***
— Если хочешь что-то сказать — говори, — не оборачиваясь, произнес Марсель, продолжая с ожесточением сдирать шкуру с зайца. Егор выдохнул сквозь стиснутые зубы и шагнул ближе, останавливаясь в паре метров. — Ты опять ее сегодня расстроил. Что ты ей сказал? Омега даже не взглянул на него. Его сильные руки продолжали терзать тушку, а огромный живот колыхался, едва ли скрытый теплым свитером. — Сказал, что мы все сдохнем здесь, когда нас обнаружат боевики. Кравцов замер, пораженный этим заявлением. Да, риск был, но зачем так резко. Зачем тревожить ее, ведь она… Рычание поднималось из глубины, питалось инстинктами, и он, с трудом сдерживая крик, произнес: — Ты понимаешь, что мы должны беречь ее?! Блять, да мы последние, кто видит женщин! Теплых, нежных, мягких женщин! Мы последние, понимаешь? И все из-за таких, как ты! Нет, нет, нет, Кравцов не хотел этого говорить. Не сейчас, не ему. Боже, да что он мелет-то?! Марсель вскинул голову, и в зеленых его глазах заклубилась горячая злость. — Из-за меня?! Я тоже потерял всё! Я потерял мать, сестру, подругу, так что не смей говорить мне, что я в чем-то виноват. Я, блять, получил это! — он посмотрел на свой выпирающий из-под одежд живот и скривился, как от удара. Егор хотел извиниться, но язык будто окаменел, он не мог повернуть его так, чтоб сказать «прости, я не подумав, ляпнул». Марс бы понял, успокоился, наверное, но сейчас взгляд его был холоден, как обычно, когда он мучился от бессильной ярости. Кравцов буквально чувствовал, как его выкручивает. Инстинкты сжирали его мозг. Он не должен был кричать на своего омегу, не должен был его расстраивать. Нет, только оберегать. Оберегать свое потомство. Может быть, оно и не его вовсе, но омега-то… — Ты опять смотришь на меня этим щенячьим взглядом, — голос Марса звучал глухо. — Что? — Прекрати так смотреть! — заорал вдруг Марсель, и рука его потянулась туда, где обычно находилась кобура. Легла поверх округлившегося бедра, ничего не обнаружив. Должно быть, он испытывал жгучую необходимость взять в руки оружие, почувствовать свою силу так, раз уж не мог защитить себя иным способом. — Вы чего разорались? Лида, укутанная в мягкий плед, подошла ближе, и Егор обнял ее за плечи, прикрыв глаза. Вот так, обнимая жену в непосредственной близости к омеге, который так ошеломительно пах, он чувствовал себя спокойнее. Впервые за столько времени он будто вернулся домой, погрузился в вязкий покой. Он знал, что она не злится на Марселя. Она сама же твердила постоянно, что его перепады настроения из-за гормонов. Возможно, в этом была логика, но Кравцов знал, что омега всегда был таким вредным. — Не спи, дорогой, — Лида обняла его в ответ, и он чувствовал в ее голосе улыбку, даже не открывая глаз. — Идем есть. Все готово. И ты тоже, ворчун. Она протянула руку и потрепала Марселя по отросшим волосам. Парень замер, но не отстранился.***
Кравцов привык передвигаться бесшумно. Эта привычка, выработанная годами, прослеживалась и в Марселе, но он из-за живота иначе ставил ноги, делал ошибки, не совсем понимая, как справляться с новым телом. Лиду было слышно всегда. Она громко разговаривала, громко пела, когда ей было скучно, ходила, цепляя предметы, со стуком ставила посуду на стол. Порой ее было много, но Егор был счастлив, что ее слышно. Он боялся, что однажды ее не станет, и он будет скучать по этому щебечущему голосу. Он знал, что однажды ее не станет. Лида часто уставала, но не от беременности. Он видел, как она хватается за сердце и замирает, пережидая боль, а потом бросает все и идет в постель, засыпая на несколько часов, забывая на плите еду или стирку. Егор боялся оставлять ее одну, просил Марселя следить за ней, когда уходил на охоту или собирать дрова. Новак не возмущался, молчаливо кивая. Он вообще относился ко всему спокойно. Мало разговаривал, все больше погружаясь в себя. Порой Кравцову казалось, что омега ненавидит своего ребенка. Он никогда не пренебрегал тяжелой работой, и иногда приходилось силой отбирать у него топор, когда тот рвался колоть дрова. Марс бесился. Он сжимал зубы до скрипа, уходил в свою комнату и чистил оружие, точил ножи, в общем, занимался чем угодно, лишь бы не быть бесполезным. Сложнее всего было заставить его правильно питаться. Он всегда брал себе меньше всех, сидел молча, иногда поглядывая на Лиду. Попытки вывести его на разговор приводили к холодным ответам «ей надо оставлять лучшее». Однажды Егор даже накричал на него, о чем потом пожалел. Напоминание, что Марсель тоже ждет ребенка, вызвало в парне такую волну гнева, что он, не задумываясь, врезал Кравцову по лицу, разбив губу. Лейтенант ненавидел свою слабость, беспомощность. Он привык быть мужчиной, и то, что к нему относились, как к женщине, просто вгоняло в ступор. Он не был готов к беременности, к своему новому социальному статусу, к проживанию под одной крышей с насильником, к необходимости отказываться от тяжелой работы. В нем, возможно, тоже просыпались какие-то родительские чувства, но воспитание было все еще сильнее. Так Егор думал до одного случая. Нужно было идти на охоту. Он видел неподалеку оленя, был шанс найти стадо, но Лида, как обычно спала, укутавшись в плед, и