***
Он проснулся несколько часов спустя, в абсолютной темноте военного отбоя, не зная, что его разбудило. Ни обстрела, ни звуков оружия или тревоги, только тишина ночи, легкое, но ничем не примечательное возмущение Силы, и дыхание Квая… Дыхание Квая, застрявшее в его груди. Оби-Ван перевернулся, коснулся лица мастера кончиками пальцев, а затем прижался губами к разгоряченной коже, ощущая вкус соли и страдания. Квай-Гон видел сон. Ну, не совсем сон. Вспоминая — ибо джедаи не видят снов. Хотя он не разделял способности Оби-Вана прозревать будущее, даже Квай-Гон мог видеть во сне прошлое, хотя и делал это не очень часто. Оби-Ван точно знал, что он вспоминает, потому что он мог чувствовать сквозь их связь соленый и металлический привкус секса, крови и страха, который сопровождал лагерь, описанный ему Квай-Гоном. — Квай, любимый, проснись, — тихо позвал он, поглаживая щеку мастера тыльной стороной ладони. — Вернись оттуда. Вернись ко мне, в здесь и сейчас. Квай-Гон проснулся мгновенно, как и всегда, но гораздо менее спокойно, чем обычно. Он задыхался и задрожал, сжимая руки Оби-Вана. Но даже в темноте Оби-Ван понимал, что тот еще не полностью пришел в себя. Он снова коснулся щеки мастера и нежно поцеловал его. Квай-Гон вздрогнул, затем жадно принял поцелуй, притянув Оби-Вана к себе, жадно пожирая его ртом. Большие руки сомкнулись на его ягодицах почти болезненно, сжимая их пахи вместе. В иное время, Оби-Ван был бы в восторге от страсти Квай-Гона. Теперь он осторожно высвободился из хватки, встревоженный просходящим. — Вернись ко мне, Квай. Будь здесь, — повторил Оби-Ван более четко, держа Квай-Гона за плечи и слегка встряхивая. — Я здесь, — через мгновение вздохнул Квай-Гон, прижавшись лбом к Оби-Вану и ослабив хватку, огладив руками свежие синяки на теле Оби-Вана. — Спасибо, любимый. Никак не мог выбраться. — Из лагеря? Квай-Гон кивнул. — Одна из женщин, запертых там… она немного чувствительна к Силе, но она не знает, как ставить щиты. Когда она прикоснулась ко мне, я почувствовал, что с ней сделали. Ощутил правду ее слов, вырезанную на ее теле и сердце. Она очень зла. — Кто может винить ее за это? — Пробормотал Оби-Ван. — Никто, — подтвердил Квай-Гон. — Никто. Но она также зла на меня за то, что я не помог им. — Но ты же… — Не так, как она себе это представляет. Для этих женщин я просто пришел и ушел, как еще один солдат. Спасибо, не использовал, но все же оставляя на произвол судьбы. Большинство из тех, с кем я говорил, плакали и умоляли, когда я уходил. Она проклинала меня. — Значит, она неосознанно транслировала свои мысли? — Нет. Осознанно. Весьма целенаправленно. Квай-Гон вздрогнул. — Один из тех солдат… он использует ее, прямо сейчас. Она посылала то, что чувствовала. Всю эту тьму. — Последнее было сказано сдавленным шепотом. — И она хочет, чтобы ты знал. — Голос Оби-Вана стал жестким от оборонительного гнева. — Нет, падаван, — быстро ответил Квай-Гон. — Ты не должен винить ее. Это не злонамеренно. Однако теперь у нее есть фокус. Кто-то другой, кто может чувствовать ее страдания. Она боится, что мы… я забуду, как все остальные. — Ты не сделаешь этого. — Но она этого не знает. Все в порядке, падаван. Рано или поздно это пройдет. Она не настолько сильна, и мы не связаны никакими узами. Но я чувствовал ее присутствие далеко за пределами лагеря, и она чувствовала мое. Она просто напугана, и ей больно настолько, что она уже почти ничего не чувствует. — Его голос стал хриплым, — И я не