Харадский пленник

— У меня дурное предчувствие, — Куруфинвэ Атаринке, пятый сын погибшего Феанаро, короля первого дома нолдор, задумчиво смотрел на языки пламени лесного костра, чуть прищурив серебристо-серые, как у отца, глаза. Несколько охотников-верных разделывали тушу загнанного оленя, Турко, который полчаса назад предводительствовал в охоте, сейчас валялся в густой траве немного в стороне от костра, подставив лицо ночному ветру с видом эльфа, выполнившего свой долг. Мол, я вам ужин добыл, а дальше без меня. Расслабленность и самодовольство читались и в его безмятежном лице, и в беззаботной позе — нога на ногу, руки за головой. Морьо сидел поодаль, пересчитывая блестящие грубо отлитые с точки зрения Курво — искусного мастера — золотые кругляшки — деньги, изобретение то ли эдайн, гномов, то ли самого Морьо. Во всяком случае, с помощью этих кругляшков Морьо вел обмен и с гномами, и со смертными. Кто-то поговаривал, что "продавать и покупать" товары придумал сам Враг мира, но Морьо всегда огрызался и говорил, что это очень удобно. Не искать, кто тебе готов добыть железной руды за отлитые кирки, а назначить цену в золоте. Морьо даже монеты отливал со своим профилем — от лишней скромности он явно не страдал. Все складывалось на редкость удачно, и, тем не менее, Курво одолевали мрачные мысли. Как тогда, когда притихшая королевна Лютиен уже была готова дать согласие на брак с Тьелко и все, казалось, шло гладко. А потом проклятая девка удрала в Ангбанд, и тщательно продуманный план дал трещину. Вот и сейчас все было слишком хорошо. Отвратительно хорошо. Морьо говорил о людях с Востока, которые встанут под знамёна первого дома. Курво эдайн не верил. Вообще. Они сейчас встанут, а потом потребуют королевну в жены главарю и Сильмарилл в придачу. Морьо смеялся и отмахивался, мол, золота будет достаточно. Таргелион процветает, торговые пути приносят доход и он, Морьо, найдет, чем оплатить воинов вождей с Востока. Куруфин не был так уверен в могуществе золота. — Не стоит соваться к смертным без достаточного количества верных, — проговорил наконец он. Морьо поднял загорелое лицо, сверкнул зубами в улыбке. — Ты их просто не любишь. Эта улыбка сошла с его лица, когда во время битвы те же самые эдайн, что так искренне клялись в верности Первому дому, льстиво называя Карантира мудрейшим и благословенным, вдруг обернули свои клинки против них же, и на том поле от кривых сабель этих "союзников" полегло едва ли не больше верных, чем во время предыдущей битвы с Моринготто. Медлить было непозволительно, однако оскорбленный Карантир настоял на том, чтобы отомстить предателям; мнения братьев разделились: Курво и Тьелко согласились вместе с ним возвратиться, преследуя дикарей, оставив старшим братьям догонять силы Второго дома. Возвращавшийся отряд и впрямь был невелик, но Морьо уверен был — чтобы догнать сбежавших, требуется лишь скорость, а дальше стрелы нолдор сами поразят их. Во время стычки с бывшими союзниками полегло немало с обеих сторон, но предатели Ульфланг и Ульдор успели отступить с той же внезапностью, с какой до этого атаковали их сзади. Турко верно предвидел, что погоня не будет вечной: караваны встали на ночлег, даже не выставляя охраны, и отряд нолдор проскакал меж шатров и привязанных лошадей во весь опор, разя на своем пути всех, кто попадался. Турко и Морьо, успев войти в раж при виде неподготовленных к новому бою истерлингов, не сразу поняли, что внутри огромного лагеря находятся в кольце чужих сил. Но даже когда их схватили и привели в шатер вождя, и Ульфланг самодовольно оглядывал их узкими черными глазами, не выдававшим ни единой эмоции, Морьо готов был сказать ему многое — прежде всего, конечно, прямо обвинить в предательстве. — Я готов был заплатить тебе золотом, недостойный пёс, — начал он. Сперва Ульфланг отвечал на удивление миролюбиво: — Не все на свете покупается за деньги. Ты готов бросить мне золота, презирая и бросаясь оскорблениями, думая, что мне достаточно лишь его? Нет, знай, и у меня есть для гордость. И достаточно власти для того, чтобы покарать тебя за твой нечистый язык, — он взмахнул