оставлять ее одну Кравцов не собирался. Он медленно поднимался вверх по лестнице, дабы взять винтовку и попросить присмотреть за женой, но замер, как натуралист, увидевший необычное, редкостное явление природы. Марсель сидел в своем любимом кресле у окна, держа в одной руке какую-то книгу. Вторая его ладонь (если бы Егор не видел все своими глазами — никогда бы не поверил) лежала на округлом животе, медленно поглаживая. Парень тихо мурлыкал что-то себе под нос, водя глазами по строчкам. Он читал. Вслух. Для ребенка, которого ненавидел. Кравцов тихо дышал, наблюдая за удивительным проявлением чувств, любовался, откровенно подглядывал, наслаждаясь моментом. Лида постоянно так делала. Читала малышу сказки, пела песни, разговаривала с ним, но Марсель… Марсель будто не обращал на свой живот внимания. Даже избегал касаться его. Не желая нарушать идиллию, он ступил назад, но, как назло, прямо на скрипнувшую половицу. Омега замолчал. Теперь уже скрываться не было смысла. Егор поднялся снова, нацепил на лицо маску, будто ничего не видел и не слышал. — Я на охоту. Посидишь с Лидой? — не глядя на застывшего в своем кресле Марселя, спросил он, подходя к импровизированному арсеналу. Взял свою винтовку, патроны и только потом обернулся. На коленях Новака лежала книга, тщательно прикрытая ладонями, но Егор знал, что это за книга. Сборник детских сказок. Лида только недавно закончила ее. — Конечно, — равнодушно ответил Марс, поднимаясь на ноги. Откинул книгу на кровать, и первым направился к лестнице. — В это время года уже появляются грибы, тем более после вчерашнего дождя. Может, посмотришь? — Я не разбираюсь, какие съедобные, а какие нет, — спокойно ответил Кравцов, спускаясь вниз следом за ним. — Ладно, вечером сам схожу. Егор сначала сказал, а потом подумал. Он правда порой не контролировал свою речь. Мысли формировались в слова по воле инстинктов. — Ты никуда сам не пойдешь. Он уже ожидал, что снова получит по морде и вполне заслуженно, но Марс только криво усмехнулся, насмешливо глянув на него через плечо. — М-м? А то что? Арестуешь меня? Сдашь в лабораторию? — Марсель… — Я еще не на сносях. За женой своей лучше присматривай. — Марсель… — Умолкни, Кравцов. Иди уже, занимайся своими мужскими обязанностями. Твои девочки будут сидеть дома, как паиньки, и стряпать тебе еду. О-о, сколько яда было в голосе омеги. Он действительно направился на кухню, но Егор не пошел за ним, давая возможность успокоиться. В конце концов, он ему не нянька. Погладив жену по голове, он невесело улыбнулся. Новак напомнил ему, что Лида действительно была на сносях, и он понятия не имел, как они все переживут тот день, когда подойдет срок. Поцеловав ее в светловолосую макушку, он встал и обернулся, закинув винтовку на плечо. Марсель стоял в двери, скрестив руки на груди, и в глазах его не было уже привычной агрессии. Губы кривились в подобии улыбки, так редко появляющейся на его красивом лице. — Я нашел в шкафу старую книгу по акушерству и гинекологии, — произнес он тихо, будто и не было той вспышки гнева. — У нас нет много чего необходимого и того, что, возможно, понадобится. Нет детских смесей, если вдруг у нее не будет молока, мало детской одежды… «Если не будет молока» Или если с ней что-то случится. Если она не выдержит. Кравцов замотал головой, как собака, зажмурившись. Об этом он даже думать не хотел. — Придется идти в город, — коротко кивнул он. — Да, но не сегодня, — быстро произнес Марсель. — Не вали все в одну корзину.***
Егор вернулся далеко за полночь. Оленины раздобыть не получилось, зато он смог подстрелить двух зайцев. В окне горел свет, но крыльцо было темным и, подойдя ближе, Кравцов заметил сидящего на террасе Марселя. Опустив добычу на стол, который они использовали для разделки, он подошел ближе. Новак был укутан в свое любимое пончо, а на объемном животе покоилась рука, сжимающая пистолет. Он не спал, просто смотрел перед собой, будто медитировал, но, когда Егор подошел ближе, взглянул на него равнодушно, как и всегда. — Чего сидишь? Холодно на улице. — Мне было неспокойно. Ты долго отсутствовал. Кравцов опустился рядом с ним, пристраивая винтовку сбоку. Так они и сидели, устремив взгляд в смоляную ночь, скрывающуюся за деревьями. Егор вдруг подумал, справятся ли они вдвоем, если на очередной вылазке с ним что-то произойдет. Например, медведь. Или шайка боевиков. Или еще что-то, что не позволит ему вернуться. Наверное, справятся. Марсель, как-никак, убивать и выживать умел, да и Лида не пальцем деланная. — Как она? — поинтересовался Кравцов, поглаживая дуло винтовки. Холод оружия успокаивал. — Хорошо. Порхает по кухне, как бабочка. Давно такой ее не видел. Егор вдруг ощутил укол ревности, но спешно подавил ее в себе. Где-то в лесу раздался крик ночной птицы. Надо было идти в дом, в тепло, к жене, но они сидели так близко, и их запахи смешивались, создавая нечто правильное, невесомое, и Кравцов наслаждался этим, надеясь, что и Марсель тоже наслаждается. — Хочешь что-то сказать? — вдруг спросил он, и его длинные черные ресницы задрожали. Он выглядел таким уютным, пусть и несколько смешным с этим огромным животом. Какой у него месяц? Седьмой? Восьмой? Егор не понимал его вопроса. В голове не было связных мыслей, и он не планировал ничего говорить. С чего Марс взял, что он планировал? — Нам нужна собака, — спустя минуту молчания, произнес наконец мужчина. — Меня беспокоит, что мы не выставляем часовых. — Мы можем по очереди… — Нет! — Егор прикусил язык. Это было резко, как и всегда, когда инстинкты брали верх, но Новак будто и внимания не обратил. — Просто найду в городе собаку. — Думаешь, кто-то может сунуться? Кравцов помолчал, обдумывая, а стоит ли беспокоить его, но потом решил, что так будет все-таки безопаснее для Лиды. Марсель все еще оставался военным, и будет неправильно держать его в неведении. — Я видел следы от протекторов. Километра три на северо-восток. Но может и меньше.***
