Спаситель

      Благоухание свежесрезанной сирени, на пышных гроздях которой всё ещё поблёскивали капельки кристально-чистой росы, наполняло мастерскую художника. Через распахнутое окно доносились оживлённые голоса снующих туда-сюда людей и слабые дуновения весеннего ветерка, ласкающего открытые участки кожи.       Посреди комнаты на мольберте стоял нетронутый холст, а перед мольбертом, немного поодаль, сидел молодой художник, тщательно протирающий кисти ситцевым цветастым платком. Юноша, с самого утра пребывавший в приподнятом настроении, напевал себе под нос строки из одной популярной пьесы и изредка поглядывал на входную дверь, с минуты на минуту ожидая прибытия сегодняшней модели.       Вдруг до слуха Се Ляня долетели звуки приближающихся шагов, и через мгновение раздался стук и голос камердинера:       – Ваше сиятельство, гость прибыл.       – Спасибо, Му Цин, пусть проходит.       Массивная дверь из красного дерева со скрипом отворилась, и в мастерскую вошёл высокий мужчина.       Прежде чем приступить к дальнейшему повествованию, необходимо прояснить некоторые немаловажные моменты из прошлого человека, приглашённого позировать для новой картины Се Ляня. Вот его история.       Хуа Чэн, выходец из крестьянской многодетной семьи, испивший все горести и печали жестокого мира, в прошлом, как некоторые осмеливались утверждать, намеревался свести счёты с жизнью, бросившись под первую попавшуюся карету. Однако, волею судьбы, ему не удалось осуществить задуманного: кучер, правящий повозкой, вовремя среагировал, и экипаж пронёсся мимо распластавшегося на земле мальчика. Из-за сильного испуга его хрупкое израненное тельце, одетое в потрепавшиеся лохмотья, дрожало. Когда дверца кареты, что так внезапно затормозила, отворилась, из неё вышел… Бог? Для десятилетнего оборванца, видевшего знатных господ только издали, этот человек казался небожителем, излучающим божественное свечение. Счастливый несчастливец так и замер с разинутым ртом. «Богом» оказался двенадцатилетний мальчик, который мягкой поступью подошёл к ребёнку и улыбнулся так, как доселе Хуа Чэну не улыбался никто; алые губы «небожителя» обнажали мелкие зубы, словно выточенные из слоновой кости, когда он говорил. Заморыша, настолько поражённого его красотой, будто парализовало: он не мог ни двинуться, ни вымолвить слова, а только внимал речам своего «божества». «Юный Бог» снял пару жемчужных бусин-серёжек и вложил их в маленькие, почерневшие от грязи, ручки ребёнка. Хуа Чэн ещё долго сидел, не в силах сдвинуться с места, и наблюдал, как его «Бог», расположившись в сказочном экипаже, направляется навстречу закатному солнцу, окрасившему небеса пурпуром и золотом. Эта дивная картина навсегда осталась вырезана на подкорках его сознания и на изгибах юной восприимчивой души.       Позднее Хуа Чэн узнал, что его «божество» приходится сыном одной из местных семей аристократов, род которых насчитывает бесчисленную вереницу поколений. Тогда он твёрдо решил записаться в солдаты и пойти служить Цзюнь У, ныне правящему королю, чтобы в будущем добиться высот на военном поприще и, получив признание и власть, иметь возможность приблизиться к своему «небожителю».       Восемь лет спустя Хуа Чэн впервые вышел в свет. Теперь он располагал всем, о чём только мог мечтать мужчина его возраста: титул герцога, дарованный королём за боевые заслуги, ставил его наравне с именитой знатью, большой старинный особняк возвышался в одном из самых живописных округов города, на экипаже, каким мог похвастаться не всякий дворянин, был выгравирован присвоенный молодому человеку золотой герб; своим видом Хуа Чэн пленял дам и затмевал местных щеголей, но, несмотря на всё своё «фатовство», вёл скрытный образ жизни, потому был известен только в узких кругах.       И вот однажды, одним тёплым весенним вечером, мужчина, одетый во всё кроваво-красное, заявился на бал-маскарад, проводимый в поместье известной светской семьи, и приковал к себе взгляды собравшихся. Его белое, как снег, лицо наполовину скрывала замысловатая маска, поэтому никто, как бы ни старался, не смог признать в нём герцога, что живёт почти на самой окраине города. Ни одна живая душа не решилась заговорить с таинственным незнакомцем, внезапно появившимся на пороге особняка Сяньлэ.       Се Лянь, единственный сын хозяев поместья, из-за белизны наряда был похож на невесту, идущую под венец. Именно он первым заметил волнение гостей и пошёл проведать, что же вызвало их перешёптывания да переглядывания.       Увидев Хуа Чэна, он замер в нерешительности, пытаясь припомнить, кем является этот статный высокий мужчина. Герцог, заметив внимание к своей персоне, улыбнулся уголками губ и жестом поприветствовал графа. Се Лянь направился к незнакомцу, и фраза «Кто Вы такой, и что делаете в моём особняке?» так и застыла на его губах. Очень неприлично говорить подобное гостю. Раз этот человек пожаловал на бал, значит, был приглашён родителями или даже самим графом, просто тот из-за маски никак не мог вспомнить его лица. Пока юноша размышлял, как же правильнее начать диалог, Хуа Чэн развернулся и, спустившись по мраморным массивным ступеням, направился в сад, из которого прохладный ветерок доносил нежное благоухание алых цветов боярышника.       Се Ляню было безумно любопытно, кем является этот загадочный молодой человек, поэтому он сразу же последовал за герцогом, чтобы попросить его назвать себя. Но, стоило им оказаться наедине, граф занервничал и проглотил все заранее подобранные фразы.       – Вам не холодно? – нарушил неловкую тишину Хуа Чэн, беззастенчиво рассматривая одеяния юноши из тонкого шёлка. – Я бы на Вашем месте не стал недооценивать майские ночи.       – Нет, всё в порядке, – отозвался Се Лянь, а в голове завертелись тревожные мысли, ведь голос этого человека он определённо слышит впервые. – Мы раньше встречались?       – Да.       – Не хочу показаться грубым, но я не могу понять, кто Вы. Не могли бы Вы ненадолго снять маску, чтобы я смог рассмотреть Ваше лицо?       – Не могу, – с еле уловимым напряжением в голосе произнёс Хуа Чэн. – Попробуйте угадать мою скромную персону, и, если будете близки к верному ответу, я исполню Ваше желание.       Графу показалось это забавным, и он начал называть имена друзей и знакомых, но на каждое своё предположение получал «Нет», «Попробуйте ещё раз» или отрицательные кивки головой.       – Ну и задачку Вы мне загадали, – молвил юноша, перебравший в памяти всех возможных людей. – А давайте я просто сниму свою маску, а затем Вы – свою?       И, не дождавшись ответа, Се Лянь быстрым движением рук убрал с прекрасного лица полупрозрачную ткань, обрамлённую кружевами. Слабое свечение луны коснулось нежно-розовых лепестков его губ и маленького изящного носика, скользнуло по округлому подбородку и отразилось в ониксовых глазах, в которых поблёскивали нотки азарта и нетерпения.       Долгое время взгляд Хуа Чэна блуждал по лицу графа, как бы пытаясь навеки запечатлеть каждую деталь его облика. После мужчина отвернулся и произнёс:       – А что, если я некрасив? Тогда Вы всё равно захотите на меня смотреть?       Не ожидавший подобных вопросов Се Лянь, сделав голос как можно мягче, сказал:       – Понятие красоты для всех разное. За свою жизнь я повидал множество людей, которые были не так хороши собой, можно даже сказать, дурны, но для любимого человека являлись краше всех драгоценностей мира. К тому же я не верю, что Вы настолько некрасивы, как пытаетесь мне это преподнести.       – Почему Вы так думаете?       – Я художник-портретист, с самого детства меня обучали известные мастера. Уж в человеческой красоте я знаю толк. Хотите, напишу Ваш портрет?       – Значит ли это, что Вы приглашаете меня в свои покои?       – В мою… мастерскую, – пролепетал граф, кровь прилила к его лицу, розовой тенью покрыв щёки, а сердце отчего-то забилось быстрее.       – Я принимаю приглашение. Когда я смогу вновь Вас увидеть?       – В эту субботу, подойдите к двум часам. Скажете камердинеру, что Вы моя модель, и он проводит Вас. И, надеюсь, Вам не составит труда захватить сегодняшний наряд, хочу написать Вас в красном.       Условившись о встрече с Хуа Чэном, граф извинился и, сказав, что его ожидают гости, направился к особняку. Но, сделав пару шагов, обернулся, желая ещё раз взглянуть на таинственного незнакомца, и не застал и его тени. Молодой человек как будто испарился.       В назначенный день Му Цин доложил о прибытии Хуа Чэна, с самого утра ожидавшему его Се Ляню, однако… тот снова явился в маске. На этот раз маска была совсем иная: покрытая золотом и с рогами какого-то мифического животного.       Художник оторопел на мгновение, а потом начал журить гостя, но не всерьёз, а чтобы немного пристыдить, ведь сам он от чистого сердца желал помочь герцогу научиться любить себя.       – Смените одежду на ту, что привезли с собой, а я пока смешаю краски, – распорядился Се Лянь, поняв, что с герцогом препираться – только время терять, острым язычком мужчина мог бы ввести в заблуждение самого Сократа.       Увидев, что Хуа Чэн без капли стеснения начал расстёгивать жилет, художник покраснел и воскликнул:       – Только не здесь, а за ширмой, что в дальнем углу мастерской! – граф быстро отвернулся и указал чуть подрагивающим пальцем вглубь комнаты. Несколько минут спустя переодетый герцог уже возвышался на помосте, ожидая дальнейших указаний художника.       Се Лянь, приготовивший всё необходимое, долго переводил взгляд с мужчины на пустой холст и обратно, робко сминая руками подол фартука, и выглядел так, будто не решался сказать что-то очень важное.       Заметив колебания графа, Хуа Чэн поинтересовался:       – Что-то не так? Мне сменить позу? Или я более Вас не вдохновляю?       – Нет-нет! Всё почти идеально. Просто Ваша рубашка… Прошу, снимите её! – на одном дыхании протараторил смущённый художник, опустив глаза.       – Как Вам будет угодно, – ухмылка появилась на устах герцога. – Мне стоит сделать это за ширмой?       – Нет, не обязательно…– проговорил Се Лянь не зная, смеяться ему или плакать.       – Вот так? – спросил мужчина, отбрасывая ненужный предмет одежды на стул, стоящий рядом.       – Нет! То есть да! Подождите пару минут, я сейчас вернусь!       С этими словами художник выбежал из мастерской. Лицо и уши его полыхали жарче лесных пожаров.       Вернулся граф в сопровождении камердинера, несущего покрытую золотом скульптуру в форме полумесяца и длинный старинный меч. Через пару мгновений каждый предмет оказался на своём месте, и Му Цин покинул комнату, метая по пути полные недоверия взгляды-молнии на Хуа Чэна.       – Будьте добры, поверните-ка голову немного правее. Да, вот так. И приподнимите ещё чуть-чуть руку, которая держит меч.       Се Лянь писал в тишине, с головой погружаясь в работу и уверенно нанося новые мазки. Его лицо выражало крайнюю увлечённость и сосредоточенность, иногда сменявшуюся на смущение, которое не могло быть не замечено пристальным взглядом модели.       Царившее молчание прервал стук, и через секунду в двери показалась запыхавшаяся и взволнованная горничная. Немного отдышавшись, она запричитала:       – Ваше сиятельство, Му Цин снова затеял драку с конюхом! Только Вы сможете их остановить. Прошу, пойдёмте скорее, иначе они поубивают друг друга!       – В этом нет необходимости, – сказал ничуть не удивлённый художник. – Они сами разберутся.       – Ваше сиятельство, Вы точно в этом уверены?       – Да, – устало произнёс Се Лянь, откладывая палитру с красками и массируя точку между бровей. – Лучше подай нам чаю с фруктовыми тарталетками, мы хотим сделать перерыв.       – Слушаюсь, – молвила горничная и, поклонившись господам, вышла выполнять указания.       Как только дверь за ней затворилась, Хуа Чэн обратился к графу:       – Оставлять слуг на произвол судьбы – это так на Вас не похоже.       – Ах, всё совсем не так, как может показаться на первый взгляд… Понимаете, Му Цин и Фэн Синь, они… готовы повздорить из-за любой чепухи. Раньше мне по несколько раз на дню приходилось их разнимать, пока однажды… Знаете, мне очень неудобно об этом говорить…       – Обещаю, я никому не раскрою тайн Вашего поместья.       – Однажды я услышал, как они в очередной раз бранятся, и сразу же поспешил их успокаивать, чтобы дело не дошло до рукоприкладства. Но крики смолкли так же неожиданно, как и начались, поэтому я тоже невольно пошёл тише и медленнее. Ворота конюшни были приоткрыты, а слуг словно след простыл. Я заглянул внутрь, ожидая увидеть мужчин, валяющихся в крови друг друга… Однако то, что предстало моему взору… Нет, должно быть, я ошибся. Было довольно темно… Мне определённо это привиделось!       – Так что же Вы увидели? Продолжайте.       – Му Цин лежал в стоге соломы, придавленный Фэн Синем, а их губы…       – Сплелись в страстном глубоком поцелуе, – закончил за графа Хуа Чэн.       Рассказывая о подобном, Се Лянь чувствовал огромную вину перед слугами, ведь он полностью не был уверен… Да и это дела взрослых мужчин, ему то какое дело, чем эти двое занимаются в своё свободное время?       – В любом случае, с тех пор я больше не вмешиваюсь в их разборки.       Горничная принесла чай и поднос со сладостями, и молодые люди, разместившись за небольшим столиком прямо в мастерской, принялись за еду.       – Сколько времени займёт написание картины? – неожиданно поинтересовался герцог.       – Поскольку я решил писать Вас в полный рост, то, полагаю, если Вы будете заходить ко мне каждый день на два-три часа, я закончу за две недели. Ежели это не совпадает с Вашим расписанием – только скажите, я без труда подстроюсь под него.       – Мне подойдёт любое время, назначенное Вами.       – Я так и не спросил, – как бы невзначай заметил граф. – Как ваше имя?       – Я третий ребёнок в семье, поэтому Вы можете звать меня Сань Лан.       Ожидавший немного не такого ответа художник решил не расспрашивать Хуа Чэна, раз тот по каким-то причинам не хотел раскрывать своего настоящего имени, но после его ухода попросил разузнать слуг о человеке по имени Сань Лан.       На протяжении двух недель герцог каждый день позировал Се Ляню. За это время они стали общаться гораздо ближе и в перерывах могли часами обсуждать политику, искусство, любимые произведения и дискутировать на многие другие темы, количество которых с каждой встречей только увеличивалось. Поэтому в тот день, когда картина была наконец закончена, художник, с одной стороны, был неимоверно рад и доволен получившимся результатом, а с другой – боялся и мысли допустить о том, что теперь их каждодневным посиделкам (Хуа Чэн обычно оставался до позднего вечера) придёт конец. Сей факт расстроил графа в разы сильнее, когда он осознал, что гость так ни разу и не открыл своего лица. С помощью слуг Се Ляню удалось разузнать о происхождении Сань Лана и о его непростом продвижении по карьерной лестнице, однако он всё равно не был удовлетворён этими знаниями.       Увидев грустную тень, омрачившую всегда улыбающееся лицо художника, Хуа Чэн спросил:       – Вы недовольны картиной?       – Ах, нет, это самое лучшее, что я когда-либо писал.       – Тогда что же тревожит Вас?       – Больше всего я желал не быстрее закончить работу, а помочь Вам полюбить свою внешность. Однако мне не удалось справиться с этой задачей.       – Вам всё ещё хочется увидеть меня без маски?       – Да.       – Даже если у меня косые глаза, куча безобразных шрамов и кривой нос?       – Сань Лан, перестаньте шутить! Вам же известно, мне совершенно не важно, как Вы выглядите, мы всё равно останемся друзьями.       