4 Позиции Бруно — «На двоих» Ты поселился в животе Ты не спешишь наружу Ты зреешь в скользкой темноте Как плод, который мне не нужен От боли я готов завыть Как обгоревший нищий Ты о себе не дашь забыть Ты постоянно просишь пищи Свернувшись в множество колец Заполнив мой желудок Ты приближаешь мой конец Ты отнимаешь мой рассудок И ты не хочешь покидать Моё нутро свою берлогу Ты продолжаешь пировать Ты вырастаешь понемногу Рыцарь мой, не пугайся слов моих Мы с тобой делим одно тело на двоих Я тоже не всем доволен в нашем футляре кожаном Продумывать путь на волю пришла пора, похоже, нам
…новый вирус, которому ученые еще даже не успели дать названия. Считается, что он получил распространение вследствие аварии на военной базе, где проводились испытания биологического оружия массового поражения. …эти существа по сути двуполые. Внешне — мужчины, но внутри — женщины. Вряд ли подобную аномалию можно назвать природной. Скорее всего здесь замешан какой-то злой умысел… …мы называем их «омеги» — как последнюю букву греческого алфавита. Означает конец. Конец всему, что мы знали и любили…. …альфа — первая буква, Начало нового миропорядка. А теперь к новостям погоды… Марсель откинулся на спинку кресла. Он уже не слушал новости, он просто тупо пялился в экран, где женщина в коротком платье вещала о дождях. К чему все это, Марс не знал. Но теперь все встало на свои места, будто ему вправили вывихнутый сустав. Информацию правительство пыталось подавать дозировано, не пугая, но все это звучало как-то неубедительно, подчеркнуто спокойно: мол, миру жопа, но вы держитесь. Что-то происходило. Что-то страшное надвигалось. На кухне зазвонил домашний телефон, но он не спешил идти, ведь трубку могла взять сестра. Он прислушался, как шлепают ее тапки по кафельному полу, потом удивленное «алло»… — Марс, это тебя, — крикнула она. Боже, он уже и отвык слышать родную речь. Он вечно на заданиях, в командировках, а дома бывал так редко, что уже забыл, каково это. Он тяжело поднялся на ноги. Тело все еще ныло после длительной тренировки в спортзале. Спорт стал уже наркотиком, хотелось еще и еще. Это вносило смысл в его бессмысленную гонку с ветром. — Да, слушаю, — осторожно произнес он. Армия научила с умом относиться не только к тому, что ты делаешь, но и к тому, что и как ты говоришь. — Новак? Голос полковника в трубке едва ли не заставил его вытянуться в струнку — привычка, вбитая в мозг годами службы. — Так точно. — Вольно, лейтенант. Я к тебе по поводу твоей заявки на спецназ. Ее одобрили. — Да? Это… это хорошо, — Марсель улыбнулся. Яра топталась рядом, кусала ногти, желая узнать, что же такого заставило ее брата улыбнуться. — Слышал, ты в отпуске? — Да, я взял недельку. — Нехило вас там потрепало, да? — полковник, кажется, был в отличном расположении духа. — Ну, значит, в понедельник в штабе. Подпишешь документы, введут в курс дела. И, это… слыхал про мутантов? Марсель вздрогнул. Да. Да, черт возьми, он слышал про мутантов. Он был мутантом. — Слышал, Дмитрий Павлович. По телевизору слышал, — стараясь придать голосу бодрость, произнес парень, прижимаясь спиной к дверце холодильника. — Ты там сильно не слушай. Глупостей много говорят. Не боишься их? — Чего мне их бояться? Они вроде не кусаются. Кусаются. Шрам на плече все еще болел, кажется. — Ну, это хорошо. Пусть они тебя боятся, да? — и полковник рассмеялся, будто над хорошей шуткой. Марселю было не до смеха.***
— Профессор! Профессор, посмотрите на результаты теста! Это… это просто что-то невероятное! Это просто чудо! — голос ассистента то и дело срывался на восторженное повизгивание, тщедушное тело едва ли не дрожало от восторга и трепета, с которым он сжимал белые листы с непонятными обычному среднестатистическому человеку буквами и цифрами. Но то, в какой экстаз они привели ассистента, могло смутить даже самого несведущего в науке человека. Но не профессора Ковылина. — Это не чудо, друг мой, — резко оборвал его тучный старик в круглых, обезображивающих его и так изборожденное морщинами лицо. — Они — не чудо. Они — мутанты. Уроды. А Вам, Максимов, не стоило бы так привязываться к подопытным. Мы здесь только ради науки, а не ради ваших восторженных «омежьих» воплей. Ассистент даже обиделся, сник, без былой радости отдавая распечатки с результатами тестов. Он никаким омегой, тьфу-тьфу-тьфу через плечо, не был, а в данной ситуации и вовсе считал, что такое сравнение его, кандидата биологических наук, почти что тоже профессора, доктора, с какими-то, говоря языком Ковылина, мутантами, неприемлемо. Старик какое-то время изучал результаты, поднося листы так близко к лицу, что едва ли носом не касался, а потом вдруг просиял. — Что ж, голубчик, да, прогресс налицо. Можно приступать ко второй фазе. Попробуем «размножить» подопытных, раз, кхм, выделение секрета из тела так называемых «омег» при так называемых «течках» так действует на так называемых «альф». — Как размножить? — лицо Максимова вытянулось. Он все еще относился к запертым в камерах, а если откровенно говорить, в клетках, подопытным, как к людям, а не как к лабораторным мышам. Ковылин поправил очки на толстой, седловидной, как у сифилитика переносице. — Ну, как-как, как скотину. Ассистент понял. Это было для него не сложно, это было понятно и отлично укладывалось в голове. Со скотиной он умел обращаться еще до того, как поступил в ВУЗ, спасибо детству, проведенному в деревне под Рязанью. Совсем другое дело — люди. Как заставить спариваться людей, а если быть конкретным, то двух мужчин, против их воли, в результате чего один должен был… кхм… понести? В терминологии он еще не до конца разобрался. Кивнув своим мыслям, он поспешно