— Так, здесь все из аптеки, здесь из продуктового, — Кравцов с легким стоном скинул с плеча осточертевший вес рюкзака и подошел к столу. Схватил графин с водой и поспешно налил в стакан. Лида общалась с псом на улице. Этот «Бобик» сам к нему прикипел и плелся до самого леса. По виду был вполне домашним, помесью ретривера, чемодана и бочки с порохом, такой он был странный, пепельный, пушистый и очень ласковый. Марсель сам соорудил для него конуру, умело орудуя пилой и молотком, и теперь, наверное, никто не подберется к ним незамеченным. Пес любил лаять и выть, а еще верной тенью следовал по лесу за Кравцовым, а может и не за Кравцовым, а за куском сырого мяса, которым он подманивал выброшенного на улицу кабыздоха. Да у него даже ошейник был! — Ты знаешь… — Марсель крутил в руках зеленую детскую бутылочку. Другая стояла на столе. И хоть он написал список только для одного ребенка, Кравцов набрал все для двоих. — Если бы ты еще нашел шелковые нити, было бы просто прекрасно. — Что? — Егор уставился на него непонимающе, а потом подошел ближе и принялся раскладывать по полкам картонные упаковки с детскими молочными смесями. — Шелковые нити. У Лиды есть набор для шитья, но там нет шелковых ниток. Я это к тому, что порой бывают разрывы и… Да, она медсестра, она умеет сшивать ткани, но себя она не зашьет. Если будут осложнения. О таком Егор даже думать боялся. Он только головой покачал. — Она учила меня сегодня. На куске оленины. Но обычными нитками… — Марсель говорил спокойно, будто пребывал в трансе. И гипнотизировал, гипнотизировал взглядом бутылочку. — Это не так сложно в теории. Кравцов поставил бак с очищенной водой под стол, подошел к омеге ближе и впервые сам коснулся его, заставляя поднять голову. — Мы справимся. Слышишь? Парень молчал долгое время, и на его красивом лице невозможно было прочитать эмоции. Только ледяное непроницаемое спокойствие. Кивнув своим мыслям, он принялся разбирать детские вещи. Егор сгребал с полок все, что видел: костюмчики, чепчики, пинетки, перчатки, пеленки, памперсы, маленькие ножницы для крохотных ноготочков, соски и погремушки. Все — белое, зеленое, желтое. — Как делить? — напряженно, будто он держал в руках не бодик с мишкой на животике, а как минимум ядовитого паука, спросил Марсель. — Как захочешь. Я не знаю, кто у тебя будет, поэтому брал универсальных цветов. Он ждал ответ, но Марс продолжал его игнорировать, завороженно рассматривая вещи. — Кхм, — прокашлялся мужчина, решая все-таки повторить вопрос. — Так кто у тебя будет? — Мальчик, — тихо произнес в ответ Новак, тяжело опираясь руками на стол. — Омега. Они успели сделать тест. Кравцов кивнул, не зная, что на это сказать. Что ж, это не удивительно, но хорошо. Девочки рождались крайне редко — одна на сто тысяч, если верить статистике, и обычно все с пороком сердца или еще какой дрянью. — Когда тебе… рожать? — чуть запнувшись на последнем слове, продолжал допытывать Егор. Нужно было знать. Нужно, обязательно. — Зачатие произошло в январе. Значит, в октябре. Марсель выглядел безучастным. Не похоже, что его радовали детские вещи. А потом вдруг руки на столе сжались в кулаки. На лице промелькнула уже знакомая злость, но Егор не знал, на кого она направлена. Взяв в руки два бодика, шапочки, одни пинетки и одни перчатки, он почти скомкал в кулаке детское персиковое одеяло и поплелся к лестнице. К ужину он не спустился.***
— Хорошо, а теперь ты должен повторять за мной. Следи за дыханием… — Понятия не имею, какого черта ты мне все это рассказываешь! — зашипел Марсель, уже желая вскочить на ноги, но Лида схватила его за запястье и удержала на месте. — Марс! — прикрикнула она, заставляя взглянуть себе в глаза. — Ладно Егор игнорит меня, не хочет говорить на эту тему, но ты… тебя я заставлю поговорить со мной! Омега скрипнул зубами, но вырываться перестал. Его бесило все. Бесила глупая женщина, бесили ее разговоры. Он старался не думать о предстоящем, а она каждый чертов раз напоминала и будто не волновалась совершенно. Срок подползал, а Кравцов, как на зло, вечно шлялся где-то, будто специально сбегая из дома, будто чувствовал себя не комфортно рядом с Лидой, ставшей неповоротливой и необычайно ласковой, будто… будто прощалась. — Ребенок! — упрямо повторила она. — Со мной уже все понятно. Ты знаешь, что творится. Но ребенок. Он будет и на тебе в том числе. Увы, но твои роды будет принимать Егор, а он не хочет учиться. Боится. Да