рукой, делая знак страже, и Карантира приволокли ему под ноги, заставляя нагнуться. Морьо отчаянно вскрикнул от острой боли и почувствовал, что кровь заливает его рот, ковры, которыми устлан был пол в этом низком шатре, лицо и одежды Морьо. Он вскинул голову и вновь попытался назвать Ульфланга предателем — но теперь это у него не вышло. Турко бился в цепких руках держащих его истерлингов. Охотника удерживали шестеро. — Нет! Нет! Не смейте, морготово семя! Подскочил ещё один узкоглазый, намотал белесые пряди Турко на кулак, запрокинул голову эльфа назад, и у губ сына Феанора сверкнуло лезвие ножа. — Этого тоже заткнуть? — поинтересовался истерлинг. Нарочно на общем наречии. Турко замолчал на полуслове, тяжело дыша и глядя расширенными глазами на захлебывающегося кровью брата. А потом на голову среброволосого эльфа обрушилась чья-то дубинка, и Тьелко рухнул без чувств. Курво, которого тоже крепко держали, смотрел будто со стороны, а не из гущи событий, на Морьо. Властитель Таргелиона (скорее всего, уже не было Таргелиона — они потеряли сотни верных, а люди под властью Морьо наверняка попали в клещи морготовых тварей и этих негодяев) хрипел, и судя по бестолково мечущимся мыслям, ещё не до конца осознал необратимость случившегося. Верных в основном узкоглазые наверняка перерезали — во всяком случае, Курво дозваться их не мог. Глухо растущая внутри ярость остывала, сменяясь каким-то мечущимся отчаянием. Вырваться, любым путем вырваться. Но им некому было помочь сейчас. Даже тот небольшой отряд, что следовал за ним, оказался отрезан; судя по крикам снаружи, там тоже горела схватка, и всех их наверняка перерезали. Оставшихся Ульфланг пообещал казнить: Курво насмешливо возразил, что не собирается отныне верить ни единому их слову, и его тоже крепко связали. Он лежал на полу, пытаясь оглянуться и увидеть братьев. — Что тебе нужно? Денег? Чего ради тогда держишь нас? Или хочешь сдать нас своему господину, прихвостень Моргота? — Я найду, как получить их, не сомневайся. А пока не хочу и руки об тебя марать. Ты звал меня собакой, но я сделаю тебя хуже — ты будешь раб моих рабов. Курво мог бы ещё что-то возразить, но их утащили, как мешки с сеном, так же швырнули на повозку и привязали. Турко был рядом, но его так огрели по голове, что брат был без сознания. Курво бился, пытаясь освободиться или дотянуться до кинжала, но скоро понял, что его вытащили — он даже не помнил, когда. Устав от бессмысленных попыток, он ненадолго прикрыл глаза и мигом провалился в сон, темный и похожий на провал, а очнулся уже с наступлением темноты, ощутив, как повозка пришла в движение: видимо, истерлинги снимались с места и уходили к себе на юг, возвращаясь к своим пустынным жарким краям. Курво дёрнул на всякий случай связанными руками — не ослабили, ублюдки. Впрочем, он иного и не ждал. Пошарил взглядом в поисках кинжала — так, на всякий случай. Только очень недалёкие существа могли бы положить кинжал рядом с пленниками. Этих, определенно, они недооценили. И, главное, мысли — Куруфин всегда гордился своим умением видеть собеседников насквозь. И тут... Это все Морьо с его жизнерадостным доверием к восточным племенам. А ведь Карантира предупреждали, чтобы был настороже. "Ты просто не любишь смертных". А за что их любить, а, Морифинвэ? За это предательство? Злость сменилась тревогой, и мысли заскакали перепуганными зайцами. А если он захлебнулся кровью? А как же он теперь? А если его убили? Нет, убить вряд ли — судя по всему, эти скоты уготовили им что-то похуже смерти. Копи Моргота? Но похоже, что с тремя пленными принцами нолдор никто не собирался беседовать, а уж тем более описывать будущее. Истерлинги коротко переговаривались между собой, подгоняли окриками лошадей и быстро уходили прочь к юго-западу, равно далеко и от Таргелиона с Химладом, и от Ангбанда. Тьелко угадывал направление лишь по солнцу. Руки его тоже были связаны, но с ним обошлись чуть лучше, чем с остальными — впрочем, легче от этого не становилось. Потеряв сознание, он долго провалялся без чувств, а когда очнулся, братьев не было. Он выругался, вспомнив, как падал на