я подожду.

вчера ты была у меня, но тебе уж тоскливо со мной. под вечер ненастного дня ты мне стала казаться женой… что ж, прощай! как-нибудь до весны проживу и один — без жены… и. бунин — одиночество

игорь проклинает долбанную самоизоляцию уже на пятый день. раньше, в темпе тренировок всех, матчей, установок не было времени думать и размышлять о том, что происходит и, в особенности того, что происходило. матч с краснодаром, дорога, море, матвей рядом, такой искренний и порыв этот, от которого в груди щемило такой необъятной нежностью… казалось попроси в этот момент матвей у него что угодно — игорь бы согласился, не раздумывая. они с матвеем никогда не обсуждали то, что случилось тогда, в декабре, на берегу моря. были встречи, была эта щемящая нежность и сердце билось быстрее, когда вот такой замечательный матвей стоит рядом, улыбкой своей блещет, которую так и хочется поцеловать. были разговоры о неважном, были поцелуи и даже переплетённые пальцы рук были, вместе со сном в одной кровати., а потом этот дурацкий вирус, запрет на мероприятия, а потом и вовсе самоизоляция дома. появилось время посидеть в одиночестве и подумать обо всем, что случилось. игорю в четырёх стенах одиноко, слишком огромная квартира, а всем его мыслям, до этого теснящимся в черепной коробке, места теперь много, да и времени теперь подумать в разы больше, чем раньше. игорь ловит себя на том, дурацком, когда кажется, когда прошлое не хочет отпускать тебя, а настоящее кажется каким-то слишком эфемерном. в первый день эти мысли можно терпеть, на третий день это начинает раздражать, а на пятый игорь чувствует, что заебался. лучше бы работал, честно, чем думал. потому что теперь он три раза на дню проверяет сообщения в инстаграме от дани, потом заходит в профиль матвею, а потом выходит совсем — и вот этот круг ритуальный не отпускает, и мысли тоже не отпускают, игорю впору на стенки ползти от этого., а потом даня наконец-то пишет ему в инсте. два коротких сообщения, которые игорь ждал: «привет» и «как дела?». и вот внутри кажется вспыхивает, а потом ломается и тухнет — ему не нужны эти сообщения. лучше бы даня не писал ему вообще никогда. сообщения остаются непрочитанными. а потом приезжает матвей. вот так просто берет и приезжает, не написав, не предупредив, просто стоит на пороге с большим рюкзаком, в кепке, маске, перчатках, разве что не в одноразовом халате. идет умываться и мыть руки, а потом крепко-крепко обнимает. игоря отпускает, как только под пальцами чувствуется тепло. — матвей... а ты как тут? — а разве это важно? я тут, приехал вот к тебе. соскучился и приехал. у игоря не свойственная ему рефлексия по поводу всего, что произошло и происходит, но всё это гораздо легче, когда рядом неожиданно на подушке пристроился матвей. уставший, со вспушёнными после душа волосами, жмётся, чувствует, что игорю его не доставало. игорь обнимает крепче и думать о том, что было уже не хочется. только о том, что будет, о том, что ждёт в страшном немного, далёком и близком невероятно. сообщения от дани удаляются и игорь вообще забывает про инстаграм. игорь всё ещё осторожен, будто боится подойти, страх внутри гложет: а вдруг уйдёт, а вдруг завтра он его не найдёт ни на соседней подушке, ни в квартире, ни в собственной жизни... а матвей здесь — глазами смотрит доверчивыми, не торопит нисколько, даёт привыкнуть к тому, что он вот тут, рядом, пришёл и навсегда тут и останется. игорь привыкает, руки тянет, учится этому взаимопониманию, странному и совсем без слов. привыкает, что матвей и поговорить может, и помолчать, но самое главное — рядом. больше не физически, а морально. игорь кладёт руку на сердце, стучащее гулко под рёберной клеткой — вот тут матвей, словно и был всегда, а он, игорь, словно только сейчас это открытие делает. в мае становится известно о возобновлении чемпионата, его доигровке и им снова пора разъежаться. когда матвей уезжает, игорь как-то странно к этому готов. они целуются на пороге почти спуская всё время ожидания такси, а потом матвей уезжает. уезжает, а игорь стоит с громадным чувством приобретения. игорь дотрагивается до сердца снова. — матвей. матвей. и матвей там, под ладонью, под рёберной клеткой, гулко стучит и разливается по телу теплом. и ещё одним сообщением, что уже соскучился. мысли улетучиваются, хотя раньше всё пространство квартиры занимали, весь воздух, а теперь вот их нет. игорь так отчаянно ждал чего-то искал, а вот теперь нашёл. нашёл и отпускать никуда-никуда не хочет точно. игорь обещает, что подождёт его в москве, обязательно подождёт, только пусть обязательно возвращается. или он сам к нему прилетит. — если ты меня конечно пустишь к себе, моть. — а куда ж ты денешься, а? да и как прогнать, уйти от тебя… глупый ты, игорь... а потом мотя пропадает. не звонит, не пишет день целый, как будто исчез снова, как тогда, после поцелуя на пляже, и игорю делается страшно. сердце под рёбрами стучит заполошно, и игорь шепчет в трубку — «матвей… матвей, пожалуйста. где же ты?». игорь перепуган, что матвей исчез, вот всё это время был тут и исчез, оставив. игорь понимает, что глупо наверное, но ничего не может делать. к вечеру, на звонок, наверное, на пятый подряд, матвей всё же берёт трубку. — матвей… матвей, всё в порядке? — игорь… а если мы совсем не скоро увидимся, игорь? — моть… — ты не слышал что ли? про ситуацию с шапи. про корону и все дела. игорь, а если у меня найдут?.. если? — моть, послушай. знаешь, до того, как ты появился… я же тебя всю осень ждал… не знал, что будет так, а ждал, всё равно ждал. что ты вот такой вот в моей жизни появишься, рядом будешь. послушай, если я тебя всю осень ждал, думаешь, я не подожду больше? — п-правда? — конечно. я готов ждать тебя ещё сколько угодно. шум слышится в трубке, он улыбается кажется, и игорь уверен совершенно и точно — матвей сейчас его обнимает.