Доживем до понедельника

Они ненадолго замолчали. Или надолго. Никто из них не считал тех самых вязких, неловких минут. Между ними не было, да и просто не могло быть никакой неловкости. Они были знакомы тысячу лет. Они уже родились знакомыми. В этом была суть предназначенных. Даже невзаимно. В такой паре достаточно было одного, чтобы дать другому ощущение абсолютного комфорта. Молодая альфа задумчиво следила за проносящимся мимо пейзажем. Ей сподручнее было смотреть в противоположное окно, но для этого необходимо было отодвинуться от сидящей рядом женщины, покинуть зону ее тепла и своего добровольного заключения. Душа всеми силами противилось таким «безрадостным» переменам, поэтому Люция продолжала сидеть, как сидела, чуть перегнувшись через поджарое тело своей спутницы. Та вальяжно раскинулась на сиденье, словно не замечая исподтишка привалившейся к ней девицы. Что ж, был ли смысл замечать, если часом ранее сняла ее перед ее же университетским общежитием? Казалось, Вероника просто дремала, давая себе отдых либо после чего-то, либо перед… Ее глаза были плотно закрыты, а голова покоилась на кремовой коже сидения. Натуральной коже. Тоже запрещенная среди простых смертных тема. Люция с каким-то поистине детским любопытством взглянула в «безмятежно-спящее» лицо. Сейчас оно было напрочь лишено своей властной мимики, надменной красоты, жесткой и притягательной харизматичности «альфа-самки». Перед ней была просто женщина, которую, тем не менее, нельзя было подогнать под какие-либо штампованные образы и определения. «Необычная в своей обычности»,- такой вариант вполне бы подошло, если бы хоть отдаленно напоминал правду. «Экс жена» не спала, и не была настоящей в данный момент. Это была лишь часть игры, в которую она играла по своим собственным причинам. На улице сгущался поздний весенний сумрак, становясь все более плотным и вязким. Глаза тонули в нем, и отчаянно хотелось свежего воздуха, чтобы понять, что это не сон. Удушающий сон, мазохистски-чарующий кошмар. - Я открою окно? – спросила Люция, обращаясь скорее к водителю, который иногда поглядывал на них в зеркало заднего вида, словно пытаясь удостовериться, что с его хозяйкой все тип-топ. Что «незваная» гостья вполне себе в адеквате, и не пырнет бывшую первую леди ножом… или чего похуже. - Открой, - томно вздохнула Вероника, все еще не размыкая век. На ее губах появилась блаженная заспанная улыбка. Люция потянулась к кнопке, мысленно радуясь тому, что водитель дал ей такую возможность, мудро проигнорив собственную панель управления. Он мог открыть окна, закрыть окна, разложить диван, опустить на них шторы, завернуть их в плед, обдать их любимым шампанским и духами хозяйки, а мог просто выкинуть из машины через раздвижную заднюю дверь, располагающуюся на месте традиционного багажного отделения. Современные правительственные машины были оснащены чем угодно. Про них ходили кучерявые анекдоты, гласящие, что такая тачка поднимает свои колеса, как баба юбки, и «переходит реку вброд» на собственных ногах. Видимо, на такой и пропал последний Неведомый, слишком сильно порадовавшийся подарку своего премьера. - И как нам все еще удается делать вид, что мы «Республика»? – с негромкой усмешкой проговорила Люция, следуя за ходом своих мыслей вслух, что было большой ошибкой. Вопрос был задан неуместно, слишком рано… или его вообще не стоило задавать. - Что? – женщина мгновенно распахнула глаза. В ее голосе прозвучало повелительное «захлопнись». Интонация предназначенная только для ее спутницы. Со стороны тон Вероники мог показаться лишь удивленно-игривым. Тонкие жилистые руки прижали голову девушки к своей груди так сильно, что едва не сломали шейные позвонки. Худые пальцы впились в ее волосы, гладя и перебирая каждую прядь. Люция тревожно выслушивала каждый ровный стук сердца под распахнутым белым пиджаком. Черный топ тонким слоем, неуловимым мазком