– Унифор, направо, направо! Не мешаем другим группам! Самаркинд! Я все вижу! Стоять! Сидеть! Место!
Огромный снежный пузырь кубезия медленно повернулся в воздухе, и на Ласеля уставилось два десятка недоуменных глазок.
– Это сказано мне?
– Не вам, не вам! – замахал руками Ласель. – Это мой подопечный! Вон он! Джорджи, мать вашу, держите самоубийцу!
– Так точно! – проорали сверху из перегруженного потока.
Толпа туристов на дешевых флайпонах рассыпалась в стороны, и матово-фиолетовый авион с маркировкой группы сопровождения нырнул чуть в сторону, заходя на цель.
Рой чичкана тоже рассеялся, кувыркаясь в воздухе и жонглируя хромографами. Серебристая пыльца взвилась в зенит, медленно окрашиваясь радужным ореолом. Кубезий величественно поплыл в сторону – там призывно свистел в свисток какой-то длинноволосый тип, в буквальном смысле болтающийся на воздушном шарике. Вокруг него сгрудилось минимум восемь таких же кубезиев. Ласель выдохнул, разглядев, что Джорджи на бреющем полете проходит над ограждением, вытянув ловчие щипцы.
– Эгей!
Охотничий возглас стажера затерялся в гомоне сотен других. Щипцы мелькнули в воздухе мгновение спустя после того, как мьелби воспарил над ограждением в самоубийственном броске. Ласель затаил дыхание. Щипцы мягко щелкнули и ухватили мьелби за мембрану. Шламовое озеро внизу недовольно выпустило розовый фонтанчик.
– У-у, собака! – погрозил Ласель кулаком, обращаясь и к судьбе в целом, и к наплыву туристов в частности, а также к мьелби персонально. – За жопу надо было хватать!
– А потом запретить вечерние развлечения, – согласились рядом.
Ласель резко обернулся и сразу уперся взглядом в коричневую нашивку "Экоголиков". Женщина салютовала, и Ласель салютовал ей в ответ с чистой совестью: эти специализировались на вывозах туристов в условия, приближенные к дикой природе. А значит, на городскую кормушку не претендовали.
– Тоже печальный опыт? – вежливо поинтересовался Ласель.
Мьелби горестно причитал, немелодичные завывания неслись над сотнями душ, наводнивших Окраины, и четыре группы чичкана успели сделать как минимум восемь тысяч снимков на фоне столь выдающегося события.
– Бросьте его в бак! – горланили коротышки чхи-пай, яростно подпрыгивая и одобрительно свистя.
– Теплые пончо! Охладительные веера! Напитки! Иссушиватели! Репродукции тройного лунного рассвета над мегатурией первого Эа!
– Нет, – почти с мазохистской нежностью сказала женщина-скаут. – Мои – вон те.
Ласель проследил взглядом направление и присвистнул. Джорджи заложил круг почета, вспышки хромографов слились в золотистое мерцание. Пчелышки вышли на сложные траектории, и безобразие в воздухе явно превысило уровень безобразия на земле.
Там, куда указывала скаут, выстроилась колонна вооруженных до зубов гальваниев. Тощие темно-зеленые фигуры в воинственно топорщащихся килтах почти маршировали на месте. Над плечом у каждого возвышался ловчий сачок.
– Вниз? – поинтересовался Ласель.
Рядом отчаянно чихала бачу, обсыпанная пыльцой, и из разверстой голубой пасти выплескивались холодные облака.
– Компенсатор температуры? – радостно заголосил дроид-торговец и на всякий случай еще щелкнул по-бачевски.
– Аррчха!
Залп ледяного пара накрыл дроида с головой, и тот негодующе засигналил. Объективы хромографов дружно развернулись, и пчелышки в едином порыве пальнули залпом из всех шестидесяти восьми орудий. Ласель вовремя успел закрыть глаза. Женщина рядом крепко ругнулась.
– Вниз, конечно, – выдохнула она. – Чувствую, обратно потащим пару тонн экспонатов. В банках!
Самаркинд перестал трепыхаться и выть, Джорджи пошел на посадку. Чичкана завертелись стремительной каруселью, явно передавая друг другу снимки, – Ласель никогда не мог понять бесценность обладания тремястами ракурсами одного и того же камешка, но для чичкана это было очень важно, – и тоже разделились на группы. Двенадцать особей устремились к Ласелю, оставляя за собой ясно видимый шлейф серебристой пыльцы. Возбужденно торчащая шерсть переливалась крохотными искорками, радужные крылышки работали изо всех сил, моторчики пели на разные голоса.
– Ханаби моих сердец! – заревели в толпе. – Как я рад тебя видеть! Приди же ко мне!
Ласель с трудом подавил желание съежиться. На мостках произошло отчетливое волнение, а воздушные шары кубезиев медленно развернулись.
– С дороги! – снова заревели на мостках.
– Пора бежать, – философски сказал Ласель.
– Неужели это к вам? – вежливо изумилась скаут, стряхивая пыльцу с козырька кепки.
Дроид наконец-то оправился после ледяного компресса и заголосил пуще прежнего. Бачу протянула верхнюю конечность и сунула в разверстый приемник токен. Мгновенно заткнувшись, дроид перемигнулся сложными огоньками и захрипел.
– Охладительный коктейль, – объявил он. – Прошу!
Выстрелив в бачу тубусом, покрытым инеем, дроид счел свою миссию завершенной и величественно удалился, нещадно сигналя по пути и предлагая магниты из натуральных минеральных пород.
– А то. – Ласель поднялся на цыпочки, привычно уже проклиная свой не самый высокий рост. – У вас, кстати, нет вакантного места в группе? Для тех, кому срочно требуется политическое убежище.
Рядом страшно зашипел вскрываемый тубус. Бачу методично начала поливать медную рельефную броню, и от нее повалил холодный пар. Отчасти это даже было приятно – в невероятной жарище у реакторных отвалов, где солнце сверху встречалось в нежных объятиях с жаром, источаемым непрерывно вытекающей цветной отработкой, было легко хватануть тепловой удар, если не следить за собственными показателями.
Туристы, слегка ошалевшие после перемещения на Окраины, бестолково шарахались по бесконечной паутине мостков, щупали и обнюхивали каждую шестеренку. Снизу весело вскипало и стреляло цветной плазмой, и Ласель чуть не заработал косоглазие, стараясь уследить за всеми подопечными. Флайпоны в воздухе расступились сами собой, опознав своими искусственными умишками прибытие более важной птицы, и стажер приземлился как по учебнику.
– Готово!
Авион тут же запищал, требуя покинуть пешеходную зону.
– Р-раслоу!
Великий Визирь, Славный Воин, Честь Крепкой Руки и Какие-то Там Еще Эпитеты, Иштургай Эйбен Хамадж Расайдалла прорвался сквозь разноцветные тележки с едой, украшениями, открытками и подозрительными шевелящимися вещами. Высоченная широкоплечая фигура с маскировочными разводами бурого по темно-зеленому буквально разрезала цветную круговерть.
– Срочная эвакуация! – объявил Ласель. – Стажер, поднять капитана на борт!
– Шеф, – укоризненно сказал Джорджи, косясь на источник воплей. – Это же высокие чувства. Как я могу им препятствовать?
– И смерть моя наступит от удара великого и грозного копья! – патетически провозгласил мьелби, валяясь на дорожке.
– Ну, я пошел, – бодро сообщил Джорджи, движением корпуса разворачивая авион.
– Стой, стажер, убью! – взвыл Ласель, пытаясь перепрыгнуть через стенающего мьелби. – Эй! Мадемуазель? Спасите!
– Очень жаль, но политических убежищ у нас нет, – еще бодрее сообщила скаут, предусмотрительно отступая на мостик, ведущий через Шестой Вал. – Удачи!
– Удачна смерть во цвете сил, – изрек мьелби из-под ног Ласеля. – Вот смысл и...
– Догна-аул.
Ласель застыл на месте, так и не наступив Самаркинду на хребет. Волосы на загривке встали дыбом. Успевшие опомниться туристы уже снова шумели и вовсю знакомились с урбанистическими чудесами Окраин, и среди беззаботного гомона Ласель почувствовал себя несолидно маленьким.
– Ах, великий визирь, – зашелестела галькой бачу. – Какая встреча!
Ласель медленно обернулся.
Дорвавшийся до цели Иштургай был поистине страшен. Дредлоки почти стояли дыбом, разбрасывая солнечные блики от висящих на них тяжелых колец, растопыренные клыки щупали воздух, желто-зеленые глазищи грозно выпучились. Более чем скромная служебная броня грозно взблескивала бронзой и медью. Фосфорически-зеленые когти привлекали внимания ничуть не меньше, чем массивное костяное ожерелье с инкрустациями, в три ряда болтающееся на бычьей шее.
Портил облик только гигантский красный шар. В форме сердца. На ниточке.
– Великий трофей! – проорал Иштургай. – Достойный света моих очей, о ханаби моих сердец!
Последние слова были выплюнуты Ласелю почти в лицо, а увесистый кулак, стискивающий ниточку, оказался у него перед носом.