пол Морьо, и мог только гадать, жив ли тот, и отбились ли остальные, и спасся ли Курво. Место удара на затылке болело, и когда он пытался приподняться в повозке, все перед глазами плыло, накатывала слабость и он падал обратно. Несколько раз его поили — он вцепился бы раскосому истерлингу в горло, если бы были силы, но сейчас еле мог поднять голову. Он презирал людей востока и всегда считал вероломными, но кто ждал такого исхода? Если только его вызволят, они дорого отплатят за то, что посягнули на нолдор и подняли оружие против них. К нему подошёл ещё один истерлинг — этот был не воин, а десятник или сотник, судя по богато отороченным мехом одеждам и украшенным резьбой ножнам. Он оглядел его внимательно и улыбнулся своим мыслям, не произнося вслух ничего — улыбка была сдержанной, а вместе с тем на редкость мерзкой, но понять, чего он хотел, Тьелко так и не смог. Сотник махнул рукой, и пленника оттащили прочь, кинули в клетку на колесах и там заперли. Теперь он снова трясся в повозке по пыльной степи, но ещё и не видел почти ничего. Попытался дозваться братьев — Морьо не отвечал, а мысли Курво были мрачны и спутанны. Кажется, его тоже взяли в плен. Курво поутих, больше не угрожая. Понял, что ничего хорошего ждать не приходится. Думал о старшем брате и запоздало мучился раскаянием. Наверно, надо было двинуть войска. С другой стороны, они бы все там полегли и ничего бы не добились... Рук он почти не чувствовал — так они затекли. Заметив кого-то из богато одетых истерлингов со своей телеги, приподнялся. — Господин, — в голосе эльфа замелькали льстивые нотки подобострастности. Гордость гордостью, а выживать как-то надо было, — вы не скажете, что с моими братьями? В ответ тот стегнул плёткой по лицу — Курво едва успел мотнуть головой, чтоб кончик кнута не выбил ему глаз. Ослепнуть он не хотел. Снова некстати вспомнилось залитое кровью лицо четвертого брата. Вырвали язык... В Амане он и помыслить не мог, каково это — стать калекой. Он вспомнил Майтимо с его культей и нахлынувшее отвращение при виде уродства старшего брата. Нет, выжить, остаться целым, любыми путями. Он слизнул капли крови с щеки и притих, уткнувшись в вонючую солому. Тьелко тем временем понял, что может подняться: из-за тряски положение было неустойчивым, да и ноги были связаны у щиколоток — вернее, закованы. Руками он опёрся об пол и встал, прислонившись к дощатой тонкой стене клетки. Пожалуй, ее можно было проломить, только не днём и не у всех на виду. Клетка была низкой, так что лбом он упирался в угол между стеной и потолком: там была щель, сквозь которую он видел десятки всадников сбоку и позади, и несколько открытых повозок с мешками. На одной лежал вытянутый свёрток; нет, не свёрток, а фигура связанного по рукам и ногам пленника. Увидев край знакомых темно-красных одежд и черные волосы, он опознал в нем брата. — Курво! — негромко позвал он. Брат не откликался — и неудивительно. Кругом стоял гул множества голосов, фырканье лошадей, скрип колес и все остальное, что мешало прислушаться. Тогда Тьелко вновь сел и, прикрыв глаза, попытался воззвать к брату через осанвэ. Морьо приходилось хуже всего. Он едва не задохнулся от боли и первое время бессмысленно хрипел, пытаясь откашлять собственную кровь. Рука искала рукоять меча, а потом оба запястья ему сковали и связали вдобавок ноги, волоком оттащив куда-то из шатра. Швырнули на землю. Слышались сверху негромкие переговоры Ульфланга ещё с кем-то. — Нет, из этого ничего не получится. Лучше бы ты убил его, господин, — говорил незнакомый голос. Морьо знал немного язык истерлингов и потому понимал их; предатель Ульфланг фыркнул, сказав, что считает себя отмщенным за оскорбления, а дальше будь что будет. — Деньги я получу в любом случае, — добавил он. — И куда ты направишься? — Обратно. — А этих? Повесишь? — Продам в Кханд или Харад, только и всего. Морьо похолодел. Он уже изуродован; о нем нечего говорить, но братья... Как же они должны проклинать его сейчас за то, что он вовлек их в это все! Особенно Атаринкэ. Он как наяву видел презрение на его лице и улыбку — недобрую, как у отца, когда он