могу это остановить. Я не могу ей помочь, — и надломился окончательно. — О, Квай, — беспомощно прошептал Оби-Ван, обнимая его, думая: «Как бы мне хотелось, чтобы она знала тебя так же, как я. Мне бы хотелось, чтобы она знала, что ты сделаешь все, что в твоих силах». Он крепко держал Квай-Гона. Его голова была прижата к его подбородку, зеркаля их обычные позы, длинные волосы ниспадали на лицо, как вуаль. Квай-Гон не раз замечал, каким бременем была способность Оби-Вана видеть будущее, но Оби-Ван думал, что эта отзывчивость Квай-Гона была еще хуже. Чужая боль жгла его, как клеймо. Но на этот раз все было по-другому. Их связь пульсировала разочарованием и печалью, а также пронзительной болью, которую Квай-Гон слишком часто испытывал по отношению к раненым и униженным, встреченным на миссиях, но также и с некоторой долей приторной… мерзости. Оби-Ван не мог выразить это иначе. Это ощущалось, как если бы Квай-Гон был наполнен болью женщины и жестокостью ее обидчика, чувствуя и первое, и второе одновременно. Оби-Ван почувствовал напряжение в мышцах Квай-Гона. Резкие сокращения, как будто он пытался убежать от чего-то, почти корчась, как это делают люди, когда им больно или они пытаются вырваться из пут. — Монстр, — тихо прорычал он не совсем своим голосом. — Монстр! Отпусти… — Мастер! — встряхнул его Оби-Ван. — Квай, останься здесь, со мной. Разве ты не можешь закрыться от нее? Квай-Гон вздрогнул и, казалось, пришел в себя. Его глаза почти светились в темноте. — Только не во сне. Я не могу, у меня не… я так устал, падаван. Оби-Ван никогда не слышал, чтобы его голос звучал так безнадежно или измученно. — Что я могу сделать, любовь моя? Позволь мне помочь. Квай-Гон покачал головой, уткнувшись в грудь Оби-Вана: — Нет ничего, что… — Должно быть! — настаивал Оби-Ван. — Я хочу помочь. Скажи мне, что тебе нужно. — Сон. Расстояние. Забытие. — печально рассмеялся Квай-Гон. — Новое сердце. Этот кажется немного изношенным. — Возьми мое, — произнес Оби-Ван, положив на грудь руку Квай-Гона. — Я не могу дать тебе расстояние, или сон, от которого она не разбудит тебя, но я могу дать тебе забвение. Возьми мое сердце, мою силу, мою любовь. Давай станем противоположностью тому, что с ней происходит. Он перевернул Квай-Гона на спину, оседлал его и начал целовать: губы, веки, щеки, лоб, брови, кончик носа, снова губы более глубоким поцелуем. Руки Квай-Гона заскользили вверх по спине, вниз к талии, по бедрам, снова на ягодицы и крепко сжимали, поднимая и разводя. Через связь Оби-Ван почувствовал пульс горячей похоти, почувствовал, как его член наливается в ответ. Прошло почти полгода с тех пор, как Квай-Гон вырезал иероглифы Данджи на его спине, чтобы помочь восстановить их разорванную тренировочную связь, и многое казалось странно новым между ними. Прежде всего их возобновившееся желание друг друга, которое с тех пор приняло совершенно другой тон. Они занимались любовью почти всю ночь, как в первые дни их романа, но более нежно, изучая карты удовольствия их тел, изучая друг друга заново. Это началось на циновках, охватило ряд других поверхностей как горизонтальных, так и вертикальных: стена душевой кабинки, когда Квай-Гон прижал Оби-Ван, подняв его до высоты собственного роста и любя глубоко и медленно, пока вода с шумом омывала их обоих, а крики Оби-Вана отдовались эхом от однотонной плитки; диван, на котором Оби-Ван наконец-то закончил то, что он начал в начале вечера и принял длину члена Квай-Гона до