Ева за семью печатями

Вожделенный гейт оказывался все ближе и ближе, а мьелби тихонечко бухтел себе под мембрану, что с таким-то количеством свидетелей его уход из жизни был бы наиболее славен и достоин запоминания. Ласель стоически сохранял спокойствие, хотя мьелби хотелось отлупить последние полторы недели. Гнусный тип, одержимый самоубийством, не оставлял попыток изгадить послужной список лучшему калькугаль Вильнёва, твердо вознамерившись свести счеты с жизнью и пытаясь утопиться в каждой луже, разбиться о каждый встреченный столб ну или на крайний случай перерезать кровеносные пути листочком светоприемника. Вообще листочек для этого очень подходил, и Ласель не возражал бы, если б мьелби так под этим светоприемником и остался. Но профессиональная этика не позволяла. Согласно этике же он успел любезно помахать женщине-скауту – ее выдающаяся кепка несла следы взаимодействия с чхи-пай и была местами такой же зеленой, как и сами мелкие засранцы. Гейт, украшенный десятком посадочных аппарелей, застил великолепие бледно-зеленого неба с золотистыми облаками, только-только выплывшими из-за горизонта. Ласель сверился с "Миледи" и вздохнул. Здесь гиды сумели выстроить всех и придать очередям уверенную завершенность, и все равно предстояло пройти среди толп народу. – Не разбредаться, – напомнил он. – Унифор чич, смотрите, чтобы не перепутаться с другими группами. Иначе вы потеряете общность. – Ужас, ужас, ужас! – согласились пчелышки и немедленно сформировали грозно жужжащий куб. Стажеры снизились, стягивая пузырь до соответствующих группе размеров. Самаркинд со вздохами потащился следом. Ласель уверенно парил сзади, прищурив глаз и целясь в случае всего дать пинка танатофильской заднице. Иштургая по-прежнему нигде не было видно, и Ласель даже размечтался, что яут заблудился и не придет совсем. Этот тип нарисовался на рю Колетте девять месяцев назад, потряхивая свеженьким разрешением на туристическую деятельность, и арендовал офис в одном блоке с Ласелем, чем немало того оскорбил. Шумный и велеречивый, он привлекал таких же шумных и безбашенных туристов, создавая тихой улочке излишне громкую репутацию. Ласель страдал, но официально поделать с этим ничего не мог – лицензия яута стоила в полтора раза дороже его собственной. Словно этого было мало, Иштургай почти сразу попытался завести с куратором Обечаноффым близкие отношения. На крайний случай его явно устраивали стажеры, но тут Ласель гонял крокодила грязной метелкой для авионов. Стажеры против заигрываний не возражали, но так же легко соглашались с тем, что их пасут и не дают влезть в веселые приключения. – Здесь занято, занято! – скандально завопил оранжевый хартицай, когда группа приблизилась к шестой аппарели. – Не смейте идти через наши врата! – Ни в коем случае, – вежливо ответил Ласель, мысленно желая скандалисту подавиться всеми своими многочисленными языками: от вкусового до зрительного. – Никто не посягает на ваше право прохода в священные врата. – Так-то лучше! – выкрикнул хартицай и втянулся обратно в раковину. – Извините, – сказал его гид с замученным лицом, обдувая себя холодным ионизатором. – Вы понимаете, особенности... Ласель на лету помахал рукой. Пять лет назад он и помыслить не мог, чтобы общаться с разношерстной толпой ксенамичис. Тогда он, скорее, посмотрел бы на них под интересным углом, желательно, еще и заключив в четырехугольную рамку. За исключением чичкана. Этим можно. Серебристая пыльца сыпалась сверху – чем больше усердия прилагали пчелышки в какой-либо деятельности, тем больше производили этой пыльцы. Мьелби уже сделался похожим на серебристую кляксу. – Наш путь закончится бедой! – провозгласил он, отряхиваясь. – Я вижу тлен страданий впереди! – Вы теперь предсказателем сделались? – вежливо поинтересовался Ласель. – Я вижу мрак! – провыл мьелби. – Ах вот оно что! Ласель успел раньше, чем отвлекающий его внимание засранец смог метнуться к прорези в аппарели. Прорезь предназначалась для технических отходов, но при большом желании можно было бы просунуть туда часть тела, добиться ее отрывания и торжественно истечь кровью, лимфой или любыми другими жизненно необходимыми жидкостями. Ласель метнул гарпун, и люверс громко чавкнул, входя в бахромку мьелби. Обычным людям было тяжело хладнокровно терзать ксенамичис, даже по необходимости и даже если это считалось нормальным в чуждой культуре. У Ласеля проблем не было. Он пинал, толкал, стрелял гарпунами, выламывал конечности и совершал прочие кошмарные с хомосапиенсковой морально-этической точки зрения вещи. На аппарель медленно и торжественно опускался огромный моторайзон. Ласель ухмыльнулся, заметив, какое невероятное волнение у чичкана вызвал летающий колосс. Раскрашенный в цвета Озер – смесь голубого, лилового, красного, розового со всполохами оранжевого и пурпурного, – он раздвигал своим присутствием небо, и аппарель по сравнению с ним казалась маленькой и хрупкой. – Стараемся не падать! – скомандовал Ласель, вытягивая поводок. Мьелби трагически застонал. Протянутые к перильцам аппарели невнятные конечности затрепетали и сложились в просительную лодочку. – Не знаю, как вы вообще сюда добрались, – пожаловался Ласель в воздух. – Почему не выбросились в вакуум на первой же дозаправке? – Пытался я, но тщетно вновь и вновь, – прогундел Самаркинд. – Снискал лишь ярость капитана я. Позорен был остаток славного пути, я в четырех стенах истлел морально... "А мог бы и физически", – с тоской заметил Джорджи. "Просто он еще не прожил жизнь, в отличие от нас, – попробовал утешить всех Андрэ. – И потому не ценит ее". "Святой старец Андросий", – зафыркал Келли. Торжественно запарковавшись, моторайзон отбросил гигантскую овальную тень. – Пожалуйста, не забывайте, что моторайзон является неустойчивым транспортным средством! – возвестил Ласель. – Разрешается передвигаться по салону, но наружу вылезать нельзя! Для вашего удобства на протяжении всего полета будет работать стойка с напитками, подходящими по температуре лично вам! Пользуйтесь общепринятыми маркировочными указателями! Позади раздался невнятный грохот, поднялся встревоженный шум, и Ласель обернулся, невольно дернув мьелби. Тот смиренно заскрипел, и Ласель тут же отпустил проводок. Радостно всхлипнув, мьелби порскнул в сторону. Пришлось снова брать привязь в тугой натяг. За этими увлекательными судорогами Ласель не сразу сообразил, на что именно смотрит вот уже битых несколько секунд. А потом понимание настигло его и прорвалось тяжким вздохом. Лязгая и бравурно выпятив клыки, Иштургай стремительно топал к воздушному причалу. Бачу грохотали рядом с ним: синяя броня отливала титаном, зеленая – бронзой и патиной. Заостренные хвосты вились над вытянутыми головами владельцев, украшенные многочисленными кольцами ходульные конечности вставали на мостки с весомостью, присущей полуторатонной центавриде. Над головами курились легкие дымки. – Вот, – сказал Ласель, подкручивая настройки люнеты, – обратите внимание, какая нелепая напыщенность. "И маникюр!" – ревниво добавил Келли, меняя цвет униформы на фосфорную зелень. Яут нес на себе килограмм пятнадцать аксессуаров – и это только по приблизительным подсчетам "Миледи". Разнообразные подвесы и кольца для дредлоков, скобы и спирали для них же и вплоть до диадемы, грозно возвышающейся над затылком. Плетеные из суперполимеров сапоги с дырками под когти и шпоры обильно украшал декор с мотивами богатства и славы. Наплечники, нагрудники, бедренная защита – все покрывала ювелирная гравировка, повествующая о простых яутских сюжетах: убивай, купайся в крови, приноси дары матриархам. Не упустил яут и двадцать браслетов на каждую руку, чтобы от плеча и до запястья подчеркнуть элегантность мускулатуры. Здесь уже мотивами служили вариации на тему добытых трофеев, сплетенных кишок, копий, клинков и атомных секир правосудия. Вскрики, всписки, хлюпы и летящие в спину оскорбления, равно как и метательную стрелку чхи-пай Иштургай традиционно для столь величественного существа игнорировал. Самым ужасным в облике Иштургая была болтающаяся над головой вязанка воздушных шаров, искрящаяся пламенно-алым. Ласель приблизил изображение чужой морды, несколько штрихов цифровизатора наложили на морду глупое выражение, и внимающие чичкана радостно захихикали, переливчато жужжа на разные басы. Ласель рассматривал Иштургая неторопливо, отмечая каждую деталь хищной тяжелокостной фигуры. Транслируемая по нейролинку визуализация шла прямиком в мозговые центры пчелышков, заставляя их видеть так, как это могут только люди. Мьелби тоже вытаращил несколько дополнительных глаз, поймав передачу, пошевелил ими и через секунду убрал два лишних, оставив чистую бинокулярность. "Шеф, сколько вы потоков поддерживаете?" – вкрадчиво поинтересовался Вивьен. "Два, – мгновенно выкрутился Ласель. – Один пчелышкам и один уважаемому Самаркинду". – Р-раслоу! – Иштургай грохнул заостренной верхушкой балты о мостки, заставив те легонько дребезднуть. – Твой взор показывает, что