше всего знает Александра. Очевидно, в их число входят Раймонд, Эмилия с Гиденом, и… Ева с Серафимой, как бы тошнотворно это ни было принять. Подходя ближе к дверям, я услышала два еле слышимых, но хорошо знакомых голоса. И снова, Харрис, звёздочку тебе за любопытство. Чем же после этого ты лучше тех лицемеров, которых презираешь из-за распускаемых ими сплетен и фальшивых улыбок? Останавливаюсь за пару шагов от угла здания и слышу, теперь точно в этом убедившись, голоса, которым, как недавно выяснилось, не впервой конфликтовать в обществе других… — Är du helt galen?! — Wow, hur roligt det visar sig! Det är verkligen roligt att höra detta från dig, Alex! Разумеется, мне абсолютно ничего не понятно, потому что, увы, Аннет вложила в моё образование знание французского, испанского и даже румынского языков, но никак не шведского. Единственное, что мне удалось разобрать — это «Алекс»… и его же раздражённое рычание. — Det var jag som bestämde mig för att pulvera huvudet på en naiv tjej! Det var jag som skyllde en oskyldig person för min "älskade" död, som jag inte ens brydde mig om att ta hand om! Det är på grund av mig att hennes kropp vilar i Nielsen-familjekrypten! — Säger du att hon inte har rätt att vara där? Kom igen, starta den här vevliran igen, Seraphim, det är uteslutande i din stil! Судя по всему, девушка попыталась прикоснуться к Нильсену, но тот отвернулся, не дав ухватиться за себя: — Dumma nonsens!.. — Nonsens?! Ja, naturligtvis. Kan du också säga att Viv inte är död på grund av dig?! По-прежнему не понимаю ничего, кроме упомянутых имён, и зачем в таком случае продолжаю стоять здесь. Наверняка он сказал что-то, что заставило Симу замолчать на бесконечно долгие пару минут, в течение которых она шмыгала носом, всхлипывая… Немного позже, полагаю, когда девушке удалось собраться, воспользовавшись своей холодной рассудительностью, я слышу всё ещё дрожащий голос: — Det är inte mitt fel, och du vet det! Men av någon anledning, som en envis älg, tror du vad den här ryska Horan sjöng för dig! Du tror henne, inte jag! Och det här är trots det faktum att och vem förbinder oss! Du valde henne framför mig. Du föredrar alltid någon framför mig, Alexander. Men, du vet, jag har redan kommit till rätta med det. Det är inte så svårt att uthärda det som att höra liknande anklagelser från dig då och då. Naturligtvis är du fattig och olycklig och tänker bara på dig själv... De tycker synd om dig, alla vill hjälpa, stödja, men du behövde inte ens det… Голос Симы уже не дрожит, но зато теперь звучит низко, беспомощно. С ранящей душу грустью. Не составило особого труда представить, с каким лицом Нильсен выслушивал её гневную тираду: внешне — спокойно, безразлично и наплевательски, но в ледяных глазах должен был гореть огонь. Сама же девушка вдруг нервно усмехается, шмыгая носом: — Verkligen, varför? Vem behöver vård av andra om det är lättare att bli full, kontakta Eva och ge upp alla andra?! Du tänkte aldrig ens på Ray, och det var svårt för honom, fan också! Men du tänkte inte ens på honom. Inte om honom, inte om någon annan... men vi förlorade alla någon nära! Absorberad i själv-flagellation, obefogad ilska och hat mot dig själv, stängde du dig från alla, har jag rätt? По тону слышу, что она задала вопрос, ответ на который не последовал. — Självklart har jag rätt. Men kom ihåg: Jag är skyldig för Vivians död lika mycket som du är skyldig! Låt alla dessa människor ha varit nära dig hela tiden, men jag känner dig bättre än var och en av dem, precis som du känner mig. Att prata med mig ger dig mycket mer, men var det inte lättare för dig att hålla Eva och tro att det skulle bli lättare? Tja, hur? Har det blivit? Var det trevligt att knulla henne medan Ander, om du har glömt, hennes man, springer efter henne som en hund, och Vivian, jävla, ligger i en kista?! Она уже не пытается подавить эмоции и кричит, срывая свой обычно тихий голос. — Du vet vad hon skulle säga till allt detta, eller hur? Ja, jag ser det i dina ögon. Vi vet båda-hon skulle tolerera det och säga att om det gör det lättare för dig att överleva förlusten, så är det här det viktigaste! — Håll käften, Seraphim… — сквозь зубы, угрожающе, низко. Но, уверена, шатенка на это лишь улыбается, потому что она единственная, кто не боится взглянуть в