После последней фразы улыбка исчезла с уст Хуа Чэна.       – Тогда не хотите ли прогуляться завтра вместе со мной? Обещаю, что приду без маски.       – Конечно хочу! – воскликнул обрадовавшийся граф.       – Я заеду за Вами ближе к полудню.       Се Ляню, трепетавшему при одной лишь мысли о том, что завтра он увидит Хуа Чэна настоящего, удалось заснуть, только когда первая розовато-лиловая полоска ранней зари окрасила небо. И, не разбуди его камердинер, юноша бы непременно пропустил завтрак.       Собираясь, граф был особенно внимателен к выбору одежды и потратил добрых двадцать минут на подборку галстука, который потом повязал бантом. От лицезрения обычно несвойственной господину педантичности Му Цин закатил глаза.       – Ваше Сиятельство, этот человек простой титулованный рубака. Деньги и модная дорогая одежда вкупе с обожанием недальновидных поклонниц только развращают души людей, подобных ему. На Вашем месте я бы не водил дружбы с Хуа Чэном, он определённо опасен.       – Может, Сань Лан и не идеален, но, проведя с ним две недели, я смог разглядеть его душу. Я знаю, что он не способен причинить мне вред.       Дилижанс небывалой красоты стоял у поместья Сяньлэ, притягивая к себе многочисленные взгляды прохожих и слуг, которые потом ещё долгое время обсуждали предполагаемого владельца. Кучер в чёрной ливрее с золотыми галунами открыл дверцу подошедшему Се Ляню, и через мгновение граф оказался внутри кузова, обитого алым бархатом. Напротив юноши сидел ожидающий его герцог. На лице Хуа Чэна, что белее снега, застыла довольная улыбка. Волосы цвета воронова крыла были собраны в объёмную косу и красовались на плече мужчины, открывая взгляду бусины жемчужных серёжек, а в выразительных агатовых глазах читалось нескрываемое предвкушение.       Се Лянь, покрасневший до корней волос, пролепетал:       – Сань Лан, я так и знал, что всё это время Вы подшучивали надо мной! Или теперь мне следует называть Вас Хуа Чэном?       – О, так Вашему сиятельству уже всё про меня известно.       Граф почувствовал себя очень неловко из-за брошенной невзначай фразы. Он так нетактично дал понять герцогу, что тайно изучил всю его подноготную…       – А что, позвольте узнать, означает Ваша фраза о том, что я всё время подшучивал над Вами? Неужели Вы нашли мою внешность не такой ужасной?       – Смотрю, Вы, Сань Лан, напрашиваетесь на комплименты, – с улыбкой на устах произнёс Се Лянь.       Молодые люди, прогулявшись по местному заповеднику, заехали в ресторан Братьев Ши, особенно славившимся своими винами и десертами, после посетили Оперу, где у Хуа Чэна была зарезервирована ложа; под буйные овации и рукоплескания публики, насладившейся «Свадьбой Фигаро», мужчины покинули зал и направились в поместье герцога, любезно пригласившего Се Ляня к себе на ужин.       Очутившись в огромном дорого обставленном особняке, граф почувствовал себя растерянным ребёнком, который всю жизнь прожил в маленькой невзрачной комнатушке, а потом вдруг забрёл в сказочный замок. Многочисленные хорошо одетые слуги с почтением поклонились прибывшим господам и предложили пройти к столу, на котором уже возвышались разнообразные кушанья.       После сытного ужина хозяин дома провёл небольшую экскурсию по особняку ни на минуту не перестающему восхищаться убранством комнат гостю. Войдя в обширную библиотеку, в которой книжные стеллажи достигали потолка, Се Лянь попросил Хуа Чэна ненадолго здесь задержаться, но в итоге весь вечер провёл на мягком диване, рассматривая редкие издания любимых романов, и не заметил, как заснул под размеренное тиканье настенных часов и потрескивание камина.       Проснулся граф на рассвете в уютном будуаре и на мгновение испугался, сразу не сообразив, где находится. Перебрав в голове события вчерашнего вечера, юноша догадался, что произошло; он почувствовал себя виноватым перед герцогом, развлекавшим его целый день. Встав с мягкой кровати и поправив волосы и примявшуюся одежду перед зеркалом, Се Лянь решил покинуть комнату и отправиться на поиски хозяина особняка.       Каково же было удивление графа, когда в гостиной он увидел накрытый стол и сидящего за ним Хуа Чэна, который не начинал трапезу, ожидая пробуждения юноши.       – Доброе утро, как Вам спалось? – начал разговор герцог, завидев стоявшего в дверях Се Ляня.       – Доброе… Очень хорошо, но мне так жаль, что причинил Вам столько хлопот.       – Пустяки. Это я был бы последним чудовищем, нарушив покой Спящей красавицы.       – Ах! Я же совсем забыл уведомить маменьку и папеньку о том, что переночую у Вас! Они наверняка сейчас разыскивают меня по всему городу!       – Не беспокойтесь, я обо всём позаботился. Мой слуга доставил им письмо вчера вечером, в котором я описал Вашу усталость и заверил, что только рад Вашему желанию остаться на ночь.       – Я стольким Вам обязан! – с облегчением произнёс Се Лянь.       – Ничего подобного, это я обязан Вам всем.       Подумав, что Хуа Чэн имеет в виду картину, граф сказал:       – Как только картину покроют лаком, я сразу же распоряжусь, чтобы её доставили Вам.       – Не стоит, оставьте у себя. Недавно Вы сказали, что это лучшая Ваша работа. Я не буду против, если Вы захотите отправить её на выставку.       – К сожалению, я не принимаю участие в подобного рода мероприятиях.       – Почему же? Ваш талант заслуживает всеобщего признания.       – Мой отец против. Он всегда считал, что профессия художника не для знатных господ. Ей можно заниматься, чтобы убить время, а не зарабатывать на жизнь. Поэтому будет лучше, если я преподнесу эту картину Вам в знак начала нашей дружбы.       – Как пожелаете.       После завтрака Се Лянь ещё раз поблагодарил герцога за гостеприимство, сел в его карету и через две четверти часа оказался у своего поместья. Стоило экипажу подкатить к особняку, как навстречу ему выбежали не на шутку встревоженные слуги и наперебой затараторили:       – Ваше сиятельство! Этот недоносок Вам что-нибудь сделал? – с нескрываемым беспокойством в голосе спросил камердинер.       – Если он хоть пальцем Вас коснулся, я так этого не оставлю! – добавил рассерженный конюх.       – Успокойтесь! – приказал граф, не ожидавший подобной реакции всегда сдержанных слуг. – Давайте для начала зайдём внутрь, а потом поговорим.       Оказавшись за порогом особняка, Се Лянь заверил подчинённых, что он в полном порядке, однако те продолжали смотреть на него с тревогой и подозрением.       – Ваше сиятельство, мы понимаем, что Хуа Чэн был с вами добр всё это время, но это вовсе не исключает наличия у него скрытых намерений. Так что Вам лучше больше не оставаться у него в поместье, особенно на ночь, – посоветовал камердинер.       – Кто это «мы»? – с недовольством в голосе спросил граф. – Когда это вы успели так сблизиться и напридумывать всяких глупостей у меня за спиной?       Фэн Синь и Му Цин переглянулись и тут же показательно отвернулись друг от друга, но от глаз Се Ляня не скрылось их смущение.       – Сань Лан – мой дорогой друг, – продолжил юноша, – и я не намерен ни от кого выслушивать оскорблений о его персоне, даже от вас.       – Простите, Ваше сиятельство, такого больше не повторится, – в один голос произнесли слуги.       Смягчившись, Се Лянь поблагодарил мужчин за проявленную заботу и поднялся в свои покои.       На следующий день картина была отослана Хуа Чэну. В ответ пришло письмо следующего содержания:       «Отныне Ваша картина является главным украшением моей спальни. Засыпая, я буду смотреть на неё и думать о Вас. Если Вы хотите сделать этого скромного человека ещё более счастливым, то я с удовольствием испил бы с Вами по бокалу вина сегодня за ужином. Мой слуга дождётся Вашего ответа и передаст мне,

искренне Ваш Сань Лан».