горла, выдоив досуха, пока стоны их удовольствия почти перестали отличаться; низкий столик, за которым они так часто обедали, превратился в декорацию пиршества, сделанного из тела Оби-Вана, его сосков и пупка, впадины горла, а потом и его члена, ягодиц, V-образной плоти над ними, отверстия и остальной части кожи между разрисованными мазками меда и сливок и ломтиками сладких фруктов. И все это слизывалось длинными, медленными движениями языка Квай-Гона, или кусалось, пока Оби-Ван был вынужден лишь корчиться и тяжело дышать; спинка стула, через которую Оби-Ван перегнул мастера, ради высокой опоры, чтобы легче вылизывать и проникать в сморщенный отверстие с языком и пальцами, и сам стул, на котором он был то любовно сложен пополам, разрешая разницу в росте, когда Оби-Ван опустился на колени сзади и вошел в него полностью, впервые за долгое время. Под конец Квай-Гон просто дрожал, слепой от восторга и вскриками, которые можно было услышать очень редко. Оби-Ван проник очень глубоко внутрь; и в завершении, они кончили в своей постели, почти на рассвете, когда у обоих не осталось сил, кроме как на то, чтобы пасть в изнеможенный, сладкий, расслабляющий сон. С тех первых восемнадцати или около того дней у них было мало времени, чтобы подумать о самих отношениях, и они без труда вернулись к своей рабоче-преподавательской позиции. Тем не менее, в последнее время их личным сферам не уделялось должного внимания. Они занимались любовью несколько раз, нежно и немного неуверенно, как будто действительно начинали все заново, но Оби-Вану не хватало страсти, огня и желания Квай-Гона. Сегодня ночью он снова почувствовал их на поверхности и подумал, что может увидеть его вновь распаленным. Это может стать чем-то вроде освобождения для его мастера и возлюбленного. Руки Квай-Гона были крепко прижаты к заднице, пальцы, как железо, впивались в твердые мышцы. Оби-Ван погрузил свои пальцы в копну влажных волос Квай-Гона, наклонился и прикусил мочку уха. — Все, что захочешь, любимый, — прошептал он. — Что угодно. Жестко и быстро, медленно и сладко. Отсосать тебе или трахнуть тебя. Я сверху или меня снизу. Скажи мне, что тебе нужно. Позволь мне отгородить тебя от нее. Позволь мне дать тебе это. Оби-Ван коснулся его, лаская пальцами, нашел его твердый член и сомкнул руку на нем. Квай-Гон взбрыкнул и застонал под ним, подавившись воздухом, сдаваясь и позволяя себе принять подарок Оби-Вана. — Только не здесь. Только не так. Слишком похоже… Встань. Послушно, с легкой дрожью в ногах, Оби-Ван встал с кровати. Он стоял в темноте, ожидая, пока Квай-Гон сделает то же самое. Они не могли видеть друг друга, но эмоции, проходящие через связь, были гораздо более интенсивными, чем обычно — и гораздо более противоречивыми. Квай-Гон испытывал одновременно возбуждение и отвращение, но не от своего возлюбленного, а от чувств, которые он не мог отринуть: от беспечной похоти мужчины, удовольствия запугивания, от страха, отвращения и стыда женщины. Под этим скрывалось его собственное удовольствие от тела Оби-Вана и его любовь к человеку, который дал ему это. Но теперь эти чувства были почти подавлены. Квай-Гон встал позади Оби-Вана и потянул его на себя, так что они оказались кожа к коже от ягодиц до плеч. Член Квай-Гона был твердым и скользил в пояснице Оби-Вана. Большие руки с грубыми пальцами прошлись по от паха до сосков и остановились, сжимая и перекатывая, пока Квай-Гон с усилием терся о него, как будто используя тело Оби-Вана, чтобы