и чему учить, когда я ни хрена сама не знаю о твоей анатомии и физиологии. Марсель скрестил ноги в лодыжках и сгорбился, пытаясь не думать о том, что она несет. — Ты, как и все мужики, пытаешься уйти от проблемы, а не решать ее! Я хочу сделать хоть что-то ради детей, пока еще могу, а вы просто прячете голову в песок! — Я учусь, Лида! — запротестовал Марсель. Он действительно старался, действительно учился сшивать ткани и под ее чутким руководством изучал книгу по акушерству. Он старался, чтоб была возможность помочь ей. Он правда старался. — Да, но что будет, когда рожать придется тебе?! — закричала женщина, едва ли не белея от гнева. — Я… Свою мысль Марсель не закончил. Не стоило сообщать ей, что на самом деле он уже подумывал застрелиться в тот день. А потом появился Кравцов с женой и… — Я не хочу вешать на тебя еще и своего ребенка, но увы, тут я бессильна, — спокойно произнесла она, будто не о собственной гибели говорила, а о какой-нибудь вынужденной недолгой командировке. Она знала, что будет, и была готова к этому. — Вернемся к дыханию. Ты должен прислушиваться к себе, чтоб знать, когда начнутся потуги. Если начнешь тужится раньше, порвешься… Марс теперь слушал ее молча, не перебивая. Если она достаточно сильная, то и он не должен быть бесхребетным слабаком. Его поражала выдержка этой хрупкой и, несомненно, красивой женщины и становилось стыдно, что он распустил сопли. Всю жизнь держал себя в узде, лишь бы доказать себе, Кравцову, всему миру, что он не слабая омежка, а очень даже сильный мужик, а теперь… сдавался на полпути. Раньше Марсель думал, что придушит ребенка подушкой, как только тот решит вылезти из него. Но сейчас это казалось чем-то омерзительным и вероломным. — И как лучше рожать. На спине? — этот вопрос у него возник в конце лекции, и он заметил довольную полуулыбку Лиды. Значит, он слушал ее. — Как тебе будет удобно. Стоя, сидя, лежа. Сам в процессе поймешь. От мыслей о родах внутри все скручивалось жгутами и жгло где-то в районе солнечного сплетения. Марс признавался себе, что позорно боится боли, потому что знал, что она будет не похожа ни на что, что ему довелось пережить. — Все получится, слышишь? — женщина положила руку ему на колено, заставляя взглянуть в свои глаза. — Главное, думай о том, что все когда-нибудь заканчивается. Держи это в голове. Марсель мечтал, чтоб все и не начиналось. На улице залаял Чарли. Это имя было написано на ошейнике, и пес отзывался на него, так что было решено ничего не менять. Должно быть, вернулся с очередной вылазки Егор, но Марс все равно схватился за пистолет и скользнул к окну. Только увидев знакомую фигуру в охотничьей куртке и с рюкзаком, успокоился. Заправив отросшие пряди волос за уши, омега направился к двери. Когда Кравцов был в доме, ему было гораздо спокойнее и не только потому, что это неплохая боевая единица. Нет, просто он пах спокойствием и уверенностью, а этого так не хватало сейчас Марселю. — Ну, как улов? Егор удивленно приподнял бровь. Да, парень редко заговаривал первым, все больше молчал, но общение с Лидой действовало на него, и он невольно интегрировался в их маленькую семью. — Я принес еще смесей и воды, а еще… — он улыбнулся как сытый кот, а потом заметил жену и расплылся в и вовсе счастливой улыбке. — Та-дам! Он выудил из рюкзака маленькую книжку в мягком переплете. Протянул ничего не понимающему Марселю, наблюдая, как эмоции сменяют друг друга на его лице. Недоумение, удивление, осознание, задумчивость. — Ого, да это же книга по родовспоможению для омег! — радостно воскликнула Лида, заглядывая Марсу через плечо. — А ну, дай-ка! Она отобрала книжку и быстро зашелестела страничками. — Даже картинки есть! Новак, ты спасен! О-о, ничего себе. Вон оно все как… Егор смотрел только на Марселя, наблюдая за его выражением лица. Липкая паника подкрадывалась к нему, он побледнел. Кравцов и не думал, что предстоящие роды так пугают его. Он сжал волю в кулак и спросил: — Ты помнишь, что тебе говорили врачи? Хоть что-нибудь? Марс вздрогнул. Разлепил пересохшие губы и пробормотал: — Говорили, что все, как у женщин. — Да, — подтвердила Лида, присаживаясь на стул. Она внимательно вчитывалась в текст, пытаясь разобрать буквы в тусклом свете камина. — Здесь так и написано. Это очень облегчает тебе жизнь. По сути, ты — интерсекс. — Что? — переспросил Марсель, поморщившись. — Гермафродит иными словами. — Боже… — парень поднес ладонь к горящей от смущения щеке и невесело усмехнулся. — Они были правы. Я просто мутант. — Как и я, — процедил Кравцов, ставя рюкзак на стол. — В такой уж ситуации мы все оказались. Лид, я принес шелковые нити и те лекарства. Пришлось грабануть аптеку. Мне отказывались давать их. Женщина резко вскинула голову. — Ты наставил на них пистолет?! — У меня не было другого выхода. К тому же я еще захватил вот это. Бетан… Бетанст… тс… черт, кто придумывает названия?! — Все нормально, я знаю, что это! — Лида отобрала коробочку и положила на стол рядом к другим препаратам. — Откуда ты узнал? — Почитал ту книжку, пока отдыхал. Честно говоря, просто повезло на этой вылазке. У аптекаря было оружие, но он не успел до него дотянуться. Марсель кивнул и принялся доставать из рюкзака новые коробки с детским питанием. — Не удивительно, — произнес он. — Думаю, нариков, которые ищут всякую дрянь по аптекам, сейчас хватает. Так, и для чего этот бетан… как там его? Лида оторвалась от чтения и невесомо коснулась его руки. — Почитаешь потом книжку и все поймешь. И ты, Егор, тоже.***