      Пока граф читал это короткое письмо, его сердце билось как сумасшедшее, а на щеках тут же расцвёл алый румянец. Вот только почерк, которым оно было написано, приводил, мягко говоря, в ужас. Неужели из-под руки идеального герцога могло выйти что-то настолько… пугающее?       Не удержавшись и перечитав написанное ещё раз, Се Лянь немного успокоился и ответил согласием на приглашение Хуа Чэна.       Сидя вечером за накрытым столом, ломившимся от всевозможных яств, граф, не в силах более скрывать интерес, спросил, кто является автором адресованного ему письма.       – Конечно же его написал я, – ответил герцог, делая глоток их хрустального фужера. – Я был неосторожен в словах и ненароком Вас задел?       – Нет, дело не в этом… Мне просто любопытно узнать имя и статус человека, обучавшего Вас письму.       – Этот человек к Вашим услугам, – улыбаясь уголками губ проговорил герцог. – Бо̀льшую часть времени я уделял делам более значимым, нежели каллиграфия. А Ваш почерк очаровал меня, никогда не видел букв ровнее и изящнее. Может, дадите несколько советов, как писать хотя бы вполовину красиво как Вы?       Се Лянь не был уверен, говорит ли его собеседник всерьёз или шутит, но всё же решил, что пара наставлений будет крайне полезна герцогу. Прочитав целую лекцию о самых распространённых ошибках, допускаемых при письме, граф посмотрел на Хуа Чэна и спросил, всё ли осталось понятным. Однако мужчина остался не удовлетворён устными пояснениями.       – Боюсь, мой случай слишком тяжёл, только словами делу не поможешь. Не соизволите ли Вы объяснить мне ещё и на практике?       – Что ж, для этого мне понадобятся письменные принадлежности и листы белой бумаги.       – Тогда прошу пройти в мой кабинет.       Через пару минут граф, разместившись за столом в комнате Хуа Чэна, на собственном примере начал показывать герцогу как держать перо, чтобы наклон букв выходил ровным, как соединять символы между собой и что нужно делать во избежание клякс.       – Теперь Ваша очередь, – молвил Се Лянь, предавая перо герцогу. – Напишите что-нибудь.       Мужчина застыл в нерешительности.       – Не знаю, что написать, я так взволнован. Может, Вы что-нибудь мне продиктуете?       Се Лянь вздохнул и, перебрав в памяти несколько стихотворений, остановил свой выбор на «Первом поцелуе любви» Байрона.       – «Мне сладких обманов романа не надо. Прочь вымысел! Тщетно души не волнуй!»       Граф замолчал, мысленно пожалев, что из десятка возможных выбрал именно это стихотворение.       – Что-то не так? Вы забыли продолжение? Если так, то в библиотеке, вероятно, найдётся том с нужным стихотворением. Я могу попросить слугу проверить.       – Не стоит, я помню его. Но Вам не кажется, что лучше тренироваться, записывая другое произведение?       – Почему же? Мне нравится это. Прошу, продолжайте.       Се Лянь немного помялся, но через несколько секунд произнёс, стараясь выглядеть как можно более невозмутимым:       – «О, дай мне луч упоённого взгляда и первый стыдливый любви поцелуй!»       – Ах, Вы так быстро продиктовали, я не успел записать, что там дальше после «упоённого взгляда»?       – «…и первый стыдливый любви поцелуй!» – выпалил покрасневший граф. – А дальше я забыл! Так что, будьте добры, попросите слугу сходить за книгой с собранием сочинений лорда Байрона и остальное перепишите оттуда.       – Как жаль. Думаю, у меня получилось бы гораздо лучше с Ваших слов. Но ничего не поделать. Инь Юй!       В кабинет вошёл симпатичный молодой человек, однако его внешность ничем не цепляла. Увидь такого на улице – на следующий день непременно забудешь.       – Да, Ваша светлость.       Пока Хуа Чэн давал указания слуге, Се Лянь, делая вид, что с большим интересом увлечён рассматриванием занавесок, пытался успокоить дыхание и бешеное биение сердца.       Когда герцог переписал стихотворение, он подозвал графа, чтобы тот оценил проделанную работу.       Как ни странно, первое четверостишие, которое по памяти диктовал гость, было написано гораздо лучше последующих, и это наводило на мысль, что Хуа Чэн попросту ленился.       – Для первого раза неплохо, – бегло просмотрев труды герцога, заключил Се Лянь. – Отныне каждый день переписывайте по одному стихотворению из этой книги. А через неделю сравним результат.       Хуа Чэн, рассчитывающий на каждодневные встречи со своим «учителем» был явно разочарован подобным течением событий, но возражать не стал.       Все следующие дни Се Ляня тянулись своим чередом: он начал писать новую картину, бывал с визитами у старых знакомых, а вечера проводил за чтением книг, одолженных у герцога, и разговорами с родителями, которые всё более рьяно выступали с предложением о женитьбе на одной из дочерей всеми уважаемого маркиза, что жил по соседству.       Спустя неделю после своего последнего визита, Хуа Чэн, от которого не было вестей вот уже несколько суток, внезапно посетил поместье Сяньлэ и нарушил повседневную рутину графа.       – Надеюсь, я не сильно Вас потревожил, – сказал он, входя в мастерскую и усаживаясь на привычное кресло.       Застигнутый врасплох Се Лянь только и успел убрать за уши пряди выбившихся из причёски волос да стянуть забрызганный красками льняной фартук.       – Не особо. Где Вы пропадали столько дней?       – Нужно было уладить некоторые дела. Как только освободился – сразу примчался увидеть Вас.       – Сань Лан, Вы снова пытаетесь поставить меня в неловкое положение! – воскликнул граф, а щёки и кончики его ушей заалели.       – Вовсе нет, это абсолютная правда. Я даже ещё не заезжал домой.       – Тогда, быть может, Вы очень голодны? Оставайтесь у нас на обед, я представлю Вас родителям.       – Это большая честь для меня, – не скрывая радости признался Хуа Чэн. – А, прошу, взгляните на это.       Се Лянь развернул протянутый Хуа Чэном небольшой кусок бумаги, и на лице его застыла недовольная гримаса.       – Сань Лан, это совсем никуда не годится! Стало гораздо хуже, чем в первый раз. Скажите честно, как часто Вы брались за перо?       – Не так часто, как Вы мне советовали, – честно ответил герцог. – Однако, дело в том, что я запамятовал почти все Ваши наставления. Не затруднит ли Вас показать мне ещё раз?       – Вы снова смеётесь надо мной! Как Вам не стыдно? Вот, пишите, а я посмотрю.       Се Лянь протянул гостю чистый листок бумаги и пригласил его сесть за стол.       Хуа Чэн начал старательно выводить строки из полюбившегося стихотворения Байрона, точнее, делать вид, что старательно.       – Сань Лан, Вы снова неправильно держите перо. Давайте я покажу.       Граф подошёл со спины к герцогу, накрыл своей рукой руку мужчины и стал выводить новые строки. Пытаясь сконцентрироваться только на письме, Се Лянь настолько увлёкся процессом, что не услышал стук камердинера.       Взволнованный Му Цин, помня, с кем сейчас находится его господин, резко распахнул дверь, и его глаза были готовы взлететь на лоб от увиденного зрелища.       – Вы! – только и смог выдавить из себя слуга.       – Ах, Му Цин, что такое? – спросил граф, быстро отстранившись от герцога.       – Я пришёл пригласить Вас к столу.       – Мы сейчас спустимся. Скажи прислуге, чтобы принесли ещё один стул и набор приборов, Сань Лан останется обедать у нас.       Лицо камердинера от этого «приятного» известия стало походить на чёрную грозовую тучу, однако он ничего не сказал и молча отправился исполнять свои обязанности.       Приём пищи прошёл на удивление оживлённо. Герцог своим красноречием очаровал родителей Се Ляня, особенно мать всё никак не могла им налюбоваться и на протяжении второй половины дня нахваливала столь приятного молодого человека и сетовала на то, что сын не представил его раньше.       Уходя, Хуа Чэн поблагодарил графа за радушный приём и вкусный обед и обмолвился, что будет несказанно рад, если он посетит небольшое празднество, которое состоится через два дня в его поместье. Молодой человек, конечно же, пообещал прийти.       