Спаситель

      После отъезда Се Ляня в особняк Хуа Чэна, в котором тот планировал провести весь август, многим слугам поместья Сяньлэ было выплачено жалованье и позволено взять отпуск. Скопища оживлённых подчинённых, таща свои раздутые тюки с необходимыми в дороге вещами и гостинцами, разбрелись каждый в своём направлении. Фэн Синь и Му Цин не стали исключением. Мужчины, проживающие в одном округе, упорно сделали вид, что позабыли о сием факте и, не обмолвившись ни словом на прощание, сели в разные фаэтоны.       Камердинер, у которого из родни осталась только больная мать, с нескрываемым рвением стремился в родные края. Молодой человек посвящал всю любовь и заботу вырастившей его женщине и не скупился для неё ни на дорогие лекарства, ни на изысканные кушанья.       Конюх же, напротив, направлялся домой, зная, что его давно там никто не ждёт. В прошлом он был влюблён в девушку из обедневшей дворянской семьи, с которой судьба свела его на одной из невзрачных улиц города. Молодые люди начали тайно встречаться, и Фэн Синь тешил себя иллюзиями, что когда-нибудь станет частью семьи аристократки. Однако у родителей, прознавших о беременности дочери, были совершенно иные планы. Чтобы скрыть столь позорное происшествие, навсегда очернившее честь несчастной девушки, они подвергли её домашнему аресту и, заручившись поддержкой влиятельных друзей, спустя некоторое время вовсе покинули город.       Долгие месяцы Фэн Синь жил в тревоге и неизвестности, пока однажды на пороге его скромного жилища не появилась горничная возлюбленной и не сообщила о том, что госпожа потеряла ребёнка и попросила передать мужчине, что более не намерена иметь дел «с этим недалёким простолюдином». Несмотря на жестокие слова, растерзавшие его искреннюю душу, Фэн Синь был благодарен уже бывшей любовнице: она не раскрыла его имени искавшим отмщения родственникам. После визита служанки молодой человек, не желавший больше быть обманутым, закрыл своё сердце для романтических привязанностей и поклялся любой ценой войти в дом уважаемых аристократов, чтобы заработать репутацию честного, трудолюбивого человека и зажить лучшей жизнью. Так мужчина, приглянувшийся своим «крепким выносливым телом и добросовестным подходом к работе» родителям Се Ляня, сделался конюхом в их поместье. Спустя полгода на службу взяли Му Цина, который стал исполнять обязанности камердинера.       Взаимоотношения молодых людей не заладились с самого начала. Фэн Синя раздражало в новом слуге абсолютно всё: манеры «мальчика голубых кровей», язвительная речь, напичканная колкостями, всегда задевающими за живое, подхалимство к господам… А его привычка постоянно закатывать глаза вызывала у конюха непреодолимое желание повалить этого ублюдка на землю и избить до полусмерти, навсегда стерев ухмылку с высокомерного бледного лица. Только благодаря репутации, ради которой Фэн Синь горбатился с утра до ночи, изуродованный труп камердинера ещё не нашли на дне какого-нибудь глубокого озера.       Со временем конюх смирился, что отныне ему придётся каждый божий день лицезреть ненавистного Му Цина, и начал тайно за ним следить, оправдывая своё поведение тем, что он попросту не доверяет слуге, и если уличит того в чём-нибудь подозрительном – незамедлительно доложит господину. Вот только непонятно, что Фэн Синю, до сего момента никогда не заглядывавшегося на лиц мужского пола, показалось подозрительным в изгибе спины камердинера, в его белоснежной шее, прикрываемой собранными в высокий хвост волосами, или в его тонких нежно-розовых лепестках губ, в которые по неизвестным причинам хотелось впиваться до тех пор, пока их обладатель не взмолится о пощаде. Что преступного было в том, что Му Цин как-то раз обронил адресованное Се Ляню письмо и наклонился, чтобы подобрать конверт, а конюх стал свидетелем его соблазнительных упругих ягодиц, прорисовывающихся сквозь ткань брюк? Разве ни о чём не подозревающий камердинер был повинен в наличии у Фэн Синя весенних снов с его участием, ставших причиной ежедневной утренней стирки запачканной ночной рубашки?       