сконцентрироваться. Оби-Ван чувствовал, что его мастер пытается контролировать импульсы, которые наполняли его, направить их во что-то менее болезненное, чем та женщина, которая терпела, но получалось лишь отчасти. Он раздвинул ноги Оби-Вана, затем очень медленно наклонил его через свою руку и прорычал: — Схватись за щиколотки. Оби-Ван сделал, как ему было сказано. Кровь прилила к голове, и один из пальцев Квай-Гона, скользкий от слюны, пронзил его, как дротик. Это не было больно, просто быстро и как-то дико, как и движения, которые растягивали и открывали его. Вскоре еще один палец погладил его изнутри, стремительно, проходясь по простате и посылая дрожь удовольствия, раскрывая его ножницами с дрожащей настойчивостью. Он вздохнул так глубоко, как позволяла поза, и расслабился, опираясь на руку, обнимающую его за талию, не сопротивляясь, посылая свою любовь и удовольствие по их связи. Три пальца — и движение превратилось в скручивание туда-обратно, которое причинило бы боль без Силы и наверняка оставило бы ссадины к утру. Он сжал дрожащие колени, застонал, борясь с желанием покачнуться и снова погрузить в себя эту восхитительную проникающую толщу. Их связь пульсировала яростной потребностью: чем-то почти похожим на ярость, с оттенком отчаяния и тщетности, — и тяжелым оттенком похоти. Оби-Ван задавался вопросом, где здесь Каай-Гон, а где тот мужчина из лагеря. Затем он почувствовал, как что-то капнуло — раз, два, снова, снова — на его спину и смешалось со струйками пота. Он знал, что это были слезы, знал, что Квай-Гон нуждался в освобождении от всей этой тьмы внутри него, независимо от того, чья она, и был рад дать ему это. Более чем рад. Он упивался потребностью Квай-Гона, что эта потребность была о нем, о его теле, его сердце, о всем, что Оби-Ван предлагал ему. Безымянный палец и струйка Силы облегчили его раскрытие, придав скольжения. В нем была уже половина кулака Квай-Гона — до третьей фаланги — когда движения полностью прекратились. Как будто Квай-Гон только что осознал, что он творит. Мышцы Оби-Вана пульсировали, растягиваясь почти до боли, ноги дрожали, и он дышал так тяжело, что у него кружилась голова. Он задавался вопросом, будет ли Квай-Гон продолжать, если Оби-Ван сможет выдержать. Он хотел, чтобы его раскрыли вот так: обнажили, наполнили, ограбили, взяли. Затронули так глубоко, его возлюбленным. Его сердце бешено заколотилось, член дернулся от этой мысли. — Да, — услышал он свое шипение, отталкиваясь. — Да, да, да, да… Но пальцы Квай-Гона выскользнули из него, и мастер, дрожа всем телом, опустил их на колени. Они замерли на мгновение, затем Квай-Гон застонал, как будто ему было больно, отстранился и погрузился внутрь, пронзая его. Оби-Ван беззвучно вскрикнул, когда Квай-Гон наполнил его и начал толкаться с такой необузданной дикостью, что Оби-Вану было трудно оставаться на месте на скользком тканом ковре. Квай-Гон крепко держал его за бедра, но руки Оби-Вана скользили по ковру каждый раз, когда его любовник входил в него, пока не стало казаться, что он пытается убежать, а не оставаться на месте. На руках и коленях останутся ожоги. Но ему было все равно. Его любовник находился между его ног, внутри него, трахал его, горел для него. Это все, что имело значение. — Квай… — застонал он глубоким, хриплым голосом. — Так… хорошо… так… хорошо… хорошо… хорошо… — каждое слово сопровождалось глубоким, неистовым толчком. Квай-Гон же молчал, не издавая ни звука, кроме хриплого