ты опя-яуть торгуешь своим видением мира? – А как же, – ухмыльнулся Ласель. – Если ты не заметил, здесь все чем-то да приторговывают. Яут фыркнул. – Надеюсь, ты лицезреешь меня во всем блеске великолепия? – О, безусловно, – уверил Ласель, и, повинуясь его мысли, цифровизация щедро добавила бородавку посреди титанического яутского лба. Пчелышки чуть не заверещали от радости, приплясывая в воздухе. Проплывавший мимо кубезий шарахнулся в сторону. – И нас ты тоже видишь? – почти кокетливо осведомилась синяя бачу. – За вами смотрим мы! Сверху плавно спустился авион, и на какое-то время Ласель оказался удостоен чести созерцать крепкий дипломатический зад, обтянутый тонкой тканью форменных штанов. Сегодня – с золотистыми вставками. Потом Джорджи сдвинулся и сделал воздушный реверанс обеими руками: – Приятно вас видеть в добром здравии и не опоздавшими! Бачу благосклонно зарокотали галькой. Каменные морды слегка сдвинулись, обнажив узкие щели ртов, в глубине которых мерцал голубоватый лед. Андрэ сверху церемонно раскланялся, взмахнув полой плаща. – Раслоу, как я рад, что мы на одно-оум транспорте, – промурлыкал Иштургай. Мелкие изменения в его мимике, в напряжении мышц – Ласель не мог бы различить их, если бы не усиленная поддержка зрения, – показывали, что великий визирь задумал что-то не сильно хорошее. Впрочем, на это же намекали шарики. – Пожалуй, мы пересядем, – задумчиво сказал Ласель. – На другой рейс. – Ханаби-и! – взревел яут. – Не вздумай улизнуть от меня, сын слизня и услада моих сердец! Ласель яростно пришпорил авион. Хренов великий визирь спружинил, словно уменьшившись в размерах. Чичкана молниеносно взяли хромографы наизготовку. Авион засвиристел и пошел вверх. Самаркинд, увлекаемый следом в неприлично подвешенном виде, трагически заверещал. Иштургай распялил пасть, выдал лучший рев из слышимого Ласелем – и подпрыгнул. Буро-зеленая туша выпрямилась, дредлоки застыли каскадом, солнце блеснуло на желтовато-янтарных клыках и отразилось вспышками в глубоких впадинах глазниц – а потом вытянутая когтистая рука сцапала трубу охладителя. Авион взвизгнул и стремительно клюнул вниз. Мьелби шмякнулся, Ласель отпустил поводок, и Иштургай, встав обеими ногами на поверхность, с рычанием потянул еще ниже. Авион жалобно запел, точно собирался расколоться, и Ласель резко выкрутил регуляторы. Авион встал наземь. Яут, склонившийся так, словно собственными силами усмирил его, торжественно выпрямился и отряхнул рабочую руку. Шарики по-прежнему весело болтались в другой. – Сотня моих сердец тебе, ханаби, – промурлыкал великий визирь и ткнул Ласеля кулаком в нос. – Прими же. – Чтоб мне сдохнуть, – с чувством сказал Ласель. – Ох, ох, что ж личинкой я не сдох! – ликующе проскандировали пчелышки. Ласель метнул один грозный взгляд на стажеров. Все четверо смотрели каждый в свою сторону и вид имели самый невинный. Наверняка подучили чичкана реагировать на регулярные страдания куратора. Иштургай меж тем вынудил Ласеля принять шарики и теперь рычал и фыркал, пристраиваясь к чужому авиону, игнорируя его одноместность. – Чего изволите, о великий визирь?! – накинулся на него Ласель. – Мест нет! Ты мне на голову залезть хочешь?! – Желаю взойти на борт возду-ушного корабля с тобою вместе, о мой ханаби! – Как. Это. Трогательно, – надменно прощелкала синяя бачу. Тон у нее был такой, словно всеми субножками она вступила в дурно пахнущую субстанцию. – Ты завидуешь им, – заметила вторая и тоже прищелкнула. – Я считаю, каждый имеет право на сексуальные утехи. – Никаких сексуальных утех во время рейса, – призвал Ласель. – И после тоже! Огорченный бубнеж Иштургая он постарался игнорировать, равно как и медленно, но неумолимо отвердевающий член под защитой плотной ткани. Мерзкий тип все же встал на авион, вплотную прижался к Ласелю и обхватил его своими корявыми хваталками. Шарики бултыхались сверху, беспорядочно раскидывая блики. От резкого прилива крови в пах у Ласеля пересохло во рту. Да черт с ней, с антропоморфностью, но великий визирь так потрясающе трахался... – Возьми свои подарки, – Ласель отпихнул тонкие нити. – Я не могу сосредоточиться на управлении, когда... – Самар-рки-инд! Застигнутый в полушаге от края аппарели мьелби закрутился на месте и трусливо втянул в себя утерянный Ласелем поводок. – Великая бюйюк аннэ Кашелым... – Верните имущество гида! – потребовал Ласель, переключая скорость. Авион надсадно загудел, приподнимаясь. Иштургай стиснул объятия, проглотив остаток фразы. Несомненно, гадская бабка великого визиря имела что сказать по поводу происходящего, но у Ласеля уже дергался глаз при ее упоминании. – Какое имущество? – невинно осведомился Самаркинд, заодно втягивая пролюфтованный край мантии. – Или хотя бы держите себя в руках вместе с вашими замашками, – посоветовал Ласель. Бачу раскашлялись и взялись обмахиваться угрожающе остистыми веерами, порождая потоки прохладного воздуха. На примере центаврид можно было наблюдать удивительный реверс человеческой простуды – тепловое поражение дыхательных путей. Ласель сбросил указание на это стажерам и призвал к запоминанию. От излишне теплого воздуха сложная система ходов, обычно пропускающих сквозь себя охлажденный чуть ли не до сжижения воздух, распухала, стискивалась, и бачу становилось трудно дышать. Моторайзон нетерпеливо взметнул цветовые флажки. Заскучавшие было пчелышки оживились и стремительно засверкали хромографами, формируя одиночные снимки, групповые, акробатические и просто какие попало. – Вперед! – Ласель стронул авион. Иштургай прижался к нему, нежно по своим меркам держа поперек корпуса, и забурчал в затылок. Огромные клыки маячили по бокам зрения, и Ласель мысленно передергивался, представляя, что можно сделать такими клыками с обычным человеческим черепом. На исходе первого месяца знакомства, подкрепленного неисчислимым количеством профессиональных стычек, Ласель убедился, что великий визирь не просто старается уязвить его при любом удобном случае, а подкатывает с намеками. Не имея привычки жевать кашу, Ласель спросил в лоб – и получил такой же прямолинейный ответ, что да, великий Иштургай желает трахнуть коллегу по бизнесу. Ласель так же молниеносно выдвинул встречное предложение – после совокупления Иштургай валит с рю Колетты и никогда больше туда не возвращается. Яут разорался о продажной шкуре, торгующей своей жопой направо и налево. Ласель парировал, что столько, сколько его жопа стоит на самом деле, даже у великого визиря фиатов не наберется, а с ксенамичис он спит по чистой любви. И на всякий случай добавил, что лично Иштургай ему категорически противен. Трагичность сделанного заявления он осознал потом. Когда Иштургай решил, что мерзкого хомосапиенса требуется завоевать. У великого визиря сорвало крышечку, и на Ласеля посыпались явно вычитанные в какой-то идиотской инструкции презенты. Не хотелось верить, что инструкцией Иштургая снабдили тогдашние стажеры, но интуиция так и вопила. Самолепным сахарным печеньем Ласель был настолько сражен в печенку, что потерял голову и ляпнул что-то вроде "ну это конечно аргумент" – за что и поплатился. Первой пострадала ваза производства лахай, об которую Иштургай на радостях со всей дури приложил ханаби своих сердец. Наверное, будь Ласель чуть более обычным, на этом бы все и закончилось, толком не начавшись, – но лучший калькугаль Вильнёва давно стал воплощением устойчивости, так что махнул рукой. Штаны были безнадежно испорчены могучей визирской рукой, поэтому не оставалось ничего иного, кроме как проверить, на что способен этот конкретный яут. Им обоим понравилось. Однако в вопросе личной половой свободы Ласель остался непреклонен и намерения великого визиря претендовать на главное место в своей жизни нещадно критиковал и подвергал иронии. Стажеры сняли динамики, и грохот оживленной фортеции снова обрушился на группу. Особенно хорошо были слышны гулкие звуки лопающихся пузырей в нагревающейся центрифуге Озер. – На борт, на борт! – подбодрил Ласель притормозивших бачу, пользуясь тем, что яут у него за спиной слюнявит ему затылок. – Вы не представляете, какая красота открывается с панорамных экранов! В суете и попытках пчелышков вызвать взрыв сверхновой с помощью неистового хромографирования на тройной скорости группа загрузилась в моторайзон. В салоне их встречала приятная атмосфера переполненного туристами помещения. Ласель чуть не поперхнулся. Об этом в диспетчерской не предупреждали. Опустившись на пол, он ткнул Иштургая локтем, и тот неохотно расцепил объятия, отступая. – Мы к рефрижераторам, – категорически щелкнула зеленая бачу. – Упиться! – Всегда пожалуйста, – машинально пожелал Ласель. – Готовьтесь к охоте! – возвестил Иштургай. Стараясь не искать взглядом коллег слишком откровенно, Ласель прицепился к местной сетке и вышел в чат. На люнете раскрылась борда. В левой половине уже мигали красные пиктограммы потенциально проблемных существ, передвигавшихся на моторайзоне. Ласель, недолго думая, бахнул туда мьелби