– Для услады моего взор-ра, Р-раслоу, – прорычал яут. – Прими этот пламенный дар! Как говорит могучая бюйюк аннэ Кашелым, хватай за хвост устро-оуйство личной жизни, пока клыки не отвали-иулись!
– Святой Франциск, – с чувством сказал Ласель. – И зачем я пошел в гиды?
Исполинское кружево Окраин, покоящееся на вычурных колоннах стабилизаторов, сияло под солнцем боросиликатными фракталами. Внизу пузырилось Лазурное озеро – по раскаленной голубой поверхности в гигантской центрифуге змеились лиловые и розовые струйки еще более концентрированного выброса. Дальний берег засвечивался красными огоньками стопперов — там работала местная техника. Над этим безобразием свободно парили лагосы, распластав крылья теплоуловителей. Шорох, напоминающий многократно перевернутый в записи шум дождя, накатывал волнами. Ласель, спрятавшись за поляризованный экран люнеты, посматривал на это с известной долей облегчения – не ему надо было присматривать за оголтелыми потребителями фотонов. Ему хватало проблем на своей террасе.
Самаркинд пробовал переброситься через перила.
– Попытка на троечку, – оценил Ласель. – Стажеры, запоминайте: таким как он номера с выходом в реакторный бассейн не давать. Будут орать "за посмертие!" и прыгать туда с четвертого этажа.
Вивьен неприлично заржал и щелкнул по запястью, показывая, что внес изменения в рекламацию расселения. Джорджи подкрался к застуканному мьелби и ухватил за одну из ног.
– Имею право жизнь прервать в любой момент! – скандально возопил Самаркинд.
– Только под расписку, – отрезал Ласель. – А я вам ее не дам. Никогда.
Самаркинд заголосил, изливая протест белым стихом. Рассевшиеся по перилам чичкана внимали.
– Дайте ему уже сдохнуть, – щедро предложил яут, пытающийся отодрать с любимого копья страхующий оголовок.
Надежно сработанный блокиратор не поддавался, страшные зеленые когти с диким скрежетом проходились по металлу, оставляя неубедительные царапины.
– Не вам решать! – тут же взвизгнул Самаркинд и попробовал отбросить ущемленную ногу.
– А это вы, великий визирь, в своей группе разбирайтесь, кому падать в шестеренки, а кому благополучно платить по чекам, – не преминул уязвить Ласель.
– Воинские развлечения требу-уют жертв!
Ласель демонстративно зажал уши.
– Слушайтесь командира, слушайтесь командира! – запели чичкана. – Командир мудр, как и маршал, слава маршалам и командирам!
– Спасибо, – растрогался Ласель.
Вход на террасу распахнулся, и в него попытался пролезть оранжевый стог, снабженный кривыми мохнатыми лапками, торчащими из-под неопрятной нижней бахромы. Джорджи сделал стойку, приотпустив чужую ногу.
– Вы к кому? – Ласель попробовал ласково улыбнуться.
С него хватало и того, что паскудный яут притащил свою группу ему под нос и, судя по регулярным оскалам, чрезвычайно наслаждался тем, что портил чужую культурную программу.
– Это терраса восемьдесят восемь? – прогудело сено.
– Восемьдесят девять, – Ласель приметил краем глаза попытки Самаркинда отбросить ногу и прокрасться в незанятую пчелышками область. – Вивьен!
– Есть, шеф!
Стажер прыгнул с места, распахивая объятия. Джорджи оперативно отскочил с дороги. Взвизгнувший мьелби, стиснутый в безжалостной хватке, оказался на полу вместе со стажером. Вивьен кокетливо зарычал, обхватывая взъерошенного Самаркинда ногами.
– Неужто вам совокупленье подавай? – заверещал мьелби. – Вы жизнью смерть желаете попрать?
– Шеф! – возмутился Келли. – Почему ему можно совокупляться с Самаркиндом, а нам нет? Вуф!
– Никому нельзя, – внес уточнения Ласель. – Стажер, брось каку.
– Каку, каку! – завеселились пчелышки. – Бросай каку!
– Извините, – пробасило сено и полезло назад, но с громким хрустом застряло.
– Святой Франциск, – Ласель опять закатил глаза, в который уже раз за день. – Великий визирь, помогите гостю вылезти.
– С како-оуй стати? – изумился яут и прицелился в сено копьем.
– Компенсация! – рявкнул Ласель. – За идиотский трофей, лопнувший у меня перед лицом и осыпавший меня дрянью!
– Помогай-помогай, – хором проскандировали чичкана. – Взаимопомощи слава!
– Заткнитесь, куски меха! – проскрежетал яут. – Р-раслоу, идиот, это был эликсир любви!
"Эякулят!" – в восторге нарисовал в воздухе Андрэ и состроил глазки.
– На меня ваши крокодильи экскременты...
Договорить Ласель не смог – его голос утонул в низком басовитом гуле. Чичкана дружно вспушились.
– А тебе не слава! – затрубил один из них, угрожающе ощетиниваясь.
Яут схватился за поясной ремень. Гудение чичкана опустилось сразу на октаву, желтая шерсть с хрустом встала дыбом, и по ней побежали холодные серебристые блики. Яут хлопнул по наручу, кроваво-зеленое сияние защитного поля развернулось выпуклым щитом. Ласель вскинул руки.
– Стоп, стоп, унифор, остановитесь!
– Он не милый! – забасил кто-то из пчелышков.
– Но вы-то милые! И вам злиться не идет!
Краем глаза Ласель видел, что стажеры уже схватились за пенообразователи. Келли даже прижал уши. Однако ему страстно не хотелось устраивать скандал с ксенамичис на территории Окраин, за посещение которых приходилось отстегивать немаленькую мзду.
– Совершенно не к лицу! – поддакнул Вивьен со своего места на полу.
Иштургай все еще стоял, чуть пригнувшись и яростно вздернув плечи. Однако, поймав взгляд Ласеля, исполненный желания прибить великого визиря и скинуть с балкона, неохотно пошевелил пальцами. Поле исчезло. Застрявшее в дверях сено быстро лупало гляделками.
– Вот так, – медоточиво произнес Ласель. – Спокойно, конфликт исчерпан, верно?
Трещащая шерсть чичкана все еще ходила жесткими волнами, выкладывая узоры холодных зигзагов, но напряженное реяние сменилось на более спокойное парение.
– Как ты мо-оужешь считать их симпатичными, – проскрежетал яут. – Они даже выглядят омерзительно-оу. Насекомые!
Ласель протянул обе руки, и находившийся ближе всех раздраженно гудящий чичкана опустился ему в ладони. На мгновение кожу кольнуло острым, но затем шерстинки-хитинки обмякли, и трехкилограммовая пушистая тяжесть устроилась у него в руках. Черные глазки грозно сверкали в сторону яута.
– Ничего не насекомые, – Ласель машинально прижал чичкана к груди. – Они пушистые, мягкие и очень уютные.
Чичкана торжествующе взрыкнул, словно маленькая бензопила, и сделал всеми шестью лапками неприличный отталкивающий жест в сторону яута. Тот скривился, сложив все клыки вместе, а потом смачно сплюнул себе под ноги. Оружие вернулось на пояс. Чичкана тут же расселись по перилам, как ни в чем не бывало, и принялись тщательно хромографировать взаимодействие стажера и мьелби. Один из них удачно приземлился на голову Келли, и стажер немедленно его схватил.
Чичкана, больше всего напоминающие плюшевую модель пчелы, как ее видят дети – буханка с шестью лапками и двумя смехотворно крохотными крылышками – прочно держали звание самых опасных существ в обитаемом секторе.
В отличие от громогласных яутов, характер у них был мирный, но изрядно попорченный тем, что любая мало-мальски воинственная раса, встречавшаяся с ними лицом к лицу, тут же автоматом записывала чичкана в бесполезные и неопасные создания. Чичкана выглядели неуклюжими и безобидными. Слабые лапки были не в состоянии поднимать что-то тяжелее полукилограмма.
Все считавшие, что у чичкана можно оттяпать кусок ресурсов, упускали важный момент: эволюция не терпит, когда на вершине царит организм, неспособный защититься. В пушистых круглых телах скрывались цепочки ганглий, создающие телекинетическое усилие. Когда чичкана собирались группами, их мощь возрастала в геометрической прогрессии.
Впрочем, на Ораж никто не планировал грабить чичкана, и к тому же...
Люди считали чичкана милыми.
– Мне-у совершенно-оу не понять, – надменно фыркнул Иштургай. – Впрочем, это ваше личное дело-оу, о глупейшие и приземленнейшие из существ!
Ласель с трудом подавил порыв зарыться в чичкана лицом, а потом не выдержал и все-таки жамкнул пчелышка. Чичкана взрокотнул басом и стыдливо заурчал. Полосато покрасневший от пыльцы Келли тоже крепко держал свой экземпляр, стараясь не запускать в него когти. Пчелышек слегка пучил бусинки глаз, но в целом не возражал.
– И не надо, – блаженно сказал Ласель. – Это мои гости, я...
– Наши, вуф! – вставил Келли.
– Мы сами о них позаботимся, – исправился Ласель.