И всё же внимание конюха не осталось незамеченным: Му Цин, однажды почувствовавший на себе его блуждающие не двусмысленные взгляды, как ни странно, не разразился отборной бранью в адрес содомита, а только презрительно фыркнул и в тот же день, в двенадцатом часу ночи, когда все обитатели поместья погрузились в глубокий сон, явился в комнату ничего не понимающего Фэн Синя. Наготу камердинера прикрывала льняная сорочка, под тонкой тканью которой просвечивалась бледная кожа; его чёрные, как смоль, волосы, были распущены, что для конюха представляло картину донельзя непристойную и манящую. У мужчины, покой которого так внезапно прервали, сразу отпали вопросы о причине столь позднего визита Му Цина. С этой самой ночи слуги по обоюдной договорённости шагнули в мир телесных наслаждений, действующих по принципу «выпустим пар без обязательств», продолжавшихся до сего момента и более чем устраивавших обоих мужчин.       По прошествии трёх дней пребывания дома, камердинер, по обычаю накрывавший на стол и непринуждённо делящийся с матерью последними новостями, что услышал от бойких торговок на рынке, был прерван внезапным стуком.       – Интересно, кого это к нам занесло? – обратилась женщина к сыну. – Я никого не жду…       – Сиди, маменька, я пойду посмотреть.        С этими словами молодой человек направился к двери и, приоткрыв её, застыл от удивления. На пороге стоял Фэн Синь, обеими руками обхватывающий огромные корзины, доверху заполненные спелой черешней.       – Откуда тебе известно, где я живу? – спросил оправившийся после минутного колебания Му Цин.       – До сегодняшнего дня не было. Почти час проболтался по округе с этой ношей, изнывая от невыносимой жары и жажды, пока не наткнулся на одного пожилого джентльмена, оказавшегося вашим соседом, он и указал мне дорогу. Так что, будь добр, дай пройти, а то ещё немного, и от ягод останется лишь кисель.       – С чего это вдруг? Мне от тебя ничего не нужно, проваливай!       – Ишь чего напридумывал! Это не для тебя, а для твоей матери.       – Сынок, с кем ты там разговариваешь? – слабый голос женщины прервал перепалку мужчин.       – День добрый! – крикнул конюх и, воспользовавшись заминкой камердинера, шагнул в гостиную. – Мы с Вашим сыном работаем в одном поместье, и я слышал, что у него есть замечательная маменька. Вот это, собственно, Вам, – проговорил конюх, продемонстрировав наполненные корзины, и опустил их на деревянный пол.       – Ох, сердечно благодарна, мальчик мой. Но как же много черешни! Придётся нам с Му Цином повозиться и заготовить варенье, иначе пропадёт добро.       – Не переживай, мама, я займусь этим.       – Ума не приложу, за какие лишения наградил меня Бог таким трудолюбивым сыном?! А ты, молодой человек, чего в дверях стоишь? – обратилась женщина к Фэн Синю. – Проходи за стол, составишь компанию. Мы как раз только собирались садиться.       – Очень признателен, Вам, мадам, – сказал мужчина и без малейшего укора совести приземлился на свободный стул.       – Это моё место, – заметил ошарашенный подобным развитием событий камердинер. – И мои приборы.       – Уступи гостю, сынок, не каждый день к нам твои друзья заглядывают. Донеси всё недостающее с кухни и захвати из погребка грушевой настойки, выпьем за знакомство.       Му Цину с трудом удалось сохранить хладнокровие и, мысленно десятки раз проклиная свалившегося на голову конюха, он отправился исполнять просьбу матери. Вернувшись за стол, камердинер пару раз хорошенько пнул Фэн Синя, однако тот, полностью проигнорировав исполненные неприязнью действия и испепеляющие взгляды юноши, как ни в чём ни бывало принялся за еду.       – Давненько я не пробовал столь вкусной домашней стряпни! Да у Вас, мадам, просто золотые ручки! Где бы мне найти жёнушку, умеющую готовить так же изысканно?       – Очень рада, что тебе нравится, только я не заслужила похвалы, всё это приготовил мой сын.       Конюх аж поперхнулся от столь неожиданного известия. Му Цин умеет готовить? Да так вкусно, что пальчики оближешь. Вот это новость! Оказывается, от него не только в постели есть прок.       Покрасневший не то от злости, не то от смущения камердинер демонстративно фыркнул и уткнулся в тарелку, не обменявшись больше ни словом с гостем.       После обеда Му Цин проводил до постели мать, которой по наставлению доктора был положен дневной сон, и сам направился в судомойню, а любопытный Фэн Синь следом увязался за ним.       – Теперь будешь под ногами мешаться? Выметайся!       – Не в моих правилах приходить на готовенькое, а потом оставлять хозяев с горой грязной посуды. К тому же твои холёные ручки могут пострадать от чрезмерной домашней работы, как я могу допустить подобное?       – Ах ты! – воскликнул камердинер, но тут же осёкся, боясь потревожить покой женщины, и, поразмыслив, решил согласиться на предложение конюха, как-никак из Фэн Синя мог выйти полезный помощник. – Вымой ягоды и отнеси немного маменьке. С остальным я в силах справиться сам.       – Как прикажешь, – ответил мужчина и, притащив корзины, принялся выуживать из них черешню и омывать её в раковине. – Почему не наймёшь сиделку для матери? Она бы за всем присматривала в твоё отсутствие. Или нет лишних денег? Могу подсобить, уж мы-то потом сообразим, как тебе долг отработать.       Еле сдерживая ругательства, готовые вырваться наружу непрерывным потоком, Му Цин злобно посмотрел на Фэн Синя и, чеканя каждое слово, проговорил:       – Не лезь в дела моей семьи, они тебя никоим боком не касаются.       – Не злись ты так, я ж по-доброму, без задней мысли. На вот, попробуй, – сказал конюх и протянул вымытую ягоду, держа её за тонкий черешок.       Камердинер, натирающий столовые приборы, предпочёл притвориться, что не услышал речей Фэн Синя.       – Не хочешь? А вдруг мне подсунули червивую кислятину, а твоей любимой маменьке из вежливости придётся угоститься ею. Ну же, открой ротик, – проговорил мужчина, проведя влажной ягодой по сомкнутым губам Му Цина.       Камердинер, дабы поскорей избавиться от надоедливого гостя, проворно вобрал черешню в рот и изловчился укусить конюха за указательный палец.       – Ай! Ты что творишь?! Совсем из ума выжил?! – запричитал Фэн Синь, потирая покрасневшие следы, выделяющиеся на пшеничной коже, и глядя на довольно ухмыляющегося камердинера. – Хоть вкусно?       – Сойдёт.       Конюх, завершив свою часть работы, достал керамическое блюдце из громоздкого дубового шкафа, насыпал в него пригоршню ягод и направился в комнату хозяйки дома. Мужчина долгое время не возвращался, поэтому Му Цин, как только расправился с остатками посуды, поспешно вытер руки и, гадая, что же могло задержать гостя, пошёл за ним следом. Однако то, что предстало его взгляду, заставило юношу невольно задержаться в дверях: Фэн Синь, вытаскивающий косточки из черешен, кормил сочной мякотью женщину и рассказывал всякие небылицы, из-за чего на её морщинистом лице расцвела нежная искренняя улыбка. От воцарившейся идиллии у камердинера на душе потеплело, и он вошёл в комнату, позабыв об испытанном за день раздражении.       – Мальчик мой, – молвила женщина, завидев мужчину. – Отчего ты до сих пор не приводил сюда этого прекрасного молодого человека?       – Ваш сын такой скромник, что попросту всё это время стеснялся меня пригласить, поэтому пришлось брать инициативу в свои руки. К слову о Му Цине, могу ли я ненадолго его похитить? Дело в том, что одному богу известно, сколько времени я не бывал в здешних краях, поэтому не смог разыскать никого из старых товарищей, чтобы пропустить с ними по рюмочке в кабачке. Полагаю, Му Цин смог бы составить мне подходящую компанию.       