вышел из кабинета, записывая указания в блокнот. Не то, чтобы он был не способен запомнить пару предложений, нет, просто искренне считал, что привычка хранить столь незначительные вещи на бумаге помогала разгружать мозг. Максимов прошелся по длинному коридору, так напоминающему современные европейские больницы, мимо пустующих помещений, которые в перспективе должны были стать род-залами, и прошел к более старой, более надежной двери, мимо охраны, прямо в еще один коридор, который про себя называл «зверинцем». Так было проще, это отвлекало, иначе можно было с ума сойти от царящего там хаоса. Бывшее здание тюрьмы. Этот кусок был в прямом смысле тюрьмой, теперь же отведенный под их опыты, которые профессор почему-то предпочитал называть экспериментами. Максимову все равно было как называть то, что они делали. Для него это был лишь шанс изучить стремительно меняющийся мир, стать одним из первых, чье имя закрепится навсегда в научной среде, чье имя будет печататься в школьных учебниках по биологии, истории, праву, химии. Он так и видел себя в дорогом костюме, может быть, с пенсне, выступающим на какой-то конференции. О, ему было что рассказать! — Выпусти, сука! Дубинка охранника ударила по металлическим прутьям решетки, пытаясь успокоить неугомонного омегу, самого шумного, крикливого и злого, но Максимов резко вскинул руку и сам подошел ближе. Подопытный №98 держался за прутья с таким видом, будто готов был сломать их, хоть ни силой, ни умом природа его не наделила. Только красотой и, чего уж тут таить, маткой. В теории — способностью к деторождению. Парню было лет восемнадцать, когда его поймали. Да, ему немного не повезло. Правительство все еще запрещало трогать несовершеннолетних. Ох, оно и совершеннолетних не так давно позволило трогать. Максимов остановился на таком расстоянии, что №98 не смог бы его достать даже если бы просунул обе руки между прутьями, и быстро пролистал свой почти полностью исписанный блокнот в самое начало. Вот, так и есть. Запись от 12 января: «№98 под наблюдение. Подозрение на астму». Достал из кармана белого халата сложенную вчетверо копию результатов теста. Напротив его номера стоял жирный минус. — М-да, повезло, повезло… — промурлыкал Максимов, разглаживая листочек поверх блокнота. — Это мне-то? — выплюнул парень. Кажется, если ассистенту не изменяла память, парня вытащили из тюрьмы, где он отбывал срок за грабеж. Точно, да, сел еще по малолетке. И какой только сброд им не поставляли! Чудо, что в тюрьме не оказалось поблизости ни одного настоящего «альфы», способного отреагировать на запах омеги, ну или, может быть, течка его еще даже не началась. Может, просто повезло. Но его осматривали — девственник, точно нетронут, да и огрызался на все расспросы про половую жизнь. Нет, этот точно не подойдет. Слишком юн, слишком слаб. Следующая одиночная «клетка» была отведена для постоянно ревущего, забившегося в угол парня, кажется, немного ку-ку. Он рвал на голове волосы, и потому его побрили налысо, он пытался перерезать вены острым краем нар, но ему пригрозили, что свяжут и будут больно бить. Теперь он, №43 просто сидел и подвывал, кажется, молился. Нет. Несмотря на то, что напротив него в распечатке стоял плюс, Максимов не хотел иметь с ним дел. Слишком много хлопот. Следующие три камеры были отведены под пассивных гомосексуалистов, которых вытянули из какого-то притона. Они были почти спокойны все время. Переговаривались между собой, пытались флиртовать с охранниками, не стесняясь мастурбировали, раскинувшись на кушетках и постанывая. Если говорить конкретно, то они приняли свою сущность и наслаждались ею еще до того, как мир узнал об их существовании. До катастрофы, которую СМИ сперва называли небрежно «женский дефицит». Максимова передернуло и он снова почувствовал удушающую волну неприязни по отношению к, казалось бы, ни в чем не повинным парням. Просто так распорядилась природа, выпустив ужасающий вирус, медленно действующий, но уничтожающий давно установленный миропорядок, баланс, финансовую систему, политику. Семьдесят пятый. Вот он — год, с которого все началось. Помотав, как собака, головой, ассистент отбросил все мысли и пошел дальше, мимо гомосексуалистов, которые вели себя необычайно тихо. Следующая клетка пустовала. Каким-то образом омеге удалось повеситься на собственных штанах, когда охранник отвлекся. Он был так тих, что сумел скрыть даже предсмертные хрипы. Воистину, загадка. По другую сторону от коридора он даже не смотрел. Там сидели все те, кто точно не подошел бы: слишком слабые, больные. Те, у кого даже не брали анализы. Они были лишь подопытными крысами для испытания сывороток и лекарств, для тренировки навыков новой, омежьей гинекологии, если ее так можно было назвать. Само слово предполагало наличие женщин. Gyne — от древнегреческого «женщина». Но что, если у мужчины имелись женские половые органы, пусть и так извращенно устроенные, что вагина выходила в прямую кишку и там скрывалась под клапаном, защитной складкой, пробкой? Все эти органы были такими компактными, маленькими, казалось, недоразвитыми, что их с легкостью можно было принять за крохотную опухоль. Откровенно говоря, усаживать этих омег на гинекологическое кресло было интереснее всего для ассистента, но чисто с научной точки зрения. Он все еще считал все это чудом божьим, пусть и таким извращенным, мутировавшим. Максимов прошел мимо пустой клетки, туда, где был его «любимчик». Образно говоря, разумеется. Темноволосый, мрачный, накачанный и очень опасный. Он был действительно опасен. Он был бойцом, бывшим спецназовцем, обученным убивать. И служил бы себе, стрелял, бил дубинками людей по головам, да