Иштургай вразвалку направился к застрявшему в дверях гостю, по пути раздраженно тыкая на панели, откинутой из наруча. Туда он нырял по двадцать раз на дню, видимо, фиксируя бытовые победы и поражения.
Бачу, изнемогающие от перегрева, игнорировали катавасию, оккупировав хладоустановку, помеченную как кит первой помощи для холодоориентированных форм жизни. Ласель до сих пор не мог понять, на кой черт бачу решили отправиться в Вильнёв, когда настал сезон одобренной Эа метеорологии жары. Возможно, надеялись вступить в нестройные ряды мелких контрабандистов, для чего и наняли великого визиря оформлять идиотские охотничьи эскапады.
Ласель жамкнул чичкана еще раз и величественно указал одной рукой вдоль террасы.
– Внимание, сейчас у нас полуденная сиеста! Далее в программе – осмотр Великого Реактора!
Иштургай с рычанием выпихивал жалобно потрескивающее сено, ухитрявшееся бубнить и извиняться. Мелкие зеленовато-рыжие клочки летели в разные стороны. Пчелышки дружно взмыли с перил, осыпая стажеров серебристой пыльцой. Все четверо немедленно расчихались, а Вивьен прицельно делал это в мембраны мьелби, заставляя того негодующе вскрикивать.
– Начинаем расселение, – бодро сказал Ласель. – Номера с первого по восьмой объединены общим проходом, поэтому унифор чичкана – там!
В качестве доказательства он поднял свой экземпляр и даже потряс им. Чичкана растопырил лапки, и на голову Ласелю обильно посыпалась серебристая пыльца.
– Вивьен! Куда мы определяем уважаемого Самаркинда?
– К несущей колонне, – с готовностью отозвался стажер. – На цепь!
– Отлично, сто баллов из девяносто девяти.
Сверху грохнуло, за перилами пролетел выплеск чего-то прозрачного, а следом медленно начал планировать кубезий с выпученными в изумлении боками. Андрэ, не дожидаясь команды, сдернул с пояса капсулу с сетью и профессионально метнул. Сетка раскрылась нежным цветком и ловко оплела белое тело.
– Спасибо! – сдавленно поблагодарили сверху.
"Обращайся", – стрельнуло по локалке. Кортикальный вокс на горле Андрэ сыграл изумрудную мелодию.
Сетка, словно в ответ, заиграла всеми оттенками меди, и кубезий медленно поплыл вверх, увлекаемый механизмом намагничивания.
Ласель почти с отеческой гордостью чихнул. Нелегкий труд гида мало уступал труду спасателя. Всегда надо быть готовым поймать лезущего куда-то не туда ксенамичис, да еще и правильно определить его тип, прежде чем начинать спасать. Поэтому на форменных широченных поясах гидов, больше смахивающих на мини-юбки, облегающие бедра, болтались десятки различных запакованных приспособлений, а в специальных ботинках с высокими голенищами торчало еще полтора раза по столько же. Ласель чуть обернулся, проверяя состояние входной группы. Иштургай демонстративно отряхивал ладони, из закрытой двери торчал клок сена, потихоньку выползая на волю и не очень довольно при этом подергиваясь.
– Итак, напоминаю программу! – бодро гавкнул Келли, вскакивая на перила вместе с прихваченным чичкана и меняя цвет униформы на призывный красный. – Мы с вами ждем ежеквартальной очистки реактора! Поэтому просим всех отдохнуть и приготовиться к удивительным зрелищам! Вуф-вуф!
Он бесстрашно сделал па над бездной, и Ласель погрозил ему кулаком.
– О, почему он может рухнуть вниз, а мне нельзя? – опять заголосил обиженный в лучших самоубийственных чувствах мьелби.
– Потому что я – специалист, – Келли дернул ушами и послал валяющимся на полу воздушный поцелуй, блеснув кромкой ногтей.
– И услада моих очей! – встрял Иштургай. – Как говорит великая бюйюк аннэ Кашелым, зад соблазна!
С пола донеслось истеричное хихиканье. Остальным стажерам удалось справиться чуть лучше. Ласель метнул в яута грозный взгляд. Слабо поддающееся логике межвидовое влечение принимало порой безобидные, а порой и весьма рискованные формы. По крайней мере с позиции тех рас, у которых имелась совательная оплодотворительная система.
– Может быть, нам продолжить этот разговор под покровом ночи? – промурлыкал Иштургай.
Келли покосился на куратора и получил в ответ зверскую рожу. Уши у него сразу прижались. Чичкана в руках стажера возился и явно хотел выбраться на свободу — его товарищи уже потянулись ко входу в сетевые апартаменты.
– Не уверен, – с явной неохотой протянул Келли, выпуская экземпляр. – Надо это самое... дополнительно заниматься... Диплом... практика, вуф...
"Девственность", – уже на чистой жестонике изобразил руками Андрэ.
– Поощряю такую тягу к знаниям, – осклабился Ласель и беспардонно сунул чичкана себе подмышку. – Продолжим, унифор!
Спустя полчаса, потраченных на распихивание сувениров чичкана и прослушивание немузыкальных выступлений на тему "достойно ли" артистичного вкуса бачу жилье класса "криогроб" и "разрешено ли" великому визирю проводить охоту в аквариуме с декоративными улитками, взмыленный Ласель и такие же взмыленные стажеры оказались на свободе. До осмотра реактора оставалось жалких два с половиной часа.
– И это только заселение, – прохрипел Джорджи. – Мне уже хочется пива!
"И пару во-от таких стимуляторов!" – показал Андрэ.
Городская достопримечательность, самовозводящиеся Окраины, включали в себя разноплановое жилье. Для спящих и неспящих, твердых и жидких, осязающих и внимающих излучениям, тактильщиков и не терпящих прикосновений. В глубине души Ласель восхищался уровнем архитектурного интеллекта Эа, который все это учел и, более того, сделал смешанные зоны для тех групп, где более-менее уживались сходные виды. Наверняка это был пятый, отвечавший за инфраструктуру Вильнёва. Может, с помощью седьмого, специализировавшегося на социологическом управлении.
И конечно же такое место туристического притяжения обладало огромной зоной для тех, кто независимо от времени суток желает повеселиться и расслабиться.
– По закону тебе можно только содовую, – так же отдуваясь, напомнил Ласель.
– Ну-у! – хором застонали стажеры.
Андрэ присоединился трагическими жестами больших страданий и еще более трагически завернулся в плащ.
– Но сегодня можно сделать исключение, – закончил Ласель. – Кто напьется до непотребного состояния – убью. Нет, утоплю в бочке с мумием. Умрете в здоровой обстановке.
– Да здравствует здоровый образ жизни! – заголосил Джорджи.
– Ура! – грянули остальные. – Качаем шефа!
Ласель тоже заголосил, отбиваясь всеми конечностями, но остановить стажеров оказался не в состоянии.
Два месяца назад его вызвали к мсье Декардоффу, но вместо пропесочивания за оголтелый демпинг на рынке частных услуг всучили важное дело. Хренов Университет дружбы народов опять нагадил, и в кабинете мсье Декардоффа смирно сидели и улыбались лоснящимися мордами здоровые, хорошо кушавшие и много тренировавшиеся будущие дипломаты. Особенно Ласелю не понравилась морда, у которой были отчетливые признаки морфирования под псовых. И еще та, что вся в религиозных татуировках.
"Это, мондье, твои подопечные, – любезно сказал Декардофф. – Талантливые мальчики и калькугаль к тому же".
Ласель протестующе возопил и попытался немедленно уволиться, на что руководитель всея турбизнеса поднял бровь и явственно задумался, не вызвать ли команду зачистки. Стороны застыли в шатком равновесии, и пирамида добровольного сотрудничества готова была рухнуть, когда в напряженной тишине прозвучали роковые слова.
"Мсье, – промурлыкал светловолосый стажер таким баритоном, что у Ласеля стрельнуло по затылку. – Мы так много о вас слышали, что прицельно хотели к вам устроиться. Мы хорошие. И совсем-совсем ручные".
"Вуф", – подтвердила морфированная морда.
Двадцатиоднолетние лбы с трудом проходили плечами в узкие лётки чичкана и категорически не могли влезть в модель туннельного домика чхи-пай. Но зато, если поднапрячься, двое могли унести яута, а четверо – перетащить сломавшийся турбиллион. Ласелю пришлось смириться с досадным фактом, что его более чем скромные метр восемьдесят пять безнадежно теряются на фоне отвратительно высокорослого окружения.
И с тем, что теперь ему придется блюсти нравственность молодых энергичных организмов, озабоченных дипломатическими сношениями по самую маковку. В том числе организмы покушались на честь самого куратора, и Ласель подозревал, что немалую роль в этом сыграл багаж знаний прочих стажеров, от чьего последнего поколения он только-только отпинался меньше чем за месяц до прибытия этих мордоворотов.
Несущие его на плечах стажеры протопали через коридор, спугнув с потолочных труб простыню кассарти, и ввалились на содрогающуюся в припадках площадку подъемника, только что выпустившего стайку регуппий.
