Героиня на героине

От брата У этой припадошной очередной приступ стремопатии после таски. С утра ходит по квартире, топает, хлопает дверьми, ползает спиной по стенам, блюёт в ванной. Чето орёт — не разобрать. Тошно уже. Спать не даёт после смены. А-а. Мы не познакомились? Очень приятно, я Макс (почти тот, что безум-мный), а эта взбалмошная за стеной — моя сестра, Мира (та, что вовсе не мирная). Знаете, у нашей семьи есть девиз из трех «м»: Мира Макса мучает. Это стало аксиомой, правилом, что ли. Правда, об этом девизе, кажется, знаю только я. Мира так не думает. Ей тупо не до этого; до этого же ей похер. Она одурело стучит пяткой в дверь моей комнаты. Я открываю. — Где моя чертова цепочка? Этот вопрос за утро она задала мне уже 5-й раз. У неё действительно была цепочка. Золотая. Но она её заложила уже недели две назад и забыла об этом. Она падает на мою кровать и начинает хныкать, хватает обескровленными пальцами себя за корни волос и пытается их выдрать. — Чё у тебя опять? И она начинает перечислять. — На языке ощущается привкус горелого утюга. В волосах ползают змеи. Руки — крюки. Ну и сюр, скажете вы. А у неё галлюны глыбу сознания раскалывают киркой психоза. Психоз её — это бред с галлюцинациями. Ну и плюс откат от таблов, которые она глотает горстьми, делают своё дело. Я начинаю ей чето рассказывать. Что-то типа сказки. Постоянно так делаю; только так успокаивается. Все-таки времени 6 утра, а она решила устроить бедлам. Уловка срабатывает, и она засыпает. Я осторожно беру её за руку и смотрю локтевой сгиб. Вены вдрызг, вся зона в синячье. Трешак. До этого герыча не было никогда, значит, накануне вписалась не в тот поворот и какой-нибудь ублюдок её наторчал. А очищать её грязную от этой гадости кровь придётся мне. Не хочу, чтоб она страдала, но иначе никак. Вначале она частенько выпивала и баловалась алкашкой. Жаловалась на постоянные кошмары. И на фоне этой диады нарколог прописал ей Фенибут. Но его ненадолго по итогу хватило, и она снова сорвалась и решила пойти дальше, жёстче. Вообще, младшая сестра всегда была весёлой девчонкой. В детстве любила на велике с утра до ночи погонять, ходила вечно с разбитыми локтями и коленями. Яблоки у соседки воровали с ней; а если Марь Петровна ловила нас и давала за это пиздюлей, они на вкус только слаще казались. По деревьям лазили. Однажды летом из родительского дома свалили. Палатку в лесу разбили. Ей было 7, мне 12. Шутки шутила мне, песни пела, стихи читала нам с бабкой, стоя в центре зала на табуретке. И тащилась от группы ТаТу. А сейчас от той задорной девчонки остались только разбитые коленки (отнюдь не от велосипеда уже), две косички-дракончика из густых тёмных волос, да голубые, ясные, как небо, глаза. Теперь она пихает в себя все, что только вставляет. А как вставлять перестаёт, переходит на что-то новое. Через пару часов её вновь вырывает из пучины сонной атараксии, и она просыпается. Говорит, что ей звонил какой-то Владик и ей надо к нему срочно приехать. Просит подвезти. Отказываюсь, говорю, что у меня дела. — Ну и козёл же ты!!! — кричит. — Ни о чем попросить нельзя. Ненавижу! Нервно грызет ногти. Смотрит злобно, как маленькая девочка. Чертова любительница Кобейна. Внешне она, кстати, чем-то похожа на его дочь, Фрэнсис Бин. — Ты плохо себя ведёшь. Забыла как я вчера тебя отдирал от трех парней, с которыми ты… — злюсь, закрываю глаза. — Какой-то чел заснял всё это на телефон, и теперь видос разошёлся по всем знакомым города. Тебе нравиться унижаться? Ты, блять, любительница острых ощущений и членов во рту? Да, это я уже закипаю и явно перегибаю. Но не нахожу других аргументов, чтоб отговорить. — Да как ты!.. А вообще, какая тебе разница до меня? Че ты ко мне пристал? Найди себе бабу, и с ней няньчись. А от меня отвали. Я и сама разберусь. — Наразбиралась уже. Полхаты вынесла со своими Владиками. Дома жрать нечего. А знаешь почему? Потому что бабки, которые я зарабываю, ты умело пиздишь каждый раз. Я нахуя всем этим занимаюсь вообще, Мир? — Тебя надо спросить. Прошу её остаться, но та кроет меня трёхэтажным матом, посылает «на» и «в», хлопает дверью и уходит. Опять остаюсь один (еще один девиз; из трех «о»). Иду на кухню. Беру из холодильника бутылку пива, открываю. Сижу, пью, релаксирую на пойло, таращу взглядом стену, словно хочу ее подвинуть силой мысли. 