дыхания. Наконец! наконец Оби-Ван услышал рычание, почувствовал, как хватка на его бедрах сжалась еще сильнее, почувствовал, как Квай-Гон толкнулся в него в последний раз и остался, опустошая себя дрожащими, горячими, волнообразными спазмами. — Оби-Ван! — взвыл он. — Святая Сила, падаван! Падаван… падаван… — голос упал до хриплого шепота, когда Квай-Гон рухнул на руки над Оби-Ваном, дрожа, как в лихорадке. Оби-Ван на мгновение застыл, дрожа, на грани собственного оргазма, затем надавил на яйца, чтобы подавить его, и перенес вес тела Квай-Гона на свою спину, опуская их обоих на пол, а затем на бок. Сегодня ему хотелось большего. Его возлюбленный нуждался в большем. Квай-Гон сморгнул, чувствуя, как тьма и горячая похоть внутри рассеиваются, и через мгновение откатился на спину, ошеломленно и тяжело дыша. Она ушла, а он остался, опустошенный и выжатый не только от страсти. Он остался почти таким же бесчувственным, как после глубокой медитации. Он обнаружил, что не может даже выразить сожаление по поводу того, что использовал Оби-Вана, но ему следовало бы хотя бы показать это. Он дотронулся до ноги Оби-Вана, выдохнул: — Мне так жаль, падаван, — и отвернулся, сонливость парализовала его конечности и приглушил слова. Он услышал, как его юный возлюбленный сел рядом, и смутно понадеялся, что у того хватило ума не опускаться на колени, которые, должно быть, сильно ободраны, так же как и его собственные. Большие и указательные пальцы схватили его подбородок и повернули лицо Квай-Гона к его ученику, как будто они могли видеть друг друга несмотря на темноту. — Я не сожалею, Квай-Гон, — мягко сказал он, поглаживая горячую кожу Квай-Гона. — Мне бы хотелось, чтобы тебе не было больно, но я люблю, когда ты отпускаешь себя. Я не так хрупок, как думаешь, мой мастер, иджи айджин, — моя любовь. Их связь звенела правдой слов Оби-Вана. Любовь, тепло и забота сияли в них, как свеча в окне. Ободранный, жестоко растянутый и воспаленный, но что-то в нем все же было глубоко удовлетворено этим… актом, который Квай-Гон относил ближе к изнасилованию, чем к любови. — Я не должен был использовать тебя таким образом, — сказал Квай-Гон, но это был в лучшем случае нерешительный протест. Пришло время напомнить его собственные слова. У него не осталось сил сделать что-либо еще. — Я дал тебе разрешение, — сухо ответил Оби-Ван. — Ты не использовал меня. Насколько я понимаю, мы занимались любовью, и это было чудесно. А теперь пойдем, — сказал Оби-Ван, закрывая тему и поднимая его, прежде чем тот успел сказать еще какую-нибудь глупость, — в постель вместе. Ты все время говоришь мне, что слишком стар для пола. Я принесу полотенце. К удивлению обоих, Квай-Гон не заснул к тому времени, когда Оби-Ван вернулся в постель, приведя себя в порядок и прихватив с собой теплую влажную ткань. Он хотел, чтобы Оби-Ван был рядом с ним, хотел тепла и безопасности за его спиной. Как и в начале вечера, Квай-Гон позволил Оби-Вану нежно вытереть его и снова натянуть одеяло. Гибкое, теплое, обнаженное тело уютно устроилось рядом, прижимаясь к его спине. — Лучше? — тихо спросил он, убирая волосы Квай-Гона и целуя его шею. — Да, любовь моя, — искренне пробормотал Квай-Гон. — Спасибо тебе. Иногда я удивляюсь, как я обходился без тебя. — Он взял руку Оби-Вана и нежно поцеловал ладонь, затем переплел их пальцы на своем сердце. //Судя по всему, плохо,// — Квай-Гону показалось, что он услышал мысли Оби-Вана. Вслух же он произнес только: — Ты не задумываешься