Десятого июня к назначенному часу экипаж Се Ляня подъехал к поместью герцога. На удивление графа сегодня особняк выглядел особенно торжественно: парадная блистала от чистоты, комнаты тонули в исходящем от многочисленных канделябров разных форм и размеров свете, стол ломился от редких заморских деликатесов, слуги, одетые с иголочки, стояли по стойке смирно. Сам хозяин, вышедший поприветствовать гостя, выглядел словно оживший Иоанн Креститель с полотна Караваджо: облегающие тёмно-коричневые брюки в крупную черную полоску были заправлены в кожаные сапоги на плоской подошве, распахнутое алое неглиже из шифона обнажало алебастровую кожу, почти светящуюся в пламени свечей, распущенные длинные волосы цвета вороного крыла волнами ниспадали на широкие плечи.       От подобного зрелища Се Лянь залился краской и долгое время не мог издать ни звука.       Оставшись довольным произведённым на гостя впечатлением, Хуа Чэн пригласил его к столу.       Юноша сразу же накинулся на еду, чтобы скрыть смущение.       – Вы сегодня не обедали?       – Обедал, но просто еда такая вкусная, что не могу оторваться!       Граф не солгал. Блюда, которые всегда отличались изысканностью, сегодня были приготовлены с особым старанием, да и ассортимент яств поражал воображение. Складывалось впечатление, будто герцог готовился к приходу ещё нескольких человек.       Се Лянь, вспомнив, что Хуа Чэн, приглашая его, обмолвился о неком празднестве, спросил:       – Вы ожидаете кого-то ещё?       – Почему Вы так решили?       – Просто всё выглядит необычайно торжественно, да и еды так много… Поэтому я посмел предположить, что Вы ожидаете прибытия какого-то важного гостя и для него весь день утруждали себя и слуг.       – Нет, сегодняшний вечер принадлежит только нам двоим.       Се Лянь потупил взгляд и снова уткнулся в тарелку.       – Хотите, я позову музыканта, и он сыграет что-нибудь?       – Вы даже музыканта пригласили? – не скрывая удивления, спросил граф.       – С недавнего времени я приютил у себя одного пианиста, чтобы в любой момент можно было насладиться музыкой. Что Вы хотите, чтобы он сыграл?       – Седьмой вальс Шопена.       Через несколько минут гостиную наполняли струящиеся звуки пианино, изливающиеся из-под ловких пальцев музыканта. Се Лянь прикрыл глаза от удовольствия и с головой отдался наслаждению мелодией.       Царившую прекрасную атмосферу нарушил камердинер, сообщивший Хуа Чэну о прибытии Хэ Сюаня.       Герцог от удивления изогнул бровь.       – Я не приму его и больше не буду одалживать денег, пока он не вернёт долг.       – Но, Ваше сиятельство, он искренне извиняется, что посмел потревожить Вас в Ваш день рождения, однако, с его слов, дело не требует отлагательств…       Хуа Чэн с невозмутимым видом встал из-за стола и, извинившись перед графом и приказав пианисту продолжать играть то, что попросит гость, скрылся за дверью.       "Так у него сегодня день рождения, – пронеслось в голове у Се Ляня, – а я и не знал. Почему Сань Лан решил умолчать о столь важном событии? И он пригласил только меня одного, неужели у него больше нет друзей?"       – Ещё раз прошу меня извинить, – молвил вернувшийся Хуа Чэн, отрывая гостя от размышлений.       – Сань Лан, почему Вы не сказали мне, что сегодня такой важный день? Я бы приготовил Вам подарок…       – Однажды Вы уже подарили мне картину, этого более чем достаточно.       Между молодыми людьми повисла неловкая пауза, которую никто не решался нарушить, подбирая правильные слова.       – Вы умеете танцевать? – вдруг поинтересовался герцог.       – Конечно, в детстве меня обучал персональный учитель.       – У вас было много партнёрш?       – Не особо. Я редко посещаю балы, предпочитаю отдых в компании близких друзей шумным мероприятиям. А у Вас? Уверен, многим знатным дамам Вы успели вскружить головы.       Последняя фраза, сказанная в шутку, заставила сердце болезненно сжаться. Отчего-то Се Ляню было невыносимо думать о Хуа Чэне, танцующем с прекрасными аристократками.       – Я никогда раньше ни с кем не танцевал, однако изучал теорию, поэтому хотел попросить Вас подарить мне мой первый вальс.       – Х-хорошо… Можно попробовать, – сказал граф, стараясь сохранять спокойствие.       Пианист, уловив разговор господ, заиграл «На прекрасном голубом Дунае» Штрауса.       Молодые люди прошли на середину гостиной. Каждый шаг с трудом давался запаниковавшему Се Ляню, ладони его сильно вспотели, а биение сердца отдавало в висках. Граф вздрогнул, почувствовав, как Хуа Чэн уверенно обхватил его талию, но тут же постарался скрыть волнение и положил свою руку на плечо герцога. Поймав ритм наигранного пианистом вальса, мужчины тронулись с места.       Движения, поначалу неловкие и медлительные, со временем стали лёгкими, воздушными и грациозными. Се Лянь, ни при каких обстоятельствах не желавший смотреть партнёру в глаза, изначально планировал держать взгляд перед собой, но, наткнувшись на обнажённые острые ключицы мужчины, резко повернул шею вправо, сфокусировав взгляд на вытянутых, немного согнутых в локтях, соединённых руках. Хуа Чэн же, в противовес графу, ни на долю секунды не отводил от него свой внимательный взгляд.       Когда музыка затихла, Се Лянь из-за эмоционального перенапряжения почувствовал сильную усталость и слабость в ногах. Вспомнив, что это был первый танец Сань Лана, он решил похвалить его:       – Для первого раза Вы двигались очень уверенно. Вот бы и Ваши успехи в каллиграфии достигали таких же масштабов.       – Если Вы будете постоянно меня наставлять, то в ближайшем будущем мне не будет равных.       – Очень хотелось бы в это верить! – сказал Се Лянь и рассмеялся.       Сейчас он чувствовал себя невероятно счастливым.       Тем временем слуги, передвигающиеся по особняку неслышно, словно тени, унесли недоеденные блюда и подали десерты.       Молодые люди вернулись за стол и, наслаждаясь свежей, ещё не остывшей, выпечкой, пили вино. Граф захотел произнести тост в честь именинника:       – Сань Лан, сегодня Вы стали старше ещё на один год. Довольно затруднительно желать что-либо человеку, у ног которого распростёрты все блага мира сего, поэтому буду краток и выражу надежду на то, что Вас по-прежнему будут окружать только преданные и достойные люди, а также пожелаю Вам найти свою любовь…       Се Лянь протянул бокал, чтобы чокнуться с герцогом, однако Хуа Чэн не спешил придвигать руку навстречу гостю и сказал с улыбкой:       – Благодарю за тёплые слова, однако любовь свою я уже нашёл.       Графа как громом поразило это откровение. Влага, постыдно подступившая к глазам, готова была скатиться по вмиг побледневшим щекам. Гость, так и не коснувшись фужера именинника своим, одним глотком осушил багряную жидкость, вызвав искреннее недоумение на лице герцога.       Се Ляня нельзя было назвать терпимым к алкоголю, поэтому после третьего выпитого за вечер бокала он значительно захмелел.       Увидев состояние юноши, Хуа Чэн предложил ему выйти на балкон и подышать свежим воздухом.       Граф пошатывающейся походкой побрёл за герцогом, но, стоило на пути появиться препятствию в виде ступенек, тут же споткнулся и, не окажись он подхваченным сильными руками мужчины, непременно упал бы.       – Вот так, держитесь за меня, – горячее дыхание Хуа Чэна обожгло мочку уха.       Се Лянь в момент выпрямился и попытался идти самостоятельно, но крепкие объятия не позволили ему этого сделать.       – Не упрямьтесь, я хочу помочь.       С горем пополам и поддержкой герцога юноша доковылял до второго этажа. Оказавшись на балконе и ощутив дуновение прохладного ветерка на лице, он почувствовал себя гораздо лучше.       – Не предполагал, что алкоголь возымеет на Вас такой эффект, – виновато молвил Хуа Чэн.       – Я тоже. Просто обычно я пью гораздо меньше, а это вино к тому же оказалась таким крепким…       – Оставайтесь на ночь у меня, а завтра мой кучер доставит Вас домой.       Се Лянь повернулся и, глядя в бездонные глаза герцога, молвил:       – Сань Лан такой добрый и красивый… Благодарю.       