и чичкана. Борда оживилась. "А-а, бомба для аллергиков на борту! Всем эвакуироваться в сортир!" Ласель украдкой поискал взглядом писавшего, но в салоне все еще было слишком суетно, пока туристы рассаживались по размеченным в билетах местам и насестам, поэтому шутника он не нашел. "Еще и самоубийца", – посетовал второй его коллега "А у вас тут вообще вон мен-мен! – тут же обвинил всех Ласель. – У меня от него головная боль и звон в ушах!" Чат в ответ взорвался. "Ты ж гид!" "Гидам не положено иметь головную боль, в голову они едят!" "Какой звон? Говорите громче, я не слышу!" Всего в локальном чате моторайзона сидело девять человек, включая Ласеля. Грозно осматривая туристов, Ласель все-таки вычислил своих соратников и по совместительству соплеменников одного за другим. Рыжеволосый тип, тощий и бледный, как пролитое на пейзаж молоко, сделал вялое движение пальцами и так же предсмертно улыбнулся. Ласель вернул ему тень приятного выражения лица и пошевелил пальцем, при этом как бы одновременно стряхивая пыльцу. Чичкана суетились, переспрашивая друг друга, кому какое место принадлежит, можно ли поставить туда сумочку, а две сумочки, а влезет ли хромограф, если положить его между двумя сиденьями, а... тысячи вопросов. Иштургай, хищно раздувая грудь, оглядывал заполненный салон, словно кормовую территорию для славной охоты. Когти нежно поглаживали запаянный намертво пломбой тесак, висящий на блестящем от масла поясе. От него шел легкий цитрусовый запах. "А почему яут не в списке?" – осведомились в чате. "Это поэт, – хладнокровно ответил Ласель. – Астеник и меланхолик. Прибыл писать сентиментальный роман". В чате горохом посыпались безумно ржущие эмотиконы. Моторайзон тронулся с места. Букет красных шариков рассыпался и взлетел к потолку – медленно и торжественно. Жужжа от восторга, чичкана засновали между ними. Шарики были плотные, а чичкана – мягкие, поэтому с бумканьем отлетали от шариков, кувыркались и снова кидались в атаку. Красные шары мигом сделались частично серебристыми. – Вот так поливают грязью мою лубо-оуфф к тебе, Раслоу, – трагически проскрипел клыками Иштургай. Очередной чичкана ухватился лапками за ниточку и потащил шарик за собой. Еще трое кинулись в погоню, вереща и грозно щелкая усиками. Пыльца снова взвилась в воздух серебристым облаком. "Хулиганье", – печально отметились в чате. "Спортивное мероприятие", – парировал Ласель. Еще здесь были какие-то самостоятельные путешественники, предусмотрительно занявшие места на верхнем ярусе. Ласель им мелочно позавидовал, но только на пару секунд. В конце концов, пейзажи он видел неоднократно, а скрываться от остервенело заигрывающего великого визиря было удобнее среди небольшой, но шумной толпы, бегающей от одного обзорного проема к другому в поисках впечатлений. Лишь пчелышки метались по верхотуре и припадали к прозрачным преградам так, что вдавливалась шерстка. Были бы у них носы – давно бы сплющились. Мьелби попробовал совершить аварийное катапультирование, но автоматика ответила сердитым писком, и Самаркинд в грусти и меланхолии разлегся по креслу, свесив из него наличные конечности. На этот раз их было одиннадцать. Не вставали со своих мест только шестеро карэргу, воспринимающие мир через средневолновую призму. С их точки зрения само по себе воздушное путешествие было куда интереснее, чем простирающиеся ландшафты. Внизу проплывали хребты энергетических установок и поля лидаров. Широкие чашечки фотоуловителей медленно поворачивались, стараясь всосать как можно больше белого солнца. Когда на них падала тень моторайзона, чашечки недовольно поводили огромными лепестками. По полю словно тянулся след от хищного плавника. За хвостом медленно движущегося моторайзона в изумрудной дымке словно плыли розовые и винно-красные мегатурии, взлетающие выше всяких гор. Там, где воздух становился слишком разреженным для большинства, а радиация запускала жадные пальцы в беззащитную плоть, снова расцветали искины. Уже не Феросы, а эфемерно-изящные мелодии разумов, пронизанные чистой логикой и хрустальным светом оценочных суждений. Кристально-идеальные Эа. Благодать принятых ими решений изливалась потоками квантовых чисел, стекала по блистающим стенам инфоцентров, трансформировалась в упрощенные формы, доступные мозгам приматов и иных биологических мыслящих – и наконец жалкими каплями стекала на первые уровни. Ласель прищурился, словно мог разглядеть эти самые уровни. Под моторайзоном сейчас разворачивались пригородные кластеры, кое-где пронизанные строгими штрихами L-линий. Еще дальше расстилался широкий инфопояс Волакты, замкнувшей город в вычислительное кольцо. – Охотиться не на что, – практично заметил Иштургай, тесня Ласеля горячим бедром. – Зрение охотника не видит ничего-оу подходящего. – Еще бы ты пытался поохотиться в салоне. – Охотиться можно на что угодно! – непоследовательно провозгласил Иштургай. – Но не все достойны! Если бы я выбирал досто-ойный трофей среди присутствующих... – когтистый палец задумчиво описал полукруг в воздухе, – я бы выбрал... Его. Палец указал на Джорджи, и Ласель чуть не поперхнулся от неожиданности. Он был уверен, что Иштургай даже разговор о кровавых убийствах попытается свести к ухаживаниям. – Почему же? – наконец сформулировал он. – Жи-иурный, – сладострастно протянул великий визирь, прищуриваясь. – Неповоро-оутливый, много шкуры и меха. – Это не жир, – строго сказал Ласель, чувствуя, что должен защитить не только эго стажера, но и реноме всего человечества. – Это мускулы. – Мускулы вот, – Иштургай демонстративно согнул руку и постучал костяшками по вздувшемуся переплетению мышц. Звук был, словно по платформе постучали. – Мускул – броня! Пробить – сложно! Ваша пробивается легко-оу. – Это расизм, – обвинил Ласель. – Если мы тебе так противны, о великий визирь, то перестань пытаться укусить меня за задницу. – Я еще и не начинал, – возразил Иштургай. Глаза его хищно блеснули, выдавая, что мысль ему пришлась по вкусу, и Ласель отвесил себе мысленного пинка. – Я имел в виду, – уточнил он, – не пытайся щупать меня за мерзкие хилые мускулы. – Это же совсе-еум иное, – закурлыкал охотник, между делом открыв наруч и бросив туда взгляд. – Это та нежная мягкость, которой хочется... хрмф! Очень удачно пролетающая над ним группка чичкана окатила великого визиря крохотным пыльцевым торнадо. Иштургай задергал башкой и сдавленно зачихал. Пользуясь моментом, Ласель выскользнул из-под двух с половиной метровой туши. – Внимание, пассажиры! – грянул веселый голос в динамике. Ноты механистичности выдавали, что там не человек, а кто-то ближе к халминга. Четырехрукие социопаты с удовольствием вступали в контакт с любой техникой, считая это за удовольствие и вообще честь. – Мы с вами проходим над вторичной энергомагистралью всего северного округа. Те, кто обладает видеоцветовым зрением, обратите внимание на необычайно активный разлив термоагента! Посетители с волновым спектром, обратите ваше внимание на интенсивность перемены электромагнитных частот и... – тут в ухе булькнуло, отказываясь переводить, что предлагал халминга посмотреть, кроме частот, – а путешественникам без видеовосприятия мы рекомендуем переключиться на частоту восемь и впасть в осязательный экстаз! Ласель оглянулся, ища, кто тут может впасть в осязательный экстаз, но в основном туристы приклеились к фальш-окнам, как специалисты по зрительной части. Стажеры, одинаково фальшиво изображая скуку, устроились над напольным смотровым экраном. Голубая лава и впрямь разлилась на редкость сильно, разжижилась от собственной сверхвысокой температуры. Обычно вязкий, термоагент растекся лужей, и на поверхности всплывали призрачные лиловые пузыри. Выглядели они так, словно в любой момент готовы были воспарить. – Вот бы стрельнуть, – мечтательно сказал Иштургай. – Пронзить охо-оутничьим копьем! – И поджариться, – скептически отреагировал Ласель. – Потому что температура внутри такого пузыря такая, что можно кое-чьи яй... хм, в общем, она может причинить вред. Иштургай прищурился, закатил зенки, сложил клыки и презрительно заперхал. – Великая бюйюк аннэ Кашелым посмеялась бы, – наконец изрек он. – Дважды! – Ах, ах, мы летаем в небесах! – энергично проскандировали чичкана и выполнили бочку с переворотом в нескольких плоскостях сразу. – Пыль! – заревел Иштургай вскакивая и рассержено замахал руками. – Насеко-оумые! Затем неистово чихнул, выпучив глаза, вытянул клыки, пощелкал ими друг об друга и обессиленно опустился в свободное кресло. То немедленно разъехалось под ним, мягко опрокинулось, и под кваканье возмущения ноги великого визиря оказались даже немножко задраны пяточными шпорами к потолку. – Тш-ш, великий визирь, – Ласель сделал преувеличенно испуганное лицо. – Вы рискуете нарушить дипломатические отношения. Яут разинул пасть, категорически намереваясь сказать что-то нелестное о дипломатии, но в этот момент моторайзон чуть качнулся, и пасть рефлекторно захлопнулась. Ласель выглянул в экран. Моторайзон прошел