Камердинера, хотевшего было возразить, прервала мать:       – Ах, буду крайне признательна, если ты хоть на пару часиков вытащишь его из дома! А то я уже чувствую себя виноватой, потому что Му Цин третий день сидит со мной, позабыв о развлечениях.       – Маменька, ты же знаешь, я приезжаю домой исключительно ради тебя.       – И я очень благодарна, что ты своим присутствием скрашиваешь моё одиночество. А душа моя вовсе успокоится, если в следующий раз сынок навестит меня с другом, чтобы ему было не так скучно и тяжело.       Вторую фразу женщина произнесла, кидая таинственные взгляды на гостя.       – Обещаю, в следующий раз приеду с Вашим сыном, даже если он будет сопротивляться. А сейчас мы пойдём, – сказал оживлённый Фэн Синь, приобнимая рукой камердинера за плечо и утаскивая его в сторону двери. – Обещаю вернуть Му Цина к завтраку.       Оказавшись на улице, камердинер смерил мужчину сердитым взглядом и съязвил:       – Не с кем пропустить по стаканчику? Не смеши меня! Что, без секса и дня прожить не можешь? Ты просто животное!       – Я целых пять дней к тебе не прикасался, – обиженно заметил конюх. – Недотрогу из себя строить будешь пред кем-нибудь другим. Эй, куда направился?       – Снимем комнату и сделаем всё по-быстрому. Эту ночь я планирую провести в своей постели.       – Уверен, что останутся силы вернуться домой? Я не понесу тебя на руках. И ты идёшь в противоположную сторону, я уже присмотрел для нас одно место.       – Тогда веди быстрей.       – Что, совсем невтерпёж?       Продолжая препираться, молодые люди дошли до роскошной трёхэтажной гостиницы.       – Тебя чёрт попутал? Здесь останавливаются знатные господа, нас даже на порог не пустят.       – Не переживай, я всё разузнал. Главное, чтобы постоялец был платёжеспособным, а на остальное они готовы закрыть глаза. Пойдём.       Спустя несколько минут мужчины оказались в просторном будуаре: двуспальная кровать из красного дерева стояла у завешенного золотистыми шторами окна, в паре метров от неё находился элегантный комод, на котором располагалась шкатулка, заполненная косметическими средствами, на столе, покрытом выглаженной белоснежной скатертью, возвышалась китайская фарфоровая ваза с пятнистыми крупными орхидеями. Помещение наполняло благоухание роз, выглядывающих из жардиньерок, расставленных по периметру комнаты.       От вида столь богатого убранства Му Цин непроизвольно открыл рот.       – Зачем ты привёл меня сюда? Наверняка отвалил кучу денег. Учти, я не верну тебе ни монеты.       – Мне не нужны твои деньги, я сделал это ради себя. Кое-кто тут слишком высокого мнения о своей костлявой заднице.       – Раз тебя настолько не устраивает моё тело, то почему не найдёшь себе женщину? Выбери себе такую, у которой будет за что ухватиться да заживи с ней счастливо!       – Что это за внезапные всплески ревности? Если хочешь узнать, спал ли я когда-нибудь с женщиной, то ответ положительный, однако с ней и вполовину не было так хорошо, как с тобой, – чистосердечно признался Фэн Синь.       – Ах, так всё дело в том, насколько ты удовлетворён? А меня терпишь, потому что ещё не нашёл кого-то более достойного? С меня на сегодня довольно, я ухожу!       – Да я совсем не это имел в виду, опять ты всё переворотил!       Му Цин, пропуская мимо ушей оправдания мужчины, развернулся и направился к выходу, но не успел сделать и пары шагов, как в дверь постучали. Камердинер замер и с недоумением уставился на конюха.       – Войдите, – спокойно сказал тот.       В дверях появился лакей, держащий серебряный поднос, на котором возвышалась пара хрустальных бокалов, чаша с крупными ягодами клубники и бутылка шампанского.       – Угощения для господ, – произнёс улыбающийся мужчина.       Как только дверь за слугой, оставившим кушанья, затворилась, Му Цин спросил:       – Что всё это значит? Напоить меня вздумал?       – За это тоже я заплатил. Не хочешь – не пей.       