вот только потек. Потек на одной из миссий и едва ли не был изнасилован не контролирующим себя альфой, потерявшим голову от запаха. «Едва ли» — это очень грубо сказано. Еще не понимая, что с ним происходит, №79 сумел выкрутиться из захвата своего же товарища и всадить нож ему в затылок по самую рукоятку. После того никто не рисковал к нему подойти. Спецназовца выловили спустя неделю после побега. Когда его привели и посадили в клетку, он не бился, не кричал, только смотрел холодно, озлоблено, многообещающе. Максимов лишь улыбнулся ему. У него были большие планы на этого дерзкого вояку. Но вот уже почти полгода как он не тек. Это было странно, но при УЗИ, которое всем несговорчивым делали под наркозом, наличие матки подтвердилось, значит проблема была в чем-то другом. Но №79 ни слова не сказал за все время, и обследовать его было сложно. А он был самым крепким и выносливым омегой из всех, кто был в наличии, да вот только постоянный наркоз мог плохо на него подействовать. На него и на будущее потомство. А потому профессор Ковылин уже строил планы, как бы усмирить вояку. — Ты, Максимов, — говорил он порой, — не должен брезговать делать тут разные вещи. Все ради науки. Что мы, виноваты что ли, что он такой боевой? Пока что №79 никто не трогал, но вот теперь, когда поступил приказ перестать цацкаться и насильно одного из подопытных оплодотворить… Ассистент встретился взглядом с сидящим на кровати №79. Мужчине не было и тридцати, судя по его документам, но вот имя, хоть убей, Максимов вспомнить не мог. Он снова пролистал свой блокнот и наткнулся на него. Марсель Новак значит, чех, или, может быть, поляк. Кто их разберет. Омега смотрел на него почти спокойно, а глаза его, зеленые, глубокие, блестели из-под темных, по-омежьи густых ресниц. На лице его была щетина, пусть даже едва заметная, которая почти не росла. Выяснилось, что до той роковой первой течки борода росла как у всех мужчин, но потом, в связи с выработкой гормонов рост практически прекратился. Из-под темной рубашки, такой же как и у всех, выглядывали мускулистые, почти безволосые руки. Черты его лица были мягкие, но мужские, хотя при этом были какими-то… не такими. Максимов не мог этого объяснить, но это прослеживалось у всех омег. Лица были вроде как человеческими, но при этом какими-то странно красивыми, чистыми. Кожи хотелось коснуться. Даже Максимов, который всегда предпочитал лишь женщин, при осмотре порой не мог сдержаться и касался омег не перчаткой, а рукой. №79 выглядел так, будто сейчас заговорит, но, чуть постояв у клетки, ассистент понял, что он будет безмолвствовать, как и раньше. В последних трех клетках этого крыла были тоже потенциально подходящие омеги. Все трое из разных слоев общества, все трое крепкие, половозрелые, обычные вроде как парни. Они выглядели как парни и вели себя как парни. Порой агрессивно, пытались задирать охранников, спрашивали, как долго их будут держать. Сколько потребуется — вот ответ. Но сегодня Максимов хотел поговорить. Хотел обратиться ко всем. — Тишина! — заорал охранник, ударив по клетке постоянно рыдающего подопытного. — Да пошел ты! — зашипел в ответ №98. В наступившей тишине было слышно лишь дыхание и шаги ассистента. — Внимание! Повторяю! Если вы будете сотрудничать с нами, мы как можно скорее все выясним и выпустим вас. Если же нет… — Иди на хер, понял, доктор-зло! — все еще надрывался №98. — Какое вообще ты право имеешь совать мне свои пальцы в задницу?! — Все ради науки, — немного растеряно пробормотал Максимов, будто оправдываясь. Никто не хотел сотрудничать. Как и всегда, впрочем. Дверь с другой стороны от той, откуда пришел ассистент, открылась, и к нему подбежал молоденький симпатичный парень, который при всех своих внешних данных очень походил на омегу, только вот никаких аномалий в его теле выявлено не было. — Алексей Сергеевич, там альф привезли! — Передай, что я подойду через минуту, — кивнул Максимов, перекрикивая гул голосов. Орали почти все. Их бесило само слово «альфа». Они винили во всех своих бедах тех, кто оказался с ними в одной лодке. Да, альфы сами, добровольно шли на контакт. Сами приходили, сдавали кровь на анализы, ложились под УЗИ, под МРТ, КТ, что угодно. Им же в зад пальцы не совали. Кажется, людей беспокоила лишь неприкосновенность пятой точки. Поначалу Максимов пытался их успокоить, ведь если бы они, омеги, не прятались как крысы по норам, а сами добровольно шли в лаборатории, процесс изучения подобной аномалии занял бы гораздо меньше времени. Но они боялись. Они предпочли быть пойманными, но не признать, что раз в два-три месяца из дырки у них течет, и что им, вроде от природы гетеросексуальным мужчинам, хочется заткнуть эту «пробоину ниже ватерлинии» крепким членом. Пробежавшись еще раз взглядом по галдящим омегам, он вышел вслед за медбратом туда, где царило спокойствие, как в обычном НИИ, как Максимов и привык.***