сквозь облако, и теперь за обширной кормой красиво струились лилово-голубые, будто подсвеченные скрытым огнем текучие перья. Самаркинд, сидящий у напольного экрана, восторженно плеснул краем мантии. Умная система кресла раскрыла над якобы обессилевшим пассажиром купол в цветовой гамме, подходящей для отдыха конкретной расы, а из подлокотника, вынесенного далеко в сторону, выскочил глифор с отчетливо видимыми захватами для четырех клыков. – Я не нуждаюсь в отдыхе! – возмутился Иштургай. – Доверьтесь искусственному интеллекту, о великий визирь, – сахарно присоветовал Ласель. – И благодать со спокойствием снизойдут на вас непременно. "И очистят все четыре пламенных мешочка, как завещали фарии-огнелюбы", – резюмировал подслушивающий стажер. Ласель неторопливо послал в сторону Андрэ кодированный запрос, и стажер яростно начал возводить файрвол, чувствуя, что просто так непонятно чем шеф кидаться не станет. "Куда же ты прячешься от благодати? – осведомился Ласель. – Непорядок!" "Благодать ваша какая-то нелицензионная!" Нейролинк Андрэ окуклился, а сам стажер натянул отливающий желтым капюшон поглубже и метнул негодующий взгляд. Ласель нарисовал ему шестиперстное знамение чичкана. Иногда замороченность Андрэ на религии играла на руку, давая повод для поддразнивания. На фоне халминга упоенно вещал принятую в этом сезоне Абсолютно Правдивую Историю о раскрывающихся ландшафтах. Под потолком мигала надпись "Следующая станция – колумния Авиньон", выполненная объемным проецированием, и пчелышки то и дело шмыгали сквозь глиф "О", заливаясь радостным жужжанием. Ласель бдительно пересчитал подопечных, убедился, что в воздухе куролесит ровно дюжина пушистых засранцев, и расслабился. Феноменальные голубые озера прекрасно оттеняли наполовину обрушившийся титанический шпиль энергоотвода, к которому плавно и торжественно поворачивал моторайзон. Туристы возбудились еще сильнее, засуетились даже сидящие сверху флегматичные мен-мен. Махина моторайзона с полным равнодушием игнорировала дружные метания пассажиров от окна к окну, расщелина надвигалась, и наконец халминга сосредоточился на деталях шпиля. – Потрясающей красоты композиция, – разливался он. – Особенно эффектно смотрится и слышится в спальное время ухода светила! Почти не уступает Реактору! Кто вчера осязал и зрел – тот подтвердит! Кто не успел – мы рекомендуем вернуться сюда еще раз и исправить упущение! В группе мен-мен отчетливо выругались – похоже, вчера они из лени и жадности решили проигнорировать мероприятие. Ласель мысленно приосанился. Вчера он даже запустил "Лагранжа" в местную охранную среду, и после недолгих переговоров ремплесант открыл группе возможность пробраться узкой тропкой, плохо подходящей для людей. На ней мьелби с тяжкими вздохами перепархивал и шмякал по выпуклым узлам сетей, а взволнованные чичкана обильно орошали всех пыльцой. Когда Великий Реактор зазвучал, туристы хором застонали от восторга. Ласель не слышал в разных диапазонах, но у него на люнете всегда висели метрики этих диапазонов, и практически все зашкаливало. Для девяноста процентов туристов реактор действительно был великим. Шпиль производил чуть меньшее, но все же солидное впечатление. – Подольше, подольше, давайте задержимся подольше! – пели пчелышки и сияли хромографами, образовав кольцо вроде метеоритного: проносясь мимо обзорного окна, каждый элемент в бешеном темпе жал на кнопочку. Вернее, что-то там телекинетизировал, и хромограф выпаливал вспышку. Для обычного взгляда она казалась единой, но Ласель видел чуть лучше, плюс помогала люнета, и он различал, что счет снимков идет на сотни. – Далее мы пройдем над гранд-разломом! – вещал халминга. – Вы можете увидеть удивительную коренную основу главного термостата, а далее мы устремляемся к колумнии Авиньон! – А мы, куда мы летим, куда? – завопили пчелышки, смещаясь и начиная вращаться уже над Ласелем. – Мы летим до конечной, – терпеливо ответил он и встряхнулся. – Там у нас индустриальная тропа, завершающая наш с вами тур по основным достопримечательностям прекрасного города Вильнёв. – Тропа, тропа! – обрадовались чичкана. – Вы что, не смогли запомнить свое турне? – не выдержала синяя бачу. – Это смехотворно! Яут, смирившийся с положением, чесал пяточные шпоры друг о друга и явно любовался истошно-зелеными когтями, торчащими из сапог. Ласель то и дело напоминал себе, что этот цвет для яутов – аналог обольстительного красного маникюра, и давился смешком. – Зачем помнить? – изумился кто-то из пчелышков. – Великий командир Ласель все покажет и расскажет! Мы сохраним это в веках! Мы все сохраняем! – Р-раслоу хорош,– согласился Иштургай сквозь бульканье напитком. Жидкость разила сидром, как и сам яут. Пчелышки признательно посыпали пыльцой и его тоже. Стажеры резались в кальден, сидя прямо на проекции разлома, и делали вид, что им все это совершенно не интересно. Не забывая периодически украдкой щелкать с люнеты. Снимки должны были получиться отличные: иллюминатор с экраном уходил сильно ниже уровня палубы, и пластиковая полусфера выдавалась в воздух, поэтому сидящие парили над безбрежным простором термостатного разлома. А там в глубине бежали ослепительные желтые и зеленые жилки цветной плазмы, заставляющей нежно светиться все боковые отростки. Видимое кругом чистое небо добавляло удивительных красок. Гранд-разлом медленно оставался за бортом. Успевшие отдавить друг другу по паре конечностей туристы окончательно перезнакомились и начали активно обмениваться опытом. – Ах, знали бы вы, как прекрасно в сфере! – экстатически закатывал глаза мен-мен, блокируя Самаркинду проход к аварийному люку. – Эта волшебная пыль негравитационного поля! – А есть ли там опасные места? – вкрадчиво интересовался тот, вытягивая и снова пряча конечности. – Самые прекрасные летающие бустеры именно там! – мен-мен обхватил себя руками. – Когда стоишь на них, и движение гравитации вокруг тебя указывает невероятные течения, ты чувствуешь, как сливаешься с силами природы! – А ограждал ли кто-нибудь сие? – все так же вкрадчиво уточнял мьелби. – Следят ли стражи? – Нет! В этом-то и риск, и восторг! – Прекрасно, я в раю! Ласель посматривал на дискуссию, но не встревал. В сферу Самаркинд тур не заказывал, и эта мысль наполняла его мелочной радостью и даже злорадством – кому-то другому придется оттаскивать замыслившего распрощаться с жизнью мьелби от совершенно не огражденного края летающей конструкции. Правда, большинство разрешенных к посещению бустеров едва-едва ползали над землей, опираясь на случайные флуктуации гравитационного сердечника, и по некоторым охотно прыгали дети, но все равно, зная Самаркинда, можно было предположить, что он просочится куда не следует и попробует сотворить там свое грязное дело. В подлокотнике приятно зажурчало и выдвинулся глифор. Ласель скептически прищурился, нашаривая взглядом метку, и та немедля раскрылась. В составе значились тонизирующие и охладительные средства. Благосклонно кивнув, Ласель опрокинул напиток залпом. Иштургай рядом завозился и полез из кресла, предвкушающие клацая зубами. Ласель с безопасного расстояния погрозил ему кулаком, и великий визирь чуть сместил вектор движения, закончив его в итоге на ручке кресла. – Ты столь ответственен, о ханаби, – заворковал он, – столь перенапряже-еун, что тебе надо расслабиться. – Я не напряжен, я бдителен, – возразил Ласель. – Ты страждешь умелых рук, – продолжил гнуть свою линию яут. – Я стражду премии, о алмаз моего желчного пузыря, – отбился Ласель. – И премии отвечает только строгий морально-этический кодекс. Иштургай забурчал и сердито поскрежетал клыками. В туре Ласель не давал ему не только из этических, но и из воспитательных соображений. Авиньон подплыл почти незаметно. Полет на моторайзоне чуть-чуть укачивал – чтобы слегка пригасить пылкие чувства туристов. Все действовало в совокупности: и плавность движения, и безмятежность полета, и предлагаемые напитки. Даже Иштургай угомонился, ворча что-то себе в клыки чуть ли не в стихах. Заброшенный воздушный порт выплыл из-за горизонта, взмывая шпилем, верхушка которого терялась в как по заказу приплывшем облачке. Уступы, каскадами спускающиеся к равнине, отливали красным и медным. Иштургай поднялся с места, и бачу возбужденно напряглись, то и дело судорожно зевая. – Ты точно не хочешь с нами, Раслоу? – яут осклабился, выкатил грудь и упер руку в бедро. – Еще чего, – Ласель демонстративно застегнул куртку. – Терпеть не могу вылазки на природу. – Какая же это природа, глупец! – рявкнул Иштургай. – Это пространства Феро-оусов! – Мы, – твердо сказал Ласель, – летим в цивилизованные пространства. – Нам туда, туда? – заволновались пчелышки. – Нет, нам еще дальше, – Ласель помахал опустевшим глифором. Кресло на протяжении последних пяти минут вежливо пыталось сосуд у него отобрать, но Ласель не сдавался. – Нас с вами, унифор чич, ждут совершенно иные приключения. Вы таких даже не представляли! – О-о-о! – хором забасили пчелышки, собираясь в