8 утра. Доброе утро, нахуй. Знаете че самое смешное? То, над чем я сам себя постебать люблю? Я ведь и правда мог завести себе девку, семью с ней, засадить эту дуру безмозглую в наркушку. Но нихера не выходит. Потому что мне просто хочется засадить. Ей. Это осознание окончательно ко мне пришло недавно. Вот как раз накануне. Когда увидел её во всей красе среди действа акта полового с теми тремя торчками. А началось все с прелюдии длинною в пару последних лет. Приведу примеры. Взять хотя бы то, что она не видит ничего такого в том, чтоб пройтись мимо меня в коротком полотенце. И, правда, когда живешь с человеком всю жизнь в одном доме, это неизбежно. Казалось бы — и что? Также она одевается и переодевается при мне, ведь че такого — я же брат, какое влечение? Я бесполое существо в её понимании. Она не видит ничего зазорного в том, чтоб ворваться ко мне в ванную, когда я валяюсь в горячей воде, например. Её даже не смутит раздеться и влезть в неё ко мне, потому что она тоже, видите ли, замёрзла и хочет погреться, а ждать она не намерена (нетерпеливая, блять, какая). Её мозги плавились вместе с её химическими реактивами, которые она пихала в себя. А мне приходилось терпеть эти её метаморфозы психики. И с каждым разом все пуще прежнего. Она стирала все рамки морализма в своей башке. И мне это так даже нравилось поначалу, что по итогу и самому начало хотеться перейти все грани, выйти за рубеж. Я думал: а что, если мы… а потом пресекал эту мысль. Потому что боялся. И сейчас боюсь. Черт! Я ж, блять, ей банты на 1-е сентября на башке завязывал, эти самые же косы на выпускной заплетал. Каждый раз, когда думаю о ней в таком ключе, начинаю молиться и звать Отче Нашего, иначе один не справляюсь. Один раз залез в её телефон, пока она валялась фаршем на полу после очередного кутежа. Шарился в переписках, пытался узнать, как она живёт и чем дышит; с кем и о чем болтает, откуда берёт всё это говно, и кто её дилер. И попал на переписку с каким-то поцем, которому она скидывала свои фотки различного неоднозначного характера. Например, где она связывала себе руки ремнём за спиной, сидя в одном лифаке и красной клетчатой мини-мини-юбке по самую пизду; или же пыталась себя придушить на камеру. Картинно рисовалась, изображая из себя нимфетку-извращенку, короче. А ещё она частенько приходит среди ночи досыпать до утра ко мне, когда ей сняться кошмары. Говорит, что страшно, хоть и не боится, просто не по себе. И все бы ничего, но она любит спать в чём мать родила. Ей в одежде не удобно, понимаете? Не удобно. От неё, говорит, тело чесаться начинает, когда засыпает. Трэшак, одним словом. Вначале было нормально, я и внимания не обращал. Но после она начала взрослеть, внешность менялась, тело менялось с мальчикового однотипного, как у всех детей, и обретало более округлые формы. И я плыл. Но в эту степь мне соваться нельзя и даже думать об этом тошно. Сейчас объясню почему. У нее ПТСР. Посттравматическое стрессовое расстройство. Оно тащит мою сестру удавкой назад из того же самого глубокого детства. Там ей её густые и красивые косы и расплели впервые. Росли мы всю жизнь без отца. У матери имелась склонность к постоянной смене кобелей, которых она без разбора тащила в дом. Задерживались они у нас ненадолго, не больше месяца-двух. И менялись так часто, что с сестрой и внимания не обращали. Но однажды один все же задержался у нас наподольше, аж на целых 1,5 года. Мирке тогда было 9. Еще даже первые месячные не пошли. Дядечка Коля. Мразь редкостная. Паскуда та еще. Любил напиваться вечерами с матерью. А когда та уходила спать, не гнушался подергать Мирку за косы её. То там, то тут ущипнет. Мне это, конечно, не нравилось, но и в голову не приходило, что он сможет продвинуться дальше щипка за задницу маленькой девчонки. Мне было тогда 14. Именно в свои 14 я и почувствовал разницу в возрасте с сестрой. Она ещё по разуму щеголихой была, с куклами игралась. А у меня на тот момент интересы посерьезнее появились — первая сигарета, водки попробовал с пацанами на трубах, да на девчонок заглядывать начинал; пора уже, спермотоксикоз в башку бил. Тогда-то мы и отдалились с Миркой, она мне мелкой слишком казалась, с ней было уже неинтересно. В этот-то момент я и упустил её. Всё из-за дядечки Коли, но виновным и по сей день я считаю себя. Она частенько приходила ко мне в комнату со слезами, а я выгонял её и просил закрыть дверь, чтоб не мешала. Матери она говорить боялась. Я вроде как ей самый близкий человек, и она пыталась мне рассказать всё, пожаловаться, чтоб я её защитил, но, к сожалению, я её совершенно не слушал. Мне было по-барабану на её детские слёзы. Мне иногда кажется, что я поступил по отношению к ней еще хуже, чем блядский дядечка Коля. Я её предал. Обещал оберегать, и не уберёг. И вот, по сей день, спустя десять лет от тех мерзких событий, тащу на себе этот груз вины. С того случая неизменно плетусь за ней по пятам, как верный пёс. Тащу на себе крест всех последствий, которые вылились в то, что сейчас имеем. А всего-то надо было не промениваться на мнимых дружбанов и дворовых девчонок из детства.