Бэби-бэби-Мол

— Какой маленький… — Тихо ты, — шикает женщина, бьет по серой руке, покрытой татуировками. — Хочешь разбудить? — Нет. Нет… — восхищённо говорит мужчина. Зелёные глаза поблёскивают в темноте комнаты, и он прижимается щекой к ее макушке, к копне темных волос. — Какой… он… хорошенький. В голосе его слышится восторг. А затем он добавил: — Похож на меня. — Саро… — шикнула ведьма второй раз. — От тебя у него только рога. — Не только. — С улыбкой, достаточно хищной, сообщает мужчина и лезет в объятия к матери своего ребёнка. Какое-то время они молчат, крепко обнявшись, и он гладит ее по затылку. Женщина водит бледной ладонью по его груди, покрытой острыми рисунками чёрных татуировок, второй рукой оглаживает могучий торс, трется и ластится о плечо, как лотал-кошка, потому что знает: другой возможности побыть с ним не будет. — Кайсина… — выдыхает забрак в ее висок, касаясь его губами. Жесткими, обветренными, и кроме неё — она знала, и знала точно — не ведающими ласк других женщин. Выдох был глубоким и таким тяжёлым, точно он хотел добавить: «что ты со мной делаешь», совсем как в ту, первую их ночь — но не ставшую единственной. — Как бы его назвать, — задумалась она. — Я хочу дать ему достойное истинное имя. — Кхм. Вообще-то не мое это дело, как ты его назовёшь. Строго говоря, мне вообще запрещено здесь находиться. Он легонько пощекотал ее под рёбрами с улыбкой. — Но ты находишься. А потому я хочу спросить, как бы ты его назвал? Ночь смотрела в узкое окно на этих двоих, и между ними царило тихое спокойствие. Немного помолчав, мужчина, который держал на руках прильнувшую к нему бледную женщину, небрежно запахнутую коричневой тканью, усмехнулся: — Ну говори. Ты ведь уже давно все придумала. — Давно. Но ему что-то не хватает. Как тебе — Кэмер? — Кхм. Не знаю. С минуту она внимательно смотрела в яркие зелёные глаза, буквально мерцающие во мраке — и вдруг рассмеялась, обхватив руками его лицо и скользнув пальцами по чувственным губам, расчерченным чёрными рисунками: — Ха! А я знаю! — что-то очень ее веселило. — Пусть хоть немножко от твоего вечно бесящего меня «кхм» навсегда останется с нашим малышом, как вечная защита от отца. — Кхм! — усмехнулся Саро. — То есть?.. — Я нарекаю его… — женщина прикрыла веками глаза и довольно улыбнулась. — Кхамеиром. — Мммм. Хорошее имя. Красивое. Подходящее ему. — Тайное, — поправила его женщина. — Я зачаровала его на долгую жизнь… и счастливую, малыш. Не такую, как… Она запнулась и неожиданно тихо прижалась щекой к обнаженной груди забрака, вздохнув. — Второе имя должно быть простым… — прервал он ее молчание. — Не грусти, Кайсина, ты знала, что этот день придёт. — Это странный день. Всего пополам. Счастья и горя. Ненависти и любви. Я люблю тебя, Саро. — И я тебя, Кайсина. Шшш… — он вздрогнул и легонько качнул рукой трепыхнувшуюся плетёную колыбель, в которой дрогнул во сне маленький забрачонок. Малыш снова уснул, а Саро изогнул бровь, с усмешкой взглянув на ведьму. — Так каким будет второе имя? — Я думала. Кора? — Нет… — Сан?.. — Совсем он не похож на Сана. — Хм… Као?.. — Знаешь, Кайсина, будет честно, если это имя дам ему я. Забрак-отец прикрыл тяжёлыми чёрными веками свои зелёные, полыхающие как два кайбер-кристалла, глаза, и промолвил: — Что ж, сын. Пусть все зовут тебя… Мол.

***

Ночь уходила, прощалась, рассветая призрачной розовой дымкой. В предрассветный — магически мощный — час Кайсина, только что родившая малыша Мола, уже стояла среди сестёр ночи, в их тайном храме, одетая как полагается для таинства. Темная коричневая ткань драпировала ее грудь и бедра. Точёная и сильная, несмотря на только что случившиеся роды, она смотрела на острие изогнутого кинжала, который расслабленно держала в руке, и ждала. Солнце потихоньку вставало, пробивалось сквозь тучи, и Датомир медленно окутывало рассветным туманом. Окружившие сестру, остальные ведьмы неотрывно смотрели на вход в грот, освещённый факелами. В него медленно вошёл среднего роста серокожий забрак. Голову его венчала корона острых, слегка расставленных и изогнутых рожек. Глаза были яркими, зелёными, как весенняя трава, такая редкая на скалистом Датомире. Взгляд был прямым и покорным, он смотрел из самой глубины окаймленных чёрным глазниц. Одетый лишь в коричневые свободные штаны и кожаную кама — то, что обычно носили братья ночи — он тем не менее носил кожаные наручи, которые подарила ему сама мать Тэлзин в награду за непревзойдённое боевое мастерство и мужество. Один из лучших ее убийц, Саро подошел к ритуальному каменному столу, минуя замершую женщину, старавшуюся на него не смотреть. Алая маска татуировки на ее лице дрогнула, и она на секунду сжала крепче кинжал… слыша, как Саро покорно ложится на стол, и сестры пристегивают его руки кожаными ремнями — к металлическим кольцам по обоим сторонам последнего ложа, на котором ему доведётся побывать. — Пора… Ведьмы запели, вывели слова заклинаний, ввели себя в транс. Ночь на исходе и медлить нельзя. Кайсина кивнула матери, сказавшей это, и подошла к столу, хмуро взглянув на забрака. На его тело, не на лицо. Она бы не смогла встретиться с ним глазами. Недвижимый и покорившийся своей судьбе, он смотрел в каменный потолок, слегка щурясь и замирая. Сестры извивались… выпевали… многоголосо вторили слова жертвоприношения. Они подошли к важной части — той самой, где Кайсина должна была приготовиться к… Она мучительно выдохнула, не выдержав и посмотрев прямо ему в лицо — в последний раз, и медленно приложила клинок к его груди, словно примерялась, хотя ее рука била обычно без промаха. Кайсина вздрогнула: она поняла, что все это время он смотрел только на неё. И, слегка улыбнувшись — лишь одними уголками губ, которые принадлежали, как и весь он, только ей — мужчина легонько моргнул, что заменило ему кивок. Сестры уже дошли до нужной рифмы. И магия плескалась в зале, наполняла его, переливалась… Кайсина занесла кинжал над мужчиной, которого любила — сильно любила, как не любила отца своего первого сына, Саважа, и по горькой иронии, должна была убить именно его… Сейчас или никогда. Рука упала вниз, как камень, вогнав в одно из его сердец клинок — по самую рукоять. Кайсина не замечала, но щеки у неё были мокрыми. Коротко выдохнув, он все ещё был жив. Она склонилась слишком близко к нему, непростительно близко… Кайсине хотелось выть от боли, впиться в него руками, не отпускать, не отдавать… но все, что она сделала — стремительно вытащила окровавленную сталь из его груди и обрушила клинок ещё раз, пронзая второе сердце. Жизнь покинула его с коротким выдохом, и его дух впитался в зелёный колдовской туман, клубящийся над распростертым телом. Рука Кайсины дрожала, но она не выронила нож, хотя в голове все звенело от боли. Сестры пели… мать читала слова заклятия… Саро был мертв. И в тот момент Кайсина была спокойна. Спокойна лишь от одной мысли: их Мола никто не получит. Никогда.