— Звучит страшно, — признался Марсель, теребя в руках край пончо. — Хочешь сказать, без разрывов не обойдется? — Я не знаю, — честно ответила Лида и ткнула пальцем в картинку. — Это все теория и наблюдение. Ты первый, кто смог забеременеть по воле врачей. Остальных омег находят по углам, подвалам и чердакам. Мало кто обращается за помощью. Судя по всему, три или четыре омеги всего лишь рожали под наблюдением врачей. Очень мало опыта, мало теории. Этот бетан-как-там-его помогал последнему, но он был еще экспериментальный, а этот вроде как нормальный уже. Не знаю. Сейчас никто ничего сказать не может. Марс кивнул. Он не хотел бояться, не хотел забиваться под кровать и трястись, но он не чувствовал в себе достаточно храбрости, чтобы выстоять. Наверное, он все же слабак. — А что насчет нервной системы? — спросил он наконец-то. — Я не умру от болевого шока? Она снова пролистнула книгу на начало третьей главы и перечитала первый абзац. — М-м, нет, должно блокироваться гормонами, как и у меня. Все обезболивающие, какие тебе можно, у нас есть. — Хорошо, — прошептал Марс, поднимаясь на ноги. Он медленно приблизился к камину и присел на коврик возле огня. Если он сможет выбирать, он бы предпочел рожать здесь. Иногда он злился на Егора просто за то, что тот родился альфой, а не женщиной и не омегой, что ему предстоит просто наблюдать и помогать, а не чувствовать муки, но потом он думал о том, что ведь они оба, и Лида, и Марсель, могут умереть на руках Кравцова, а тот ничего не сможет сделать. Ни-че-го. — А кесарево мне он никак не сделает? — вдруг спросил он, хотя знал ответ. Ребенок внутри толкнулся, будто протестовал, но Марс даже не коснулся живота. Хотелось, если честно, но он так привык игнорировать свои потребности, свои инстинкты, что даже эту необходимость приласкать и успокоить откинул. — Он не хирург. Повредит ребенка или не дорежет. К тому же, ты просто умрешь, если не от кровопотери, так от заражения. Без шансов. — А больница? Мы могли бы дойти до какой-нибудь больницы? На это Лида молчала.***
Паника. Первое, что почувствовал Марсель, когда проснулся. Это была не его паника, не его эмоции. Он дышал во сне размеренно и спокойно, и плод внутри него тоже спал. Еще спал пес и лес тоже был погружен в сон. Но тревога возрастала, и она толкнула его еще раз, заставляя подняться на ноги. Дом остыл. Камин давно погас, и спасали только толстые одеяла. Вылезать из кровати не хотелось, но паника гнала его вниз. К источнику эмоций. Марсель ненавидел эту связь, ненавидел то, что чувствует Кравцова, почти осязает его эмоции, читает, как открытую книгу. Кравцов был в панике, и, к своему ужасу, Марс понимал, что было причиной. Он спустился вниз, с каждым шагом все отчетливее разбирая слова. Лида договорила шепотом, со второго этажа ее слышно не было. — Началось? — спросил он, застывая в дверях. Девушка полулежала на кровати, а Кравцов носился, как сумасшедший, по комнате, не зная за что хвататься. В голове у Марселя было пусто, будто все, что он знал, выскользнуло оттуда и скатилось по наклонной плоскости ужаса. По извилинам метались обрывки слов Лиды, ее указания, страшные картинки в книге по акушерству, собственные фантазии, домыслы. Нет, надо было собраться. — Егор, разожги камин, — скомандовал он и почти уверенно направился к спокойной женщине. — Говори, что делать. — Пока ничего. Просто схватки, — мягко улыбнулась она, подкладывая под голову подушку. — Это надолго, так что можешь идти спать. — Я не смогу уснуть, — махнул головой Марсель, сжимая ее ладонь. Она была очень теплая. — Может быть, ты чего-то хочешь? Егор возился с камином. Огонь потрескивал, наполняя комнату теплым оранжевым светом и теплом. Марс, чтоб отвлечься, готовил им бутерброды. Лида отказалась есть, просто попросила дать ей насладиться передышками между еще слабыми схватками. — Это пиздец, Марс! — шепотом поделился Кравцов, подходя ближе. Он старался, чтоб жена не услышала его, но ей и не нужно было слышать, чтоб знать, как он напуган. — А она такая спокойная, будто все нормально. — Это гормоны. Они блокируют. Говорят, все будет, как во сне… — Марсель протянул ему тарелку и взял свою. Есть не хотелось. Кусок в горло не лез, но им предстояло, как минимум полдня безумного стресса, а потом еще хрен знает сколько. Нужно было есть, чтоб набраться сил. — Вчера она сказала мне, в случае чего назвать сына Евлампием, а потом рассмеялась. Хорошая шутка, но что значит «в случае чего»? Он нарезал круги по кухне, сосредоточенно жуя бутерброд. Бледный, как смерть. О смерти думать не хотелось. Марсель не знал, что ответить. Ему тоже не нравилось, что Лида уверена в своей гибели, но спорить с ней уже перестал. Он сделает все, что от него зависит. — Ты прочитал книгу? — холодно спросил он. — Да, обе, — мрачно ответил Кравцов. — Не думай, что я просто скину все на тебя. Они сидели