об этом, не так ли? — Нет, любовь моя, — Квай-Гон усмехнулся немного печально. — Ты слишком хорошо меня знаешь. И это больше не сойдет мне с рук. И это было правдой. Оби-Ван был таким ярким, стремительным пламенем, что тени Квай-Гона разбегались и исчезали под пристальным вниманием и заботой. Возможно, это и к лучшему. Он потянулся назад и притянул Оби-Вана немного ближе, пока наполовину твердый член не прижался к ягодицам Квай-Гона. — Так ты не кончил? — удивленно спросил он. — Не переживай… Квай-Гон перевернулся и заключил его в объятия: — Чего ты хочешь, любимый? — прошептал он на ухо падавану и несколько раз нежно поцеловал его лицо. Кожа Оби-Вана, казалось, всегда была смутно сладкой на вкус, как будто он был ходячим десертом. — Позволь мне дать тебе то, что ты дал мне. Просто скажи мне, чего ты хочешь. — Позволь мне любить тебя, Квай, — ответил Оби-Ван, отвечая на поцелуи между фразами. — Впусти меня. Вот так, под одеялом, медленно и сладко. Впусти меня внутрь. Квай-Гон его еще раз глубоко поцеловал его и заерзал, пока они снова не оказались ложечками. Он почувствовал, как Оби-Ван уткнулся носом в его волосы, вдыхая, зарываясь в них. Такие моменты напоминали ему, почему он вновь отрастил их; это явно доставляло его возлюбленному огромное удовольствие. Оби-Ван вздохнул и провел пальцами по груди, бедрам и бокам Квай-Гона, поглаживая, позволяя своим губам следовать за ним. Это было полной противоположностью тому, что они только что пережили: неторопливо, без отчаяния или нетерпения, со спокойным тлением любви и желания, а не звериной похоти. Жар частично покинул кожу Квай-Гона, а боль- частично — его сердце. Оби-Ван был прав. Он сделал все, что мог, и недостатки не делали его неудачником. То, что это чудесное, яркое пламя могло так любить его, казалось, каким-то образом доказывало, что он имеет какую-то ценность в более широком масштабе Вселенной. И он не забудет ни этого момента, ни своего долга. Он почувствовал, как Оби-Ван приподнялся, и эти большие пальцы начали поглаживать складку его ягодиц. Кажется он нашел немного смазки и провел скользкими пальцам, возможно, прихватив ее с собой из освежителя. Прикосновение было дразнящим, не совсем касаясь сфинктера, пока Квай-Гон не качнулся на пальцы, желая большего. Пальцы Оби-Вана подобрались ближе, пока, почти случайно, один из них не скользнул внутрь и не коснулся его простаты. Волна тепла и удовольствия охватила его. Он услышал собственный стон. Казалось странным слышать этот звук из собственного горла после стольких лет, но плотина где-то глубоко внутри него, казалось, прорвалась сегодня ночью. Оби-Ван знал его как сдержанного и спокойного любовника, но с Мейсом и другими он был совсем не таким. Подобно Оби-Вану, любящему его сейчас, он бился и кричал, позволяя экстазу оргазма взять свое, позволяя ему наполнять и опустошать его по очереди, как приливы. Мейс, как он подозревал, всегда считал его несдержанность слабостью, не подобающей джедаю. «Но с другой стороны, Мейс, очевидно, родился с чем-то размером с гимер Йоды в заднице», — кисло размышлял Квай-Гон. Палец Оби-Вана снова погладил это сладкое местечко, и он забыл свои воспоминания и выпустил все звуки, которые поднялись в нем вместе с этим чувством. Его возлюбленный наклонился и поцеловал его в шею, покусывая ухо. — Расскажи мне еще, Квай. Скажи мне, как тебе нравится. Дай мне послушать тебя. Не сдерживайся. И он не сдерживался. Еще один палец присоединился к первому, и