– А-ачха! – обозначил свое отношение к дендроидам Ласель. – Фубля! Да что ж... чха!
– Будьте здоровы, шеф! – хором пожелали стажеры.
– Поставьте меня на землю, ироды!
– Обязательно, – нежно пообещал Келли. – Два с половиной километра вниз по вертикали – и мы вас поставим.
– А поскольку мы собираемся в бар, расположенный всего тремя ярусами ниже... – подхватил Вивьен.
– …то земли вам не видать, как своих позвонков, – весело закончил Джорджи.
"Ибо улей велел вкушать яства, порхая от опылителя к опылителю, но не влачиться по земле", – дополнил Андрэ подходящей цитатой.
Подъемник мучительно захрипел, изрыгнул тошнотно искрящее зеленым силовое поле и рухнул вниз, пронзая разноцветные туманы.
Обрушивающийся сверху горячий водопад Первого Машинного пузырился и искрился, неся в себе бесчисленные оттенки голубого и оранжевого. Специальная маршрутная сеть для ползучих лаббасти тоже сияла, а произрастающие из нее светоуказатели пульсировали всеми оттенками розового. Страшно было представить, что тут творится в иных спектрах восприятия, если даже обычный визуальный настолько перегружен.
С хорошо различимым жужжанием, имитирующим радостное повизгивание, стремительной нисходящей дугой пронеслась группа чичкана и разлетелась над безопасной крышкой, по которой топтались несколько десятков любителей понаблюдать, как в прозрачный пластик под твоими ногами бьет плазматический фонтан.
Подъемник чуть лег на бок, и в сиянии выброса Ласель на мгновение увидел, как весь мир рассыпается на потрескивающие шестиугольники силового поля, стянутые слабым подобием тесла-разрядов.
Он затряс головой, подъемник выправился и, завывая от перегрузки, помчал дальше.
– Зачетно спикировали, – заметил Келли.
– Прекрати дышать мне на задницу! – опомнился Ласель.
– Я что, не имею права дышать на красивую задницу своего шефа? – демонстративно обиделся тот.
– Исключительно после практики, – твердо сказал Ласель и дрыгнул ногами. – Держите себя в руках, пока я вас не выпорол в интимной обстановке.
– Мне все равно больно не будет, – фыркнул Келли.
Подъемник вышел в пологую дугу, душераздирающе взвизгнул поворотными гребенками и затрясся, набирая скорость. Решетка вибрировала, словно сейчас развалится, силовое поле начало стрелять синими разрядами.
– Йеха-а! – заголосил Вивьен.
Стажеры присоединились, и Ласелю показалось, что кто-то за задницу его еще и укусил. Присоединив глас негодования к обезьяньим воплям стажеров, Ласель все-таки сумел отоварить Келли пяткой по плечу, справедливо видя в нем источник особой зубастости, и к моменту остановки подъемника чувствовал себя хотя бы отчасти отмщенным.
– Вот, – прокряхтел Келли под аккомпанемент издыхающего стона механизмов. – Пашешь, как проклятый, надрываешь брюхо на работе, а шеф тебя еще и избивает! Ву-уф! Хорошо, что мне не больно!
– Поставьте шефа на место, оглоеды, – опять потребовал Ласель.
Широченный ангар, некогда служивший пристанищем орбитронов, сметливые дельцы превратили в многофункциональный центр обмена фиатов на жуткое пойло, стремную еду и непотребные развлечения. То, чего в центре добыть было нельзя, на Окраинах процветало.
И привлекало тысячи существ. Гомонящих, порхающих, бегущих, усердно катящихся в шарах и гибридных колесиках. Все это шумело, сверкало и конечно же по-разному пахло.
С шумом кое-как справлялись системы подавления, они же гасили вибрации и убирали спектры, нервирующие девяносто процентов туристов. Свет можно было отсечь люнетой, но Ласеля держали за руки и ему пришлось прищуриваться.
Капатамы, величественно возлежащие на плечах своих симбиотических носильщиков, разразились приветственными криками. Ласель кое-как выдрал руку из цепкой хватки Андрэ и безнадежно капатамам помахал. Бегемотоподобные заворочались, маша ему осязательными лентами в ответ.
– Слава шефу, – ехидно сказал Вивьен снизу, подпирая шефову лопатку. – Он только что нашел единомышленников.
– Вперед в бар! – озвучил Джорджи. – Я вижу указатели!
Капатамы остались позади. Вверху пронеслась крохотная группка чичкана, рассыпающих пыльцу в тройном объеме, к тому же медного цвета – похоже, супружеская группа на пике медового месяца. Небось примчались делать снимки счастливой молодой семьи.
Отдавшись на волю посторонних сил, в лице стажеров топающих через ангар построением "боевая свинья", Ласель пошмыгал носом, радуясь, что фильтры так и не вынул. Теперь он был спасен от одорологического шока, который иногда случался с особо беспечными туристами, использующими обоняние для связи с миром. Таких приходилось откачивать чистым газом без примесей, а потом придирчиво облачать в намордники и всовывать им порошки, инъекции или какое-нибудь особое излучение в коробочке, призванное блокировать невероятный эффект от столкновения на одной территории такого числа разумных.
По пути Ласель невольно отмечал действия конкурентов и даже успел мелочно порадоваться, глядя, как молодой парень с длинными волосами не может собрать дезориентированных чхи-пай. Но даже при желании Ласель не мог бы до него докричаться и объяснить балбесу, что они с группой попали в красный спектр, извергаемый расположившимся в немыслимой выси витражом, а красный цвет плохо влиял на когнитивные способности коротышек.
Хорошо, что совсем экзотические формы обычно не являлись туда, где живут в основном теплокровные. Никаких электромагнитных призраков, мигрирующих грибов и выходцев из шестого измерения. Разумные кристаллы не в счет.
Стажеры ворвались в бар. У врощенного в стену дроида при этом было такое сложное визуальное выражение, словно он хотел вызвать отряд правопорядка для краснокровных. Однако все стажеры имели допуск по совершеннолетию, не говоря уже о самом кураторе в лице Ласеля. Поэтому группа стремительно продвинулась в центр и там наконец-то застряла.
– Если вы меня не отпустите, – пригрозил Ласель созерцая неуловимо роппонгийские бумажные фонари, реющие под ржавым и, кажется, местами дырявым потолком, – я пожалуюсь вашим родителям. И твоему, Джорджи, дедушке!
– Бросайте его! – страшным шепотом скомандовал Джорджи. – Это удар под дых!
– В пах! – подгавкнул Келли, бросая начальственную ногу.
– Зараза! – сдавленно возопил Ласель, оставшийся без опоры.
Впрочем, тело сработало само. Он развернулся в долю секунды и приземлился на край стола, исхитрившись сесть на корточки.
– Сколько пробую подловить, ни разу не получается, – задумчиво сказал Вивьен и открыл проекцию. – Шеф, чисто ради антропологии – вы мутант или как?
– Кыш отсюда! – сдавленно гаркнул Ласель, сползая со стола. – А ну пустили больного старого человека! Моя спина!
Стажеры уважительно пропустили старого больного человека, а Вивьен с досадой прищелкнул языком и свернул проекцию. Пару недель спустя после назначения к куратору Обечаноффу он объявил антропологию своим новым хобби и начал гоняться за упомянутым куратором, надеясь взять с того соскоб или мазок, а при удачном стечении обстоятельств – оттяпать кусочек. Ласель бдительно следил и все покушения на свое личное тело пресекал, даже состриженные ногти бережно прятал в мешочек, а потом демонстративно сжигал в раковине рабочего дестура под нытье и причитания стажера.
Свое поведение Ласель объяснял тем, что не собирается никому позволять украсть его душу и расчленить ее на предметном стеклышке. Вивьен возмущался, кричал, что наука – новый бог человечества, но Ласель оставался неумолим.
Судя по всему, в ближайшее время стоило опасаться, что Вивьен начнет на него охотиться с топором. Ласель на всякий случай оглядел бар. Никого с подходящим топором тут не было, а Иштургай вряд ли бы одолжил драгоценный секач ради сомнительных с его точки зрения исследований. Впрочем, куратор и у него вызывал самый пристальный интерес, поэтому иногда Ласель мечтал столкнуть их с Вивьеном лбами, чтобы они друг об друга аннигилировались на радость лучшему калькугаль Вильнёва.
Вокруг величественной оси, вставшей намертво примерно лет сто назад, кружили неизменные рои пчелышков. Мощный уловитель собирал пыльцу под потолком, и там уже образовался целый серебристый купол, потихоньку уходящий в отверстия вентиляции. Ласель смотрел на это немного завистливо – такое количество пыльцы уже можно было перерабатывать и продавать в промышленных масштабах. Его собственные маленькие гешефты не шли ни в какое сравнение с подобным размахом. Не гоняться же за своими группами, лупя их по толстым мохнатым жопкам совочком, подставляя при этом сборочный пакет.
Сидящие на подвесных местах крепиды в свою очередь тянули целые леса щупиков ко все тому же потолку и с удовольствием в пыльце купались. Абсолютно бесплатно, что угнетало вдвойне. В хороводе пчелышков стремительными серебристыми рыбками носились обслуживающие дроны, уверенно жонглирующие огромным количеством разноцветных стеклянных кувшинчиков.