фигуру величайшего предвкушения. От их гудения тоненько зазвенели хрустальные украшения на рогах мен-мена, а кресло изловчилось и выхватило у замешкавшегося Ласеля собственность авиакомпании. – Мерзкие насекомые, – проворчал яут. – Недаром великая бюйюк аннэ Кашелым говорит: бей блоху, не по-оурти шкуру. – Ай-яй, – Ласель помахал стянутым с шеи платком взамен емкости. – Пожалуйста, не мешайте остальным туристам! Стажеры вроде бы небрежно положили ладони на пояса, готовясь в случае чего реагировать. Пчелышки рассыпались и запорхали по салону. Мен-мен возмущенно пригладил хрусталики и поднялся. – Что ж, мне пора! – он дружески потер край мембраны Самаркинда. – Приятно было встретиться! – Жду не дождусь слияния со сферой, – простонал Самаркинд. – Благодарю за красочный рассказ! Я возбужден и счастлив! Мен-мен польщенно звякнул и направился к энергетическим капсулам. – Станция колумния Авиньон, стоянка десять кор-унигесс, – объявил пилот. Судя по тому, что к выходу направлялись только Иштургай с бачу, целых девять минут можно было бы сэкономить. Но моторайзон питался от квантовой нити, и энергия по ней шла строго согласно графику. Едва опустился трап, прихотливо украшенный абсолютно нефункциональными перильцами – безопасность обеспечивалась силовым полем, – мьелби попытался сделать движение в сторону заманчивой бездны. Ласель грозно откашлялся, и мьелби виновато втянул парочку конечностей. Пчелышки сгрудились над выходом и с любопытством реяли, высовывая носы наружу и заодно осыпая туристов серебристой пыльцой. – Держимся со мной, – раздавал команды Иштургай. – Безванто-оувый спуск! Видите? – Мы видим! – взголосили чичкана. – Не вы! – рявкнул яут и ткнул копьем. Чичкана увернулись единым движением, и каскад пыли снова посыпался на отбывающих. Наблюдавший за этим Самаркинд поспешно схватился за грудную пластину в надежде на инфаркт. – Мы можем сходить прямо с аппарели? – уточнила синяя бачу. – В великолепно-оум прыжке, – подтвердил яут. – Оружие при вас? Бачу явно заученными жестами ударили себя по крупам, и яут кивнул. Удовлетворение при виде хорошо закрепленного дрессировкой рефлекса волнами исходило от его фигуры. Чичкана подались еще ближе к выходу, видимо пытаясь как следует рассмотреть трубу силового поля, соединяющую аппарель и бесконечный плацдарм пригородных территорий. "Стажеры, – воззвал Ласель. – Почему вы не следите, не пытаются ли ваши туристы потеряться и сойти не на той станции?" "Мы следим, – возразил Вивьен и пощелкал по сенсору, не отрываясь от игровых шашек. – Все на экране. Двенадцать засранцев у выхода, еще один под пристальным надзором". "Как минимум стажер Дежнефф из-за своей мантии ничего не видит". "Это плащ!" Иштургай прыгнул с места. Бачу двумя вспышками – медно-зеленой и титаново-синей – выстрелили на десяток метров вперед, преодолевая аппарель. – Следующая станция – градирня Улбар! – объявил пилот. – Пассажиров прошу свериться со своими пропусками и убедиться, что вы не пролетели нужную станцию! – Нам куда, нам куда? – заголосили пчелышки от выхода. – Нам до конечной! – гаркнул Вивьен, не отрываясь от напряженной партии. Ситуация складывалась патовая, его три шашки против трех шашек Андрэ. Судя по жестам Андрэ, вот-вот должно было грянуть низвержение волею Одина. Келли алчно шевелил ушами и морщил нос. – До конечной, до конечной! – обрадовались чичкана и мягким облаком поплыли наверх. Красные шары попытались испуганно спрятаться в углах. Впрочем, играть с ними в вышибалы чичкана уже не стали. Маленькие грозы вселенной уставали быстро – хотя и восстанавливались стремительно. Поэтому, к облегчению Ласеля, они разлетелись, похватались за шары, кто успел, и притихли. Последние облачка серебристой пыльцы ушли в вентиляцию. В первых рядах уже готовились группы с мен-мен и камидали. Видимо, они собирались высаживаться в О. Начиная с О стартовали экстрим-тропы по нижней границе территорий, и по мере движения моторайзона по длинной дуге степень дикости Окраин возрастала стремительнейшим образом. Следом на карте значился цех Гюйсаль, в который спускались любители усомниться в законах физики. Там начинались бездны. Цех уходил на много сотен метров вглубь до самого первичного пласта, и, по слухам, аномалии там были невероятные. Особенно радовали рассказы о компрессионной болезни, сопровождавшей подъем обратно. Дескать, все виды, у которых имелись системы испражнения, испражнялись со всех концов в процессе, а виды лишенные таковых предохранительных клапанов просто взрывались. Ласель верил, что способен с недавних пор дать фору всем покорителям Гюйсаль, но проверять не спешил. Еще не вся пыльца была продана, не все крипты аккуратно сложены на распределительный хаб. Ласель прижмурился от удовольствия. – Одна кор-унигесс до отбытия, уважаемые пассажиры, не забывайте... если здесь ваша станция, не забывайте свои вещи... – с некоторой заминкой сообщил халминга. Заминка Ласелю жутко не понравилась, и он распахнул глаза. На краю люнеты что-то мелькнуло. – Куда-а? – не своим голосом взревел Вивьен, кидаясь к выходу. Ласель заметил отблеск мантии – подлый мьелби ринулся на волю. В рядах готовящихся с грохотом взорвалась инверсионная хлопушка, и желтый свет залил салон. Из-под потолка грянуло не жужжание, а откровенный визг. – Высадка, высадка! – прорвался сквозь него почти отчаянный вопль. Чичкана мохнатым стремительным клином промелькнули над головами обалдевших туристов и вылетели прочь. Стажеры вскочили с мест. "Сожри меня мусорщик!" – возопили в чате локалки. – Соблюдайте спокойствие на борту! – возмутился халминга. В мгновение ока синаптический предсказатель выплюнул в голову Ласеля модель: отловить беглецов, пройти навесным служебным трапом десяток километров и выйти на Улбар ровно в тот момент, когда следующий по расписанию моторайзон прибудет туда же. Уловив желание хозяина, ремплесант отправил разметку по рейсам: сняться с одного, сесть на другой, получить скидку на группу, разобраться с доставкой багажа чичкана и накрутить штраф мьелби за мерзкое поведение. Все это заняло от силы полсекунды, за которые стажеры успели преодолеть расстояние до люка, и еще полсекунды Ласель потратил на разблокировку авионов. "Извините, экстренная ситуация!" – сбросил он в чат. "Второй полет и снова дебилы!" – припечатал кто-то. Мелодично взвывшие авионы стартовали из потолочных ячеек и выскочили в уже начавший подергиваться перед закрытием люк. С момента побега Самаркинда до полной высадки всей группы прошло не больше четырех секунд. – Всем хорошего дня! – проорал Ласель, выпрыгивая с аппарели. – Ж-ж-жа-а! Многоголосие пчелышков наглядно демонстрировало, что в силовом поле Авиньона кинетические моторчики предсказуемо отключились. Невидимый аттракцион пролегал петлями, и когда туристы пролетали очередной бустерный отрезок, воздух на секунду вспыхивал розовой кольцевидной вспышкой. Иштургай скользил, как торпеда, вытянув руки и сложив ладони лодочками. Вспышки заставляли его украшения точно так же на мгновение вспыхивать. Бачу следовали за ним по пятам, периодически соприкасаясь друг с другом боками, высекая при этом снопы искр. Мьелби барахтался в воздушной реке, трепыхая краями мантии и периодически выстреливая каким-то набором конечностей. Каждое движение заставляло бустеры реагировать, и вскоре Самаркинд понесся неприлично быстро. Ласелю даже почудилось, что он наблюдает какую-то новую конечность, ранее не замеченную – с желтой метелкой на кончике. Полностью дезориентированные чичкана пушистыми колобками кувыркались в трубе, наращивая скорость, ударялись о стенки и отскакивали обратно, и даже было слышно, как они голосят. В трубе навредить себе было нельзя, а вот закрутить вестибулярку в штопор – даже очень. Извергаемая чичкана пыльца отмечала маршрут невидимой трассы. Следом хищными дельфосами нагоняли стажеры, перекрасившие униформу в одинаковый тревожный красный. Сам Ласель затормозил на краю и теперь висел в воздухе, как дурак, осматривая авионы в попытке решить, как буксировать все это скопом, сохраняя достоинство. В другие времена он, черт побери, работал с надежными людьми, которые не позволяли себе упустить ведомую цель. За такое в их профессии можно было запросто получить прямиком в оптотрансмиттеры. Ласель тяжко вздохнул, подтащил авион, вскарабкался на него, игнорируя негодующие чихи распылителя, подавляемого силовым полем, и медленно, с трудом сдал в сторону. Стажеры наращивали скорость, входя в пологое пике, ведущее ко дну первой петли. Андрэ вырвался вперед и активно размахивал руками, транслируя пчелышкам инструкции. Похоже, даже полы ставшего белым плаща давали чичкана сигналы. Кувыркание сделалось чуть более осмысленным, и люнета расчертила пики стрессовых нагрузок чичкана: сейчас они стремительно сглаживались. Мимо взятой в оборот группы пролетел Вивьен. Сгруппировался, оттолкнулся и, подбодренный толчком бустера, рванул вверх, вытягивая руки. Вторая петля прошла с еще большим ускорением, а на третьей он