— Невротическая депрессия, — тихо прошептала губами красноволосая Узумаки, тихо двигая мышкой компьютера по коврику. — Смесь классического вида заболевания и невроза. Чаще всего встречается у людей со слабой нервной системой или определенным складом характера, — нахмурившись и лишь еле подрагивая губами в беззвучном чтении, продолжила Мито, судорожно крутя ролик на мышке. Её ноги нервно дрожали, губы же были полностью искусаны. — Основная причина невротической депрессии — конфликт или стрессовая ситуация, выхода из которой пациент не видит. Нет, не может быть, я не могла упустить… — тихо прошептала Мито, еле унимая дрожь в руках. — Симптомы: нарушение сна, потеря аппетита, повышенная утомляемость, — женщина сжала руки в кулаке, прижимая его к губам, исказившимся в боли. Брови задрожали, и глаза, дав слабину, пустили горькие слёзы. — Ч-чувство в-вин-ны, о, боже, — тихо шепча, зарыдала подруга. Плечи дрожали в безысходности, наклонившись к рабочему столу, она жестко зажимала ледяными ладонями раскрытый в боли рот.
В голове возникали общие воспоминания с её самой близкой подругой, ставшей за всё время их дружбы ей чуть ли не родной сестрой. Будни в университете, ссоры в общежитии, первые отношения, первые расставания — каждый момент, каждый миг Мито Узумаки был связан
с ней. Сердце болело от вины, от боли, от упущения и чувства потери. Потери до слёз близкого ей человека.
— Мито, — обеспокоенно подлетел к ней муж. Он крепко обнял её и сжал губы в немой беспомощности. Его взгляд привычно бросился в сторону открытой вкладки в компьютере.
«Невротическая депрессия». Он горестно выдохнул, опуская голову. — Прошло полгода, дорогая, отпусти её.
— Я не могу, я не могу, — тихо рыдала она, до отпечатков ногтей сжимая руки в ладонях. Она тряслась в жуткой, всепоглощающей вине за то, что не замечала всего ужаса, происходившего с её Мэй. Сколько пережила её любимая подруга, сколько боли она таила в себе всё это время, и сколько тайн она ещё унесла с собой? Мито, захлёбываясь, прижалась к мужу, не зная, куда деться от невыносимой боли, жестоко сжимавшую её душу в горящий от сожаления жгут. — Я не могу, Хаширама, я не могу её отпустить.
В самой нижней прикроватной полке, принадлежавшей матери семейства Сенджу-Узумаки, лежала аккуратно сложенная в файл записка.
«Прошу, плакса, постарайся без соплей, твой опухающий красный нос ужасно сочетается с волосами! И ещё… Ты не виновата, дорогая, честно. Я безумно тебя люблю и очень не хочу, чтобы ты грустила. Бесконечно благодарна тебе за всё, что я пережила с тобой».
***
В небольшом домике в сотнях метрах от Токио, у окна сидела одинокая старушка, морщинистыми руками приглаживая не потрёпанные даже временем, аккуратно сохранённые детские вещи. Розовое платье бездушно лежало на ногах несчастной матери, в стареньком кошельке которой покоилась длинная записка, полная извинений от дочери.
Ах, если бы мать её винила!
Женщина лишь тихо перечитывала одну и ту же строчку:
«Мамочка, прости, что тебе придётся пережить меня, но я не могу больше сражаться с этой жизнью, мне больше нечем чувствовать, мамочка, нечем терпеть».
В то время, как кровоточило и обливалось слезами материнское сердце, старушка снаружи оставалась такой же, лишь изредка смотря на часы, будто бы ожидая чего-то, что должно вот-вот произойти.
Неспешно идут и дни, и ночи, а она всё ждёт, не расставаясь с розовым платьем, и терпеливо поглядывая на часы.
***
«Я тебе не верю, Учиха Мадара, и всё ещё люблю. Я и так задержалась и не могу больше тянуть, любимый. Там меня ждёт наша малышка. Прости, что молчала».
Так ничтожно мало осталось после неё. Так ничтожно мало места уделено ему в предсмертной записке. Так обидно мало он успел сказать ей.
Выкупленная им квартира всё меньше пахла ею.
***
Ах, читатель, в этой истории нет антогониста. И будь повествование от лица автора, вы бы знали историю Учихи Мадары, ценой собственной любви пытавшегося спасти любимую от себя. Но это уже совсем другая история…