Стажеры шумно тыкали пальцами в глобус меню, пытаясь определиться с напитками и не попасть под санкции со стороны начальства. Благодаря мсье Декардоффу и его передовым методикам общения с мелким бизнесом, Ласель нес личную ответственность за целых четыре крепкие молодые жопы, склонные к приключениям, поэтому на глобус смотрел очень внимательно.
"А может сиреневой настоечки?" – почти неприличными жестами нарисовал Андрэ, стараясь не косить на куратора.
– Оздоровительный компот! – обрадовался Келли. – На цветках, кх-хаф... аф!
Похоже, ему под столом наступили на ногу.
– В этом оздоровительном компоте столько спиртов, что потом уже мне вас придется тащить, – прорычал Ласель. – Не позволю!
"Тогда розовой", – мгновенно переключился Андрэ.
Ласель прищурился, вглядываясь в розовую настойку. Все еще алкоголь, которого молодым людям до двадцати трех лет следовало избегать, но в сравнении с сиреневой...
– Ах вот какой у вас план, – усмехнулся он. – Раз уж нельзя сиреневую, то глядишь розовая прокатит? Ну как вариант. Валяйте.
Под радостное рычание соратников, дружно поменявших цвет униформы под цвет настойки, Андрэ торжественно выбрал четыре двухлитровых кувшина. Ласель мысленно поперхнулся, но промолчал.
– Р-разрешите? – поинтересовались из-за спины.
Ласель неторопливо обернулся, на ходу пытаясь сообразить, что это за знакомый акцент. Там обнаружился димекадон, оценивающе пялящийся на всю группу. Стажеры немедленно уставились в ответ, и Ласель привычным взглядом определил степень взаимной заинтересованности как опасно высокую.
– Занято, – отрубил он.
Димекадон обижено сложил губы длинной трубочкой.
– Нет, этот номер не пройдет, – сообщил ему Ласель.
– Шеф, вам жалко, что ли? – возмутился Келли, вонзая ногти в стол и просительно встопорщивая уши.
– Вы ж за нами следите, – поддакнул Вивьен.
Трубочка выразительно пошевелилась, и Ласель без затей снял с пояса игольник. Димекадон тут же втянул орудие искушения, перекривился и длинно сплюнул на пол. Ласель приподнял верхнюю губу. Димекадон попятился и скрылся в полумраке.
– Вот так, – печально сказал Келли, отпивая из глифора и провожая взглядом узкую спину с нервно вздернутым гребнем. – Шеф – жадина.
– Наверняка хочет все сосательные трубочки и тыкательные палочки забрать себе, – согласился Джорджи.
– Я хочу, чтобы вы включали мозг!
"Зачем? – искренне изумился Андрэ. – Вот даже бабка великого визиря рекомендует сразу хватать за жопу!"
Вокс у него на горле расцвел нежно-голубым и сгенерировал тяжелый сладострастный вздох. Ласель молча воздел руки и плюхнулся на покачивающееся свободное кресло.
При всем официальном порицании межвидовых контактов, неофициально существовала куча правил, определявших, кому с кем можно и при каких условиях. За пять лет исключительно честного туристического бизнеса Ласель видел много всякого. Слетать в Вильнёв для туриста считалось в первую очередь экстремальным, во вторую – оздоровительным, ну и в третью это было то самое место, куда летят, чтобы почесать половое любопытство друг о друга.
Юмми терлись о бачу, черные мисси спаривались с медлительными атанте, чичкана посыпали пыльцой лилейников, мьелби пытались познать экстаз гибели в неудобных обстоятельствах, а люди старались не отставать и трахались со всеми подряд, ужасая ревнителей неприкосновенности чужих трусов.
Ревнителей Ласель всячески презирал, считая правом каждого возможность оказаться в ситуации, когда в твоих ушах начинают созревать чьи-то яйца.
Как-то ему пришлось тащить в целебные минеральные шахты сборную многоборцев – двенадцать человек, довольно известных своими роликами. И эти прекрасные достойные мсье и мадам перетрахались со всем гостевым составом станции Чатуне, обосновавшейся у основания городского минерализатора. К четвертому дню Ласель плюнул на увещевания и просто терпеливо собирал по подведомственной территории разнообразные стыдливо завязанные на узелок средства предохранения. Улетали многоборцы довольные донельзя, щедрыми чаевыми можно было равномерно обложиться и даже посыпать сверху. Но больше любить вылазки за центральные городские пределы Ласель от этого не стал.
Стажеры, всучиваемые ему Декардоффым минимум четырежды в год, всегда оказывались такими же любопытными, и когда Ласель трагически вопрошал у них, зачем они не берегут честь, а творят с ней что-то непотребное, его отказывались понимать.
"Ну, шеф, это же академия туризма, – снисходительно пояснил Герман. – Плох тот студент, что не собирается спать с ксенамичис".
"Академия блядства у вас там", – определился Ласель.
"Можно и так сказать", – согласился стажер, смешливо сверкая зелеными глазищами.
Поэтому насколько Ласель мог – следил, чтобы в его группе не возникало опасных последствий вроде выведения паразитарного потомства из молодых, готовых на эксперименты организмов.
– Например затем, – доверительно сказал он, глядя, как настойка по чуть-чуть исчезает в глотках стажеров, – что если трахаться с димекадонами поверх алкоголя, то понос будет такой, что днище начнет выбивать прямо в процессе.
– Ы-ы! – вскричали стажеры, преданно лупая глазами.
– Устрою половой экзамен, – пригрозил Ласель. – Два месяца я вас...
– Аа-ахаф-фу!
Над головой у него ударили струи ледяного пара. Стажеры, заулюлюкав, вскинули глифоры, проворно засовывая их в холодные струи.
– Так выпьем же за антигав-гистаминные! – возопил Келли.
– Выпьем! – поддержали его остальные.
– Будьте здоровы, – лязгнул Ласель в сторону бачу, смущенно утиравшей исторгнувшую чих пасть.
К моменту третьего выпивания танцы чичкана приобрели гипнотический вид. Бачу, признанная Ласелем относительно безопасной, устроилась за столом с группой и жаловалась на адскую жару и почесуху от ржавой пыли. Стажеры наперебой предлагали чесать, бачу кокетничала и отнекивалась, распаляя жгучее стажерское любопытство. К моменту, когда стороны находились на грани заключения исследовательского союза, на экране Ласеля высветился входящий вызов.
– Я занят! – объявил Ласель и перевел вызов на Вивьена.
Стажер испуганно вытаращил глаза, а Ласель, справедливо рассудив, что на всякий случай нужно скрыться еще и физически, съехал под стол. Там его встретили мощные ноги бачу и хвост, тут же игриво попытавшийся взять Ласеля под ребро.
– Где куратор? – прохладно осведомилась голограмма мсье Декардоффа, едва-едва сформировавшись.
Снизу, с уровня столешницы, его костюм выглядел довольно странно.
– У него понос, – доложил Вивьен. – На фоне алкоголя.
Ласель скорчил страшную рожу, но стажер преданно смотрел в проекцию. Ласель попытался наступить на хвост бачу, чтобы избавиться от преступных домогательств.
– Меня начинает беспокоить здоровье мсье куратора, – с некоторой долей язвительности сказал Декардофф. – Каждый раз, когда я пытаюсь с ним связаться, у него понос, паническая атака, депрессия или мьелби на грани смерти, которого мсье Обечанофф, разумеется, героически спасает.
Ласель скорчил еще более страшную рожу и показал голограмме средний палец. Хвост перешел в интенсивное наступление. Вивьен изобразил на лице раскаяние пополам с должностной тупостью.
– Скажите ему, пусть со мной свяжется в ближайшее время, – повелел Декардофф.
– Есть, босс! – отрапортовал Вивьен, салютовав.
Голограмма погасла. Ласель с огромным удовольствием пнул бачу и насладился взвизгом, после чего выкарабкался на свет.
– Понос, значит, – многозначительно сказал он.
– Это я от волнения, – обстоятельно разъяснил стажер. – На фоне только что полученных знаний про димекадонов.
– Зачтено, – признал Ласель. – Но в следующий раз придумай более благородную болезнь, понял?
– По-онял, – протянул Вивьен. – А чего вы так его не любите?
"Шеф вообще людей не любит", – с обидой помахал руками Андрэ.
– Я всех не люблю, – согласился Ласель. – Лезут со своими директивами в мою жизнь и жизнь моих подопечных, и мешают самообразованию молодого поколения.
– И самоубиению туристов, – угодливо подсказал Джорджи.
– Да... Чт... Черная неблагодарность! – опомнился Ласель. – Я о вас пекусь, глаз не смыкая!
Джорджи сделал постное лицо, за которым явно пряталась глумливая гримаса.
– В общем, некогда мне с ними общаться, – сказал Ласель. – И не хочется. Имею право.
"В изощренных позах", – подсказал Андрэ.
– А почему один из вас не производит звуков? – озадачилась бачу.
