Харадский пленник

Утро принесло немного облегчения — до полудня Морьо перечитал последнюю переписку и выслушал краткий рассказ о состоянии дел, попросил дать себе карту, сделал пару наметок пером о том, как стоит проложить новые пути для торговли и обмена с гномами и телэри, но ближе к вечеру им снова овладела мрачность. Раньше он давно накричал бы на кого-то, но теперь судьба жестоко посмеялась над ним, и все творящееся вокруг тоже стало казаться насмешкой. Он, злясь сам непойми на что, вернулся в покои. Спать не хотелось, поэтому он лениво перечитывал несколько старых свитков, что Нельо спас и таскал с собой еще с Таргелиона, но и эти старые замыслы казались бессмысленными. — Можно с тобой обсудить одно дело? — Нельо стоял в дверях, чуть пригнувшись, чтоб не задеть дверной косяк. Металлическая кисть была скрыта бархатной тканью перчатки — Нельо учел ошибку прошлой ночи. — Но если тебе хочется побыть одному, не буду мешать. Морьо кивнул, приглашая, хоть и без особого воодушевления. Обсудить? Эти слова показались бы ему, лишенному теперь языка, насмешкой, но Нельо произнес просьбу мягко, что заподозрить его в иронии было нельзя. Брат тем временем вошел и сел рядом, держа в руках какие-то листки, и замолчал, не зная, с чего начать. Морьо молчал тоже. Присутствие брата смущало. Может, Нельо думает, что ему удастся понять его? Но бурю разнообразных чувств, что томились внутри него, нельзя было описать словами. Тут были и отчаяние, и ненависть к себе, и отвращение, и страх перед старшим, как перед отцом — за то, что из-за него братья пострадали, а Турко и вовсе пришлось остаться там, в чужих землях. Брат подошел и сел — от Морьо не укрылось то, как он попытался спрятать кисть — но ведь Нельо потерял ее, потому что иначе было нельзя, а он сам, Морьо? Мог бы быть умнее, мог бы быть сдержаннее, много чего мог бы. А вместо этого сломался. По крайней мере, так он ощущал себя: сломленным и обессилевшим. Ему и делать-то ничего не хотелось, не то что обсуждать какие-то контракты и договоры с другими племенами. Нельо поймал взгляд на перчатку, кивнул. Трогать младшего не стал. — Это хотя бы восстанавливается, — сказал он, протянул правую руку. — Спасибо Куруфину. Но тогда я слёзно умолял Фингона убить меня. Думал, дальше ничего не будет. Нервно усмехнулся, потёр еле заметный шрам на виске, снова глянул в лицо Морьо. Заранее предупредил его самообвинение: — Это я виноват. Я не отправил войска к вам на помощь, когда вы помчались за истерлингами, — тихо сказал он. — И самое паршивое — не потому, что замышлял новый план или обдумывал, как спасти верных. Потому что расклеился и распустил сопли из-за... Он поморщился, провел левой ладонью по лицу, скривился так, будто ему мучительно было вымолвить просящиеся на язык слова, и он несколько раз прерывался. Потом тихо выдохнул: — Финдекано погиб. А я плохой командир. Правильно я отдал корону. Никогда не помнил, что долг в первую очередь, все время думал о себе. Даже когда увидел тело Финьо, я подумал не о том, что он погиб, а о том, что мне будет плохо без него, понимаешь? — Он сгорбился, сплел пальцы в замок, опустив плечи, и продолжил: — Сначала хотел пробиться к телу, потом отомстить. Только потом вспомнил о вас, и то из-за близнецов... Но было уже поздно. Морьо догадался о чувстве вины, которое мучило старшего брата вслед за горем по убитому Финьо. И тут же подумал о том, что, собственно, самому ему безразлично, отчего все сложилось так, как сложилось. "Я помню, как он был дорог тебе", — и рука Морьо легла на его плечо, а сам он приобнял Нельо, впервые преодолевая ужас перед близкими телесными