***
— Вы… похудели, Тэруми-сан, — удивлённо окинув меня беспокойным взглядом, проговорил директор. — Пробовала новую диету, — пустив нервный смешок, соврала я, сжимая подол платья. — Всё же не советую вам увлекаться. Как по мне, раньше вы были в прекрасной физической форме, — деликатно улыбнулся он. Я смутилась, однако прекрасно понимала его правоту. В последнее время мне приходится запихивать в себя еду насильно. Директор быстро подписал бумаги и вручил мне их в руки. Поблагодарив его, я скоро отправилась к себе в кабинет. Казалось, будто меня не было тут целую вечность, а не две недели «отпуска». Быстро устроившись на рабочем месте, я начала нервно постукивать пальцами об стол. Как бы Мадара не был прав, как бы его чертовски обидные слова не душили меня изнутри до сих пор, я неистово переживала за Шисуи. — Чёрт, — прошептала я сама себе, и, повременив чуть больше пяти секунд, вскочив, отправилась в кабинет классной руководительницы одиннадцатого «А».***
— Его нет на занятиях уже полторы недели, — горестно опустив взгляд, сказала преподаватель. — Я не стала его беспокоить, и пока не созванивалась с роди… с его отцом. Помолчав с минуту, я сухо поблагодарила классного руководителя и быстрым шагом вышла из кабинета. Скоро собрав сумку, через несколько мгновений, уже мчалась к ним домой. Я оставила его одного. Я уехала, оставив его справляться со смертью матери совсем одному. Я… это я во всём виновата. Желала ей смерти, ревновала и ненавидела её. Не хотелось признавать, но я ужасный человек, ждущей её смерти, развода и всего самого ужасного, лишь бы быть счастливой самой. Однако я совсем забыла о их ребёнке, который был не причем наших козней. Позабыла о том, что на чужом несчастье своего не построишь. Стыд уколол меня изнутри, заставив ненавидеть себя за… такую себя. Во всём виновата я. Крепко сжимая руль, я старалась сохранить самообладание, однако рвущиеся наружу эмоции не давали мне спокойно доехать до места. В один момент внутри зародилось бешенное желание резко зажать газ и полететь по трассе со скоростью света без абсолютной боязни за свою жизнь — какая разница: жива я или нет. Всё равно я чертовски одинока, всё равно никому не нужна. Это всё было бы истинной правдой, если только не мысли о маме. Вот уже в который раз любовь и жалость к старенькой матери подавляет во мне мысли о смерти. Я устало выдохнула, напряжение уже било через край. Не останавливая машину, и не сводя взгляда с дороги, я слепо обшарила бардачок, и спустя недолгое количество времени, мои пальцы наконец наткнулись на нужную вещь. В сердце потеплело. Я сжала в ладонях спасительную коробочку сигарет, и неосторожно вынув одну, подожгла её. На ходу лопнула капсулы и открыв окно, наконец с облегчением закурила. Давнее чувство успокаивающего никотина в груди быстро меня успокоило, так что оставшуюся дорогу я доехала без препятствий в виде угнетающих мыслей и укоров стыда. Спустя недолгое время, я наконец доехала до двора, объединявшего наши дома. Припарковавшись в своё постоянное место под тенью, я медленно вышла из машины. Былая уверенность в правоте своих действий растворилась во мне словно дым сигарет под напором ветра. Я нерешительно ступила во двор, который встретил меня приятной тишиной, разбавляемой свежим шелестом деревьев и редкими детскими голосами издалека. Поневоле я замедлила шаг и нервно спрятала руки в аккуратных карманах раскрытого пальто. Вдруг стала топтаться на одном месте, и недоуменно начала оглядывать округу, нервно поглядывая на наручные часы, пока окончательно не поняла, что я абсолютно не знаю, что делать дальше. Мой взгляд пал в сторону подъезда, ведущего в дом Мадары, Шисуи и… Мизуки. Я быстро подавила в себе скоро разжигающееся чувство вины и стыда, до боли сжав руки в карманах. И что мне теперь делать? Честно признаваясь себе внутри в своей трусости и тщетно