врезался в мьелби растопыренными ладонями и на секунду словно оказался под куполом медузы. Мьелби выкинул изумленную морду с длинными ушами, и их еще раз подопнуло бустером. Ласель удовлетворенно кивнул и без затей нацелился на посадочную площадку, выкрашенную в приметный оранжевый цвет. На нее как раз выскочил яут, следом зеленый росчерк, потом синий, и вся троица задрала головы. Ласель мог представить, насколько они удивились. Моторайзон торжественно отчаливал. Остатки связи с коллегами подкинули в чат пожелание разделаться со своими подопечными, и сигнал растаял, не дав Ласелю возможности всплакнуть в ответ. Бока моторайзона налились матовым экранированием, и туша двинулась дальше. Громада Вильнёва благосклонно отражала небо. Проводив моторайзон завистливым взглядом, Ласель вздохнул и опустил взор к делам насущным. Внизу горошинками из плевательной трубки начали вылетать чичкана. Довольный визг разносился над долиной, и восстановившие свои летные качества пчелышки тут же начали подниматься развесистой фигурой. Андрэ спрыгнул, едва не врезавшись в яута. Мьелби с Вивьеном, наоборот, замедлились, и сквозь шум ветра в ушах Ласель даже слышал какие-то истерические вопли насчет того, что Самаркинд не согласен на столь идиотскую гибель, ведь его материнские и отцовские ветви закончили жизнь более чем достойно, и ему категорически нельзя их осрамить. Благодаря болтливости мьелби вся группа уже была в курсе, что условный отец Самаркинда погиб в пламени стартующего корабля, а условная материнская сущность то ли спасла кого-то, то ли наоборот помогла самоубиться – Ласель не смог толком разобраться, да и не особо старался. Главное, что у Самаркинда имелся дурной пример родителей, и он твердо намеревался придумать что-то не менее знаменитое. Вообще в культуре мьелби было страшным грехом доживать до условного бальзаковского возраста, а Самаркинд приблизился к нему вплотную. Хотя бы не наплодил себе отростков, уже хорошо. Но его настоятельную потребность самоубиться именно в группе Ласеля сам куратор тургруппы категорически не одобрял. Авион нырнул, и тошнотворное падение тут же затерлось дофаминовыми инъекциями. – Поздравляю всех с посадкой! – снова заорал Ласель, перекрывая шум ветра, который вился возле трубы мощными петлями, видными на люнете. – Все целы? – Все, все! – зажужжали чичкана, ликующе подпрыгивая и перескакивая друг через друга. Из трубы выкатились Вивьен с Самаркиндом, и следом – остальные стажеры. – Р-раслоу? – Иштургай склонил голову. – Ты осозна-аул, как тебе отчаянно-у одиноко без меня? – Не смеем вам мешать, – прорычал Ласель, косясь на съежившегося мьелби. – Небольшие перестановки в плане путешествий. Унифор, прошу не беспокоиться, ваш багаж будет доставлен точно в срок! Пчелышки в едином порыве схватились за хромографы, притянув их одинаковыми жестами. Ласель прекрасно знал, что потом такие снимки вообще не пересматривались, пылясь в гиперкластерных хранилищах. Вроде по истечению срока невостребованности в шесть лет их забирали для рендеров, создания виртуальности и прочих умных вещей. Зачастую хозяева снимков об этом даже не узнавали. Но в моменте желание сохранить прекрасное мгновение оказывалось слишком сильным. – Притворяйся, притворяйся, – заклекотал Иштургай. – Правду не удержать, ханаби! – И даже в смерти мне не обрести покой, – замогильно сообщил мьелби. – Лишь тягости и суету рождаю я... – Вот уж точно, – сквозь зубы пробормотал Ласель. Мьелби хотелось выпотрошить и поджарить, а потом в назидание всем расчленить на питание для городских реакторов, но Ласель держался. Бесполезно орать на живое существо за то, что оно следует своей биологической программе, переломить которую не мог ни Ласель, ни психологи, ни коррекция мозгов. – Как? Мы высадились не там? – прозрел делегат от чичкана. – Позор нам! Это наша вина! – Все в порядке! – Ласель вскинул руку, нацепив самую добрую улыбочку из своего арсенала. – Считайте, что мы вышли размяться! Перед нами замечательная возможность совершить небольшую прогулку, и следующей остановки моторайзона мы достигнем в считанные часы! – Экскурсия? – нерешительно уточнил делегат. – Бесплатный бонус, – осклабился Ласель. Успевшие занять авионы стажеры дружно сделали самые сладкие выражения лиц, на которые вообще способны люди, только что скоропостижно выпрыгнувшие из удобного моторайзона в сплошное ничто, крайне плохо оборудованное с точки зрения гигиены. – Быть мо-оужет все же охота вместе с нами? – промурлыкал яут. – Раз так совпало, ханаби. Бачу нетерпеливо переминались рядом, с интересом оглядывая нежданных спутников. Похоже, они прекрасно понимали, что Ласель ни за что не потащится с ними. В каменных мордах читалось нечто снисходительное. – У нас сафари не запланировано, – отрезал Ласель. – Мы идем поверху, пока вы тут пытаетесь глупо самоубиться о дикую технику. – Воинские соревнования! – взревел Иштургай и выдернул из-за спины копье. – Пусть победит сильнейший и падут слабые и жалкие! Я о вас, жалкие насекомые! Во славу великой бюйюк аннэ Кашелым! – Он обзывается! – возмутился кто-то из пчелышков. – Это у него нервное, – примирительно сказал Ласель. – Индивидуалист. – Великий одиночка! – гаркнул Иштургай. – Один, один, всегда один! – хором запели чичкана. Традиционно внятные мысли и связные предложения обычно излагал кто-то персонально в рое, а вот группой чичкана предпочитали выкрикивать лозунги и особо волнующие их эмоции. Ласель предполагал, что это тоже своего рода эволюция, когда внутри группы полномочия по ведению дискуссий на себя принимает случайно избранный разумом роя пчелышек. А остальные беззаботно впитывают радиацию и ультрафиолет и трусят пыльцой на окружающее, заодно делая снимки. – Что ж, глупцы, – внезапно влезла бачу, – тогда вам остается быть свидетелями наших подвигов. Андрэ не выдержал и руками быстренько изобразил мнение о центавридах. – Воистиноу-у, – согласился яут. – Надеюсь, в вашей страховке предусмотрены оторванные ноги, – змеиным голосом сказал Ласель. – Оторванные? – призадумалась зеленая бачу. – Доблесть и трофеи! – рявкнул яут, полоснув по Ласелю злым взглядом. – Следуйте за мной, и нас убоятся все твари этого мира! Великая бюйюк аннэ Кашелым стоит за нашими спинами и ожида-аует подвиго-оув! "Или съедят", – добавил Андрэ и зловеще запахнулся. Бачу встряхнулись одинаковым движением и явно изготовились совершать подвиги. – Туда! – Иштургай махнул рукой, указывая на щель между застывшими гигантскими дисками. – Туда, – одновременно указал Ласель на мощные контрфорсы колумнии. Иштургай и его коллеги по глупым затеям перевалили через край и понеслись вниз по склону. На границе экрана замелькали злые красные точки. – Скрубберы насторожились, – авторитетно сказал Келли. – Те еще жу-уткие твари. Вуф. – Очередная экологическая проблема, – вздохнул Джорджи. Малый отряд идиотов скатывался вниз, ухая и скрежеща на всю округу. – Прошу! – Ласель энергично указал в светлое розоватое будущее. – Поскольку это колумния, то мы с вами имеем все шансы ознакомиться с поразительными скульптурными решениями! Итак, для начала краткая сводка... – он запнулся, подгружая текст на люнету. Семиотические принты впечатали текст ему в голову, и пришлось прикусить язык, чтобы ошарашенный речевой центр не выдал пару помех. – Итак, давайте перенесемся примерно на четыреста петагесс назад...

* * *

– Так, – сказал Ласель, созерцая раскинувшийся перед ним урбанистический пейзаж. – Это просто прекрасно. – Ух ты-ы, – протянул Джорджи. Андрэ согласился, что это "нихрена себе новости". – Что случилось, что случилось? – заволновались пчелышки. – С точки зрения нас с вами – ничего, – проворчал Ласель. Чичкана слегка сместились вниз, внимательно прислушиваясь. Реяние серебристой пыльцы сделалось гуще и ядренее. Ласель схватился за переносицу, проклиная быстро забивающиеся фильтры. – Здесь разрушен пеший проход, – гнусаво сказал он. – Те, кто не умеет летать, тут не проберутся. – Но нам это действительно не мешает, – пробасил один из группы. – Почему вы так огорчены? – Я думаю, что однажды сюда придут те, кто не умеет летать и не обладает транспортом, – разъяснил Ласель. – Пожалуй, нужно внести это в каталог архитектурных прегрешений Вильнёва. Жужжа и переливаясь, чичкана начали подниматься. Ласель на мгновение позавидовал, что они — не калькугаль, а всего лишь туристы, поэтому получить от них чужеродный пейзаж прямо в мозг не получится. Вздохнул и открыл архитектурный каталог. "Отводной канал, — упорно держалась надпись на люнете. — Готовность 85%". Ласель раздраженно тряхнул головой. Всевозможные отростки города усиленно классифицировались, но – в основном усилиями гидов. Верховные Эа до такого не опускались, брезгливо позволяя низшим собратьям существовать в подобии автономии. Сейчас эта автономия строила нечто загадочное, но как минимум ремплесанты Ласеля смогли прицепиться к местной локалке. Путешественники по бесконечным Окраинам и Недрам усердно вносили лепту в составление самого полного справочника по разрушениям и новообразованиям. Сейчас Ласель в раздумьях чертил пальцем в воздухе, и вирионы один за другим лихорадочно предлагали свои услуги. Желтые страницы разрушений, зеленые – новообразований, красные – опасных хреновин, розовые – высокоэстетичных новинок. В конце концов он плюнул и полез в желтый сектор. Гигантская плита словно растворилась, а вернее – раскрошилась. Аккреационный диск вращался вокруг обнажившегося энергетического ядра, и пыль с обломками очень медленно засасывало в голубые завихрения. Плотные терморешетки удерживали энергетического демона, из-под розоватого тумана несся градуированный шум: гвардия городских кишок занималась там своими делишками. – Сей мертвый глаз, как лик горенья звезд, – дрожащим от восторга голосом сообщил мьелби. – Как мрачное великолепье нейтронных бездн, что поглощают жизнь! – Держите хулигана, – почти грустно велел Ласель. – А как же, – согласился Вивьен. – Не дадим ему изжариться в городской свалке. – Ах! Мьелби затрепетал мембранами и попробовал ненавязчиво исторгнуть люверсы, но хитрая техника немедленно ударила хулигана током, и Самаркинд отчаянно заверещал. – Но почему, почему, почему этого нигде не было раньше? – волновались пчелышки хором.