Видимо, только сейчас до нее дошло, что Андрэ не просто так размахивает руками.
– Он из анвоксеров, – охотно пояснил Келли.
"Сотрясание воздуха – зло", – одновременно пояснил Андрэ.
– А как порнозвуки на воксе генерировать, так это не зло? – уставил на него палец Келли.
Подточенный ноготь выразительно сверкнул кромкой.
"Иди нахрен", – сказал Андрэ и даже обрисовал четкие контуры предполагаемого хрена.
– Это религия? – восхитилась бачу.
– Побочная ветвь антиэнтропийных течений, – уточнил Джорджи. – Начали с обета молчания. На мой взгляд, если уж борешься с энтропией, то лучше сразу ложись в криогроб и не отсвечивай.
"Борьба с тепловой смертью, – напыщенно вырисовал Андрэ, – начинается с малого".
– То есть потом вы ляжете в криогроб? – почти благоговейно уточнила бачу.
Стажеры радостно заржали.
– Внимание, внимание, – заквакала под потолком система общей связи. – Гость из номера шесть четыре два пять один один, пожалуйста, подойдите к стойке опыления, ваш цветок забвения найден возле оросительного резервуара. Повторяю, гость из номера шесть четыре два пять один один, подойдите к стойке опыления, найден ваш цветок забвения!
– Сигнату, что ли, посеял? – озадачился Вивьен, уже слегка косящий от прикладывания к розовой настойке. Цвет его формы мигрировал в сторону голубого.
– Родовой и видовой знак, – механически ответил Ласель. – Описывает судьбу и предназначение индивидуума.
– Так это он свою судьбу потерял? – вытаращился Вивьен. – А что если эту судьбу, вот как тут, кто-то найдет?
– Ну если б это было на его планете, то тут бы и переопылились, – философски пожал плечами Ласель. – А здесь немного позора, не более того. Чему вы учились в своих академиях?
– Толерантности, – елейным голосом сказал Джорджи. – И экологической сознательности.
– Где ты здесь видишь экологию?
Ласель демонстративно обвел ангар широким жестом. Бачу, находившаяся на пути этого движения, дважды мигнула всеми четырьмя глазами и пустила струйку ледяного пара.
– Ну, кто-то как минимум потерял здесь цветок, – влез Келли. – А это часть экологии.
– Часть блядства, – поднял палец Ласель.
– Что-что? – заинтересовалась бачу.
– Желания разбрасывать цветы забвения где попало, – перевел Ласель. – Так сказать, предлагать каждому желающему его подобрать, если вы понимаете, о чем я.
Бачу загремела брюшной галькой, веселясь. Каменная рожа при этом не изменилась, и выглядела центаврида очень странно.
Справа компания загоревших до радужной черноты туристов шумно праздновала чей-то день рождения – восьмидесятый по счету, кажется. Ласель пригляделся к ним, но веселые молодые лица ни в ком не выдавали виновника торжества. Значит, пластика или биоревиталика по третьему кругу.
– А слыхали, что на Камчатево было? – с характерным шипением неслось справа. – Говорят, там взорвался целый гейзер! То есть всеми мембранами вывернулся и кипение произошло!
Ласель оглянулся. Чхи-пай, оккупировавшие стол со специальными выемками для низкорослых, так и мелькали, пересаживаясь от одного соседа к другому.
– Было, было! Гида обжарило, а что говорить про путешественников! Полное кипение! Ужасное событие трепетов!
Ласель нахмурился. Камчатная была одним из излюбленных туристических мест, и хотя сам Ласель терпеть не мог покидать город, ему не нравилось, когда часть отлаженной системы по получению денег выходила из строя. Ораж щедро рождала невероятные ландшафты и потусторонние пейзажи, на которые слетались умеющие видеть. Впрочем, даже умеющие чувствовать тоже были не прочь побывать здесь. Например, зарр'в объясняли, что чувствуют феноменальную гамму камбосцитных колебаний. О камбосцитных колебаниях Ласель знал чуть более чем ничего, поэтому просто смирился, что в высокий сезон на ярусах появлялись неповоротливые медлительные амебы, передвигающиеся в запаянных шарах высокой прочности, где внутри царила кислотная атмосфера под огромным давлением.
При таком раскладе его вовсе не устраивало, что где-то может что-то там взорваться или вскипеть в непредусмотренных туристическими сценариями ситуациях. Он представил плоский расползшийся блин мьелби, завернувшийся на краях шкворчащей корочкой, и на мгновение аж перед глазами потемнело.
Персональный ремплесант тут же вывел на экран люнеты утешительную сводку: гиду подпалило край огнеупорного плаща, путешественники отделались утраченной раскладной беседкой для пикника. Ласель благодарно кивнул, и "Миледи" вновь свернулась в иконку почти за пределами зрения.
Под потолком щелкнуло.
– Внимание, уважаемые посетители, очистка реактора начнется через тридцать кор-унигесс. Гости, купившие билеты на смотровые площадки девять, четыре и семь пропускаются без очереди.
– А нам туда надо? – с исключительной невинностью поинтересовался Вивьен.
Ласель чуть не подскочил на месте.
– Еще бы! Только попробуйте пропустить! Это великое событие, и каждому нашему клиенту... – он поперхнулся, проглотив некрасивое "впариваем", и продолжил с оглядкой на бачу: – мы даем возможность полюбоваться этой красотой. Это самое красивое шоу на Окраинах! Поэтому мотайте на усы.
"А если усов нет?" – с нетрезвой основательностью уточнил Андрэ, поправляя позеленевший капюшон.
– Немедленно отрастить, – дал команду Ласель.
Андрэ потянулся к Джорджи, схватил того за прядь волос и пропихнул ее между носом и верхней губой, вытянув губы в трубочку не хуже димекадона.
– Ты сопли на меня не вешай, – обеспокоился Джорджи. – Фу!
Завязалась вялая дискуссия о недопустимости совать чужие волосы себе в нос, жевать их, вытираться ими и так далее.
– Знаешь ли ты, – спрашивал Джорджи, подняв кривую палочку копченого пфеталя как указку, – сколько стоит записаться к хорошему куаферу?
"Откуда? У меня чудесная генетика!"
После этого ситуация мгновенно заискрила. Владелец не менее внушительной гривы, чем у Джорджи, Андрэ неоднократно лицемерно восхвалял силу природы, давшую ему идеальные волосы, не требующие укладки. Если рядом находился Келли, тут же начиналась лекция о правильном отращивании меха на холке. В случае с Вивьеном все было еще хуже – он носил андеркат, под которым выбривал узоры в зависимости от времени суток и направления ветра. Сейчас Вивьен уже доставал из кармана машинку, чтобы внести свой вклад, и Ласель торопливо замахал ладонью.
– Отставить конфликт. Во-первых, ваши синяки уронят мою репутацию, а этого я допускать не намерен. Во-вторых, – он приподнял глифор, – вы можете разлить чужую выпивку. В этом случае я отправлю вас зубрить, сколько у нас безопасных трасс на этом краю города.
– Ше-еф! – хором возмутились стажеры.
Бачу снова захихикала и потянулась. Стажеры напряглись, словно гончие. Заигрывание было столь очевидным, что Ласель автоматически вспомнил о невероятных сухожилиях бачу, из-за которых их объятия зачастую бывали просто смертельны. И каркасную поддержку, которую использовали любители пощупать центаврид за ганглии, тоже вспомнил. Экзотично, однако ради своей шкуры чего только не сделаешь. Впрочем, он справлялся с помощью жантюров.
Восьмидесятилетнего юбиляра неподалеку топили в принесенном услужливыми дроидами надувном корыте, переполненном весело лопающейся лиловой пеной. Купол пчелышковой пыльцы разрастался, с трудом утилизуясь системами вентиляции.
– Так, – сказал Ласель, глядя на это великолепие, – я закрою глаза на ваше нежелание проходить курс молодого бойца, если вы добудете мне во-он той пыльцы по паре килограмм с носа.
***
Вокруг реактора роилась такая толпа воздушной техники и воздухоплавающих ксенамичис, что опять в глазах рябило, а люнета выкидывала помехи, из-за которых происходящее казалось декорацией.
– Ну и столпотворение, – пожаловался Вивьен. – Откуда все повылазили?
"Высокая плотность обработки данных", – согласилась "Миледи".
Ласель постучал по виску, но ремплесант не пожелал убираться, продолжая с интересом жевать потоки информации, распространяемые гостями Окраин.
– Следите, чтобы в оплаченный ровно на тринадцать персон тур не затесались любители халявы, – распорядился Ласель. – Унифор чич!
– Здесь, здесь, здесь! – откликнулись пчелышки.
– Можете лететь, – не дрогнув бровью повелел Ласель.
– А мы не потеряемся? – солидным басом изумился выделенный переговорщик.
– По-вашему, унифор, я зря выдавал вам специальные маркеры?
– Очень вонючие! – хором сказали пчелышки.
– Ну прошу прощения!
Уследить за чичкана не было никакой возможности, поэтому Ласель действительно пометил их дополнительно: обрызгал спреем, не слушая воплей о том, что это щекотно, липко, мокро и далее по списку. Чичкана бодро загудели и рванули вверх, тут же смешавшись с прочими любопытствующими. Парящие в стойках ожидания стажеры мигом дернули следом.