отделял ее ухо, ее щеку от такой невыносимо нужной кожи, от груди, от самой жизни. Запах снова забирал ее с собой, даже не обещая вернуть обратно. Но среди дремучего леса этих ощущений отчетливо проглядывалось еще одно – страх. Она вдруг почувствовала его от Вероники. Он не стелился тонким шлейфом, как ее сексуальные желания, не бил в нос, как ее жесткая самоуверенность, не хлестал по лицу, как ее величавость и природная доминанта. Он просто был, и его вкус песком зернился на зубах. Она боялась, точно так же, как и все. И в этом заключалась ее обычность. Никто не мог переступать… Республики давно не было, «республикой» много лет правили единолично. - У меня завтра зачет по общему языку, а на следующей неделе экзамен по старым и новым конституциям, - Люция наивно потерлась щекой об остро выпирающие ключицы, стараясь не бросить взгляд на водителя. Им всем не полагалось «так много думать» о нынешнем укладе. – Я должна была ботанить всю ночь, так что… Она влажно скользнула губами по тонкой бледной шее. Лучше, конечно, им прямо сейчас начать трахаться, чем обсуждать темную политику Верхинии Вандермаер. Тема была снята. Она больше так не протупит. Тело Вероники расслабилось. Она не позволила ей подняться, но движения ее рук, вплетенных в волосы Люции, стали мягче и ласковее. Щенок слишком громко и навязчиво протявкал, и его слегка придушили. Вовремя придушили, не дав тявкать дальше. А когда он опомнился, его приласкали. Люция вдруг вспомнила отца. Сколько бы он ни кидал пульт от телевизора, явно мечтая попасть им не в экран, а в самого премьер-министра, сколько бы ни осуждал, ни злился, порой высказываясь громче, чем позволительно. Но он никогда, ничего не говорил по поводу Республики. Словно зачарованный… отмеченный грузной, насквозь проржавевшей печатью того самого страха, который она сейчас уловила от «экс жены». Вокруг что-то происходило, сгущалось, собиралось, словно гроза в открытом поле, и все знали об этом, но боялись не то что произнести вслух, а лишний раз позволить себе подумать. - Я знаю о твоих экзаменах, - с улыбкой произнесла Вероника на совершенно чистом общем языке. Идеально «фекающее» произношение идеально мертвого языка. – Я тебе помогу. - Премного благодарна, - Люция наконец вырвалась из приятного плена сжимающих ее рук. «Мисс Айпер… это вы сейчас сказали? Погромче, если не сложно, Люция. Для всей аудитории. Нет… я так ждал, что теперь не в силах поверить…» - она буквально видела перед собой всегда добродушное, немного ухмыляющееся лицо профессора Клавдия Лаксимона. Она произнесла эту простейшую «фекающую» фразу идеально четко, прямо таки на манер Вероники. Интересно, это было желание показать, что она тоже не синтетической ниткой шита, или желание понравится обожаемой с детства строгой учительнице? Вероника закурила, довольно щурясь в открытое окно. Насквозь промокшая зелень благоухала так, что ее горьковатый свежий привкус чувствовался во рту, как мятная жвачка. Только сочнее, придирчивее, вкуснее. Люция нагло вынула из ее пальцев дымящуюся сигарету, сделав глубокую затяжку. Чужая бархатистая помада настойчиво липла к ее собственным ненакрашенным губам. Нет, скорее первое… про нитку. Она никогда не задавалась целью впечатлить учителей. Ей было патологически насрать. В детстве она мало кого выделяла, а если и выделяла, то никогда не стремилась понравиться. Цель этого «мероприятия» была ей не известна, она всегда считала, что понравиться ей самой – куда более сложная и любопытная задача для всех остальных. - Мэм, - водитель сухо обратился к хозяйке, подчеркнув многозначительность этого обращения поехавшими вверх стеклами. Люция стремительно ловила меняющуюся картинку дороги, пока закрывались окна. Трасса Е-111. В свете фар она успела разглядеть кроваво-красный дорожный знак. Они выезжали из Прайдиса. Е-111 – южная трасса к океану. В народе именуемая «антиправительственной».