делая максимально серьёзный и решительный вид снаружи, я, не успев даже подойти к подъезду, скоро свернула в сторону магазина за углом дома. Быстро рассчиталась за непонятно для чего купленные мелочи вроде новой пачки сигарет, мыла и питьевого йогурта, я вновь пришла во двор. — Ну и на кой чёрт я сюда припёрлась? — одиноко спросила я сама себя, садясь на скамейку и распечатывая молочный продукт. Рискую работой для того, чтобы попить во дворе йогурт? Это нормально? Однако при одной только мысли о работе, которую я чуть ли не возненавидела за последние две недели, во мне проснулась лень. Страшная, непреодолимая лень только лишь от одной мысли того, что мне придётся вновь работать. Опять писать эти чёртовы отчёты, опять теряться в куче проблем, не отстающих от меня учеников и преподавателей. — Только не это, — с отвращением бросила я и отпила немного от сладкого йогурта. Хоть совесть и мучила меня изнутри и мне было даже стыдно за настолько откровенный прогул, сейчас крайне не хотелось слышать этот так надоевший мне запах работы. Страшная лень и жуткое нежелание работать или хотя бы создавать вид увлеченной работы кипели во мне даже несмотря на то, что директор сейчас сидел в чуть ли не соседнем кабинете. Я не торопясь допила йогурт и нехотя встав с такой на удивление удобной скамьи, лениво поплелась в сторону мусорного бака. С каких пор меня стала так жутко охватывать лень и нежелание вообще что-либо делать я не знаю, однако это угнетало. В каждом моём движении и мысли чувствовалась апатия, граничащая со сквозившей во мне раздражительностью. Настроение вдруг ухудшилось в разы, заставляя мою голову поникнуть и опуститься, без интереса разглядывая свои ботфорты, шагающие по асфальту. В один момент я почувствовала чьи-то шаги напротив и только собиралась было равнодушно оглядеть прохожего, чуть сдвигаясь в сторону, уступая место на дороге, как вдруг поняла, что это не просто прохожий, а самый что ни на есть Шисуи. Мои глаза в удивлении округлились, и я замедлила шаг, не отрывая взгляда от невероятно погрустневшего за всё то время, пока не виделись подростка. — Мэй-семпай? — запоздало поздоровался Шисуи, останавливаясь напротив меня. — Вы вернулись. Последние слова, сказанные им в такой грустной интонации, чуть ли разорвали моё сердце. Я оставила тебя, Шисуи, совсем одного, прости… Вновь стало очень стыдно, и я опять по полной отсмаковала вину, чувствуя себя максимально паршиво. — Тебя не было полторы недели, — то ли утверждая, то ли спрашивая, заметила я. — Это так? — Да, — признался он, опустив глаза. Моё сердце обливалось кровью от одной лишь догадки о смерти матери Шисуи. Однако, жизнь — не сказка, заканчивающаяся всегда счастливо. По виду парня было чётко видно, что он осознал это уже сейчас. Совсем рано, очень болезненно и так несправедливо жизнь дала ему первый урок, рассеивая розовые очки подростка, ещё не успевшего вступить во взрослую жизнь. Моё лицо, исказившись в досаде и боли, вновь неловко опустилось вниз. Совершенно не зная, что и как сказать этому несчастному дитю, я не понимала одного: зачем я приехала сюда? — М-мэй-семпай, — его голос дрогнул, заставляя меня вновь нахмуриться, в досаде сжав руки. — Мне… не хватало вас, Мэй-семпай, — с его глаз потекли тихие слёзы, и, не успела я что-либо ответить, как почувствовала, как он, резко приблизившись, крепко прижался ко мне в объятиях, тихо всхлипывая от горечи. Моё сердце гулко застучало в обиде за этого ни в чём неповинного ребёнка, оно больно сжалось в невероятной грусти за него, и я нежно погладила его по голове, тихо шепча слова успокоения. Чувствуя пальцы Шисуи у себя на спине, которые дрожа сжимали моё пальто, чувствуя его гулкие рыдания у меня на плече, громкие всхлипывания, я не находила себе места. Сказать действительно было нечего. Ты не виноват? Это ясно и без слов. Мне тебя жаль? Слишком