К авиону Вивьена был привязан специальный подвес, в котором трагически раскинулся Самаркинд, снова лишенный возможности самоубиться поэлегантнее. Впрочем, Ласель верил в его напористость, поэтому перед вылетом лично убедился, что края мантии надежно закреплены в проушинах.
"Миледи" то и дело фиксировала сбросы перегретых частиц: молотящие без остановки графические процессоры нескольких тысяч аппаратов, которыми пользовались туристы, вырабатывали столько тепла, что реальность слегка плавилась. Одних только групп чичкана насчитывалось то ли шестнадцать, то ли двадцать, и каждый из летучих любителей запечатлеть красоты реактора производил череду вспышек с немедленной обработкой кадра.
Ласель сентиментально провел ладонью по ограждению, отполированному прикосновениями до такой степени, что пластик истончился. Гигантский город жил, ворочался и производил множество странных вещей, ради которых туристы и собирались на Окраины, тратя немаленькие фиаты.
Многоядерные распределенные искины, запущенные больше сотни лет назад, успели сформировать дикую сетевую среду, перешили под себя пространство служебных кварталов и образовали целые заповедники, куда люди уже не совались. Бесконечные леса энергоуловителей жонглировали мегатесловыми магнитными полями, от которых в обычных углеродных мозгах начинались невероятные галлюцинации. Жадно хлопающие диафрагмы в секциях утилизации и переработки готовы были сожрать что угодно, включая тех, кто неосторожно совался туда за экстремальными турами по кишкам Старого Вильнёва. Макроны-лейкоциты сновали в узких промежутках, образовавшихся между напластованиями старой и омертвевшей обшивки. Озера топливного сброса тяжело покачивались в резервуарах вторичной переработки, курясь ядовитыми дымами нежных палевых цветов. Тропинки, площадки и прочая хрупкая архитектура раскачивались над ворочающимся чуждым миром, и Ласель старался лишний раз не вспоминать, что лишь тщательно подобранные коды доступов отделяют людей и прочих мыслящих от того, чтобы быть немедленно уничтоженными и переработанными во славу машинной эволюции. Решетки накопителей, тут и там демонстративно обнимающие прежнюю, едва различимую архитектуру, так же демонстративно вспыхивали голубыми огоньками. Но каждый турист имел при себе допуск, и сторожевые системы-шандегарды всякий раз отступали, не успев толком оскалить зубы.
Раз в несколько месяцев отяжелевший реактор сбрасывал пустые оболочки, и можно было наблюдать, – с безопасного расстояния, конечно, – как скорлупа армированного бравонита выпадает из пылающего чрева и величаво разрушается прямо в полете, не успев достигнуть кривых шипов ньюмо-генераторов. К этой торжественной дате, определяемой заранее, Окраины начинали трещать от напора гостей.
Феросы, недовольные вторжением, провожали многочисленных посетителей мириадами взглядов. Отростки камер поворачивались вслед идущим, ползущим и летящим. Степень их недружелюбности заслуживала отдельного исследования, и Вивьен в качестве очередного хобби как раз трудился на этой идиотской ниве: понять, осознать и расшифровать модель поведения служебных искинов, давно погрузившихся в пучины беспорядочных интерфейсных связей и инцестуальных апгрейдов. Ласель регулярно пророчил стажеру, что однажды его все-таки сожрут.
Впрочем, сегодня стажеры полностью посвятили себя лекциям для чичкана и мьелби.
– Мацикий? – светски обратился он уже к бачу.
Та, окутанная льдистыми струйками из вееров, зажатых во всех шести конечностях, – в ход пошли даже почти атрофированные крошечные лапки, расположенные глубоко под нижней челюстью, – чрезвычайно томно вздохнула.
– Р-раслоу!
Далекий, но хорошо различимый рев, пробившийся сквозь шумовой экран, создаваемый туристами, заставил Ласеля содрогнуться.
Вменяемые ксенамичис понимали, что находятся в щекочущей нервишки обстановке сдержанной опасности. Всех учили, что с реплицированными искинами шутить не стоит, и все их по чуть-чуть закономерно опасались.
Все, кроме яутов. Эти паразиты, лишенные самосохранения, на искины охотились.
Яуты устраивали настоящие сафари в недрах Вильнёва, сражаясь с ублюдками производящих систем, порой настолько опасными, что срабатывала городская система тревоги. Ласель, как и прочие гиды, были подключены к ней напрямую, хотя и не по тем же протоколам, что службы безопасности, спасибо боссу. Не доставляло никакого удовольствия внезапно увидеть на экране сигнал "красный". Это означало суету, возможное изменение маршрутов или даже срыв оплаченного тура. Ладно хотя бы с гидов штрафы не брали – такого не перенесли бы самые лояльные к руководству "водильщики".
Еще яуты, подчиняющиеся особым оффшорным правилам, таскали туристов на охоту. Можно было представить, сколько это стоит, раз уж платы хватало с лихвой, чтобы перекрыть и риск гибели ксенамичис, и риски увечья, и вдобавок обостренное чувство мании величия, присущее клыкастым. Впрочем, Ласель не согласился бы спускаться в брюхо Левиафана даже за вдвое большую сумму фиатов. К чему такие награды, если твою органику раздавит, а хрупкие оптотрансмиттеры окажутся пережеванны макронами и встроены в городскую среду.
В конце концов, хрен его знает, кому принадлежат узкие голубые зрачки вездесущих камер. Точно ли их сделали именно искусственным образом или кому-то пришлось любезно ими пожертвовать. Брр.
– Ханаби! – добавил жару в призывы Иштургай.
Ласель почти панически оценил пропускную способность мостков. Туристы, хоть и взволнованные воплями великого визиря, не торопились падать ниц или выбрасываться в бездну, поэтому продвигался Иштургай несколько замедленно.
– Это за вами? – настырно поинтересовалась бачу.
На экране люнеты двенадцать порхающих мушек собрались в единую фигуру, напоминавшую остроносый снаряд, и стремительно рванули вниз. Несколько мгновений спустя их уже можно было различить невооруженным взглядом. Поддавшись чувству дешевого юмора, Ласель опрыскал их полосками, и теперь чичкана еще больше напоминали плюшевых пчел.
– Такая красота, красота, красота! – зажужжали они на разные голоса. – Там сияние и множество восхитительной энергии! Удивительно! Прекрасно!
По броне бачу с хрустом прошла волна шевеления кожаных пластин. Над головой снова заклубился пар.
– Кажется, мы пропускаем все интересное, – заволновалась она, дребезжа галькой. – Как можно попасть туда поскорее?
– Лететь, лететь! – запели чичкана, кувыркаясь и перекидываясь хромографическими отчетами.
"Миледи" снова отметила повышенную нагрузку на сервера обработки. Ласель мысленно вздохнул. В фортециях Окраин стояла чертова прорва оборудования, обеспечивающего мощную связь, и наплывы туристов заставляли эти сервера регулярно выходить на запредельные обороты. Почему-то "Миледи" считала святым долгом сообщать об этом хозяину, точно предлагала содрогнуться перед величием системы.
– Я не могу лететь, глупцы! – рявкнула бачу, нервно перебирая конечностями.
– Р-раслоу, свет моего лезвия! – возвестил Иштургай, выйдя на опасную прямую.
Призрак великой бабки, рекомендующий хватать понравившихся самцов и тащить в пещеру, грозно реял у него за плечами.
– М-м... – Ласель посмотрел на пчелышков, и дух авантюризма, подкрепленный смертельной опасностью, запылал в нем с неистовой силой. – А хотите взбежать?
***
Утро начиналось бодро. Гигантская фортеция гудела, как маршальская армия пчелышков. Реактор проявил себя во всей красе, и Эа чрезвычайных ситуаций не замедлил среагировать, притормозив отправляющиеся с Окраин рейсы.
Сортировка произошла четко, но все равно вызвала присущую живым организмам суматоху. То и дело раздавались резкие выкрики командиров тургрупп, подгонявших своих подопечных. Ласель, довольный, как кабанчик, договаривался с частным перевозчиком о доставке шестнадцати килограммов тщательно запакованной в надежные контейнеры чистейшей пыльцы. Оцарапанные и опухшие стажеры преданно парили рядом на авионах, меняя цвета одежды волнами.
Несмотря на ударную дозу противоаллергенных все четверо шмыгали, чихали, пускали слезу в винтажные платочки, розданные Вивьеном, и вообще выглядели так, будто Ласель их всю ночь порол. В то время как куратор Обечанофф честнейше осваивал позы из камасутры на пару с кокебу, закрыв дверь на четыре замка и еще подперев стулом, чтобы после дозы оргазмов не отправиться в увлекательное путешествие по местной розовой улице. Иногда самому себе Ласель попросту не доверял.
Первым делом выяснилось, что в группу загадочным образом влезли три неучтенных экземпляра, которых Ласель вычислил по оранжевым задницам.
– Где ваш куратор? – возмущался Ласель. – Почему вы в моей группе? Куда вы вообще должны лететь?