бывал зол. Его в цепях и путах загрузили на телегу. Запекшаяся кровь стягивала пересохшие губы коркой. Карантир с тоской подумал о воде, но, разумеется, просить ее не собирался. Курво повернул голову на зов, изогнулся. Судя по всему, брата держали в клетке. Морготовы прихвостни! Бессильная злоба снова захлестнула его с головой. "Тьелко, держись, — ответил он на призыв брата. — Ты цел? Знаешь, что с Морьо?" Пока его волокли к телеге, он заметил тела собственных верных и ближайших соратников братьев — тех, что вернулись под их знамёна после Нарготронда. И Мандос не выход — не для них. Ведь тогда они не выполнят клятву и... потом брат ответил, и Турко готов был вскочить, так обрадовался тому, что он жив, но путы не дали. Затем наступила злость на себя и свое положение, и на этот позорный плен. "Не тревожься, я цел, со мной все нормально. Морьо не видел нигде. Вечером, как стемнеет и встанут лагерем, попытаюсь бежать — стены этого ящика некрепкие". Однако план не удался. Уже на привале его снова выволокли под нос очередного раскосого истерлинга: этот был одет богато, даже и вычурно. — Этот будет дороже, — сказал он, указывая на него кнутовищем. — Обращайтесь с ним сносно. Турко его слов не понял; зато после них его повели к крытой повозке, сколоченной накрепко. Его потащили прочь. Перед глазами проплыла страшная картина: окровавленный эльф на повозке; весь в потеках засохшей и потемневшей крови. Запрокинутая голова болталась, как у трупа, так что Турко сперва подумал, что истерлинги в своем безумии зашли так далеко, что решились тащить с собой бездыханное тело. А потом живой труп застонал, и Турко увидел, что весь его рот похож на отверстую рану, и лишь по вязи серебра на краях одежд узнал брата, а тогда содрогнулся. Турко запихали в ящик, крепящийся цепями к повозке, и принялись заколачивать. Эта клеть была прочнее первой, но такая же маленькая, так что эльф не мог разогнуться толком. Сквозь щель в досках Турко увидел, как с повозки скинули брата. Морьо попытался подняться, несмотря на оковы. Услышал негромкое ворчание, повернул голову, щуря слезящиеся глаза. Трое псов налетели на него, вдавливая в грязь. "Горло..."— мелькнула бестолковая мысль — скованными руками не закрыться от псов, только ноги успел подтянуть коленями к груди. Но псы не перегрызли глотку, просто отскочили от упавшего пленника. Оглушенный Морьо вновь попытался подняться. Псины атаковали вновь, быстро и страшно, и упавший эльф вновь закашлялся от крови. Истерлинги захохотали, заулюлюкали, и феаноринг понял, что они так развлекаются. Глянул с ненавистью и отчаянием. Он даже проклянуть не мог негодяев. Снова покатился по земле, сбитый с ног собачьей тушей. В этот раз затих, обессиленно прижавшись щекой к земле. — Падаль, — усмехнулся кто-то. Голос был знакомым — то ли Ульфланг, то ли Ульдор. Мразь узкоглазая... Истерлинги громко хохотали. Потешные попытки эльфа подняться вызывали беспрестанные смех, что хоть и вызывало злость у Морьо, в конце концов спасло ему жизнь. Ульдор не дал псам разодрать горло позабавившей его игрушке и махнул рукой, веля оттащить их. Надменное перекошенное гневом лицо Морьо так не соответствовало его истерзанному жалкому виду, что он решил оставить его при караване хотя бы в качестве шута, а потому приказал напоить его. Но хоть эльфу и поднесли воды, он не смог отпить и пары глотков, больше расплескал. Рот он открыть почти не мог: это давалось с большой болью, и потому вода лилась мимо, на грудь, на землю и на руки. Турко в это время, слыша отдаленный смех и догадываясь, что враги отвлечены иным зрелищем, пытался расшатать прутья в клетке. Толстый металл им скрепить удавалось плохо, и он был перевязан в местах сочленения прутьев, но расшатать и выломать их не удавалось. Зато, в очередной раз толкнув клетку плечом, он чуть не перевернул ее, упав с повозки; следом тут же подбежал, ругаясь, низенький воин и, подозвав нескольких других, помог водрузить клетку обратно и закрепить ее на телеге веревками. Турко старались не трогать и не наказывать, хоть и назвали сыном дурной собаки, чего он, впрочем, все равно не понимал.