в тишине, пока из спальни не раздался тихий, но уверенный голос Лиды, зовущей мужа. Он резко вскочил и рванул в комнату, хотя женщина была спокойной, как всегда. Наверное, хотела поговорить. Схватки усиливались. Марсель, будто студент перед экзаменом, панически листал книгу, пытаясь систематизировать знания в голове, но они разбегались, расплетались, будто девичьи косы. Хаос. Спустя восемь-девять часов Лида уже стонала от боли. Под ее руководством Егор проверил раскрытие. Четыре сантиметра. Это было хорошо, опять же, по ее словам. В комнате было протоплено, готовы миски с теплой водой, одёжка для малыша, кроватка. Кравцов практически перестал паниковать. Во время схваток Лида то лежала, то ходила, то вставала на четвереньки, позволяя мужу делать ей расслабляющий массаж или просто гладить по спине, целуя в плечо. На это Марсель не смотрел. Каждый раз при взгляде на ее скривившееся от боли лицо, он представлял собственные предстоящие страдания, а еще ему было искренне ее жаль. Она оказалась хорошей женщиной, ей хотелось помочь, но он не знал как. — Запомни вот это, — все еще тяжело дыша после схватки, произнесла Лида, откидываясь на подушки. — Раскрытие. У него должно быть так же. Не забудь про расширитель и тот бетан-как-там-его. Помни, что у него… м-м… два… — Тш, да, да… — Кравцов погладил ее по руке. Его поражало, что даже испытывая такую боль, она продолжала заботиться о Марсе. — Итак, значит, Евлампий тебе не нравится?.. — спустя целую вечность выдыхая, произнесла она, поглаживая рукой живот. Егор невесело рассмеялся, но она все равно слабо улыбнулась. Переплела пальцы с его пальцами и прикрыла глаза. — Тогда Мишка. Как твоего отца, — предложила она. Губы ее слабо шевелились, сказывалась усталость. — Как захочешь, дорогая, — он поцеловал ее в лоб, коснулся рукой ключиц… — Твое сердце. Колотится. Марсель оторвал взгляд от огня и повернул голову в их сторону. Кравцов знал, что означает этот сердечный ритм. Тахикардия. — Все хорошо, это от боли, — слабо улыбнулась она, вскидывая руку. Коснулась его небритой щеки. — Все будет хорошо, вот увидишь. Егор сделал вид, что поверил. У них не было ничего, что бы он смог противопоставить новой возникшей угрозе. Спустя два часа она уже кричала. Хотелось закрыть уши. Что-то было не так. Марсель не знал, чем ей помочь, он спрашивал, но она только отвечала, что так и должно быть, что здесь нужно просто ждать. Ждать. Черт, сколько ждать?! Открытие шесть сантиметров. Ребенок еще не вошел в родовые пути. Он достаточно долго находился без воды, и Марсель до жути боялся, как это могло на нем отразится. Еще два часа. Ее сердце колотилось с перебоями. Она хваталась руками за грудь и замирала, находясь если не в плену схваток, то в плену иной боли, гораздо более опасной для нее. Раскрытие семь сантиметров. Лида схватила уже белого, как простыня мужа за ворот и притянула к себе с такой силой, что затрещала ткань. Зашептала что-то на ухо, но он только головой замотал. Марсель знал, что она задумала. Он видел ее взгляд, узнавал его. Она вспоминала их недавний разговор о кесарево. — Слышишь, вот здесь. Она провела рукой по низу своего живота, и Кравцов вдруг упрямо поджал губы. …По ее телу пробегала дрожь. Она уже не реагировала на схватки. Дыхание редкое, прерывистое, а сердце, наоборот, стучало так часто, что Марсель то и дело сбивался со счета, сжимая ее руку, слушая пульс. — Лида! — потеряно позвал Кравцов, поглаживая ее по бедру. Женщина не реагировала. Она не отвечала уже минут пять, но все еще двигалась, шевелила пальцами, устало вздыхала, но теперь и это исчезло. — Неси скальпель. Марс не сразу понял, что обращаются к нему. Он достал из рюкзачка маленький серебристый ножик, который Лида заранее прокипятила, спирт и вату. Протянул Егору, усаживаясь в изголовье кровати. Провел пальцами по взмокшему лбу женщины, убирая волосы. Она не реагировала. Не дышала. Уже не дышала. Он взял ее руку. Венка не пульсировала. — Она не сможет вытолкнуть ребенка, — заторможенно произнес Кравцов. Руки его механическими движениями обрабатывали скальпель спиртом. Дальнейшее Марсель запоминать не хотел. По долгу службы он видел ранения, видел кровь, но такое он не видел. Его на удивление не мутило, не кидало в обморок, нет. Он почти не смотрел, обрабатывая ножницы. Готовил к перерезанию пуповины. Малыш закричал, и это было счастье. Как реанимировать младенцев, омега не помнил, хотя и это он читал, и это объясняла Лида. Она не двигалась. Казалось, что вот она закричит, но нет. Нет. Нет.***