обидно, даже низко. Я рядом с тобой, положись на меня? Слишком самонадеянно. И… не хотелось вмешиваться туда, куда не надо. Не хотелось вмешиваться в чужую семью, в которой я — никто. — Когда? — без пояснений тихо спросила я. — В понедельник, — не отпуская меня, проговорил в плечо Шисуи. Сегодня суббота… Со дня смерти Учихи Мизуки миновало шесть суток, за которые неизвестно сколько успел пережить этот затерявшийся в пучине проблем своих родителей подросток. — Хочешь есть? — единственное, что пришло мне в голову в этот нелёгкий нам обоим момент. Я погладила его по голове, когда он, медленно отстранившись, тихо кивнул.***
Ел Шисуи жадно, с аппетитом и совершенно тихо. Не поднимая голову, он будто был совсем далеко от моей квартиры, в которую мы пришли поесть. Спустя время после окончания трапезы, мы ещё поговорили, я старалась его поддержать максимально, так как мои переживания за него не давали покоя. Когда стало слишком поздно, Шисуи ушёл домой, пообещав мне, что постарается заняться чем-то важным и интересным для него. Я же осталась в своих думах. Ничего не могу поделать с тем, что полюбила Шисуи, словно родного сына. Но в голове до сих пор и мелькали слова Мадары. Я всегда поражалась людьми, которые имеют качество не принимать всё близко к сердцу. Поражалась тому, как они доходили до этого и как воплощали в реальность. Не сосчитать моментов, когда мне это качество было так нужно. Однако даже в своем достаточно зрелом возрасте, не могу похвастаться этим полезным умением. Слова Мадары так и пульсировали в сердце больным откликом. «Не вмешивайся туда, куда не просят. Ты — никто для Шисуи, так что не суй свой любопытный нос в мою семью, Мэй. Это всё тебя ни коим боком не касается, если ты забыла». Ещё никогда за время наших отношений (если то, что между нами было можно назвать таковыми) я не сомневалась в том, что Мадара меня непременно любит. Однако, сейчас я в таком неведении и смятении, что просто схожу с ума. Он приходит ко мне, говорит о том, что скучает и жалеет, смотрит на меня так… словно восемнадцать лет назад. Но не успеваю я даже оклематься от любви к нему, как тут же он кидается обидными словами, ранящими любящее сердце. Возможно, мне никогда не понять мужчин, бросающихся из крайностей в крайности, таких сложных и непонятных. С этими мыслями я не заметила, как убралась на кухне. Время было достаточно позднее, однако сон как рукой сняло, в голову лезли мысли, не дающие бодрости уступить дремоте. Я скоро переоделась в тёплую спортивную форму, и, схватив лишь самое нужное, вышла из такой словно душной и тесной сейчас квартиры. Свежий вечерний воздух обдал меня приятной истомой сразу же, как я ступила на улицу. Растягивая столь умиротворённый и уютный момент, я постояла с минуту, нехотя возвращаясь в мир полный грусти и обиды. Особенно в последнее время. Невольно, впрочем, как и всегда, в голове возникли картины всех ночных кошмаров, которые снились мне уже далеко не первую неделю. И без того ужасное настроение мгновенно ухудшилось, хотя, казалось уже некуда. На смену умиротворённости и чувства спокойствия среди тишины вечерней природы пришли уже обыденные для меня в последнее время чувства стыда, вины и упущения. Облик маленькой девочки с прекрасными рыжими кудряшками, такими же, как у меня когда-то в раннем детстве, словно облили моё сердце болью допущенной когда-то ошибки. Ошибки, ценою в жизнь маленького зеленоглазого чуда. Моя жизнь достаточно примитивна и абсолютно не таинственна. Однако, была у меня одна тайна, о которой не знает никто. Ни мама, ни Мито, ни даже сам Мадара. Тайна, которую я, возможно, похороню с собой. Хотя…наверное, я не смогу умереть, так никому и не раскрыв свой убийственный, в прямом смысле, секрет. Точно сказать было сложно, однако точно знаю, что перед смертью, в последнее время так пугающе желанной, я не смогу не вспомнить