эпицентр опасности и, что самое главное, приблизиться к нему, будто зная, что взрыв её не затронет. Сгорит всё вокруг, но не она. — Hon uthärdade allt, precis som jag. Du blev uppslukad av ilska efter Olivias död och gav upp henne. Det är som om hon är en leksak som är uttråkad och det är inte så intressant att spela längre. Men hon hade känslor. Hon, jävla dig, var en person som älskade dig galet... precis som jag... men det är lättare att stänga ögonen, eller hur? — Seraphim… — Jag är glad, ärligt talat, jag är glad att du lyckades komma till dina sinnen, komma tillbaka på fötterna och ta upp din familjs verksamhet. Du verkar till och med ha börjat bry dig om andras känslor och lyssnat på någon förutom dig själv? Annars förstår jag bara inte hur Harris, som hatar dig, plötsligt blev snällare och, antar jag, litade på dig? Men vet du vad, Alexander? Jag har slutit ögonen hela tiden. Nu låter jag dig inte förstöra någon annan som behöver stöd. Det är värt att notera: absolut inte din... och ingen av oss… — Det är inget av ditt företag, — предостерегающе, по-прежнему со злостью. — Snälla gå bort och håll dig borta från det här. — Du kommer att förstöra Agatha såväl som henne! Vakna äntligen! Slå på huvudet och tänk: du behöver det inte! Avbryt affären med Annette och, innan det är för sent, återvända till Sverige, Jag ber dig! Кажется, на её голос должна была собраться половина Маноска, однако, оглянувшись, я понимаю, что никто даже не находился рядом. Очередная минута напряжённого молчания, от которого в голове у меня зародилась мысль, а не заметил ли меня кто? Но она растворяется быстро и незаметно, когда до меня доносятся очередные слова шведки: — Du är självisk, Alex, vet du det? Det är därför du inte lyssnar på någon och kommer att göra allt trots alla, utan att inse att du drar andra med dig. Men det viktigaste är att du bara gör det värre för dig själv ... Du och bara du kommer att leva med vad som kan hända , — нервный смех, за которым прячется подкатившая истерика. Мне, как никому другому, это состояние знакомо. — För det är osannolikt att jag kan stoppa dig om jag inte har kunnat stoppa dig hela tiden. Men åtminstone om jag försökte, då när du kör någon till graven efter det, kommer jag att veta att jag försökte resonera med dig… Слыша цокот каблуков, я в панике понимаю, что девушка движется в мою сторону, однако вскоре звуки прекращаются и я слышу сдержанный, похоже, от неожиданности писк. — Släppa. — Jag ska berätta en gång till: sköt ditt eget företag och kom inte i vägen. Allt började bra-och det kommer att sluta på det här sättet. Om du kommer ännu en meter närmare Agatha… — Sen då? Binda mig? — Я слышу заливистый девичий смех. — Älskling, få mig inte att skratta. Mina bondage färdigheter är lika med din - trots allt studerade vi tillsammans... och vem vet, kanske överträffade jag dig till och med? Больше испытывать судьбу я не решаюсь и в момент, когда настала очередная затяжная пауза (что не перестаёт меня удивлять, потому что, оказывается, на свете есть человек, сумевший поставить Нильсена на место), я разворачиваюсь и ухожу по той же дороге, откуда и пришла. Мне не даёт и вряд ли даст покоя то, что они разговаривали обо мне и моей семье, несколько раз упомянув имя тётушки и моё собственное. Страшно подумать, как всё это переносила Хоуп, если свидетельницей подобных ссор она являлась неоднократно. Лично я не помню, чтобы в Бишоп-Мэнсон когда-либо происходили подобные конфликты… Но, если я о них не знаю — это не значит, что их не было?.. В череде всех этих мыслей я не замечаю, как возвращаюсь обратно к остальным. А вот Эмма же будто умеет чувствовать состояние других и сразу, встревожившись, спрашивает, всё ли у меня нормально. Приходится согласиться. Но главный вопрос не покидает меня: а нормально ли на самом деле? почему такое чувство, будто я упускаю что-то, о чём известно, казалось бы, буквально всем в округе?.. Ева при виде меня улыбается и протягивает бокал с вином, который я хоть и принимаю, но не делаю и глоточка. Пытаюсь, честное слово, всячески пытаюсь переключиться на разговор с остальными, но не могу отвлечься, даже чтобы банально выпить и решить половину, уверена, собственных заморочек. Де Гиз, вернее, теперь уже миссис Фалк улыбается широко и искренне, наслаждаясь