Дождь лил с такой силой, что казалось, природа плачет, горюя по очередной жертве ужасной человеческой ошибки. На грани вымирания. Марс никогда не думал, что они подойдут к этой черте. Он сосредоточился на бутылочке, на все еще красно-синем младенце в своих руках, но взгляд его то и дело соскальзывал на залитую кровью кровать, на окно, откуда должна была быть видна могила. Но ливень и сумерки скрывали все полупрозрачной занавесью, и Марсель видел только черную фигуру с лопатой, с каким-то безумным порывом копающую могилу. Он не видел необходимости хоронить ее сейчас, когда тело еще не остыло. Он считал что нужно было сколотить гроб, омыть ее и, пусть он никогда не был верующим, но сделать это хоть сколько-нибудь по-христиански. Но Кравцов будто обезумел. Достал из подвала какую-то огромную деревянную коробку, и замотав тело жены в ее любимый шерстяной плед, уложил в импровизированный гроб, не имея сил даже на слезы. Марсель не останавливал его. Он вообще старался не вмешиваться, не совать свои пять копеек, полностью сосредоточившись на малыше. Перевязать пуповину, обмыть, накормить, согреть. Камин догорал, но подкинуть дров было некому. Убитый горем Егор все еще копал могилу, поскальзываясь на вымоченной дождем земле, падал в нее, рыл едва ли не руками, порой забывая о лопате. Малыш уснул. Он был на удивление спокойным и, как показалось Марселю, здоровым. Омега перенес его на второй этаж и опустил на свою кровать, прямо по центру, чтоб не упал. Спустился вниз так быстро, как только мог, и перетащил кроватку. Когда он укладывал кроху в уютное гнездышко прямо возле теплой стены, где проходил дымоход, он даже не проснулся, и только мерное дыхание говорило о том, что он жив. Подоткнув одеялко, Марсель убедился, что оно не перекроет ему дыхание, и снова спустился вниз. Первым делом добавил дров в камин. В доме должно быть тепло. К тому же, он хотел, чтоб и Егору, когда он вернется, было тепло. Потом достал большой мешок из-под мойки и засунул в него сдернутые с постели окровавленные простыни. Кровь пропиталась до самого матраса, но не сильно, и, притащив с кухни хозяйственное мыло и щетку, принялся ожесточённо оттирать, инстинктивно прислушиваясь к звукам на втором этаже. Малыш спал. Сердце Марселя разрывалось. Он чувствовал то, что чувствовал Кравцов, и это просто убивало, но нужно было заставлять себя думать только о хорошем, ведь и альфа ощущал его эмоции. Пятно крови блекло, но не исчезало. Тереть дальше не было никакого смысла, и он, стараясь не сильно напрягаться, перевернул матрас. Достал новую простыню из шкафа, застелил, будто скрывая следы пребывания здесь Лиды. Ее крик все еще звучал в его ушах, ее шумное дыхание, ее страх. Он завязал мешок и оставил его на кухне, планируя потом выкинуть. Лучше такое не оставлять на видном месте. На улице было совсем темно, но он точно видел, что возле свежей могилы никого нет. Зато на заднем дворе раздавались звуки. Кравцов колол дрова, вымещая эмоции. Его нужно было просто оставить в покое, хотя очень хотелось загнать его домой. Неизвестно, как на нем скажется столь длительное пребывание под дождем. Как лечить воспаление легких, Лида не объясняла. Малыш на втором этаже вдруг закряхтел, и Марсель принялся с холодным спокойствием готовить ему новую смесь. Накормить, обогреть, защитить. Он действовал на автомате, подгоняемый инстинктами. Собственный плод в животе толкался, будто напоминая, что неплохо было бы поесть и отдохнуть, но Марс уже привычно игнорировал его. Входная дверь хлопнула, когда омега уже покормил ребенка и укладывал его спать. Почему-то хотелось напеть какую-нибудь песенку, но он не знал ни одной подходящей, поэтому начал мурлыкать «Что такое осень». Это было тупо, но почему-то в голову пришла только она. Убедившись, что малыш спит, он спустился вниз и застал Егора сидящим у камина, прямо так, в одежде. Его руки были омыты дождем, но под ногтями застряла грязь. Обувь оставляла омерзительные следы, а с одежды уже успела натечь лужа. — Эй… — Марсель тронул его за плечо, и Кравцов обернулся так резко, сжимая кулаки, что омега отшатнулся, закрывая живот руками. Это получилось случайно. Он не боялся на самом деле. Ну, разве что самую малость. Егор заметил этот жест. Он снова отвернулся к огню и замер каменным изваянием. Омега прошелся к их с Лидой сумке и принялся выуживать оттуда сменную одежду, с какой-то ужасающей тоской убирая в сторону женские, еще пахнущие духами, вещи. Достав спортивные штаны, кофту, носки и белье, он сложил это все на кресло рядом с мужчиной и прошептал. — Переоденься и ложись спать. За ребенком я присмотрю. Кравцов кивнул вполне осознано. Марсель снова сжал рукой его плечо и ушел к себе на второй этаж. Крошка сопел, чуть шевеля во сне маленькими розовыми пальчиками, и омега не удержался. Потянулся к нему, повыше подоткнул одеялко, хотя в этом не было никакого смысла. Так хотелось прикоснуться, но он боялся его разбудить. Собственная одежда вдруг стала казаться до ужаса грязной, будто она пропиталась болью и страхом, и Марс поспешно сменил джинсы на спортивные штаны и поменял футболку. Забрался в кровать и прикрыл глаза, спасаясь от ужасающей реальности в мире снов. Да, стоило бы проверить переоделся ли Кравцов, но он достаточно с ним провозился. Егор взрослый мужчина и должен прийти в себя ради ребенка. Он обязан. У него не было права сдаваться. Скрипнувшая половица заставила омегу распахнуть глаза. Рука сама собой метнулась к подушке, пальцы сжались на рукояти пистолета. Щелкнул предохранитель… — Я не могу спать там, где ушла она. Голос Кравцова дрожал. Он кинул быстрый взгляд на импровизированную колыбель и подошел ближе. Марсель дернулся, напрягся, чувствуя острую необходимость остановить его, не позволить навредить малышу. Да что ж такое! Он же отец! Все еще неотрывно, по-звериному наблюдая, как