— Почему Вы выбрали №79? Он нестабилен, — Максимов не хотел спорить с профессором, но все его нутро противилось оплодотворять именно этого омегу. Спецназовца, накачанного, сильного. Боже, как же уродливо будет смотреться объемный живот на этом мощном мужском теле. — Он почти на 98% совместим с альфой №164, — не отрываясь от записей в дневнике, пробормотал профессор. В кабинете было жарко. На его круглой блестящей лысине выступил пот. — Только вот течка… Я полагаю, пришло время опробовать тот самый экспериментальный препарат. Вы говорите, он действует всегда? — Из двадцати пяти испытуемых у всех началась течка после его введения, но недолгая, на день-два, — Максимов засунул руки в карманы и принялся расхаживать по кабинету. Да, его «больные-хромые» омежки позволяли ввести себе препарат, а потом стойко терпели проявление течки, забиваясь в угол и подвывая. Это было ужасное время. — Двадцать пять. Это, конечно, мне не нравится, что так мало, но они слабы, а №79 силен. Максимов знал, что у профессора большие планы на этого парня, но все-таки решился спросить: — Вы уверены, что он не навредит ребенку? Что сможет выносить его? Ковылин снял очки и взглянул на ассистента мутными, заплывшими глазами. — А это уже не Ваша забота. Оставьте рычаги влияния на плечи компетентных людей. Максимов кивнул. Значит, будут шантажировать. Что ж, это будет интересно. Возможно, он откроет рот и заговорит. — Да-а, двадцать пять — это мало, — профессор цокнул языком и возвел палец к потолку. — Всем. Вколите препарат всем.***
№79 вели конвоиры, руки его были сцеплены наручниками за спиной, в затылок почти упиралось дуло пистолета. Впервые его не вязали силой, не кололи. Ему обещали встречу с сестрой, а потому он вел себя смирно. Но лучше все-таки перестраховаться. Максимов семенил за ними, стараясь угнаться. В комнату для свиданий со стеклянной стеной между двумя ее половинами его вели через все три блока, через все 239 омег, молодых и не очень, больных и здоровых. Ассистент хотел посмотреть, как меняется лицо подопытного, но не мог, поскольку в целях безопасности был закрыт спинами трех охранников, если вдруг каким-то образом… О том, что может случиться, Максимов думать не хотел. Пистолет опустили только когда №79 приковали к стулу, будто особо опасного преступника. Ну, учитывая то, что он убил своего коллегу, он был особо опасен, но здесь он был лабораторной крысой и не более. Вскоре в противоположной комнате появилась темноволосая девушка, явно старшая сестра. Она безостановочно плакала и прижимала ладони к стеклу, кричала, но из-за рыданий слов ее разобрать было нельзя. Прочистив горло, №79 заговорил в ответ на удивление мягким, мяукающим голосом, пусть и совершенно мужским. Максимов понимал, что не знает языка. Вот почему он и слова девушки не мог разобрать. Он что-то сказал еще раз, и она вдруг выпрямилась, посмотрела прямо в глаза Максимову и на чисто русском закричала: «Чтоб Вы были прокляты!» Ассистент только горько усмехнулся. Они все были прокляты. Все люди, живущие на Земле. Они говорили на своем языке отведенные им пятнадцать минут, а потом в комнату за стеклом вошел охранник и напомнил про время. Не сопротивляясь, девушка попрощалась с братом и позволила себя увести, размазывая слезы по щекам. Пока омегу отстегивали от стула, Максимов настолько глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу обратил внимания: №79 разговаривал с ним. — Ну, доктор-зло, — повторил мужчина, оскалив белые крепкие зубы. Его значительно отросшие за полгода волосы теперь достигали плеч, но когда ему предлагали подстричься, он только молчал. Патлы омеги никогда не волновали ученых, но сейчас ассистент обратил внимание на то, насколько они были чистыми. Ему докладывали, что №79 следит за чистотой и регулярно умывается, чистит зубы и моет голову под краном, куда для удобства провели горячую воду. А еще у каждого был таз, где они могли помыться. Всю воду смывали в унитаз, так тактично прикрытый ширмой. Вообще камеры хоть и были тюремными, но все старые «параши» демонтировали, кровати тоже заменили. Установили столик с табуреткой. В общем, максимально заботились о комфорте подопытных. — Что? — все еще не веря, что №79 заговорил, переспросил ассистент. — В уши балуешься? — почти ласково поинтересовался спецназовец. — Я спрашиваю, чего ты хочешь от меня? Чего прицепился, как банный лист к голой жопе? — Я? — почти оскорбленно воскликнул Максимов. — Ничего мне от тебя не надо! — А чего тогда лазишь пальцами в наши дырки? — продолжал издеваться №79. — Что ты там ищешь? Ассистент поправил сползающие с носа очки и высокомерно вскинул голову. — Я уже все нашел. Матку. Мужчина скривился, будто ему в рот лимон затолкали. — Ну, нашел, дальше что? — Оплодотворю! — Максимов чувствовал, что над ним откровенно насмехаются. Да как смеет этот выскочка, это высокомерный ублюдок, что полгода молчал, а тут вдруг решил… — О-па! Оплодотворишь?! — почти радостно воскликнул №79. — Неужто сам? Такое терпеть ассистент был не намерен. Он не для того писал диссертацию, не для того посвятил всего себя науке, чтоб сейчас, на пороге научных открытий, какой-то головорез встал у него на пути. — Уводите, — скомандовал он, махнув рукой. Он ожидал, что спецназовец дернется к нему или скажет что-то язвительное, в своей манере, но он лишь посмотрел на него холодно, как обычно, и ушел в сопровождении военных.***
Да, такого Максимов не ожидал. Он знал, что порой омеги переносят течку плохо, что порой даже самые стойкие не могут удержаться и воют на одной ноте, а самые стеснительные вдруг начинают яростно трахать себя пальцами, да и почти что всем кулаком, лишь бы утихомирить жжение, но то, что происходило с №79 нельзя было никак описать. Он не сопротивлялся, вновь замкнувшись в себе, но теперь подходил к решетке, когда ему это приказывали. Максимов без труда вколол ему руку препарат, и через полчаса началась жара. В прямом смысле этого слова. Спецназовец, которого, как казалось, невозможно было сломить, вертелся на скомканных простынях как уж на сковородке, а его темные хлопковые штаны пропитались смазкой так, что их можно было выжимать. Он засовывал в рот угол подушки, сжимал в ногах одеяло, царапал ногтями стены, но ничего не помогало. В итоге он все-таки застонал, но не запустил руку в штаны, не коснулся ни дырки, ни члена. Профессор Ковылев едва ли не подпрыгивал от счастья, наблюдая все это безобразие, а