тёплым вечером и заряжая всех своей улыбкой. То, с какой любовью она смотрит на Гида, полная противоположность тому, с каким холодом Ева даже не смотрит на Андера. У меня складывается впечатление, что она его и не любит вовсе, а их отношения — фальш, ну или необходимость; будто у неё есть кто-то другой, кому принадлежит её улыбка и сердце… Стоит мне подумать, что вторая, точно такая же влюблённая по уши парочка отсутствует, как со стороны мы слышим надрывный крик. Меня зовут по имени, но оборачиваются все, ошарашенно наблюдая за приблизившейся Элизой: слёзы не переставая струятся по её пунцовым щекам, глаза красные, как и нос, губы дрожат. От вида сестры у меня замирает сердце и я бездумно пихаю бокал обратно Еве, чуть было не пролив его содержимое на костюм брюнетки, выругавшейся то ли на русском, то ли на китайском. — Агата… — Что? В чём дело?! — Я… Фред…дерик… Он… Она… Там… тёт…тушка! Совсем ничего не понимая из речи запинающейся, дрожащей и всхлипывающей кузины, я с надеждой смотрю на того, кто всё это время следовал за ней в попытках нагнать несущуюся ко мне быстрее лани Элизу. Но тут же готова поспорить, что сердце провалилось в пятки при виде Рэя, чьи зелёные глаза наполнились страхом, а вместе с тем и яростью. Он смотрел на меня с какой-то отчуждённостью и грустью, жалостливо изогнув брови, будто сам едва сдерживается. Ева подаёт кузине переданный мной бокал вина, на что ловит грозный взгляд Линда и тут же отказывается от этой идеи. Андер же, будто сделав одолжение нищему, подаёт Элизе платок, некогда сложенный в кармашке его пиджака. Сестра принимает его и, отдышавшись, через какое-то время произносит более или менее разборчиво: — Рэю только что позвонил Ларсен, — она всхлипывает, безуспешно пытаясь прекратить рыдать. — Он сказал, ч…что у Аннет случился ин...нсульт. Она в больнице и… у неё ожоги, — Элиза снова плачет и трясётся, будто бы её тело прошибает током, — состояние критическое, врачи делают, что могут, но… Эмма ахает, прикладывая ладонь ко рту: — О, Господи… Вдох… — Агата, — кузина пытается обратить на себя моё внимание, — это ещё не всё… Всё это время Линд не сводит с меня сочувствующего взгляда, держась на расстоянии пяти шагов от этого сборища. Я чувствую, как меня обдаёт холодным потом, а всё тело начинает потряхивать. Выдох… — Бишоп-Мэнсон… Он сгорел, Агата. Наш дом… он сгорел… Время, кажется, остановилось. Всё, что происходит вокруг: обнимающая меня Эмма, положивший руку мне на плечо Андер, — всё это неважно. Горячие злые слёзы текут из моих глаз, обжигая кожу, и, несмотря на это, в горле пересохло. Сердце саднит так, словно в ту же минуту у меня должен был случиться приступ, а дышать становится труднее. Элиза пошатнулась, но её вовремя придержал Рэй, в несколько шагов преодолев разделяющую их всё это время дистанцию. Прижимает её хрупкое, бьющееся в бездумной дрожи тело, заботливо целуя в макушку, и по-прежнему смотрит на меня. Не пойму, на кого именно он был зол, но все вопросы отпали, когда он перевёл взгляд мне за спину. Александр замер на гораздо большем расстоянии, на котором держался Линд. Рядом с ним — Серафима. Ничего не понимающим взглядом она смотрит сначала на нас, после чего поворачивает голову и вперивается взглядом в шведа, будто ища на его лице ответ на очевидный вопрос. Внимание к себе привлёк звук от звонкой пощёчины, которую Серафима с размаху залепила Алексу. Он не пытался увернуться, а лишь с сожалением смотрел на меня. Но затем шведка делает то, чем шокирует всех нас ещё больше: смеётся сначала в воздух, а затем садится на корточки, закрывая лицо руками. И может показаться, что она плачет, но на самом деле продолжает смеяться. Зарывшись пальцами в каштановые волосы, проводит руками вниз и доходит до загривка, после чего локтями упирается в колени, а кисти рук сцепляет в замок, закусывая пальцы. Пухлые губы шевелятся: она что-то говорит, — но этого не слышно с нашего расстояния, в отличие от Нильсена. Полагаю, к нему она и обращается. Всё, что меня волнует в данный момент: разрывающая изнутри боль в груди и мысль о самочувствии единственного по-настоящему родного мне человека. И стоило мне всего несколько дней провести в спокойствии, безмятежности и без забот, как жизнь даёт мне новый от ворот поворот. Прекрасное далёко, бессмысленно жестоко.