Взаимовыгодные условия

Я даже и не помню, когда между нами все изменилось. Возможно в день, когда разбили наш отряд, в состав которого входили мы оба. Половина товарищей погибла, меня почти смертельно ранили. Он тащил меня на себе, пока мы не настигли командира. Кажется, я бредила. Шутила что-то про то, что сдохну такой тупой смертью, не успев попробовать в этой жизни ровным счетом ничего. Жаловалась в предсмертной агонии, что отмеренный мне отрезок был слишком идиотским и бессмысленным, что я жалею о своей жизни. И что смерть моя не имеет смысла. А, может, все начало меняться еще тогда, когда мы с ненавистью косились друг на друга. Меня бесило его чистоплюйство и грубость, его — моя, как он сказал, «невероятно ничтожная попытка выслужиться». Это до сих пор звучит смешно и нелепо, учитывая, что он стал капитаном, а я даже до сержанта не дотянула. Обычная рядовая. Только вот… Теперь я была его рядовой. За обедом Леви сидел рядом или подальше — без разницы. Обычно мы никак не выражали на людях свои чувства, хотя чувств у нас и не было. Обычное времяпрепровождение без обязательств. Мы договорились не влюбляться. Не признаваться друг другу в чувствах, не привязываться, не дорожить каждым мгновением. Мы договорились просто встречаться и просто утолять жажду в близости. С ним иначе было нельзя. Только не здесь, не в этом мире, где куча титанов, где мы умирали каждый раз, когда выходили за ворота. Только не с капитаном Леви. Никто из нашего отряда не догадывался, что между нами что-то есть. Мы не позволяли это понять. Леви был со мной строг и груб, даже слишком. Наказывал, если мог, как и всегда. Я не висела на его шее, не строила влюбленных глаз и не фантазировала об этом с Петрой, как она это делала со мной. Мне было жаль ее. Она действительно влюбилась в капитана и просто по уши погрязла в этом запрещенном чувстве, которое стало роскошью для всех нас. Напарница рассказывала о нем с таким придыханием и восторгом, что, казалось, будто Петра вот-вот задохнется от одного лишь упоминания его имени. Кроме нас в отряде девочек не было, а Эрд и остальные парни, само собой, ее восторг разделить не могли. Но была я, которая могла выслушать. Правда, до того момента, когда все изменилось. Я до сих пор помню тот день в самых мельчайших деталях. В моей службе наступил перерыв после того, как один из титанов покусился на мою ногу. Хотя в этом была и моя вина — не стоило так самоуверенно кидаться в гущу событий, надеясь, что будешь ловчее, чем эти шестиметровые уродцы. Леви оказался окружен, я думала, что помогу ему. Как итог: оголенная кость, задетая артерия и два огромных пореза на бедре. Меня зашивали долго и мучительно. А потом мазали всякими вонючими смесями, благодаря которым нога заживала очень быстро. Помню, как Леви впервые меня навестил. Не один, конечно, а с остатками отряда. Он, как всегда, отстранился ото всех и стоял у дальней стены. Капитан прожигал меня взглядом, словно я в чем-то провинилась. И ничего не сказал в тот день, кроме как сухое: «Поправляйся», а после — ушел. Все случилось намного позже, когда нога зажила. Одним вечером в столовой никого не было, а я пришла заварить себе чай. Не знаю, намеренно ли он меня тогда выискивал, но капитан появился в помещении спустя десять минут. Леви спросил, что я делаю, одобряюще хмыкнул, сел напротив. Я без слов подала ему вторую чашку с чаем, на которую он недоверчиво покосился. Это меня насмешило. — Я ее только что помыла. — Я не об этом. Чай пахнет странно. Да, капитан разбирался в чае лучше, чем в любом УПМ. Уже после я поняла, что это было то самое ненавязчивое хобби, которое позволяло ему хотя бы ненадолго отвлечься от того мрака, в котором мы все тонули. Как будто с помощью чая капитан отстранялся от действительности, хотя навечно был прикован к Разведкорпусу. — Это Ханджи притащила. Сказала, что намешала здесь гибискус, мяту и что-то еще. На самом деле, весьма недурно. Он обхватил чашку в своей привычной манере, отхлебнул, но не поморщился. Леви вообще не показывал брезгливость как-то напыщенно, хотя был знаменит как ярый фанатик уборки. Лишь в глазах иногда мелькала ненависть за пропущенное пятно или комочек пыли, случайно оставленный где-то в углу. — Да. Недурно, — произнес он, отхлебнув еще. Он уже был моим капитаном, но мы были на равных. После той заварухи, когда я чуть не погибла, наивно пытаясь помочь сильнейшему воину человечества, между нами что-то произошло. Он начал мне доверять, чего не делал даже тогда, когда я попала к нему в