Молодые люди, словно притягиваемые невидимым магнитом, не в силах были оторвать взгляды друг от друга. Ощутив прерывистое горячее дыхание на щеке, Се Лянь прикрыл глаза; длинные пушистые ресницы его затрепетали, а сердце заколотилось с неистовой скоростью. Алые губы накрыли чужие, медленно начиная нежный поцелуй. Не почувствовав ни доли сопротивления, Хуа Чэн прижал ослабевшего графа к груди и, приподняв за талию, усадил на мраморный поручень. Со временем осторожные касания губ сделались более смелыми и настойчивыми. Язык герцога то переплетался с языком Се Ляня, то по-хозяйски исследовал его рот, касаясь белоснежных зубов; лёгкие укусы, оставленные на сочных влажных устах, тут же зацеловывались и зализывались. Скользнувшие под рубашку холодные пальцы Хуа Чэна поглаживали разгорячённую кожу графа, но не стремились переходить границ, чтобы не напугать его.       Осознание происходящего не сразу дошло до Се Ляня. Как только остатки разума собрались в кучу, и он понял, что сейчас происходит, граф резким движением рук оттолкнул герцога и, выкрикивая извинения, бросился бежать. На пути он врезался во все встречающиеся предметы, опрокидывал стулья и было просто чудом, что молодой человек избежал падения с лестницы. Столкнувшись с ничего не понимающим Инь Юем, Се Лянь попросил подать ему карету и выбежал за порог особняка, захлопнув за собой дверь.       Холодные потоки воздуха всё сильнее приводили юношу в сознание. Этот поцелуй казался сном, наваждением, и граф готов был списать его на плоды разыгравшегося воображения, если бы не покалывающее ощущение на распухших губах.       Хуа Чэн спустился вслед за гостем, но не осмелился открыть дверь, боясь ещё сильнее смутить его. Мужчина уже десятки раз успел пожалеть, что воспользовался нетрезвым состоянием Се Ляня.       Услышав шаги герцога, остановившегося за входной дверью, граф пролепетал дрожащим голосом:       – Сань Лан, лучше нам пока не видеться. Я поеду домой, мне правда очень жаль…       – Вы ни в чём не виноваты, это мне стоит извиниться…       Завидев экипаж, поданный кучером, Се Лянь стремительно забежал в него и умчался по направлению к поместью.       Словно вихрь проскочив между Му Цином и Фэн Синем, которые снова из-за чего-то переругивались, граф забежал в свои покои и закрыл дверь на задвижку. Множество мыслей роилось в его голове, и он не мог успокоиться, нервно выдыхая воздух.       За дверью раздалось шуршание и неразличимое перешёптывание слуг, не решавшихся заговорить.       – Ваше сиятельство, что-то случилось в особняке Хуа Чэна? – спросил конюх, прощупывая почву.       – Если этот урод посмел Вас тронуть, я прямо сейчас пойду и убью его. – С нескрываемой враждебностью в голосе сказал камердинер.       – Нет-нет, это я его сильно оскорбил, – слабо проговорил Се Лянь. – Прошу, идите отдыхать, я правда в полном порядке.       – Как скажете, Ваше сиятельство, доброй ночи, – произнёс Фэн Синь и потащил за собой не желавшего уходить Му Цина.       Утром следующего дня граф, окончательно протрезвевший, чувствовал себя ещё более виноватым, чем накануне. Се Лянь понимал, что они оба были пьяны, и помнил, что у Сань Лана есть любимый человек, которому должен был предназначаться тот страстный поцелуй… Отныне он и глотка алкоголя больше не сделает!       Пришедший камердинер пригласил господина к завтраку и, пока они спускались, пытался угадать настроение графа, кидая на него осторожные взгляды. Однако он не смог распознать беспокойство Се Ляня, столь умело надевшего маску непринуждённости и весёлости.       К полудню герцог явился в поместье Сяньлэ и попросил слугу доложить о его приходе, на что Му Цин, держащий в памяти образ вчерашнего странного поведения Се Ляня, солгал, что Его сиятельству нездоровится, и что сегодня двери особняка закрыты для гостей.       – Его сиятельство больны? Я могу привезти лекарства.       – Не думаю, что Его сиятельству что-либо нужно от Вас, – не скрывая раздражения, ответил слуга.       – Тогда передайте, что я желаю ему скорейшего выздоровления.       Под сердитым взглядом камердинера Хуа Чэну пришлось удалиться ни с чем.       Му Цин решил умолчать о визите герцога, надеясь, что господин скоро забудет об этом недостойном человеке.       Спустя сутки волнение Се Ляня немного улеглось и, не получив от Сань Лана никаких вестей, он решил написать ему письмо, содержание которого представлено ниже.       «Сань Лан! Примите мои искренние извинения за происшествие, о котором я даже не смею упоминать, случившееся по вине моего нетрезвого состояния. Хочу верить, оно не окончательно испортило нашу дружбу, столь дорогую для меня. На днях мы всей семьёй уезжаем погостить к родственникам в деревню, что находится близ города К., поэтому не ищите со мной встреч. Через месяц, пятнадцатого июля, я был бы безгранично рад видеть Вас на праздновании моего двадцать первого дня рождения, которое состоится в нашем поместье.

Надеюсь, всё еще ваш друг Се Лянь».

      Граф ждал ответа, однако он не пришёл ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю.

***

      Свежий воздух и размеренная жизнь провинции послужили отдушиной Се Ляню: на щеках его вновь заиграл здоровый румянец, разум очистился от всех переживаний, а настроение значительно улучшилось. Вернувшись домой, он чувствовал себя как никогда ранее отдохнувшим.       В назначенный день толпы гостей прибыли с поздравлениями в поместье Сяньлэ, однако именинник ждал появления одного-единственного человека. Его сердце каждый раз вздрагивало, когда он замечал силуэт, напоминающий герцога, и заметно разочаровывался, когда этим человеком оказывался не Сань Лан.       Гуляния были в самом разгаре: приглашённые наслаждались кушаньями, шутили, танцевали, а лицо именинника, в противовес им, становилось с каждой минутой всё печальнее. Уже смирившись с тем, что герцог не почтит его своим присутствием, Се Лянь услышал, как слуга доложил о прибытии Хуа Чэна. Граф, не веря своим ушам, так разволновался, что не в силах был сделать хоть шаг навстречу долгожданному гостю. Он тщетно пытался перебирать фразы, которыми планировал поприветствовать Сань Лана после долгой разлуки. Положение спасла мать именинника, завидевшая герцога. Она взяла Хуа Чэна под руку и завела с ним непринуждённую беседу, лавируя между гостями.       Разглядев стоявшего в нерешительности сына, женщина подвела к нему мужчину и, сославшись на то, что ещё не обменялась последними новостями с подругами, предоставила молодым людям общество друг друга.       Первым заговорил герцог:       – Я так давно не видел Вас, что уже начал забывать, как Вы красивы. Надеюсь, подарки придутся Вам по вкусу, я с особой тщательностью их выбирал. Слуга мне сказал, что отнесёт всё в Ваши покои.       – Б-благодарю… Я обязательно вечером посмотрю. Сань Лан, а чем Вы занимались всё это время?       – Несколько раз отлучался по делам, требующим моего личного присутствия, скучными подробностями которых не хочу обременять Вас и омрачать сегодняшний праздник.       Не спеша прогуливаясь по цветущему саду, молодые люди разговаривали, как ни в чём не бывало. На душе Се Ляня было тепло и спокойно: он беспредельно радовался тому, что они с Хуа Чэном, несмотря на один щепетильный инцидент, о котором оба больше ни разу не упоминали, остались друзьями.       Наслаждаясь обществом друг друга и навёрстывая всё то время, когда они не имели возможности поговорить, мужчины не заметили, как зашли в самую глубь сада; гул гостей отдалился настолько, что почти не долетал до слуха. Обогнув рощицу изумрудных липовых деревьев, спутники вышли к ротонде, возвышающейся над ослепительными благоухающими зарослями розовых кустов; тёплые лучи закатного солнца ниспадали на купол и жемчужно-белые колонны сооружения. Молодые люди, не сговариваясь, в полном безмолвии зашли внутрь и, оперевшись о массивный столп, стали любоваться вечерней зарёй.       – Так красиво, – молвил заворожённый Се Лянь.       – Да, очень красиво, – согласился Хуа Чэн, всё это время смотревший на именинника.       