Камердинер, осознавая, что в ближайшем будущем ему вряд ли выпадет возможность испробовать первоклассного шампанского, молча сел за стол и пододвинул бокал. Фэн Синь неторопливо разлил бежево-жёлтую жидкость, и мужчины в полной тишине стали смаковать напиток, закусывая сочными ягодами.       – Как думаешь, Его сиятельство спит с Хуа Чэном? – внезапно спросил Му Цин.       – Пф, конечно спит. А что, они, по-твоему, на протяжении целого месяца будут кататься верхом, декламировать тексты древнегреческих философов и опустошать погребок герцога?       Камердинер ничего не ответил, продолжая думать о чём-то своём.       – В любом случае, в жизнь господ слугам вроде нас вмешиваться не стоит, – продолжил конюх. – Пускай себе милуются. Или ты завидуешь? Предпочёл бы лечь под богатенького аристократишку и жить припеваючи в его огромном поместье?       – Прекрати молоть чепуху. Да кто в здравом уме на меня позарится?       – Ты сейчас намекаешь, что я с башкой не в ладах?       – А то, – ядовито плюнул Му Цин.       Не на шутку взбесившийся Фэн Синь поднялся из-за стола, резким движением схватил мужчину за волосы и, намотав их на кулак, приблизил его лицо к своему.       – Кажется, тут кое-кто хотел, чтобы всё прошло быстро. Так пошли, займёмся тем, зачем я тебя сюда привёл.       Конюх подтолкнул Му Цина в сторону кровати, но не рассчитал силу, и камердинер, запутавшись в ногах, с глухим звуком приземлился на ковёр.       – Эй, не ушибся? Я не хотел, извини…       – Не нужно мне твоих притворных извинений, – произнёс поднявшийся мужчина и плюхнулся на постель. – Каждый разденется самостоятельно для ускорения процесса.       Ловкими длинными пальцами Му Цин расстегнул рубашку и, немного прогнувшись в спине, вовсе не для удобства, а для того, чтобы подразнить конюха, медлительными плавными движениями стянул её с себя, оголяя острые плечи и ослепительную грудь, затем нерасторопно принялся снимать брюки, сантиметр за сантиметром открывая белоснежные округлые бёдра, соблазнительные коленные чашечки и рельефные голени, словно выточенные из нефрита.       Фэн Синь, будто оказавшийся под влиянием неведанных магнетических сил, уставился на камердинера с открытым ртом, не в силах отвести взгляд. Всё-таки этот надменный недоносок чертовски красив, пронеслось в голове мужчины.       – Чего вытаращился? Одежда сама себя не снимет.       – Я заплатил за комнату, буду столько смотреть, сколько захочу.       Вернувшийся в реальность конюх, ни на секунду не отрывая изучающий взгляд от желанного тела, разместился рядом с Му Цином и принялся возиться с пуговицами рубашки, всё никак не поддававшимися. Когда мешающий предмет одежды оказался на полу, Фэн Синь бесстыдным образом обвил талию камердинера и начал оглаживать нежную кожу живота, постепенно опускаясь на чувствительную внутреннюю сторону бёдер, вызывая дрожь партнёра, которую тот тщетно пытался подавить. Му Цин ловил непередаваемое наслаждение от контраста его гладкой алебастровой кожи и грубой пшеничной кожи конюха, желал переплетаться с ним каждой частичкой себя, пока полностью не растворится, не станет с ним единым целым, однако он скорее бы умер, чем признался в своих мыслях мужчине.       – Как же я соскучился по твоему запаху, – молвил Фэн Синь, зарывшись лицом в бледную грудь камердинера. – Расслабься и дай мне доставить тебе удовольствие, я больше не хочу с тобой ругаться.       – Ты первый начинаешь меня выводить из себя, – буркнул Му Цин.       – Ничего подобного, – отозвался конюх и начал осыпать выпирающие ключицы поцелуями-укусами, со временем переключившись на шею, такую родную и горячую.       – Если оставишь хоть один след – ты труп.       – Ты каждый раз это говоришь, но я почему-то ещё жив.       – Ты-       Что бы ни хотел сказать мужчина, словам его не позволили прозвучать оказавшиеся во рту пальцы, которые, проскользнув внутрь, начали играться с влажным шершавым язычком, срывая с уст камердинера недовольное мычание. Конюх, жалея, что ранее не додумался заставить Му Цина замолчать подобным образом, вернулся к его груди и стал выводить мокрые извилистые дорожки вокруг ореолов сосков, прикусывая распухшие горошины, а свободной рукой стащил с себя давно ставшие тесными брюки и бросил их на пол к валявшейся измятой вывернутой рубашке.       Вдруг мужчина замер и отпрянул от камердинера.       Му Цин, вновь получивший возможность говорить, спросил:       – Что случилось? Почему ты остановился?       – Я… У меня нет с собой смазки…       – Ты… идиот! О чём ты только думал, когда притащил меня сюда?       – Сегодня можем сделать это руками или ртами…       – Руками было в прошлый раз, в саду…       – Только не говори, что твоя попка соскучилась по моему члену, м?       – Перестань чесать языком и поищи что-нибудь подходящее в тумбочке! – воскликнул зардевшийся камердинер.       Мужчинам не всегда удавалось дойти до конца из-за опасений быть застигнутыми кем-нибудь из слуг, поэтому сейчас, когда наконец предоставилась идеальная возможность, Му Цин просто не мог её упустить и заметно огорчился из-за недальновидности партнёра.       – Я нашёл, вот! – радостно воскликнул Фэн Синь, демонстрируя склянку с вазелиновым маслом. – Чего только не найдёшь в этих дорогих гостиницах! Всё предусмотрели!       – Вазелин? Терпеть не могу его запах.       Эта жидкость ассоциировалась у камердинера с их первым разом, в ту ночь конюх тоже использовал вазелин, и она же напоминала о времени, когда Му Цин не был уверен, что его чувства взаимны, и пребывал в терзаемой неизвестности…       – Ты много чего терпеть не можешь. Сейчас у нас нет выбора, будь хорошим мальчиком и раздвинь ножки.       Лежащий на спине камердинер послушно повиновался, демонстрируя соблазнительную дырочку и стоящий член.       – Я к тебе почти не прикасался, а ты вон уже какой твёрдый!       – На себя посмотри, развратник!       Пальцы, смазанные холодным вазелиновым маслом, коснулись входа, из-за чего Му Цин вздрогнул, и уверенными массирующими движениями стали втирать жидкость между ягодиц.       – Я и забыл уже, какой ты узкий, – произнёс Фэн Синь и, введя первый палец, практически сразу нащупал простату, сорвав протяжный стон наслаждения с уст мужчины.       Продолжая постепенно разрабатывать розовую дырочку, конюх не забывал и о расслабляющих ласках: мужчина так хорошо был знаком с телом любовника, что даже с закрытыми глазами мог найти все его эрогенные зоны.       – М-м… Ну что ты там так долго возишься? Вставляй уже свой… А-ах!       – Думаешь, мне легко сдерживаться? Я тут, между прочим, не только о себе думаю.       Фэн Синь, вытащив пальцы и закинув ноги Му Цина себе на плечи, стал вводить обильно смазанный вазелином член внутрь мужчины. Камердинер корчился и извивался от болезненных ощущений, вбирая в себя достоинство огромных размеров. Каждый раз после долгого воздержания соитие происходило как в первый, однако конюх со временем становился всё умелее и благодаря долгим прелюдиям как следует подготавливал и уберегал от возможных повреждений партнёра. Увидев, что к глазам камердинера подступили слёзы, конюх накрыл рукой промежность Му Цина и начал ласкать его влажный член, стараясь переключить внимание мужчины на наслаждение. Когда достоинство Фэн Синя полностью оказалось внутри, он остановился, давая юноше свыкнуться с чувством наполненности, и посмотрел на выражение лица камердинера, стараясь понять, готов ли тот к толчкам.       – Ну же… Чего остановился? Кончил, стоило только войти?       – Я тут за тебя беспокоюсь, знаешь ли, – обиженно произнёс конюх и шлёпнул мужчину по упругой ягодице.       – Единственная твоя забота – доставить мне обещанное удовольствие. Пока помимо болтовни я ничего не получил, так что изволь исправиться.       