эту малышку, жизнь которой была начата и закончена во мне. Через год после свадьбы Мадары и Мизуки, родился Шисуи. За год до этого во мне умерла наша с Мадарой дочь. — Интересно, а если бы я тогда рассказала всё Мадаре, он бы… — Что? — я громко вскрикнула от внезапного голоса позади и резко обернулась. — Что рассказала бы? — Ты, о боже, — медленно отходя от испуга, выдохнула я, придерживая сердце рукой. — Нельзя так внезапно, ты меня напугал. — Что рассказала бы, Мэй? — игнорируя моё удивление, настойчиво проговорил он, сравнявшись со мной и встав напротив. — Это уже неважно, — твёрдо ответила я, обойдя его и продолжив идти дальше. Мадара хотел было что-то сказать, как вдруг резко замолчал, продолжая идти чуть поодаль от меня. На него это не похоже: не доводить до конца то, что ему интересно. Я подошла к урне перед подъездом и быстро пошарившись в карманах, вытащила коробку сигарет. Мадара проследил за каждым моим движением, отчего сердце, как обычно, быстро-быстро забилось. Как же давно я не испытывала чувство взаимности от тебя, Мадара. В глубине души вдруг зародилась безумная мысль. Мизуки ведь уже…мертва. А что, если он?.. Нет! Этого не может быть… Как минимум, мы уже давно не дети, а у одного из нас уже свои. Как раз таки дети бы и не поняли и, возможно, не поддержали нас, соединись мы вновь. Я затянулась, и перевела взгляд на Мадару, напряжённо стоящего рядом со мной. Как же я тебя люблю, Мадара, ты даже не представляешь… Мне мила каждая твоя чёрточка на лице, каждая ресница на любимых глазах и каждая родинка под твоими ушами, что я так люблю целовать. Каждая твоя выпирающая венка на любимых руках заставляет моё сердце биться чаще, лишь однажды попав в поле моего зрения. И как же я переживаю за тебя, как же мне не хочется, чтобы ты страдал, и как же я хочу наконец прижаться к тебе. Утонуть в твоих объятиях без страха того, что нас может кто-то увидеть. Взять тебя за руку, словно тогда, когда мне было двадцать, а тебе двадцать три. Словно тогда вновь испытать это чувство беспечной, искренней любви, не обременённой проблемами. — Как ты? — наконец прервала я тишину. Прошу, обними меня, Мадара, скажи, что любишь. — Не знаю, как отвечать, — вдруг сказал он, еле нахмурившись и спрятав руки в карманы. Всё его тело чуть ли не содрогалось в напряжении, а сжатые в подобие полу кулаков руки в карманах дополняли картину. Я проводила взглядом так мною любимые мужские руки и протянув ему сигарету, произнесла: — Закури. — Я не… — Закури, Мадара, — перебила я его на полуслове, настойчивей протянув ему сигареты. — Станет легче, поверь, — нежно добавила я. Я поймала продолжительный взгляд Учихи на себе и подавила в себе желание броситься к нему в объятия. Со временем начинаешь выходить из этого возраста, когда тебя распирает от невероятной любви к человеку. С возрастом наступает другая любовь. Без красивых слов, без романтичных подарков и свиданий, она становится молчаливой. Ты молча заботишься о том, кто тебе любим, не видя надобности в том, чтобы сказать ему об этом. И всё же, порой я скучаю по той показушной молодой любви. Даже юношеской, а возможно, и подростковой. Мадара вытянул тонкую сигарету из пачки, и я поднесла к его рту зажигалку. О, как сексуально ты затягиваешься, как привлекателен даже в такой момент, любимый. Как же всё-таки невыносимо не знать, любима ли ты на самом деле или просто удобна. Но всё же сложно остановиться, начав однажды. И даже гордость, всегда бьющая из меня через край, казалось, медленно отступает, ведомая невероятной любовью, что закрывает на всё глаза — потому она и слепа. То, что было между нами сложно назвать отношениями. Возможно, мы бывшие любовники, возможно настоящие. Но это враньё, этот страх быть разоблачённым мне порядком потрепал нервы за всё это долгое время в роли… любовницы. Как же это отвратительно. Я напряжённо