потом, налюбовавшись, просто приказал вести его в смотровую. Когда №79 вывели под руки, он едва ли ноги волочил, но не сопротивлялся. Сам вскарабкался на стул, позволил привязать себе руки. Его все еще держали на мушке, но профессор, казалось, совершенно не боялся за свою жизнь. Вот Максимов боялся, но интерес был сильнее. Он наблюдал, как профессор собственноручно стягивал с подопытного штаны и белье, как помогал закинуть ноги на подставки гинекологического кресла, а потом разводил покрытые жестким темным, но не таким густым, как у большинства мужчин волосом крепкие ягодицы. Максимов знал, что там увидит. Видел не единожды розовую, сочащуюся смазкой дырку. Иногда она расслаблялась, но потом обязательно сжималась, и вниз по ложбинке скатывалась полупрозрачная капля или струйка. Более сговорчивые омеги рассказывали о своих ощущениях, и ассистент все старательно записывал. Каждое слово, как под диктовку. Они говорили, что это безумное ощущение, будто все тело горит, будто очень жарко, член стоит, как каменный, и ничего не помогает разрядиться, внизу живота скручивается болезненный узел, а в заднем проходе все зудит, и кажется, что только что-то твердое и большое способно там [цитата] «почесать». Нечто подобное, должно быть, сейчас происходило с №79. Его грудь то и дело дергалась, будто он не мог нормально ни вдохнуть, ни выдохнуть, а широко открытые зеленые глаза пялились в потолок. — Хорошо, просто прекрасно! — радостно воскликнул профессор, беря со столика колбу и собирая немного натекшей смазки. Закрыл плотно клапаном. — Максимов, сбегайте в отдел альф, пусть расскажут, чем пахнет. — Но я… — запротестовал ассистент. Он хотел от начала до конца увидеть своими глазами исторический момент. — Я не буду ничего делать, только возьму анализы, — пообещал профессор, направляясь к стеклянному шкафчику. Кивнув, Максимов сжал в руках пробирку и блокнот и, стараясь не бежать, направился к отделу, где исследовали альф. Трое как раз ожидали своей очереди на осмотр и взятие проб. — Джентльмены, — торжественно, будто это имело очень большое значение, начал он. — Маленький следственный эксперимент! Я сейчас отойду в тот конец коридора, а вы по очереди должны подойти и сказать, чем же пахнет омега. Альфы отреагировали спокойно. Это были молодые мужчины, вряд ли знакомые друг с другом, спокойно воспринявшие свою сущность. Ну, действительно, не им вынашивать и рожать новые поколения, в конце-то концов. Максимов подошел к окну и открыл форточку, чтоб запах, если он и был, не оказался слишком концентрированным, а то мало ли как они отреагируют на смазку течного омеги. Первый альфа подошел поближе, и ассистент открыл пробку. Мужчина буквально вздрогнул и почти зарычал, обнажая зубы. — Ну, чем пахнет? — шепотом поинтересовался Максимов. — Сложно объяснить, — буркнул альфа. Крылья носа его трепетали, голос стал ниже, глубже, гортаннее. — Страхом. Желанием. Течкой. — А конкретнее? — почти разочаровано протянул ассистент. — Ну, вы такой смешной, доктор! — воскликнул альфы. — Сами говорите, что все это нечто новое, а понять, что запах необычный, не можете. Нет такого запаха в природе, или, может, ваш нос его не чует. Но я знаю, что он означает! Омега очень сильно боится, и вам лучше его не трогать. Два других тоже не сказали ничего дельного, но Максимов понял, что обоняние — это нечто новое, отличная тема для научного исследования. Разочарованный, он вернулся к профессору в смотровую, и почти обрадовался, что тот сдержал слово и не начинал без него. — Ну-с, что сказали? — поинтересовался Ковылев, проводя какие-то опыты с пробирками. — Говорят, страхом пахнет. Течкой. Старик только губы поджал. — Другого я и не ожидал. Ну, начинаем? Они вернулись к гинекологическому креслу, на котором извивался, дрожал и выгибал спину №79. Похлопав ладонью по крепкому бедру, будто приводя в чувство, профессор уселся на стульчик между его разведенных ног и сообщил: — Будет немного неприятно, Марсель, но ты потерпишь. Максимов очень удивился, когда Ковылев назвал подопытного по имени, а не по номеру, ведь он сам столько раз просил не привязываться к омегам. Но это, кажется, подействовало. №79 замер, по крайней мере перестал двигать тазом, и только по его вздымающейся и опадающей груди да сжатым кулакам было понятно, что он едва сдерживает стон, крик, вой. Что-то, что определенно показало бы его слабость. Профессор взял расширитель и вставил его в сочащийся смазкой зад омеги. Прокрутил, растягивая до достаточного размера, чтоб обнажить блестящую маленькую дырку прямо на розовой слизистой кишки. Максимов знал, что это сейчас она так выглядит, но на самом деле может расширяться, показывая влагалище, идентичное женскому, но гораздо короче. Самое интересное было, что попытка протолкнуть что-то толще пальца вызывали у омег болезненный крик, а порой у самых первых подопытных серьезные разрывы. И все это в течку, когда сфинктер полностью расслаблен и без труда впускает в себя половой член! Видимо, эта дырка не была предназначена для проникновения. Опытным путем Максимов выяснил, что сперма способна попасть в это влагалище даже если непосредственно в эту дырку ничего не лезет. Он проверял, накачивая омег красящей жидкостью, закрывая пробкой, и потом, «спустив воду», брал пробу с шейки матки. Да, так и было. Вещество и само прекрасно справлялось, добираясь до матки своим путем. Однако, был и более простой и быстрый вариант. Профессор достал из чемоданчика сперму наиболее подходящего альфы в спринцовке с длинной совершенно тупой иглой и аккуратно ввел в маленькую щелку, почти как у девушек, но меньше и не прикрытую ни малыми, ни большими половыми губами. №79 