– Далеко-далеко, на луга, – пели мерзавцы и кувыркались, внося хаос в более-менее четкую организацию отряда, которой Ласель добивался всю последнюю неделю.
– Вивьен! – скомандовал начальственным голосом Ласель. – Туши их!
– Ура! – хрипло сказал опухший стажер и мстительно достал пеногаситель.
– Ой, ой, ой! – заголосили пчелышки и ринулись врассыпную.
Натренированные Ласелем экземпляры остались реять на месте, пуча крохотные глазки и усердно работая крылышками. Выползшие из своих хранилищ бачу крякали и потрескивали образовавшейся чешуей. Иней на синем и зеленом крупах медленно таял и красиво обтекал сверкающую броню каплями. Самаркинд на удивление спокойно притулился рядышком с группой, и только великий визирь где-то запропастился, впрочем, нисколько Ласеля этим не беспокоя.
Зломразный яут под утро пытался ломиться к нему в номер, завывая под дверью хриплые романсы собственного сочинения и пытаясь выковырять когтем дверь из паза. Ласель дослушал до момента, когда голос у великого визиря пропал, и натянул силовую заглушку на ухо, чтобы счастливо предаться воспоминаниям о сексе с удивительно пластичным кокебу. Возможно, если бы не удачная встреча у реактора, Ласель сам бы отправился к яуту с требованием улучшить качество личной жизни, но кокебу... Полиморфный партнер, отращивающий конечности по желанию, был гораздо интереснее, чем антропоморфный набор из рук, ног и одного члена.
– Оставишь на доставочном пойнте восемь, – переключился он на извозчика. – Координаты записал?
– Да записал, записал. – Извозчик, высоченный альбинос, благодушно помахал розовой ладонью. – Все будет в лучшем виде, не изволь сомневаться.
– И не вскрывать. – Ласель сделал страшные глаза. – Там начинка под таким давлением, что тебе же будет дороже. А я потом очень расстроюсь.
Все так же благодушно улыбаясь, альбинос салютовал и принялся грузиться в крохотную кабинку своей летучей табуретки. Чуть больше авиона, закрывающаяся легкомысленным пузырьком пластиката, машинка стартовала вертикально, обдав остающихся потоком прохладного сладковатого ветра.
– Органика в топливе, – определил Келли, сморщив нос. – Фу!
Остальные стажеры тут же встряхнулись, точно опасная органика могла их обволочь и заставить мутировать. Четкое построение пчелышков над головой Ласеля медленно начало расползаться, имея тенденцию к превращению в стайку беззаботно порхающих идиотов.
Плотность стартующих чартеров неумолимо возрастала. Ксенамичис бегали и летали, переживая за оплаченные трансферы. Коротышки чхи-пай уже собрали небольшую трибуну и голосили с нее, выражая революционный протест. Вокруг колыхались кубезии, внимавшие пламенным речам с величественным благожелательным любопытством. Солнце обильно поливало кипящий котел ядреным ультрафиолетом, и уже можно было разглядеть среди общей толпы людей: мгновенно ложащийся загар вспыхивал радужными искрами на плечах, кончиках носов, высоких лбах и далее везде.
– Опоздаем, опоздаем! – заволновались чичкана.
– Беспечна жизни суть, – поддакивал мьелби, – лишь тлен в конце, и каждый шаг лишь боль с отчаяньем рождают!
– Никто никуда не опаздывает, – в двухсотый раз с оптимистичной уверенностью парировал Ласель. – Самаркинд, прекратите ныть, иначе я наложу на вас штраф.
– Жестокий мир, – простонал мьелби и закутался в мембрану.
Вивьен без всяких намеков тут же пристроился рядом и демонстративно достал багор. В суете перепланировки рейсов можно было ожидать от мьелби попытки самоуничтожиться, лихо сиганув с мостков.
– А куда мы летим? – в трехсотый раз уточнил представитель чичкана.
– На Южные окраины, замыкая кольцо нашего тура, – Ласель помахал у себя перед носом пальцем, и мигавшая значком перегрузки система словно опомнилась. – Отлично! Готово!
– Что, что? – замельтешили чичкана, перепрыгивая друг через друга и осыпая пыльцой всех, имевших несчастье проходить ниже. Вивьен досадливо чихнул.
"А не надо было выбирать аллергическое хобби", – тут же среагировал Джорджи в чате.
"Нормальное хобби! Обычное! Имею право".
– Группа! – скомандовал Ласель. – Наш гейт восьмой! Выдвигаемся! Пожалуйста, следите, чтобы...
На мостке, протянутом к шестому гейту, с величественным грохотом столкнулись колесо ратика и шагающий улей нерши.
– Чтобы ни в кого не врезаться, – закончил Ласель. – Кавалерия!
Верткие фиолетовые авионы торжественно воспарили, понукаемые крепкими коленями. Одобрительно покивав, Ласель развернул транспорт и пришпорил. Своенравно раскачивающийся агрегат устремился вперед, норовя коварно завалиться набок, и Ласель напряг мышцы, проклиная производителей современной техники.
В борьбе за здоровый образ поведения и перемещения на рынок выкатили авионы, на которых требовалось балансировать верхом. Невзирая на анатомическое седло, системы крепления для ног и заряд на две недели, чертов моноцикл постоянно заставлял седока напрягаться всем телом, поскольку смещенный центр тяжести гулял в радиусе, на котором можно было и грохнуться. А при включении стабилизатора скорость падала до глубокой пенсионерской. Вообще, если бы производителям дали волю, они бы пришили к человеческой жопе еще две ноги и с удовлетворением резюмировали бы, что теперь полностью в соответствии с рекомендациями ВОЗС можно передвигаться пешком с допустимой для городской среды скоростью. А потом начали бы продавать ортопедические стельки. Четыре по цене восьми.
Правда, для стабилизации можно было прицепить кабинку с туристами, но Ласель считал категорически ниже своего достоинства таскать за собой разгильдяев, точно рикша на площади Люсси. Ради туристов он садился за экран турбиллиона. И за авионы аренду платить почти не приходилось, чего нельзя было сказать о более достойных и солидных транспортных средствах.
Водородные кольца выхлопа облачками расплылись в воздухе, и пчелышки немедленно устроили аттракцион, стремительно проныривая в них поодиночке, цепочками и группами, жужжа на разные голоса.
– Контур пошел!
Ласель махнул рукой, почти не слыша себя. Туристы, следующие по маршрутам дальше и дальше, производили все больше шума. Авионы выстроились ромбом, стажеры синхронно достали болванки динамических контуров, и Ласель выкинул на пальцах кодовый сигнал. Динамики немедля заработали. Пузырь тишины, очерченный еле заметной зеленоватой дымкой, раскатился между авионами и задрожал, как его мыльный собрат. В пузыре оказались мьелби, Ласель со стажерами, половина пчелышков и еще что-то фиолетовое, уныло изогнувшееся вопросительным знаком.
– Приятно в сей тиши свой цикл оборвать! – немедленно дал знать о себе мьелби. – Почтив глухую ночь молчаньем, я готов шагнуть за край небытия!
– Нельзя! – выдал Ласель. – Группа, двигаемся по указателям!
– Мне тоже двигаться с вами? – тонким голосом спросило фиолетовое недоразумение.
– Вы стойте на месте, – разрешил Ласель.
– Я заблудилась, – печально сказала сиреневая хреновина.
Ласель подавил желание закатить глаза и позволил "Миледи" прочитать чужую сигнату и лист туриста.
– Ваш гейт девятый, следуйте с нами, – скомандовал Ласель. – Далее я покажу вам дорогу.
– Спасибо! – пискнула хреновина и неожиданно сложилась пополам, встав наземь дополнительным набором конечностей, которые Ласель поначалу принимал за голову создания.
Чичкана медленно втягивались под купол. Восьмой гейт впереди сиял величественной фермой, украшенной миллионом подъемников. Вместе с пчелышками волочились эко-авоськи, набитые сувенирами. Чуть в стороне, держась особняком, синяя и зеленая бачу пристегивали седельные сумки. Из-под бахромы Самаркинда то и дело что-то вываливалось, и мьелби стыдливо это подбирал. Вивьен парил над ним, бережно держа отломанную Самаркиндом впопыхах конечность, и назойливо предлагал приклеить утраченное на место если не клеем, то хотя бы слюнями. Самаркинд причитал и отбивался, пытаясь объяснить, что раз часть его сумела достойно умереть, то не надо глумиться над этой частью и пытаться придать ей иллюзию жизни.
– Паучья жара! – громко посетовала одна из бачу.
– Приятного путешествия, – осклабился Ласель. – Надеюсь, великий визирь вас не подведет, прибыв до отлета!
За пределами пузыря, далеко за ограждениями бесшумно взвыл полупрозрачный фонтан термоинтерфейса. Расплавленный композит, прямо в воздухе превращающийся в подобие стекла, на несколько мгновений застыл невероятным памятником, а затем, не выдержав силы тяжести, так же торжественно обрушился обратно.
– За перила не залетать! – отдал финальную команду Ласель. – Поехали!