затянулась, быстро выдохнула и вновь затянулась, пропуская дым сразу в лёгкие. Горькая, но правда — одна ложь тянет за собой другую, и мы с тобой погрязли в ней, любимый. Любимый, но не мой. И даже после смерти твоей жены, ты будешь лишь любимым мной, но не моим. — Мэй, — наконец послышалось с его стороны, на что я медленно перевела свой взор на мужчину, стоящего рядом. Он с победной точностью кинул окурок в урну, и вновь засунув руки в карманы, наконец удосужил взглядом и меня. Сердце вновь, но уже так привычно ёкнуло. Скажи, что любишь меня Мадара, оживи меня, любимый. — Шисуи был у тебя дома, — резко, строго, чуть ли не кидая в меня то ли вопрос, то ли утверждение, бросил он. Внутри всё сжалось. Прошу, не начинай… Мне было так хорошо просто ощущать твоё присутствие рядом. Мне было так хорошо просто ненадолго успокоиться, и погрязнуть в иллюзии «не одиночества». — Да, — в голове это прозвучало гораздо уверенней и жёстче, чем получилось в итоге. Видишь, любимый, даже спустя столько лет моё сердце трепещет рядом с тобой, не давая нормально формулировать мысли, не давая контролировать даже голос. Он строго хмыкнул, не отрывая от меня взгляда. В его глазах умиротворение и даже какое-то ранее спокойствие быстро и контрастно сменило раздражение и… что-то ещё. Не знаю, что. Но не любовь. Я тяжело выдохнула, не зная, что ему сказать. Знай я, что двигает мной, ответила бы, Мадара. Но я действительно не ведаю чего творю. — Я тебе говорил. Просил. — Я знаю, — попросить извинения? — Я не целенаправленно позвала его к себе, так вышло. Учиха вдруг саркастически злобно хмыкнул, покачав головой и будто осмотрев своих невидимых друзей вокруг. — Так вышло, — сколько стали в голосе… — Мэй, ты ведёшь себя словно ребёнок, застрявший там, далеко в прошлом. — Я действительно не специально, Мадара, — кинула я, нахмурившись. Ненавижу, когда ты отчитываешь меня! Возможно, я и живу в прошлом, но учти, Учиха, характер мой при себе! — Я поддерживаю своего ученика, а не твоего сына. Это в моих полномочиях. Я, в конце концов, преподаватель и психолог по совместительству. — Да неужели? — сарказм, ирония, что угодно, только не искреннее удивление. — Мэй, я тебе не верю ни капли. Ты врёшь не только мне, но и себе. — Даже если так. Я делаю что-то непозволительное, что-то плохое? Я действительно беспокоюсь за Шисуи, ему не хватает поддержки, я переживаю за него! — Я повторюсь: это тебя не касается. Сердце пронзила боль, резко подкатившись к горлу. Слёзы ждали наготове приказа, а я, не отрывая от него взгляда, стояла. Молча. — Зачем ты так говоришь, Мадара? — мой голос задрожал. — Я чувствую к Шисуи только самое хорошее, для меня он словно мой родной сын! Почему? За что ты говоришь мне это? — я нахмурилась. Злость окатила меня с головой. Что я тебе сделала, Учиха Мадара? Полюбила? Ну уж прости, мне эта ошибка далась дороже! — Ты слишком много на себя берёшь, — спокойно ответил Мадара. Даже голос не дрогнул… всё равно. — Говорю, потому что так и есть: ты — никто для Шисуи. — Ты больной! — крикнула я, уже неконтролируемо дрожащим голосом. — Ты ненормальный! — завопила я, ударив его в грудь. — Ты хоть слышишь себя?! Ты хоть понимаешь, насколько больно мне делаешь?! Что я сделала плохого, Мадара?! Что я сделала плохого Шисуи, что я сделала плохого Мизуки, да что я сделала плохого для тебя?! Что, ответь?! Он нахмурился, и мягко перехватил мою руку. Весь его вид говорил о том, насколько ему всё равно. Насколько… я ему надоела? — Что я сделала не так? — еле сдерживая слёзы, воскликнула я, искренне не понимая. Не получив ответа, я вздёрнула голову ввысь, — Господи! Что я сделала не так?! — Мэй, успокойся, — твёрдо кинул он, оглядываясь по сторонам. Боль окутывала меня полностью лишь от мысли, что его беспокоит сон соседей, их мнение, мнение полицейских, которых они могут вызвать за шум. Его беспокоит всё, но