– Не видели, не видели, не видели такой красоты – у-ух ты! Последнее междометие они выкрикнули хором, и Ласель на авионе даже слегка подпрыгнул. "Опять ваших ртов дело?" – зашипел он на стажеров. – Это, шеф, контркультурные коммуникации, – с достоинством пояснил Вивьен вслух. – Взаимопроникновение и ассимиляция выразительных средств. "Я молчал", – скрупулезно добавил Андрэ. "Я вашим задницам устрою диффузию с ремнем", – пообещал Ласель. – Да! Унифор, объясняю! Это окраинные регионы, поэтому город регулярно производит здесь что-то вроде линьки. Этим тропа и выгодно отличается, поскольку является постоянно изменяющимся арт-объектом. Обратите внимание на слом! – он эффектным жестом обрисовал густо-розовые, пронизанные нежно-перламутровым серым пласты, уступ за уступом спускающиеся в дымку. – Особо ваше внимание должно привлечь сочетание цветов и... фактур! – он исправился в последний момент, подстроившись под чичкана. "А мне от ремня не больно!" – наконец-то влез Келли и горделиво сморщил нос. Пчелышки с энтузиазмом загудели, мельтеша в воздухе толстыми жопками. Судорожно чихнул Вивьен, и Ласель погрозил ему пальцем. Сам он великолепно дышал через фильтры, которые не постеснялся запихать в нос еще перед вылетом. От группы туристов шел ветерок, пахнущий травяной пыльцой и тем самым неуловимым духом внеземного, от которого Вивьен страдальчески морщился и тер покрасневшие глаза. Андрэ сегодня носил щегольский шарф, в который замотался по самую макушку, и бросал пламенные взгляды, подчеркнутые татуировкой. Утром, перед посадкой на моторайзон, пчелышки уже интересовались, что это за приспособление, и Андрэ с удовольствием объяснил им, что по религиозным соображениям перед вступлением в брак готовится провести месяц очищения, когда лик будущего молодожена должен преимущественно тщательно скрываться от посторонних взоров, нюхов и осязаний. Ласель, выслушивавший эту речь, только скептически хмыкал. Чичкана же, придя в восторг, немедленно совершили примерно тысячу триста актов хромоснимков на фоне стажера, рядом со стажером, над и под стажером – в общем, обсидели и обтрусили его пыльцой как могли. Андрэ пучил глаза, но отказываться от роли уже не мог и лишь страдальчески смахивал пыльцу украдкой. Самаркинд юлил и пытался отползти в сторону, чтобы свалиться с обрыва в не обеспеченных силовыми полями местах, но его каждый раз возвращали. – Мы несем за вас ответственность, – приговаривал Келли, бестрепетно тыкая в край мантии длинным шокером. – Нельзя! Вуф! От электрических ударов мьелби повизгивал. Ласель мимоходом подумал, что не сильно разбирающийся в ксенамичис человек уже дважды бы успел упасть в обморок от ужаса. Требовалось обладать чуть большим запасом знаний, чем подаются в дурацких роликах сети, чтобы понимать – для мьелби электричество любого плана как щекотка. Хочется верещать и отбиваться, вместе с этим закатываясь от хохота. – И так будет постоянно, – пригрозил Келли, оскаливая внушительные клычки. – Жестокосердно! Зло! – гордо произнес мьелби и втянул полезшие было наружу конечности. – Будете падать в кратер – учтите, там может быть больно, – хладнокровно предупредил Ласель. – Унифор чич! – призвал Вивьен всех к внимательности. – Видите эти структуры? Многочисленные остаточные колонны, словно выплески фонтана, поднимались из дымки. Тяга ядра превратила их в кружевные плетения, и солнечные пятна скользили по розовым сломам, высекая из них фуксиевые блики. Пчелышки в этом свете делались нежного кораллово-красного оттенка. – Кратеры, кратеры! – постановило мнение разума улья. – Сыр! – Не-ет! – из прогала дул устойчивый теплый ветер, и Вивьену пришлось повысить голос, а потом еще и подняться самому, балансируя в воздушных потоках. – Это кружево Грэхема! Вы можете использовать его для соревнований! – Ах, ах, мы летаем в небесах! – опять заголосили чичкана и немедленно ринулись на штурм. Ласель горделиво провел по волосам, убирая их с лица. Вся его группа была натренирована, что без команды инструктора никуда лезть нельзя, поэтому даже такие легкомысленные создания как чичкана или, упаси Эа, почти не обладающие предсказательным мышлением лабарьен знали, что стартовать можно только с разрешения сопровождающего. Ну а про кружево Грэхема Ласель даже не догадался бы сочинить. "Молоток!" – похвалил Андрэ, показывая соответствующее тату на запястье. Пчелышки сновали сквозь кружевные дырки, переливчато жужжа и хромографируя. Самаркинд тихой сапой взбирался по покосившейся ферме, и Ласель даже видел куда – на высоте восьми-десяти метров располагался приступок, с которого Самаркинд явно хотел бы сверзиться. Вивьен как бы между делом занял сторожевую позицию прямо над приступком, и движение мьелби существенно замедлилось. – Зачем, зачем вы вид пытаетесь закрыть? – скандально поинтересовался он. – Кто, я? – ненатурально изумился Вивьен. – Да ни за что! Любуйтесь сколько угодно. – Тогда извольте сдвинуть аппарат! – Сломался он, – невинно сказал стажер и похлопал ресницами. – Ложь воину не к лицу! – захлопал мантией мьелби. – А я гражданский! Самаркинд застыл с открытой пастью, мантия аж свистнула дыхательными складками, и великий самоубийца призадумался, наполовину вскарабкавшись на облюбованную полочку. – Неужто рухнуть с высоты хотите вы? – все еще с наивностью во взоре, но уже ядовито осведомился Вивьен. – Мерещится вам все, оставьте, ах оставьте вы меня, – сварливо буркнул мьелби и сложил исполненную тоски длинную морду с печально обвисшим хоботком на самый край. Чичкана, улюлюкая, выполняли сложные финты в дырках. Ласель погрузился в "желтый" отчет. На краю зрения люнета показывала, что диаметр всех отверстий достаточно большой, чтобы никто из пушистожопых не застрял, даже если они ломанутся вдвоем. Все остальное, наоборот, было достаточно мелким. Среди жужжания то и дело раздавались командные выкрики, возникающие то в одном, то в другом месте роя. Ласель покатал на языке словосочетание "блуждающий мозг" и "мигрирующий интеллект", и оба показались какими-то идиотскими. "Аут-компенсатор, ведется сборка", – многозначительно светилось на люнете. Ласель тяжко вздохнул, игнорируя сумасшествие Окраинных систем, полагающих, что они являются частью космического двигателя, и поперхнулся. Из розового облака поднимался запах, которого Ласель не чуял целую вечность. Какие-то твердохимические соединения смешивались так, что на выходе рождался запах городских гидропонных оранжерей. Узнаваемая прелость и сырость, будто под розовым покровом кишит тропический лес. Редкостная мерзость. – Все, уходим отсюда, – Ласель помахал ладонью перед носом. – Унифор туристы, мсье стажеры – продолжаем движение! – Обрушиться мечтаю я в сей тлен, как в жадный зев! – тут же заныл мьелби. – Молю впустить меня в иную жизнь! – А господина Самаркинда держите особенно крепко. Келли! Стажер зверски взял под козырек, чуть не попав когтем себе в глаз, и накинулся на расправившего было мантию для очередного нытья Самаркинда. – Мои основные права! – взвизгнул тот. – Ваши основные права – за пределами моей сферы влияния, – отрубил Ласель. – Внутри этой сферы все подчиняются исключительно инструктору! Розовое облако поднималось, разряды в глубине него становились чаще. – Все вон отсюда, – велел Ласель. – Желающим предлагаю сделать пару снимков напоследок, чтобы было потом чем похвалиться! У него в такт высверкам потрескивали кости, и от этого ощущения хотелось бежать куда подальше. Чичкана разразились скоростными очередями вспышек. Внизу в тумане раздался странный звук. Ласель остановился посреди кропотливого внесения топологии местности. – Шеф? – мгновенно сделал стойку Джорджи. По его ботинкам прокатились оранжевые полосы готовности. – Еще чего, – верно