Квай-Гон позволил своему удовольствию проявиться в тихих стонах и вздохах, откидываясь назад в прикосновении Оби-Вана. — Поцелуй меня, — потребовал он, поднимая голову. — Поцелуй меня, любимый. И рот Оби-Вана тут же приник к нему, сладкий и подвижный язык скользил в его рот, повторяя движения его пальцев. Он позволил своему открытому рту скользнуть по горлу Квай-Гона, теплое дыхание согревало его кожу, язык скользил вниз по шее, по плечу, облизывая, пробуя на вкус. Кожа, к которой он прикасался, казалась более живой, чем те места, к которые он обошел, и сохраняла ощущение мягких губ и теплого дыхания даже когда они исчезли. Оби-Ван зарылся своей головой под одеяло и провел губами по ребрам Квай-Гона и под его рукой. Квай-Гон слегка повернулся в талии, и рот Оби-Вана нашел его сосок, облизывая, посасывая и покусывая. — Не останавливайся, — пробормотал Квай-Гон, проводя пальцами по волосам Оби-Вана, чувствуя, как жизнь растекается по нему, как будто рот Оби-Вана наполнял его всюду. Он сам пощипывал и дразнил другой сосок, но ощущения были не те. Оби-Ван лизнул и пососал кусочек плоти, посылая волну тепла в пах Квай-Гона. Его мышцы сжались вокруг пальцев: — О, Сила, Оби-Ван, — простонал он. — Хочу тебя, сейчас. Пожалуйста, любимый. Заполни меня. Люби меня. Пальцы покинули его, и Квай-Гон почувствовал, как к нему прижалась гладкая твердая головка. Он глубоко вздохнул и открыл себя. Оби-Ван скользнул внутрь без сопротивления. Квай-Гон скользнул свободной рукой за спину Оби-Вана — его торс все еще был изогнут — и рот Оби-Вана снова сомкнулся на его соске, посасывая его, пока он качался внутри. Квай-Гон вскрикнул, чувствуя, как его член снова наполняется и твердеет. Свободная рука Оби-Вана скользнула по его боку, по животу, нашла его член, упирающийся в пупок, и сомкнулась вокруг ствола, обводя большим пальцем макушку. Квай-Гон подумал, что, возможно, он умрет, но более безмятежно, чем раньше. Последний оргазм разорвал его так, как он почти разорвал Оби-Вана, выпустив что-то, что рвалось наружу. Теперь он чувствовал себя наполненным и опустошенным поочередно. Удовольствие омывало его, как будто он лежал на берегу, ласкаемый волнами, каждая из которых поднималась немного выше. — Люблю тебя, Квай, — пробормотал Оби-Ван, обводя языком сосок, наполняя его членом, медленно входя и выходя, задевая простату. — Так хорошо? — Да, да, да. О да, любовь моя. Так хорошо, так хорошо, — стонал Квай-Гон, отдаваясь этому так же, как он отдавался рукам Оби-Вана. Их связь была наполнена любовью, теплом и глубоким, сладким желанием, которое убаюкивало его так же нежно, как вода в ванне. Прикосновения Оби-Вана к его телу стали просто частью его общего сознания, как его дыхание, его сердцебиение; он почувствовал, как сон подкрался к нему, довольный тем, что он был рядом с Оби-Ваном. Должно быть, он задремал и в какой-то момент очнулся. Оби-Ван все еще медленно двигался в нем, губы скользили по его шее и плечу, кулак мягко скользил вверх и вниз по его члену. Он потянулся назад и погладил бедро Оби-Вана, вздыхая, чувствуя себя более спокойным, умиротворенным и любимым, чем позволял себе раньше… дольше, чем он мог произнести вслух. Оби-Ван наклонился и нежно поцеловал его. — Кончи для меня, любовь моя, — тихо произнес Квай-Гон. — Кончи в меня. Я хочу почувствовать тебя. — Ты уверен? Я мог бы просто продолжать любить тебя… — Я мог бы счастливо состариться, если бы ты любил меня вот так, мой падаван. Но наступит утро, а