касаниями, который приобрел там, в плену. Нет, он вовсе его не винил. Даже если и так. Ему вообще казалось теперь, что незачем его было спасать. "Ты хороший командир", — опроверг слова Нельо он, обратившись к нему мысленно. Это было дежурное утешение в их ситуации, но Морьо подумал о том, кто вообще мог быть бы лучшим? Кто ни разу не ошибался? Все ошибаются, но для кого-то ошибки бывают смертельны. Наверное, он просто слишком слаб. Но Нельо бился, и к Морготу пришел сам, а о нем что скажут? Вспомнят, как лорд Таргелиона готов был отдаться за миску похлебки? Пожалуй, отвращение к себе было сильнее остальных чувств, но он считал, что должен справиться с ним сам, и после этой мысли наглухо закрылся от него. Каждый раз, когда он заново переживал плен, приносил снова стыд и боль. Ему было мерзко от самого себя, и он потерял вкус к еде и питью, интерес ко всему вокруг, делами он и то занимался нехотя. Нельо с болью следил за братом. Какое-то время он не заговаривал с ним. Пока однажды вечером опять не заглянул к нему. — Пришли вести из Дориата, Морьо, — тихо сообщил он. — Берен и Лютиен ушли за Грань. Камень у их наследника. Сперва кинув на брата неприветливый взгляд, осознав услышанное, Морьо почувствовал некоторое возбуждение — такое в последнее время случалось редко. Он даже вскочил, пройдясь по комнате туда-сюда, мрачно сдвинул брови, без слов воззрился на брата. "Ты написал ему, что он владеет сокровищем отца незаконно? —и он придвинул брату перо и бумагу. — Или я напишу". Но ему уже сейчас отчего-то казалось, что письмо останется без ответа. Так и произошло. Нельо собрал братьев в центральном зале. — Как мы и предполагали, Диор упрямится в своем желании сохранить краденое наследие нашего отца. Боюсь, у нас нет другого выхода, кроме как... Он запнулся, не решаясь продолжить. — Кроме как атаковать выродка, — подхватил Курво. На лице Морьо поневоле проявилась улыбка — неловкая, кривая, злая, но искренняя. Он мотнул головой в поддержку и выразительно потянул руку к мечу. — Теперь, когда завеса не помешает нам, — начал Куруфин, — мы сможем попасть туда. Сомневаюсь, что все признали Диора своим правителем. — Это дело, достойное Моргота, — запротестовал Кано, — убивать других Эльдар. — А пусть не убиваются, — ухмыльнулся Курво, — пусть сдаются. Пленных отпустим на все четыре стороны. А если они поднимут мечи против нас — тут уж извините. Если все сложится удачно, мы убьем лишь Диора и его стражу. Морьо даже хотел этого. Уж лучше скакать вперёд и ждать схватки, чем бесконечно сидеть на месте, в угнетающем бездействии. Он мечтал, как обагрит клинок кровью, как будет вымещать то, что давно копилось внутри, всю свою боль и ненависть, в схватке, где уже будет безразлично увечье, и потому отправился туда в числе первых. Теперь он снова готов был сносить любые испытания, и даже усталость от долгого пути верхом казалась приятной и привычной. Дорога была полна для него предчувствий и нетерпеливого ожидания. Он докажет, что страдания не были напрасными. И пики Лестанорэ, вырисовавшиеся на горизонте черной прерывистой полосой, служили доказательством того, что он еще не сдался. Скоро они ступили под сень леса, не встретив ни препятствий, ни дозорных еще долгое время, а потом легко отражали атаки малочисленных и разрозненных отрядов Диора. От Менегрота, каким он был при Тинголе, мало что осталось. Скала возвышалась, видная издалека, но вместо ворот зиял черный провал, и некогда богатые залы превратились в заброшенное и темное подземелье. До них дворец уже разрушали гномы; после его пытались восстановить, но благословение Мелиан ушло вместе с ней, и