выдохнул, вцепившись в подлокотники. Он, кажется, совсем не понимал, что происходит, но на боль отреагировал. Хотя Максимов был почти уверен, что это не больно. Может, неприятно, но точно ничего такого, что не мог бы выдержать обычный мужчина. С родами было интереснее. Подобный процесс, возможно, и видели уже ученые каких-то стран, только никто бы не стал подобное обнародовать. После «женского дефицита» границы закрылись, над миром повисла гнетущая тоска и скорбь, но оно и было понятно. Никто не хотел делиться с соседом исследованиями, каждый копошился в своем болотце. — Максимов, запишите время оплодотворения. Переведите №79 в бокс для беременных, но, если беременность не подтвердится, вернете его в камеру. Ассистент сосредоточенно записывал указания, кивая. Он поднял голову лишь когда уже все трубки и расширители были убраны в сторону, и профессор обошел кресло, останавливаясь рядом омегой, заглядывая в его заволоченные болью и возбуждением глаза. — Помнишь, о чем мы договаривались, Марсель? Мужчина вдруг закрыл веки и кивнул. Он выглядел почти безобидным, если не считать его внешний угрожающий вид. — Хорошо, развяжите его, — приказал Ковылев, уступая место охранникам, которые расстегнули ремни, почти силой стащили едва стоящего на ногах омегу с кресла и даже штаны надели, брезгливо скривившись.***
— Почему вы к нему так по-особенному относитесь? — слова вырвались изо рта Максимова быстрее, чем он сумел что-то сообразить. Этот вопрос мучил его давно, но он не собирался задавать его наверняка, тем более не здесь, во время осмотра №79, и тем не менее задал. Новак, лежащий на кресле, даже не вздрогнул, его ресницы не колыхнулись. Казалось, он был далеко отсюда, от смотровой, где его тщательно осматривали, вертели со всех сторон, ставили во всевозможные позы. — Знаешь ли ты, Максимов, кем был Марсель до того, как попал к нам в руки? — профессор не отрывался о своего занятия — продолжал смотреть в микроскоп, изучая пробы. — Нет, вряд ли у меня есть эта информация, — ассистент пролистал свой блокнот, пытаясь выискать хоть что-нибудь, но обычно информация о прошлом хранилась в архивах, а там Максимов копаться не любил. №79 покорно лежал на кушетке, накрытый простыней. Вся его поза выражала спокойствие и расслабленность, а лицо… плотно сжатые губы, сведенные к переносице брови, морщинка на лбу. — Он был одним из бойцов так называемого отряда Добровольцев. Они выискивали и поставляли нам подопытных. Всего пятьдесят человек. Такой себе спецназ. Охотники. Если я не ошибаюсь, туда действительно вступали добровольно. — Да… Максимов не сразу понял, что голос принадлежал №79. Омега прикрыл глаза, но ресницы его подрагивали. — Да, добровольно. — Так ты не знал, что ты омега? — ассистент подошел ближе. Он все еще боялся этого опасного вояку, но последнее время он не проявлял никаких признаков агрессии. На вопрос подопытный отвечать не стал. — Наконец-то, коллега! — воскликнул профессор Ковылев, вскакивая на ноги со всей возможной для его веса и возраста, скоростью. — Получилось! — Неужели! — охнул Максимов и поспешно записал в своем блокноте эту радостную дату. Им удалось оплодотворить первого омегу искусственным путем! — Сегодня же доложу министру! — закричал профессор, стягивая перчатки и выкидывая их в мусорное ведро. — Так, записывайте, записывайте! Правильное питание! Теперь Вы лично будете следить, чтоб №79 питался согласно разработанному мною меню. Анализы — трижды в месяц, легкую физическую нагрузку, а ты… — он сунул руки в карманы белого халата и подошел к все так же безучастно лежащему на кушетке омеге. — …если посмеешь помешать, будешь противиться или вредить себе, учти, я не побрезгую сделать то, что обещал! Марселя будто подбросило. Он резко сел, скомкав простыню на коленях, будто все еще прикрываясь, хотя оба ученых уже видели его во всей красе и не единожды. — Закройся, понял! — зашипел мужчина, впившись глазами в лицо профессора Ковылева. — Я уже говорил, что усвоил с первого раза. Хватит повторять! — Хорошо, — уже мягче протянул профессор и повторил: — Сегодня же доложу министру о результатах. Максимов, проводите омегу в его палату. Он произнес слово «омега» с таким издевательством, с таким презрением в голосе, что даже ассистент скривился. Он бы не стал так обращаться к человеку, способному переломить его хребет как зубочистку. Хотя, да, все время до беременности Новак действительно отжимался, подтягивался на решетке, приседал, в общем, не терял форму, но сейчас ему запретили это делать и удивительно, но он послушался.***
— Не понимаю, зачем перевозить его на другую базу, чем их эта не устраивала? — ворчал молодой солдатик, тиская автомат. — Капитану виднее, так что заткнись, — холодно отвечал другой, пялясь в одну точку перед собой. — Ну правда, Мить, там же все при месте, — продолжал парень. — Слушай, Жек, реально, рот закрой, и так тошно, — отозвался водитель, сонным взглядом очерчивая линию обочины. — Я поссать выйду, идет? Он притормозил, выскочил из машины, не глуша двигатель. Марсель сидел спокойно всю дорогу. Он не препятствовал, его никто не заковывал в наручники. Куда денется беременный омега? Да и боялся он за сестру Ярку, которую грозились убить. Но сестры не стало, и ниточки, позволяющие профессору, подобно кукловоду, управлять лейтенантом, оборвались. Он смотрел на ситуацию оценивающе с того самого момента, как сел в машину. Все складывалось прекрасно, никто не знал, что он в курсе смерти Яры. Боже, они продолжали его шантажировать даже когда ее уже не было в живых. Делать вид, что все хорошо, и он ничего не знает, было сложно, но он справился. Он сделал это и теперь не мог потерять свой