завтра мы уезжаем. Кончи для меня. А потом мы будем спать. Дай мне это последнее удовольствие. — Не только его, — сказал Оби-Ван, начиная проникать в него быстрее и увереннее, рука работала с членом Квай-Гона в том же ритме. От плато, которого они достигли, до оргазма оставалось совсем немного. Квай-Гон кончил первым, застонав, как срубленное огромное дерево, сперма заполнила сложенную чашечкой ладонь Оби-Вана. Он вылил ее на бедро Квай-Гона и втер в его член, обнял Квай-Гона за талию и стал толкаться, сильнее и грубее. Стон пробудился в его горле. Квай-Гон чувствовал, как член двигается внутри него, скользя по простате, растягивая его, погружаясь в тесное и тайное место, в самый центр Квай-Гона, где ему было самое место. — О, Квай, — простонал Оби-Ван. — Так хорошо, так тесно, так жарко… Затем он тихо вскрикнул и снова скользнул туда, выгибаясь и извиваясь. Квай-Гон почувствовал, как Оби-Ван пульсирует внутри, наполняя его жидким теплом. Он тоже закричал, сжимая рукой задницу Оби-Вана, желая удержать его там навсегда, или так долго, как только сможет, чтобы сохранить этот момент завершения их обоих. Но ощущение уплыло, как и любое мгновение, и все, что осталось, — это они вдвоем лежа в чужой постели в зоне боевых действий, засыпая, когда рассвет поднимался из-под темных штор. Оби-Ван прижался к нему, теплый, томный и довольный. Квай-Гон решил, что этого более чем достаточно.***
Когда через некоторое время в дверь позвонили, ее открыл молодой. Его свежевымытые волосы были еще влажными, но сам он был полностью и безукоризненно одет в чистую одежду из багажа. Только его босые ноги слегка портили образ идеального джедая. — Я принес вам и вашему мастеру завтрак, Падаван Кеноби, — без всякой необходимости подметил статус помощник, держа в руках дымящийся поднос. — Вашу одежду доставили сегодня утром? — Да, спасибо, лейтенант, в отличном состоянии, — ответил Кеноби, улыбаясь, забирая у него поднос и ставя его на стол. — И еще большое спасибо за вчерашнюю трапезу. Мы оба умирали с голоду. — Я так и подумал. Ваш транспорт уже здесь и отправляется в 07:30. Могу я погрузить ваши вещи на борт? — Да, это было бы очень любезно. Спасибо вам. Лейтенант подобрал их багаж, полагая, что старший джедай все еще в душе. Смятые простыни на кровати вообще не привлекли бы его внимания, если бы не запах… секса?.. исходящего от них, и участок на ковре, который выглядел свежевымытым. У них было достаточно энергии для секса? Он вспомнил изможденный вид мастера-джедая и слегка покачал головой. Невероятно. Затем Джинн вышел из освежителя в одном полотенце и, ничуть не смущенный присутствием адъютанта, грациозно поклонился ему, выглядя таким же безмятежным и отдохнувшим, как человек, только что вернувшийся из отпуска. Перемена была поразительной, и дело даже не в том, что он выглядел хорошо оттраханным. Джинн просто не был похож на прежнего человека. Адъютант задумался, что же это за безумный джедайский секс. — Лейтенант. Спасибо вам за вашу скрупулезную и щедрую заботу. — В его голосе звучали нежные нотки, а глаза сверкали. — Был рад, Мастер Джинн. Похвала заставила его почувствовать, что он действительно делает что-то нужное и стоящее, и заставила его приосаниться, хотя он не задумался об этом, пока не вышел из комнаты. Он услышал, как они смеются за закрытой дверью, и задался вопросом, все ли падаваны обязаны так служить своим мастерам, а затем решил, что он рад быть на своем месте и делать то, что он делает.