времена процветания минули. Все казалось тенью былого великолепия, бережно хранимым воспоминанием об ушедшем богатстве. Но мирный вид ушедшей эпохи довольно скоро был развеян. На вершину холма и к подножию его на защиту вставали все новые и новые отряды лучников. Курво обернулся. Подмигнул залихватски Карантиру, легко выхватил меч из ножен. — Айя Феанаро! — скомандовал он и пришпорил коня, на полном скаку бросившись к зияющему разлому входного портала. Раздался клич тревоги, Курво выстрелил в синда, поднесшего к губам рог, проскакал по упавшему вниз трупу к воротам дворца со злорадной мыслью — "Не помог вам ворованный камень". Он спешился перед узким проходом и кинулся внутрь с кинжалом в одной руке и мечом в другой. Среброволосая нис упала ему под ноги. — Пощады, — вскрикнула тонко, жалобно. Курво опустил меч и протянул синдэ руку. Женщин убивать он не собирался. Узкий кинжал вошёл ровно ему под ребра. Курво покачнулся, изумлённо приоткрыл рот. Синдэ злобно усмехнулась. — Будь ты проклят. И отступила, позволяя телу сына Феанаро упасть ничком на каменный пол. Морьо обернулся, глядя на гибель брата — в этот момент что-то внутри оборвалось, но он не дал боли возобладать над яростью. Он, в отличие от Курво, обещания щадить женщин и детей никому не давал. Наверное, таким же выглядел Феанаро в Дагор-нуин-Гилиат. Никакой пощады, охваченный желанием отомстить за всех и за все, разящий направо и налево. Он даже и не заметил сперва чужого клинка, что прошелся по горлу, пока не начал захлебываться кровью. А потом руки перестали слушаться. И все тело обрушилось на пол, а он смотрел наверх, в каменные уходившие в черноту своды и не мог поверить, что конец оказался таким — безболезненным и быстрым. Кровь заливала грудь и пол, и он чувствовал влагу под пальцами, а потом и в них чувствительность пропала, и он упал в эту черноту — но не как в бездну, а как на мягкое пуховое одеяло. И все кончилось. Нельо метался с мечом в руках. Все было неправильно и жутко: крики боли и ужаса, пламя в глубинах пещерного города, чужая кровь и тела эльдар под ногами. Потом он увидел Курво и Морьо. Оба были мертвы. Лежали не так далеко друг от друга: Курво ничком в озере крови, Морьо на спине, удивленно приоткрыв рот — настолько дико и неуместно выглядела на его лице эта безвольная гримаса смерти, что хотелось вздрогнуть от страха. Так нелепо. Вырвались из плена, прошли через столько препятствий — ради того, чтобы умереть здесь. — Мы обыскали труп Диора, лорд Майтимо, — раздался голос кого-то из верных — Майтимо казалось, что он слышит это через толщу воды. — Сильмарилла при нем нет. — Ищите дальше, — скомандовал Нельо зло, — ищите, пока не найдете! Но ему и тут не давали забыться в упоении битвы. — Лорд Майтимо, нижние пещеры заволокло дымом. Тут пожар! — Нельо, нужно уводить верных, — это, кажется, его звал Кано. Нельо очнулся от мыслей. — Кладите тела братьев на носилки. — Мы не успеем вынести!.. — Кано, заткнись, и делай что велят! — грубо приказал он, как никогда не позволял себе обычно. Перемазавшись в крови, Нельо выволок, кашляя от дыма, тело Морьо из горящего Менегрота. Кано с кем-то из верных вынес Куруфина. — Мы собираемся вывозить тела... — робко начал Кано. — Да, собираемся, — в голосе Нельо мелькнули металлические нотки. — Майтимо, нет нужды. Роа отца поглотил огонь, для их феар совершенно неважно... — говорил сбивчиво кто-то из близнецов. Майтимо упрямо перекинул тело брата через круп коня. Сдался он в часе езды. Объявил привал, велел собирать хворост для погребального костра. И долго смотрел на пламя, пожирающее то, что осталось от его младших братьев.

