***
Зенья всегда любил играть. Он мог занять себя чем угодно. Тряпичной куклой, старой машинкой, глиняным зелёным солдатиком, даже камешком, что случайно подвернулся в детские ладошки. Он носил свои игрушки на алтарь отца и делал вид, что молился вместе с ними. Он дёргал Китани играть вместе с ним и очень любил, когда тот соглашался. Он собирал кубики и прятал их на свою сокровенную полочку, а некоторые постоянно носил с собой и любил ими пуляться — и в стенку, и в кого-то, даже в собственного слугу. Зенья играл, играет и, кажется, так и будет играть, наслаждаясь своим бесконечным детством, которое никто и ничто не отнимет. И меняться у него будут только игрушки. Никто, кроме него самого, не станет относиться к некоторым из них как к вещам или чему-то, что можно использовать только ради своего веселья. Но Окинаге было плевать. Ему хотелось радости. Веселья. И сейчас очень мало вещей приносили ему искренний восторг. Но одной из них точно был связанный в подвале юноша. Стоило Зенье только спуститься к нему, так тут же сладкий, манящий запах вызывал на лице довольную улыбку. Это его самка так пахнет. Его самка лежит на полу, совсем голая, мягкая и холодная. Последнее вызывало желание согреть Йоджи, прижать его поближе к себе и своим жаждущим инстинктам. По-разному, любыми способами, как бы юноша не умолял его остановиться. Почему-то мольбы заводили его только сильнее. Но не одни лишь сексуальные желания довлели над сыном якудзы. Измученный вид Йоджи будто напрашивался на жалость и заботу, но Зенья совсем не понимал, как их толком дарить и испытывать. Вот почему он так любил просто приходить к Сакияме с мисками еды, которые отторгало тело Йоджи, с собственной игуаной, что апатично пожёвывала его волосы, даже с Китани, что снимал с него мерки для будущей юкаты. Временами он приходил и просто так. Он брал на руки обессилившее тело, удобно устраивая на своих коленях, и шепча спрашивал его о всём, что взбредёт в его голову. «Как тут мой милый-милый Йо-чин?» «Хорошо ли вёл себя Йо-чин?» «Долго ли мне ждать здоровых деток? Постарайся лучше, а то мне придётся помочь тебе...» Зенье всегда нравилось смотреть в лицо юноши в эти моменты. Страх и растерянность умиляли его и будоражили, заставляли разговориться лишь больше и ярче. «Я хочу их вырастить. Твоих деток. Хочу быть для них хорошей, доброй мамой. Ты же дашь мне такую радость, правда? Твоё тело ведь точно способно. Ты здоровая самка. У такой должны быть хорошие детки, совсем не такие, как я. И они ведь будут. Я знаю, что будут» Он жил в этой слепой уверенности, верил в то, что изначально не было возможно. Эта ложная надежда держала его на этой земле, отнимая жизнь, силы и настрадавшийся рассудок Йоджи. И только смерть Сакиямы могла бы пошатнуть её.***
Зенья уверенно повернул ключ в замке и открыл тяжёлую железную дверь. — Йо-чин! Я снова здесь, милый. У меня для тебя есть сюрприз! Всё то время, что он входил в подвальное помещение, он скрывал что-то за своей спиной, но после радостных слов он представил то, от чего в опечаленных глазах Йоджи зародилось изумление вперемешку с неловкостью. Юката. Та самая, о которой вечно трещал Зенья. — Вот и она! Ты рад? Она получилась просто великолепной! Его мурлыкающий голос вызывал ещё больше смущения. — Ещё надо надеть! Я помогу тебе, не бойся... Зенья опустился к Йоджи и кое-как, оставив руки Сакиямы за спиной, накинул юкату как халат и как смог завязал пояс на ней в бантик. Получившаяся «композиция» получилась кривой и аляповатой, но Зенья был на седьмом небе от счастья. Смеясь, он вновь посадил юношу себе на колени и горячо поцеловал в губы, крепко цепляясь ногтями за ткань. — Моя самка такая красивая сейчас. Она будет чудесной мамой, также, как и я. Правда, Йо-чин? У тебя ведь получилось что-то? Ну же, обрадуй меня в такой хороший день! Йоджи, что до этого безропотно позволял управлять своим телом как Зенье вздумается, похолодел. Он знал, к чему обычно вели эти вопросы. Что-то внутри него запротестовало, зародило страх, и от Окинаги это не ускользнуло. — Ты что-то скрываешь от меня? Смотри мне в лицо! Приказной тон заставил Йоджи наконец поднять взгляд на своего мучителя. Опять этот липкий, жуткий ужас, что выдаёт его с головой! — Зря ты так боишься меня, Йо-чин. Ты сам меня заставляешь ещё раз попробовать. Ты же помнишь, о чём я говорил? Он рывком склонил сидящего Йоджи к своему лицу и зашептал тому на ухо: — Пока ты не родишь деток, я не смогу успокоиться. Что же ты так сопротивляешься! Руки крепче сжали тело юноши. Он мог бы начать сопротивляться, дёргаться, звать на помощь, но... Всё это было бесполезно. Бессмысленно. Беспощадно абсурдно. Нет никакой надежды, что он исполнит желание Зеньи. Нет никакой надежды, что он спасётся. Йоджи зажмурился, чувствуя, как руки Окинаги начинают ползти по его телу, опускаясь всё ниже и ниже, не желая оставить его в покое. Пусть хоть в этот раз Зенья ненароком прибьёт его.