шанс. До родов оставалось совсем немного, и он понятия не имел, что еще с ним будут делать. Хотелось бежать. Хотелось, подобно лисе попавшей в капкан, отгрызть собственную лапу и бежать. Этот молодой солдат, которого назвали Женей, кажется, совсем дилетант, судя по тому, как он держал оружие. Мальчишка, возомнивший себя великим воином. Альфа. Сраный альфа. Это Марс чувствовал по запаху. Тот другой, Митя, более опытный. Держался уверенно, но Марселю, привыкшему бороться с боевиками и террористами, казалось несложным обезоружить его. Если бы не живот, он бы давно это сделал. Водитель был отгорожен решеткой, до него не добраться, но теперь, когда он вышел… Время шло, конвоиры продолжали пререкаться. Марсель считал секунды, краем глаза оценивая ситуацию в динамике. Вот автомат оказался направлен дулом в сторону. Рывок, удар в кадык, удар прикладом по затылку, щелчок, удар в колено. Живот мешал, инстинкты вопили, умоляя остановиться, не подставляться, не рисковать плодом, но Марс уже привычно игнорировал их. Отросшие волосы лезли в глаза, и он мотнул головой, убирая их. Митя, хрипел, хватаясь за горло, задыхался, тянулся рукой к пистолету. Удар в висок успокоил его. Теперь Марсель был почти свободен. Механические, отведенные до автоматизма движения успокаивали. Он дернул змейку рюкзака, осматривая содержимое. Это был его рюкзак, его халат с вышитым именем. Почему-то он не стал его вытаскивать, тратить на это время. Он быстро обшарил карманы конвоиров, достал все оружие, какое у них было — пистолет, патроны, два автомата, нож. Патроны и один пистолет скинул в рюкзак, другой сжал в руках, а автоматы закинул на плечи. В легкой куртке было холодно, но времени катастрофически не хватало. Он уже выбрался из машины, как услышал шорох — возвращался водила. Марс вскинул пистолет и выстрелил без предупреждения. В живот или голову не целился — только по ногам. Раздался крик боли, но он даже не посмотрел в ту сторону, скрываясь за деревьями. Ему предстоял длинный путь.***
Лида с самого утра чувствовала себя неважно. Тянул живот, хотя срок еще даже близко не приблизился к последнему, третьему триместру. Она беспокоилась, но скорее инстинктивно, чем всерьез. Нужно было много чего сделать по дому, да и холодная постель не располагала к длительному валянию в кровати. Егор ушел давно. Наверное, еще до рассвета. Придерживая сползающую с плеча лямку, женщина аккуратно поднялась с кровати, почти с грустью взглянув на оставленную мужем записку. «Люблю тебя». Их крохотный ритуал, несмотря на то, что не любил. Никогда, наверное. Просто был слишком хорошим человеком, чтобы сказать это. Лида никогда не спрашивала, но чувствовала сердцем, а особенно теперь, когда носила под этим самым сердцем их ребенка. Егор не был ни в чем виноват. Он просто… не мог относиться к ней так, как она того хотела. Вздохнув, женщина прошла на кухню, поглаживая рукой живот. В домашней рутине можно было ни о чем не думать, и это было легко и хорошо, правильно, надежно. С Егором всегда было безопасно. Он казался ей той самой стеной, за которой можно спрятаться. Умывшись и переодевшись, она принялась за работу. Нужно было сварить суп, закинуть белье в стирку, пробежаться тряпкой по горизонтальным поверхностям. Ничего сложного, ничего, что бы ей запрещал делать муж. Сейчас, когда она была в положении. Нарезая овощи, Лида включила телевизор. А это было нежелательным, поскольку ничего хорошего там вот уже год как не говорили. Новое количество погибших женщин, новое количество расстрелов, новое количество выкидышей. Егор считал, что им повезет, что они смогут, но Лида таких надежд не питала. «До двух миллиардов возросло количество смертей…» Дальше Лида не слушала. Два миллиарда. Все женщины. Они умирали быстро, от остановки сердца в своих постелях, в объятиях своих мужей, зараженные вирусом, который выявили у каждой, кто обладал ХХ хромосомами. Не время искать виноватых — вот главное оправдание всех виноватых. Лида знала, что однажды и она умрет. Гонка вооружения, разработка оружия массового поражения, авария — все это, наверное, уже не имело никакого значения, ведь было так давно. Много лет назад, когда и Лиды еще не было. Но была ее мать, и она заразилась. А теперь… почему теперь? Вирус поражал сердце, оставаясь невидимым до тех пор, пока не окреп настолько, что проникал в каждую клетку, вызывая шок. Лида была медсестрой, но не была ученым и понятия не имела, как это работает, она просто верила людям в белых халатах, которые то и дело мелькали на экранах. Прикрутив огонь под кастрюлькой, она, насвистывая давно еще заученную мелодию, направилась на балкон, немного поухаживать за цветами. Давно пора было пересадить зефирантес в другой вазон, а то ему было тесно в том, маленьком. Как, впрочем, и ей было тесно в этой квартире. Ходили слухи, что именно омеги разносили заразу, заражающую женщин, и многие в это даже верили. В том числе Егор. Это могло показаться бредом, ведь омеги были уже следствием «женского дефицита», а не причиной, поскольку не было выявлено ни одного «мутанта», рожденного до аварии, но что, если они просто прячутся? Или правительство скрывает реальные факты? Да, не стоило еще больше драконить людей. И так неспокойно. Егор даже сменил двери на особо прочные, вооружил Лиду пистолетом и строго-настрого запретил выходить из квартиры одной. В этом был смысл: на улицах порой творился беспредел похлеще девяностых. Экстренным указом был отменен мораторий на смертную казнь, поскольку новоприбывших преступников просто некуда было сажать. Грабежи, убийства, разбой, изнасилования, похищения, захват власти — все это лишь малая толика того, что происходило. И