только не я. И даже в конце этого несчастного списка не может ютиться моё имя. Ведь ему наплевать. — Я поняла, — выдохнула я. Невольно обречённо и с жуткой усталостью. Усталость от этой жизни не выдохлась… Как и обречение. — Я тебя полюбила. Вот тут-то я и ошиблась. Тут я и провинилась, правда? — Мэй, я тебе ещё раз повторяю: не вмешивайся в мою семью. — Просто скажи, для чего всё это? — мгновенно спросила я, абсолютно игнорируя его случайные, словно заученные и так надоевшие мне фразы. — Почему после вашей свадьбы ты пришёл ко мне? Почему говорил, что скучаешь? Почему, когда тебе было плохо, ты бежал ко мне, а успокоившись, получив мою любовь, уходил обратно, оставляя уже меня в несчастном состоянии? За что, Мадара? — Мэй, ты истеришь, — устало потёр он переносицу, заставляя меня чуть ли не взвыть. Как же мне это надоело! Когда это всё закончится, когда я уже умру?! Когда, когда, когда?! — Ты… — я горестно сглотнула ком, застрявший в горле. Как же сложно сдерживать слёзы, как же сложно. — Ты, Учиха Мадара, ненормальный ублюдок, — без единой нотки страха, кинула я ему, беспрерывно смотря прямо в глаза. Кровь вовсю бурлила в моём теле, будто бы перенося бешенный стук сердца по всем конечностям. И опять твой равнодушный, спокойный и усталый вид. Как же я тебя ненавижу! — Тебе неведомо чувство любви, ведь любящий мужчина никогда и ни при каких условиях не сказал бы такого женщине. Даже нелюбимой. Ну… не повезло мне нести ношу своей ненормальной мазохистской любви на своих плечах, так получилось. В жизни так бывает, ты знал? Хотя, откуда? Я всю жизнь любила тебя, и как же я… устала. — Мэй. — Мадара, — вновь перебила я его, чувствуя, что не переживу, просто не переживу очередных больных слов, калечащих в сотни раз непоправимее моих ста оскорблений и криков. — Скажи, — внутри всё застыло. — Ты когда-нибудь любил меня? ... Казалось, прошёл век, казалось, эра. Всё моё нутро будто омертвело, словно остановившееся на паузе видео. Я застыла, не отрывая взгляда от его лица, старательно вылавливая каждое вздрагивание, ведомое его совсем не эмоциональной личностью. Но… я не вижу ничего в твоих глазах, Мадара. Ты словно айсберг, будто сгусток льда. Или, быть может, с Мизуки ты был другим? Любящим, неравнодушным Мадарой? Такой, интересно, существует? — Если тебе это поможет наконец отстать от Шисуи, — словно собравшись с мыслями, продолжил он. Абсолютный камень. Его лицо не дрогнуло ни на секунду. — Нет, Мэй, я никогда тебя не любил. Весь мир, крутившийся вокруг него, с грохотом рухнул, ломая все органы внутри меня. Сметая надежду, наивно ухватившуюся за неизвестность, круша терпение, прячущегося за временем, и руша любовь, так больно вцепившуюся когтями в искалеченное сердце. Мой мир мёртв. — А я, — тихо-тихо прошептала я. Моё исказившееся в жуткой боли и обиде лицо, словно узлами перевязывало глотку, которая сейчас только и могла, что шипеть и шептать. Максимально громко, и больно, словно шипованные стебельки розы царапая горло. — А я не верю. Дрожали мои брови, голос, руки, дрожало всё моё нутро, сокрушаемое этим взглядом. Взглядом чёрных, глубоких, словно вся вселенная, очей, каждое переливание которого будоражило мою душу до сих пор. И я не выдержала, пустив горькие слёзы на свободу. Они катились, словно сдерживала я их всю свою жизнь. Словно, пытаясь забрать всю боль из меня, однако делая только хуже, делая только больней. — Я тебя не люблю, Мэй, и никогда не любил, — кинул он так жестоко убивающие меня слова. Мне показалось, или голос дрогнул? Показалось?.. — Я… поняла, — не имея возможности контролировать свои слёзы и чувства, прошептала я, в последний раз взглянув в любимое лицо. — Прощай, Мадара.***End POV May***
Так был сокрушён мир безумной женщины, всю сознательную жизнь крутившую её смысл вокруг лишь одного любимого мужчины. Какая же ошибка! Какое упущенье!