Камердинер не упускал возможности уколоть партнёра, даже находясь в подобном положении. Желая как можно скорее стереть высокомерную гримасу с лица юноши, Фэн Синь начал двигаться, постепенно наращивая темп; стоны выгибающегося и подающегося навстречу Му Цина наполнили комнату, давая понять, что конюх входит под верным углом, при каждом толчке задевая чувствительное местечко.       – А-ах, прошу, быстрее… – выдохнул мужчина и рукой потянулся к блестящему от смазки члену.       Фэн Синь, заметив незамысловатое действие партнёра, оттолкнул его ладонь и пригвоздил её к матрасу своей рукой, переплетая пальцы, затем наклонился и, прислонившись губами к губам Му Цина, затянул того в глубокий страстный поцелуй.       – Я не позволю тебе кончить раньше меня, терпи, – прерывистое дыхание Фэн Синя обожгло мочку уха камердинера, что находился на грани.       Продолжая вдалбливаться в мужчину с сумасшедшей скоростью и терзать его губы, конюх, почувствовав приближение разрядки, начал ритмично надрачивать разгорячённую пульсирующую плоть Му Цина. Кончили мужчины практически одновременно. От нахлынувшего оргазма Фэн Синь рухнул на камердинера, приобнимая того за плечи.       – Ты снова кончил в меня… Я же говорил тебе больше этого не делать.       – Я забыл, прости, – промямлил мужчина и, приподнявшись на локтях, чмокнул партнёра в губы. – К тому же ты не женщина, чего тебе опасаться?       Му Цин закатил глаза и уже собирался выползти из-под придавившего его тела, как вдруг почувствовал, что достоинство конюха вновь затвердело внутри него.       – Ты же только что… Откуда столько энергии?       – Ранее я терпеть не мог, как ты закатываешь глаза, мне хотелось прибить тебя на месте. Но сейчас, после того, как я множество раз доводил тебя до оргазма, эта твоя блядская привычка стала меня… воодушевлять.       – Да ты ненормальный!       – Или ты что, подумал, что отделаешься от меня одним разом? Я хочу, чтобы теперь ты поскакал на мне словно наездница.       – Я ни за что не-       Договорить Му Цину не дал язык Фэн Синя, завладевший его ртом.       За эту ночь мужчины сделали это трижды. Засыпая, удовлетворённый конюх стиснул в объятиях измученного, но не менее удовлетворённого камердинера, который только для вида сначала попытался высвободиться из его крепкой хватки.       – Завтра повторим?       – Что? Мы и так сделали это несколько раз подряд! К тому же, если ты каждый вечер будешь отваливать кругленькую сумму за комнату, то вскоре разоришься… Учти, я не буду одалживать тебе денег.       – Чего ты всё о деньгах заладил? Не на них свет клином сходится. Мы можем заняться сексом у меня дома, я живу один, не надо будет беспокоиться, что твои сладкие стоны достигнут ушей посторонних.       – Я подумаю, а сейчас закрой рот и дай мне поспать, – проговорил Му Цин и уткнулся в широкую грудь мужчины.       – Твоё «я подумаю», как показывает практика, означает «да», я ведь прав? Можешь не отвечать, но я знаю, что это так, – сказал Фэн Синь и накрыл их обоих золотистым покрывалом. – Эй, кажется, я ещё ни разу не говорил, что люблю тебя? В прошлом у меня была женщина, но в нынешнем нас ничего не связывает, так что не ревнуй понапрасну, хотя моему самолюбию это, конечно, льстит.       Не ожидавших подобных откровений от партнёра камердинер застыл, не смея даже вздохнуть.       – Может, когда-нибудь я найду клад и сделаю тебя богатым. Мы будем жить в замке на берегу моря, и в подчинении у нас будет множество слуг. А ещё ты будешь носить для меня полупрозрачные ночные сорочки, похожие на ту, в которой явился ко мне в нашу первую ночь. Призна̀юсь, тогда я подумал, что вижу один из своих эротических снов и-       – Да заткнёшься ты наконец?! – не выдержал камердинер и ущипнул мужчину за руку. – Тебе что, сперма в голову ударила и вышибла всё остатки мозгов? Какой к чёрту клад? Ты перечитал романы Дюма? Правда, это довольно смелое предположение с моей стороны, что ты за всю жизнь прочёл хоть одну книгу.       – Не прочёл, но я бы с удовольствием послушал, как ты читаешь мне вслух, – мечтательно произнёс Фэн Синь.       – Ещё чего попросишь?       – Фантазия с сорочкой по-прежнему актуальна. Также, для разнообразия, было бы крайне приятно хоть изредка вместо бессмысленной ругани слышать от тебя слова любви… А если ты разбудишь меня завтра своим умелым язычком, то- – А если ты сейчас же не заткнёшься, то остаток ночи будешь коротать на полу! – прервал партнёра донельзя смущённый камердинер, не выдержав столь постыдной просьбы.       – Молчу-молчу, – отозвался Фэн Синь и, напоследок чмокнув Му Цина в щёку, мгновенно погрузился в сон.       – Дурак… – чуть слышно прошептал камердинер. – Угораздило же меня полюбить такого дурака…       Отпуск пролетел в мгновение ока. Конюх, каждый день навещавший Му Цина и его мать, разделил с ними домашнюю рутину и скрасил своим присутствием их небольшое жилище. Мужчины ходили на рынок за свежими продуктами, из которых камердинер готовил блюда, поражающие своим вкусом и разнообразием, удили рыбу в реке, что находилась неподалёку, посещали местный неказистый театрик с кричащими афишами у входа, но славившийся неплохим актёрским составом и пьесами, которые там играли. Возвращаясь с очередного представления, молодые люди неизменно прогуливались по цветущему парку, укрываясь в его пышной зелени и целуясь до умопомрачения и дрожи в подкашивающихся ногах. Фэн Синь называл эти их вылазки маленькими тайными свиданиями, а Му Цин закатывал глаза и отвечал, что «никакие это не свидания, ты попросту хочешь воспользоваться безлюдностью вечерних улиц и облапать меня своими похотливыми ручищами». Тогда конюх хватал камердинера за запястье и утаскивал домой, завлекая партнёра в гораздо более приятное занятие, нежели бестолковые споры.       Перед отъездом Фэн Синь, для которого мать камердинера стала вновь обретённой семьёй, был крайне обеспокоен, что они с Му Цином на долгое время оставят её совсем одну.       – Послушай, может, всё-таки наймём сиделку? Я всё оплачу и ничего не потребую с тебя взамен, уж очень у меня на сердце неспокойно, что мы вот так оставим твою маменьку… Ума не приложу, как она до этого справлялась? А её здоровье… Вдруг ей сделается хуже, пока нас не будет?       – Сиделка прибудет сегодня вечером.       – Когда ты успел её найти? – с недоумением спросил конюх. – Ведь мы всё время были вместе…       – Ты совсем дурной? Конечно же маменьке было бы тяжело без помощницы, поэтому я ещё несколько лет назад нанял одну проверенную женщину, которой я всегда даю отпуск, когда приезжаю. Сегодня она вернётся к своим обязанностям.       – Так чего ты сразу не рассказал? Я, между прочим, плохо спал ночью из-за того, что переживал.       – Врать будешь моей ноющей пояснице, пострадавшей по причине твоей чрезмерной активности.       – Но я правда волновался! И это же была наша последняя ночь вне поместья… К тому же я более чем уверен, что вчера ты остался доволен. Хочешь, помассирую твою спинку?       Конюх, так и не дождавшийся ответа от собирающего дорожные сумки Му Цина, счёл его молчание за согласие и попросил любимого не запирать на ночь дверь и дождаться его прихода с разогревающей мазью, на этот раз он намеревался сделать только массаж.

***

      Несколько месяцев спустя, в канун Рождества, когда прислуге поместья Сяньлэ, целый день трудившейся не покладая рук, было наконец позволено удалиться, конюх обнаружил на пороге своей комнаты банку черешневого варенья и том «Графа Монте-Кристо», перевязанный алым бантом. Когда мужчина открыл книгу, из неё выпала небольшая записка, в которой аккуратным убористым почерком было написано всего одно слово: «Приходи». Усталость конюха как рукой сняло, и, оставив дорогие сердцу предметы на кровати, Фэн Синь направился распаковывать главный «подарок», что был в белой полупрозрачной «упаковке», прям как в его снах.