Граф, почувствовав взгляд, блуждающий по его лицу, залился краской и, повернувшись, посмотрел на герцога.       – Сань Лан, солнце в другой стороне!       – Покажите мне хоть одного идиота, который будет любоваться закатом, когда рядом стоит любимый человек.       – Любимый человек? – переспросил граф. – Но тут только мы вдвоём!       Через пару мгновений осознание с головой накрыло Се Ляня. Его пылающие щёки зарделись ещё сильней и теперь походили на две алые розы, сердце билось с такой невероятной силой, что было видно, как подрагивает грудная клетка, а от учащённого дыхания раскрылись нежные лепестки губ.       Герцог, и так стоявший опасно близко, левой рукой обхватил талию графа и вплотную притянул его к себе, а большим пальцем правой – аккуратно коснулся нижней губы Се Ляня, нежно её поглаживая.       Именинник от переизбытка чувств был близок к состоянию обморока. Ноги стали будто ватными, отказываясь подчиняться своему хозяину. И, не будь крепкой руки Хуа Чэна, обнимающей его, граф давно бы оказался перед мужчиной на коленях. Герцог, пристально смотревший на Се Ляня, как бы безмолвно спрашивал его позволения, на что юноша прикрыл глаза и, приподнявшись на носочках, замер в томительном ожидании. Хуа Чэн не заставил себя долго ждать и накрыл трепещущие губы любимого своими, придерживая графа за подбородок и постепенно углубляя поцелуй. Се Лянь, не зная, куда девать руки, положил их на грудь мужчины. Казалось, их уста не размыкались целую вечность: влажные губы начали распухать, а язык онемел.       Птица, выпорхнувшая из куста голубики, нарушила тишину, и граф быстро отпрянул, боясь, что кто-нибудь может застать их врасплох. Переведя сбившееся дыхание, он схватил Хуа Чэна за руку и повёл по направлению к особняку, стараясь незаметно пробираться через заросли сада, чтобы не привлечь внимание слуг или гостей.       Оказавшись в своих покоях, Се Лянь запер дверь на задвижку и, обхватив руками шею герцога, неуклюже коснулся его губ, больше ничего не предпринимая. Хуа Чэн не смог сдержать улыбки.       – Вы до меня ни с кем не целовались?       – А разве по мне этого не заметно?       Мужчина рассмеялся и звонко чмокнул юношу в лоб.       – А Сань Лан, как я погляжу, мастер в таких делах, – с плохо скрываемой грустью произнёс граф, отстраняясь.       – Ревнуете?       – Нет, – солгал граф и отвернулся.       – Вы у меня первый во всех смыслах, клянусь, – прошептал герцог, обнимая Се Ляня сзади.       Сердце именинника пропустило удар, когда он почувствовал, как что-то твёрдое упирается ему в поясницу. И этим чем-то определённо был не кинжал и не пистолет…       Хуа Чэну вовсе не нужно было видеть лица графа, чтобы понять, что тот смущён до невозможности; уши его пылали ярче языков пламени. Герцог, не будучи до конца уверенным, готов ли его возлюбленный вкусить с ним всю сладость греха, убрал растрепавшиеся волосы Се Ляня на бок, оголив зардевшуюся шейку, и легонько коснулся её губами. Затем отступил и приземлился в мягкое кресло, стоявшее напротив приоткрытого окна. Вечерний ветерок принёс с собой лёгкую прохладу и пьянящий запах садовых лилий.       – Полагаю, сегодняшний день выдался особенно тяжёлым, Вам стоит лечь отдыхать пораньше.       Серьёзный голос Хуа Чэна пробудил графа от оцепенения и он, неосознанно повинуясь совету мужчины, сел на кровать и не слушавшимися пальцами начал развязывать галстук. Сердце беспокойно колотилось. Неужели больше ничего не будет, и они сейчас просто расстанутся и пойдут спать? Се Ляню было трудно себе в этом признаться, однако он не хотел, чтобы герцог покинул его этой ночью, он не хотел, чтобы его Сань Лан вообще когда-либо его покидал.       – Можно поцелуй на ночь? – робко спросил юноша.       – Как пожелаете, – сохраняя невозмутимое спокойствие, ответил герцог и поднялся.       Но, стоило ему подойти к графу и наклониться, чтобы запечатлеть на лбу любимого целомудренный поцелуй, Се Лянь заключил его в крепкие объятия, явно не намереваясь их размыкать.       – Если Вы не отпустите меня сейчас, боюсь, я больше не смогу себя сдерживать.       – Сань Лан, не нужно сдерживаться! Я хочу провести эту ночь с Вами и дойти до конца…       Слова покинули рот юноши раньше, чем он успел их осознать. Но это было его самое сокровенное и искреннее желание. Больше всего он боялся, что Хуа Чэн уйдёт.       – Вы в этом уверены? – спросил герцог, заключив лицо любимого в свои большие ладони и глядя тому прямо в глаза.       Не в силах связать и двух слов Се Лянь бешено закивал.       Получив одобрение со стороны партнёра, герцог опустился на колени меж разведённых ног любимого и, наклонив подбородок графа, со страстью впился в его губы. Ловкие руки Хуа Чэна, уже расстегнувшие рубашку, блуждали по разгорячённому телу Се Ляня, оглаживая чувствительную грудь и поясницу, с каждым прикосновением всё сильнее распаляя желание. Почувствовав, что юноше стало трудно дышать, герцог оторвался от его покрасневших губ и стал осыпать влажными нежными поцелуями заалевшее личико, со временем переключившись на мочку уха, прикусывая её и тут же зализывая еле заметные следы.       Доселе неизвестные ощущения сводили графа с ума, ласки Хуа Чэна были просто неземными. От них хотелось скулить от удовольствия, но юноша боялся издать хоть звук, закусывая до маленьких ранок нижнюю губу.       Герцог, подняв любимого на руки, словно новобрачную, перенёс его в центр кровати и уложил головой на пуховую подушку, а затем начал выводить языком узоры на бледной коже, иногда покусывая её, оставляя багряные следы. Когда Хуа Чэн вобрал в рот сосок и начал играться с ним языком, Се Лянь издал протяжный стон и тут же закрыл лицо ладонями.       – Прошу, не сдерживайтесь, слушать Ваши стоны – услада для моих ушей, – полушёпотом произнёс герцог.       Однако юноша для себя решил, что ни при каких обстоятельствах не разомкнёт губ.       Хуа Чэн, давая Се Ляню немного передохнуть, вмиг избавился от собственной одежды.       Увидев внушительных размеров сочащийся смазкой половой член, граф чуть не потерял сознание от смущения и резко повернул голову набок. Герцог подался вперёд и, нависнув над партнёром, стал нашёптывать ему нежности на ушко, чтобы тот смог расслабиться. Однако Се Лянь сжался ещё сильнее и зажмурил глаза. Хуа Чэн, больше всего желавший комфорта возлюбленного, решил поцеловать его в губы, чтобы переключить внимание на своё лицо, но юноша так крепко прижимал руки ко рту, что ни одно живое существо не способно было их отодрать. Тогда находчивый герцог стал облизывать запястья Се Ляня, постепенно переходя на тыльную сторону ладони, и легонько покусывать один за другим дрожащие пальцы.       – С-сань Лан… Что ты творишь?       Впервые граф использовал местоимение «ты» по отношению к любимому, из-за чего тот на мгновение оторвался от своего занятия.       – Я просто хочу поцеловать Вас. Прошу, не зажимайтесь так, я не причиню Вам ни капли вреда. А то я уже начинаю чувствовать себя коварным демоном, покусившимся на девственное тело небожителя.       – А ты не делай мне щекотно… – молвил граф, выглядывая из-за щёлочек между пальцами.       – Вот так? – спросил герцог, проведя по чувствительной коже живота Се Ляня.       – А-ах, нет… Только не здесь…       – Мне прекратить?       – Нет! Делай всё, что угодно, только не смей останавливаться!       Поддавшись провокациям Хуа Чэна, Се Лянь на мгновение оторвал ладони от лица, чем незамедлительно воспользовался мужчина, начавший покрывать горячие уста поцелуями, параллельно избавляя любимого от мешающей рубашки и давно ставших тесными брюк. Обнажив небольших размеров член с сочащейся смазкой головкой, герцог на несколько секунд залюбовался открывшейся картиной, а затем наклонился и целиком вобрал в рот горячую плоть графа.       Се Лянь вскрикнул от неожиданности и попытался вырваться, но Хуа Чэн крепко держал его за бёдра, прижимая к кровати. Двигаясь по стволу вверх-вниз, мужчина с каждым заглатыванием увеличивал темп; его юркий шероховатый язычок не оставлял без внимания и чувствительную головку, со стремительной скоростью подводя графа к разрядке.       – М-м… Сань Лан… Ах! Прошу, прекрати… Я больше так не могу… А-ах!       С последним стоном Се Лянь излился в рот герцогу, вновь закрывая горящее лицо руками.       Хуа Чэн до последней капли проглотил белёсую солоноватую жидкость и только тогда разжал руки, удерживающие метавшегося по простыни графа.       – Ваше сиятельство, оказывается, такой вкусный, – облизывая губы сказал герцог.       – Сань Лан, ты такой бесстыдник! – донёсся голосок юноши из-под ладоней.       Хуа Чэн лёг рядом, облокотившись на руку, накрыл любимого хлопковым одеялом и свободной рукой начал перебирать растрепавшиеся пряди его волос.       Се Лянь застыл на мгновение, а потом повернулся к мужчине и спросил:       – Сань Лан, а как же ты?       – М?       – Ну… Я тоже очень хочу сделать тебе приятное…       – Ваше удовольствие – это моё удовольствие.       – Нет, – граф резко привстал с кровати. – Ты тоже должен, как и я… Я же разрешил тебе ранее идти до конца!       Наслаждаясь спектром эмоций, последовательно возникающих на лице Се Ляня, герцог загадочно улыбнулся и спросил, нет ли у него баночки с эфирным маслом.       – Есть, лавандовое, – ответил ни о чём не догадывающийся граф. – А зачем оно тебе?       – Достаньте.       Се Лянь, полностью доверяющий своему мужчине, переполз на край кровати и стал рыться в тумбочке. Найдя нужный предмет, он протянул его герцогу и с интересом начал наблюдать, гадая, зачем же Хуа Чэну могло понадобиться масло.       – Лягте на живот.       – Сань Лан хочет сделать мне массаж? – улыбаясь спросил юноша, послушно переворачиваясь.       – А теперь приподнимите бёдра и прогнитесь в спине.       Тело Се Ляня покрыли сотни мурашек, и он оглянулся, чтобы понять по выражению лица герцога, не шутит ли тот. Однако лицо Хуа Чэна было нечитаемым.       – Я сейчас покажу, как.       С этими словами герцог приподнял нижнюю часть тела ничего не понимающего графа, фиксируя её в наиболее удобном и устойчивом положении. Поинтересовавшись, комфортно ли Се Ляню, мужчина вылил ароматное масло между ягодиц любимого, а затем смочил им собственные пальцы. Юноша съёжился, почувствовав кожей холодную жидкость.       – Прошу, расслабьтесь, – ласково проговорил Хуа Чэн, левой рукой поглаживая ягодицы любимого. – Если почувствуете боль – только скажите, и я сразу прекращу.       – Мгм, – чуть слышно отозвался граф.       Услышав одобрение любимого, герцог с трепетной осторожностью и вниманием к реакции Се Ляня начал вводить указательный палец, постепенно растягивая розовую дырочку.       – Ай! – воскликнул граф от доселе не знакомых ощущений.       – Больно?       – Нет… Просто непривычно… – сдерживая дрожь в голосе, пролепетал юноша.       Увидев, что Се Лянь не испытывает особого дискомфорта, Хуа Чэн добавил второй палец, продолжая массирующими движениями ощупывать стенки кишечника.       – А-ах! – протяжный стон слетел с губ графа, дав понять герцогу, что тот нашёл то самое место.       Не прекращая стимулировать простату, мужчина стал вводить третий палец, терпеливо и неспешно разрабатывая графа, а свободной рукой обвил затвердевающий член любимого и начал его ласкать.       – М-м… Сань Лан, не мучай меня… – взмолился Се Лянь. – Умоляю, сделай уже что-нибудь…       Убедившись, что граф достаточно растянут, герцог вытащил пальцы и приставил ко входу своё достоинство, предварительно обильно смазав его содержимым баночки.       – Я вхожу. Если будет нестерпимо, то сразу скажите. И постарайтесь дышать как можно глубже.       И Хуа Чэн начал вводить член в сочащуюся от масла дырочку. Когда он вошёл наполовину, Се Лянь, не в силах больше сдерживаться, прошипел от болезненных ощущений.       – Очень больно? Я сейчас же вытащу, – взволнованным голосом произнёс мужчина.       – Даже не думай! Если ты сейчас остановишься, я тебя никогда не прощу.       Герцог, никак не ожидавший подобных слов от Се Ляня, застыл, давая привыкнуть графу к своим размерам, а потом постепенно начал продвигаться дальше, пока не вошёл до конца. Хуа Чэн наклонился к уху любимого, попутно оставляя влажную дорожку поцелуев вдоль выпирающих позвонков, и молвил:       – Внутри Вас так хорошо…       – Сань Лан, прекращай болтать! – воскликнул до невозможности смущенный граф. – А займись наконец делом!       – Как прикажете, Ваше сиятельство, – промурлыкал Хуа Чэн и начал двигаться.       С каждым толчком, становившимся всё быстрее, тело Се Ляня пронзало непередаваемое удовольствие. Чтобы скрыть рвущиеся наружу стоны он закусил наволочку подушки.       – Снова Вы за старое. Позвольте своему Сань Лану услышать Ваш голосок.       Се Лянь что есть мочи замотал головой.       Продолжая вдалбливаться с неистовой скоростью, Хуа Чэн приподнял графа за грудную клетку, вплотную прислонив к своей груди. Одной рукой он нащупал его припухшие от посасывания и укусов соски и начал играться с ними, другой – ритмично надрачивать влажный член.       – Ах… А-ах, С-сань Лан, как же х-хорошо… – простонал граф и, повернув голову, накрыл губы герцога своими.       Комнату наполняли стоны обоих мужчин, хлюпающе-шлёпающие звуки ударов кожи о кожу и нотки благоухания лаванды.       Се Лянь, подрагивая всем телом, излился первым в руку герцога и почувствовал, как Хуа Чэн, покидая его тело, следом обильно кончил на покрасневшую от резких толчков дырочку. Мужчины распластались на кровати, упиваясь отголосками только что накрывшего их оргазма.       – Сань Лан, я люблю тебя, – разместившись в объятиях герцога молвил Се Лянь.       – И я Вас тоже, всегда любил и буду впредь, – отозвался Хуа Чэн и чмокнул юношу в висок.       – После того, что между нами случилось, ты мог бы тоже обращаться ко мне на «ты»… Ну, когда мы одни…       – Если тебе этого хочется.       – Благодарю, – улыбка засияла на устах графа. – Сань Лан, позволь спросить?       – М?       – При нашей первой встрече ты сказал, что мы уже знакомы. Почему?       – Потому что это действительно было так.       – Но я бы точно запомнил тебя, увидев хоть раз.       И Хуа Чэн поведал историю о несчастном мальчике, которому в момент невыносимого отчаяния явился «небожитель» и спас его, подарив надежду.       – Так тем ребёнком был ты! А я потом ещё много думал об этом происшествии, надеясь, что мальчик заживёт лучшей жизнью...       – Кто бы мог подумать, что спустя восемь лет он будет собирать стоны с уст своего спасителя, словно весенние цветы.       – Сань Лан, ты неисправимый бесстыдник! – воскликнул граф и залился румянцем. – А серьги, что сейчас на тебе, они же те самые, которые я тогда подарил?       – Да. Я истинно верил, что, если буду их носить, они однажды помогут встретить тебя вновь.       Губы Се Ляня растянулись в умиротворённой улыбке, и он, зевая, пристроился на плече любимого.       – Мне лучше покинуть поместье завтра на рассвете?       – В каком смысле покинуть?       Эта фраза словно ледяной водой окатила начавшего погружаться в сон графа.       – Если кто-то из слуг утром заметит меня, выходящего из твоих покоев, то появится множество ненужных слухов. Я бы не хотел, чтобы твоя честь пострадала подобным образом.       – А-а, ты об этом… Сань Лан, послушай меня, – Се Лянь взял лицо герцога в свои ладони и посмотрел ему в глаза. – Тебе не нужно никуда уходить. Мне безразличны слухи и всё, что с ними связано. Отныне Му Цину просто нужно будет звать не одного человека к завтраку, а двух, и подогревать воды в два раза больше. Вот и всё.       – А как же твои родители?       – Мы завтра что-нибудь придумаем. К тому же я на время могу отправиться погостить в твой особняк. А теперь спи.       Се Лянь уткнулся в грудь герцога и заключил его в крепкие объятия, боясь, что после двенадцати он от него ускользнёт как героиня одной известной сказки.       Хуа Чэн поцеловал графа в макушку, затем разместил подбородок на его темени и в ответ обнял любимого.       Через пару минут комнату наполняло их едва различимое размеренное дыхание.