Егор подходит к кроватке, смотрит на крошку, омега убрал пистолет обратно, прикидывая, в своем ли уме Кравцов. Если судить по его отсутствующему выражению лица, то нет. Но он все-таки переоделся, все-таки пришел и все-таки высказал заинтересованность в своем сыне. Это было уже что-то. На самом деле омега малодушно боялся, что теперь, охваченный горем, Кравцов просто замкнется в себе или уйдет, оставив его в самый сложный момент жизни. Марсель протянул руку и перехватил его за запястье. Крепко, по-мужски сжал пальцы, давая почувствовать, что он не один. Он знал, что делать. Знал, как его успокоить и как успокоиться самому. Егор понял. Отошел от колыбельной и поспешно обошел кровать, забираясь на едва ли скрипнувший матрас. Скользнул под одеяло, прижимаясь своим продрогшим телом к уже успевшему согреться телу омеги. Сердце альфы бешено билось в груди. Марсель позволил ему обнять себя и зарыться носом в волосы, вдохнуть запах омеги. Это было именно то, что нужно сейчас. Почувствовать себя в безопасности. Марсу это тоже было нужно. Он плотнее прижался спиной к груди Кравцова и прикрыл глаза. Малыш разбудил его под утро. Он тихонько кряхтел, просыпаясь. Почти беззвучно, но омега услышал. Он быстро приготовил новую смесь и успел взять ребенка на руки до того, как тот начнет кричать. Почему-то ужасно не хотелось будить вымотанного отца, хотя Марс и сам чувствовал себя разбитым и уставшим. Он ходил по комнате, покачивая ребенка. Бутылочка в его руках дрожала, но он упрямо кормил на удивление спокойного малыша, и собственный ребенок в животе тоже спал. Это было умиротворяюще. Даже завораживало. Не было времени на размышления, и это хорошо. Задумываться о том, как им жить дальше, не хотелось. — Эй… — прошептал Кравцов, заставляя Марселя обернуться. — Он плакал? Я не слышал. — Все нормально. Он будет часто просыпаться по ночам. — Тебе стоило разбудить меня, — протирая глаза руками, прошептал Егор. Он выглядел таким сонным, таким печальным, что Марс поспешно отвернулся. Нервничать ему не стоило. Малыш болтал ручками, открывал мутные глазки и вообще выглядел очень странно, да и Марсель, никогда прежде не державший младенцев на руках, едва ли не трясся от страха сделать что-то не так. Навредить. Но инстинкты управляли им, и на таком автопилоте ему было очень комфортно. — Спасибо, — прошептал Кравцов, снова откидываясь на подушку. Спрашивать за что не было смысла. Омега просто кивнул, убирая бутылочку. Малыш спал.***
Марсель проснулся ближе к утру. В доме было холодно, младенец спал, Егор тоже, укутавшись по самые глаза в одеяло. Нужно разжечь камин, приготовить смесь... Он накинул на плечи пончо и, пытаясь не обращать внимания на кусающий за бока холод, спустился вниз. Включил плиту, поставил чайник. Уже чистая, без пятен крови кровать притягивала взгляд, но Марс старался не смотреть туда, заниматься бытовыми делами. С животом спускаться в погреб за мясом он не рискнул. Есть не хотелось, но живот скручивало от голода, спать не хотелось, но глаза сами собой закрывались. Сколько он спал за ночь? Часа четыре, не больше. Пока закипала вода, он натянул на ноги кирзовые сапоги, накинул куртку прямо поверх пончо и вышел. Ливень давно закончился, но земля все еще была влажная. Голодного пса нужно было накормить, но сейчас Марсель хотел не этого. Кутаясь в одежду, он побрел, спотыкаясь, к маленькому клочку земли. Все вокруг было влажным и, если бы он не знал, ни за что бы не догадался, что это — могила. Почва высохнет, и они смогут соорудить нечто более приемлемое, правильное. Он стоял и бессмысленно смотрел, а в голове — пустота. Мозг не понимал, как может быть такое, что вот есть человек, и вдруг его уже нет, а еще и двадцать четыре часа не прошло. Она умерла не вчера, она умерла сегодня. Марсель постоял еще немного и вернулся в дом. Надо было покормить пса, пока малыш не проснулся. Но еще на крыльце он понял, что немного опоздал. Кроха уже вовсю силу легких надрывался, а заспанный Егор стоял на кухне, с растерянностью глядя на бутылочки и смеси, которые Марсель приготовил. — Сперва руки вымой, — посоветовал он, стягивая сапоги и переобуваясь в домашнюю обувь. Повесил куртку на крючок. Да, легче было бы все сделать самому, но вдруг с ним тоже случится что-то страшное, кто тогда позаботиться о ребенке? Егор должен был научиться справляться самостоятельно. Омега руководил, позволяя отцу приготовить смесь. Кравцов молча выполнял указания, а потом тихо поблагодарил и пошел наверх. — Эй, — окликнул вдруг его Марсель, и альфа остановился, слушая. — Попробуй поменять ему памперс. Может, ему не комфортно. Увидишь что-то страшное — не пугайся. Так должно быть. — Мне уже ничего не страшно, — пробормотал Егор. Отчасти это было правдой. Он, должно быть, чувствовал себя виноватым. Не сберег жену. Но, с другой стороны, он сделал все, что мог. Теперь ему нужно было сделать еще больше — вырастить сына. Марсель приготовил еду для собаки, налил в миску чистую воду и ненадолго замер, поглаживая пса по холке. Можно было выпустить его побегать, и он отцепил поводок от ошейника, давая ему возможность снова почувствовать себя свободным. Ох, как Марсель тоже хотел быть свободным.