за все это могли расстрелять. За любую провинность. Откинув дурные, глупые мысли, Лида натянула перчатки и принялась пересаживать любимый цветок. Монотонная работа отвлекала, позволяла представить, будто все хорошо, все как прежде. Будто еще жива мама, будто ей самой не грозит смертельная опасность. Представить, что вот она пересадит цветок, доварит суп, загрузит белье в машинку и немного почитает. Это же так просто, так по-человечески — жить. Лида вдохнула в легкие прохладный воздух. Она так устала сидеть дома, смотреть из окна на пустые улицы, на редкие машины, а еще устала каждый день минимум дважды в сутки слышать сирену «скорой» или полицейской машины, требование прижаться к обочине. А еще ее мучил страх за мужа, ведь он где-то там, в ставшем враждебным городе, предотвращает преступления, ловит омег. Все, лишь бы мир стал чуточку чище. С ее шестнадцатого этажа была даже видна река и кромка могучего сибирского леса, простирающегося далеко на север. Она разглядывала чистое небо, парящих птиц. Все было очень… органично. Будто так и надо. А может, и правда, так оно и должно было случиться? — Лида! Крик из прихожей заставил вздрогнуть и резко обернуться. Она толкнула балконную дверь и оказалась в крепких объятиях Егора. — Боже, я так испугался, когда не нашел тебя! — на выдохе пробормотал муж, прижимая ее к груди. — Что случилось? — с тревогой спросила она, слушая его ускоренное сердцебиение. — Да! То есть нет, то есть… — он отстранил ее от себя и заметался по комнате, скидывая разные вещи на кровать. — Надо уезжать. Срочно, слышишь меня? Егор распахнул шкаф и достал большую дорожную сумку. — Что? Куда? Почему?! Да остановись, объясни же мне! — Лида перехватила его за руку и заставила сесть на край кровати. — Успокойся, хорошо? Муж выглядел таким встревоженным, что она и сама постепенно заражалась от него паникой. Что-то происходило, но что… — Помнишь… помнишь где-то полтора года назад я получил ранение в бок? — он уперся локтями в колени и закрыл лицо ладонями. Лида знала, что когда он так делал, то это означало, что ситуация действительно дрянь. — Я сказал тебе, что получил его на задании, но это снова произошло, понимаешь?! Она лишь замотала головой, обнимая. — Что значит «снова»? — переспросила она, целуя мужа в плечо. Она хотела успокоить, приласкать, и он, кажется, действительно расслаблялся, заражался ее спокойствием, наслаждался нежными поглаживаниями по спине. Никто так на него не действовал, как эта женщина. — Лида, ты знаешь кто такой Марсель Новак? — он убрал руки от лица и посмотрел на жену, чувствуя себя последним уродом на земле, взваливая на нее такую гадкую информацию. — Твой коллега по работе, — спокойно ответила она. — Да, но он так же и тот самый мальчик, которого я… изн… Лида с размаху залепила ему рот ладонью, так, что он вздрогнул. — Молчи, Егор! Ты укусил его. Больше ничего. Но по глазам она видела, что вина все еще плитой лежала на ее муже, и она понятия не имела, как эту плиту поднять. Погладив его губы кончиками пальцев, Лида убрала руку. Сжала его запястье в молчаливом жесте поддержки и произнесла: — Ты тогда сказал, что тебя с ума свел запах. Это снова произошло? — Да, — хрипло произнес Егор, виновато улыбаясь. — Полтора года назад. Мы были на задании. Ну, все шло как обычно. Я чувствовал его запах, но в тот раз он был приятнее. Гораздо. Прости, Лид, я не должен тебе этого рассказывать. Я знаю, это звучит ужасно. — Просто ты — альфа, — устало повторила она, потираясь носом о его плечо. Они обсуждали это давно и давно смирились. — А потом он приблизился еще чуть-чуть, и я будто отключился, а когда пришел в себя, то уже лежал на земле, и надо мной возились ребята, пытаясь остановить кровотечение. Сказали, я притянул его к себе, и он просто отреагировал. А потом на него накинулся другой аль…альфа, и он убил его. Убил этого альфу, понимаешь? Должно быть… — Должно быть у него началась течка, — холодно закончила она, наблюдая, как мужа буквально скривило от отвращения. — Все нормально. Я понимаю тебя. Это физиология, ты не можешь с ней бороться. Но… но что другие омеги? Они тоже так на тебя действуют? Ты чувствуешь их запах? Егор только головой покачал. — Я чувствую их запах, но слабо, и он не такой приятный. Этот Новак… что, если тот бред про истинных — правда? — Совместимых, — поправила его Лида. Все эти слова давно были у всех на слуху, и она неплохо ориентировалась, чтоб знать, что этот бред может оказаться не бредом. Совместимые. По всем параметрам. Как два кусочка пазла. Звучало как фантастика, на самом деле. — Но почему ты решил, что ехать надо сейчас? — Один парень из моей группы, Юра… мы вместе отдыхали на шашлыках, помнишь? У него еще жена такая рыжая, полненькая. — Да, я припоминаю, — закивала Лида. — Мы вместе с ним столько омег переловили, он был на всех миссиях, всегда спокойный, а в этот раз как взбесился. И точно, как я. Мы его еле оттащили. Я чувствовал запах омеги, он был, ну, знаешь, в течке. Но меня не сводил с ума, а его свел. Потом мы обсуждали это с ним, и он сказал, что, если бы все повторилось, он бы смог себя контролировать, но тогда это было, как удар по голове. Раз, и ты уже не понимаешь, что творишь. Как и я тогда. Егор вдруг встал на ноги и принялся мерить шагами комнату, нервно заламывая пальцы. — А потом мне позвонил генерал и сказал, что губернатор мертв, город захвачен боевиками, армии глубоко на все насрать… он сказал, чтоб я разгонял своих ребят по домам. Теперь каждый сам за себя. Теперь на ноги вскочила и Лида. — Ясно. Значит, собираемся, — спокойно произнесла она и принялась доставать из шкафов самые необходимые вещи. На плите варился суп.