***

Турко уговаривал себя не ждать кончины Марида. Он жил, не считая дни и не ловя признаки его близкой смерти. В конечном счете, он почти смирился и не видел ничего унизительного в том, чтобы работать в мастерской или просить позволения у господина отлучиться куда-либо. Иногда Марид просил близости, но и она удавалась какой-то дружеской. Она бывала актом смирения и так и не преодоленного стыда с его стороны, а для Марида ощущение запретности и жгучего желания пропало — зато ювелир загорелся идеей создать портрет, который увековечит красу Турко, то пытался изобразить что-то сам, то просил Турко самого — но тот не был мастером, как отец и пятый брат. Однажды утром Турко потянулся и, не открывая глаз, перекатился на другую сторону кровати. Солнце палило нещадно с самого раннего утра, а он уже привык подниматься поздно. Марида, делившего с ним ложе, рядом не было — он всегда поднимался раньше, да и все последнее время был больше одержим портретом, чем им самим. Делал отливки, подбирал минералы нужного цвета и долго пытался перенести его образ на металл. И весь день его не было тоже — так что Турко впервые понял, что волнуется без него. Отыскал его внизу, в зале, куда Марид просил подавать ему материалы и инструмент для работы. Подошел ближе, несмело улыбаясь, но скоро понял, что тот не хочет демонстрировать недоконченную работу, и встал сбоку. Понял, что привязался, что чуть ли не хочет приласкаться сам, удивляясь отстраненности господина, но одернул себя, взглянул строго. А Марид, оторвавшись от работы, неожиданно улыбнулся усталой улыбкой. — Ах, это ты. Ну, иди сюда, — он приобнял его, погладив по спине — скорее жест одобрения и поощрения, чем любви. Потом вдруг, смотря в глаза, сказал: — Знаю, чего ты хочешь. На родину, к братьям, верно? Я могу попросить другого родича сопроводить тебя в караване. Турко оторопел, не найдя, что сказать сперва. Наверное, походил на птицу, что не хочет вылетать из клетки. — Ты все равно будешь страдать, вот я и подумал... Что с тобой? — удивился Марид. — А вы как же, господин? — только и нашелся он. Марид вздохнул. — Я уже стар, Турко. Нет того огня в моем сердце. Нет желаний. Жизнь вот-вот оборвется. А я не закончу дело. И, больше того, я боюсь, — он склонился к нему и зашептал, — что дружина Ульфланга захочет тебе отомстить. Да, они мертвы, но и тебя после моей смерти некому будет защитить. Лучше тебе будет покинуть меня сейчас, чем погибнуть по вине моей жадности потом. Турко кивнул. Он так и не находил слов благодарности. Пустыня, перевал — все было как в тумане, так он рвался назад. Попытки увидеть хоть кого-то через осанвэ отозвались чернотой и молчанием. Он с тревогой в сердце прибыл на Амон Эреб — там ему сказали, что братья отправились походом на Дориат, и он, не передохнув, а лишь сменив коня, скакал туда. Лес на его пути был полон бежавших синдар, с несколькими остатками дружин Диора он сцепился, получив пару стрел в плечо, но и на это ему было в конечном счете плевать, и даже на кровь, что заливала плечо, не желая униматься. Он пробирался вперед, на подмогу братьям, звал их мысленно день за днем. Наконец отозвался Кано, обозначив, где они, и Турко понял, что опоздал: битва была кончена. Радость от скорой встречи подогревала его, и он пришпорил коня, непроизвольно широко улыбаясь. Вдалеке виднелись уже доспехи верных, блестевшие на солнце, и высокий дым костра. Майтимо, увидев одинокого всадника, стремительно пошел навстречу: перепачканный кровью, бледный, осунувшийся и подурневший. — Тьелко... Они погибли. Оба, — пробормотал он, отводя взгляд. — В Дориате был бой и... Замолчал, не в силах взглянуть на брата. Турко, широко открыв глаза, застыл. Потом дернулся к костру, видя два черных вытянутых пятна, что виднелись сквозь языки пламени, — но был пойман цепкими руками Нельо: — Я не хочу потерять еще и тебя! Турко вырывался. Кричал: "Почему!?" — ни к кому, просто так, громко, до хрипоты. Не давал покинуть место несмотря на то, что раненым требовалась помощь, а синдар угрожали напасть и добить остатки нолдорских дружин. Нельо орал на караульных, крепко держал брата, орал на тех нескольких несчастных целителей, что были с ними и разрывались между ранеными и внезапно вернувшимся лордом. Перепуганный Кано пытался трясущимися руками найти и заварить травы. Уставшие до полусмерти Амбаруссар собирали разрозненные войска. Наконец Майтимо с Турко притихли. Тьелкормо вцепился в старшего брата и завыл отчаянно и тоскливо, по-волчьи. Майтимо гладил его по голове, кусал губы, сам дрожа от всего, что навалилось в последние месяцы и прорвалось — смертями, пламенем и болью. Кано, сначала вместе с близнецами выставлявший караулы, подошёл и сел рядом, как-то беспомощно заглядывая в лицо Тьелко, который плакал надрывно, без слез, вспоминая то взрывного Морьо, то насмешливо-язвительного Курво. — Все будет хорошо, — хрипло прошептал Майтимо, продолжая поглаживать плечи вернувшегося Охотника. Но они все понимали — хорошо уже не будет. Не с ними. Не здесь.