понял его намек Ласель. – А если мы коллективно, вуф? – предложил Келли. – Так сказать, во славу великой бюйюк аннэ Кашелым? Андрэ разулыбался, истово кивая. На люнете проскочили графы, описывающие представление Андрэ о погружении в бездны городских подвалов. Звучало это как плохое приключение. Ласель замахнулся, но стажеры ловко ретировались. – А ты там и вякнуть не успеешь, – отрезал Ласель. – Так в макинтоше и похоронят. Андрэ картинно спрятал пальцы в "рукавицы" авиона и захрипел воксом, демонстративно прогоняя сквозь него воздух. Ласель почувствовал, что малость перегнул, но извиняться было уже совсем не с руки. Звук снизу повторился. – Э, – Джорджи напоказ склонился над бездной. – Я, кажется, узнаю... – То чудища из бездн за нами вслед идут, – торжественно провозгласил Самаркинд с верхотуры. – Я чую смрад пастей и острый смерти взгляд. – Иштургай, что ли? – невольно вырвалось у Ласеля. – Шеф! – почти обиженно сказал Джорджи. – Я же первый это предлагал! Андрэ вытащил руки и немедленно изобразил смрадную пасть. Успевшие подобраться ближе пчелышки тут же его хромографировали, едва не заставив свалиться с авиона от массированного светового удара. – Я вообще-то шутил, – заметил Ласель. – Стажер Дежнефф, если ты запутаешься в своей пелерине... "Это плащ!" Звуки из сияющей мглы сделались совсем уж непотребными, но в них четко прослеживался очень знакомый голос. – Бегом бежали, что ли, – озадачился Вивьен. – И когда они нас догнали? – Срочно улетаем, – решил Ласель. – Пусть тут дохнут сами. – Избавляемся от слабых особей? – деловито осведомился представитель чичкана. Его сотоварищи распушились, бусинки глаз ярко замерцали, и Ласель попытался уловить исходящую от них эмоцию, но ремплесант-психолог даже не подумал активироваться, а без него "Миледи" не справилась. Чичкана далеко не всегда рождались могучими телекинетиками, очень большая часть популяции вырастала "бескрылыми", и насколько знала история, до недавнего времени от них было принято избавляться. Все как у людей: пока наука не достигает определенного уровня, слабые умирают, и никакая чичканность этому не помеха. – Они прекрасно помрут без нас, – все так же бодро сказал Ласель. – Джорджи! Что ты там высматриваешь? – Может, они подстрелили кого, – пояснил стажер, перевернувшийся вверх тормашками. – Вдруг там какое-нибудь экологическое открытие? Андрэ на пальцах показал жопу, подожженную напалмом. Ласель даже задумался над выдающимися возможностями жестоники. – Может и так, – согласился Джорджи, болтая косой. – Ладно вам, шеф, давайте дождемся? Это же ваш лучший друг. Андрэ задрал поддевку и приспустил пояс, демонстрируя любимую пошлую татуировку. Келли сдавленно фыркнул. Чичкана кружились по орбите опрокинутого авиона и фиксировали происходящее пулеметной очередью хромографий. Вивьен упредительно наступил на край мантии мьелби, и Самаркинд принял оскорбленный вид существа, вовсе не пытавшегося сигануть вниз навстречу бравурным воплям, в которых все отчетливее слышалось "Честь и доблесть! К вершинам!" А затем раздался определенно небиологический, но громкий и разъяренный звук. – Отступаем, – хладнокровно велел Ласель. – Они тащат за собой хвост! Джорджи снова кувыркнулся, Вивьен отодвинулся от придавленного Самаркинда, а Андрэ выразил всю гамму чувств в сложных жестах. Таких слов Ласель в подобных комбинациях еще не встречал. Келли прижал уши. – Вперед! – Ласель махнул на площадку для моторайзона. – К границе дымки не приближаться! – Бзжу! – согласился представитель чичкана. Пчелышки выстроились в клин, дружно затрубили и ринулись в указанном направлении. – Келли, Вивьен! Стажеры так же дружно накинулись на Самаркинда, хватая его за края мантии, точно исполинскую медузу. – За что, за что? – тут же завыл Самаркинд, явно упиваясь моментом. – За что меня вы рвете пополам? Какую боль познать я должен здесь? – Никто вас не рвет! – крикнул Вивьен. – Мы вас аккуратненько тащим к месту отбытия! – И честь мою попра-ав! Завывающий вопль удалялся вместе с фиолетовыми авионами, мгновенно растворившимися на фоне неба. Внизу клокотало и лязгало, точно Вильнёв решил расправить застоявшиеся позвонки. – А мы чего ждем, шеф? – Джорджи собрал волосы в узел и деловито заколол длинными крючками для извлечения пыли из дыхалец капицитусов. – Собираемся спасать вашего возлюбленного? Андрэ закатил глаза так, что никаких жестов не требовалось. – Молчать, зелень, – проворчал Ласель. – Мне надо убедиться, что за этими идиотами на площадку не полезет парочка трубопрокладчиков или проходческих вибровиков. "А если и полезет?" – насмешливо спросил Андрэ. – Вот тогда мы будем передавать сигнал опасности на следующий моторайзон, не щадя выделенного канала. – Записывай совет, Анди, – велел Джорджи. – Внедряй в анналы мудрости, так сказать, пихай со всей силы. Андрэ скривился и высунул язык. Джорджи послал ему воздушный поцелуй. Ласель сдержал усмешку. В эпоху, когда на одного хомосапиенса приходились еще с десяток разумных видов, люди относились друг к другу с особенной нежностью. По крайней мере, если между ними в данный момент не было вражды. Над далекой посадочной площадкой мигали огни и приветливо моргал гигантский рекламный баннер, активизировавшийся, едва туда направились посетители. Издалека не было видно, но Ласель готов был поставить люнету, что баннер туда прилеплен лет двадцать назад, и с тех пор никто о нем не заботился, кроме искинов, тщательно, хоть и на свой лад, выполнявших некогда возложенную на них миссию. Дополнительные вспышки наверняка происходили от желания чичкана запечатлеть и этот непереносимо чудесный объект. Они создавали снимки в таких количествах, что Ласель видел, как трещит канал воздушной связи, используемый для обработки на местном сервере, который в свою очередь передавал волну информации дальше и дальше, по пути скидывая энергетические излишки в чрево города – и так, пока самый последний снимочек не достигал ТКМ, выплевывавшей конвертированную до предела квантового сжатия информацию в открытый космос. Все для туристического бизнеса. – Главное, не пытайтесь помогать другим гидам, если они не просят, – изрек житейскую мудрость Ласель и для наглядности поднял авион повыше. Звуки приближались. Теперь точно можно было различить характерные яутские интонации. – А если это не наши? – поинтересовался Джорджи, – Они и так не наши! – Ну я имею в виду – незнакомые. – Тогда мы сделаем вид, что их не заметили. Андрэ все так же демонстративно закрыл глаза ладонями, потом раздвинул пальцы и выразительно выглянул. Джорджи раскинул руки и покрутился, опять перевалившись вниз головой. – Как думаете, шеф, кто за ними гонится? – Зная великого визиря, – вздохнул Ласель, – я думаю, что они разбудили самую большую тварь, какую только смогли здесь найти. "Септум, – сообщил свое мнение Андрэ, – и сейчас он плюется в них мюонами". – Я все же рассчитываю на ошалевшего погрузчика, – содрогнулся Ласель. – Септумам не положено бегать, им положено сидеть и кушать плазму три раза в секунду. "А они ему наверное в тарелку плюнули, – жизнерадостно предположил Андрэ. – Как великая бабка завещала". – Вижу! – Джорджи перекувыркнулся, хватаясь за бедра. – Вон! Ласель бросил авион вперед, бесцеремонно ухватил стажера за шкирку и оттащил на безопасное расстояние. Джорджи брыкался, только что не лягаясь, и Ласелю казалось, что он тащит экскаватор, который не пытается разбить голову погонщику только из большой и трепетной любви. Во всяком случае, косил глазом Джорджи совершенно трогательно. – Мо-ощь! Вместе с истошным воплем поверхность дымки вспучилась, и из нее в прямом смысле слова вылетел великий визирь. Люнета начертила индукционный след – невидимый изотопный хвост, подсказывавший, как работает механизм, выпнувший яута в атмосферу. Полусекундой позже точно такими же кометами взмыли синяя и зеленая бачу. "Миледи" вонзила в мозг расчеты, и вынудила Ласеля остаться на месте. Стажеры точно так же характерно дернулись – и замерли. Троица любителей сафари прошла по дуге, разминувшись с Андрэ на полметра, и почти одновременно приземлилась на обрыв. Под дымным пологом взвизгнуло и лязгнуло, раздался бешеный скрежещущий звук, а потом в зеленое небо выстрелило что-то массивное, разлапистое, на тонкой многожильной шее... – Это ж тельфер! Вопль Джорджи звучал почти восхищенно. Люнета уже рисовала тело: короткий цилиндр, снабженный криво-косо имплементированными конечностями, десяток хваталок, гусеницы и могучий ротор, содержащий в себе витки невероятно прочного троса. Массивная голова – трехлапый крюк – застыла в самой высокой точке и бессильно обрушилась, взбив облачную пену. – Ого-го! – снова восхитился Джорджи. – Вот это да! "Ну хоть не септум!" – на этот раз Андрэ обошелся без жестоники, передав послание в чат. Мгновенно откликнулись конвоиры Самаркинда: "Что там у вас происходит?" "Почему без нас?!" – Великий визирь! – заорал Ласель, снижаясь над группой. – Какого хрена вы тащите за собой такой хвост?!