отряд. Я знала, что Леви меня не бросит, а он понимал, что я готова пожертвовать жизнью ради команды. Капитан медлил. Было заметно, как он к чему-то готовился. Другие этого обычно не замечали, но только не я. В такие моменты Леви еле заметно напрягался. Еще плотнее сжимал зубы, чем обычно. Слегка прищуривал глаза и кратковременно фокусировался на какой-либо точке. Буквально на пару секунд, чтобы что-то обдумать, взвесить и принять решение. Тогда он решился быстро. — Хочешь расслабиться? Сначала я даже не поняла, о чем он, но под ложечкой уже засосало. Я пыталась сохранить лицо, хотя явственно почувствовала, как уголок губ нервно дернулся против моей воли. Леви смотрел прямо, не отводил глаз. Казалось его взгляд перебирал все струны моей покореженной души. Выдержать его было трудно и не все с этим справлялись. Я тоже не была исключением. Как и всегда мне захотелось спрятать глаза, отвести их в другую сторону, что и произошло рефлекторно. Пришлось применить усилия, чтобы вернуть взгляд в исходную точку и напомнить себе, что мы на равных. — Расслабиться? Вопрос прозвучал так глупо, что к щекам моментально хлынула кровь. Приглушенный свет столовой скрыл мое смущение, но сбившееся дыхание пригрозило потушить единственную свечу, чей огонек отчаянно дрожал. — Когда титан тебя задел, ты жаловалась, что твоя жизнь бессмысленна и тебе нечего терять. И говорила, что хотела бы прожить ее иначе. Я чувствую то же самое. Поэтому предлагаю тебе взаимовыгодные условия, которые нам обоим принесут разрядку. Помню, какое отвратительное ощущение появилось в груди, когда я услышала такую официозную речь. Сердце сначала ухало от возбуждения, а потом сорвалось и куда-то упало. Меня постигло разочарование. Видите ли, он предлагает «взаимовыгодные условия». В горле запершило, я кашлянула и отвела взгляд. Секундная заминка позволила мне собраться с силами, с мыслями и нервно улыбнуться, словно мой собственный капитан только что не предложил мне переспать. Такие предложения не являлись случайно брошенными словами. Они не предназначались всем подряд. Мысли в голове затрепыхались, тщательно обдумывая услышанное. Я должна была бы оскорбиться, но почему-то чувство обиды никак не проявлялось. Предложи мне подобное кто-нибудь другой, я, наверное, все же ошпарила бы его хлесткими словами. Но из уст Леви все звучало иначе. Я вновь перевела на капитана взгляд. Я не могла сказать, что любила его, нет. За это пришлось бы заплатить слишком дорогую цену, а я была нищенкой. Я чувствовала в нем власть, уверенность, непоколебимость, и это притягивало. Он был словно щитом, за которым хотелось спрятаться, и светом, на который хотелось лететь и сгорать в нем, как мотылек. В Леви было что-то такое, что притягивало к нему женщин. Вечно болтающая о нем Петра была живым доказательством его магнетизма. И я действительно понимала, что их всех привлекало. Мой взгляд пробежался по четко вычерченным скулам капитана, коснулся тонких пальцев слишком изящной для сильнейшего всего человечества руки. Затем он возвратился к его испытывающему, уверенному взгляду ледяных глаз. Казалось, будто я видела их цвет даже во тьме. Во всяком случае, они умели прожигать насквозь, и, чтобы загореться, фитиль им был не нужен. Я колебалась. Хотелось рефлекторно отказаться, ведь он мой капитан, а я не продажная женщина. Меня же учили чести и достоинству, меня учили отдавать свою жизнь за человечество. Только что я приобретала взамен? Теряла многое, а получала — практически копейки. Какое-то там военное пособие и веру в то, что моя смерть заложит кирпичик во всеобщее благополучие. Поэтому я согласилась. — Можно попробовать. Леви не выразил ни радости, ни удовольствия. Просто будничным тоном предложил обсудить правила, которые впоследствии я повторяла, как мантру. Не привязываться. Не дорожить. Не влюбляться. В тот день мы разошлись, приняв решение встретиться чуть позже, когда он разгребет свою отчетность. Я не могла заснуть. При одной только мысли на что я согласилась, сердце начинало выламывать ребра. Я долго ворочалась в кровати, тщательно обдумывая ситуацию и прогоняя ее в голове столько раз, что на утро мне казалось, будто мне все приснилось. На построении я украдкой косилась на капитана и пыталась осознать, было ли его предложение всего лишь плодом моего сходившего с ума воображения? Или стало частью моей реальности? Я пыталась подметить в его действиях, взгляде, мимике хоть какой-нибудь намек на то, что это был не сон. Тщетно. В конце концов, я настолько погрузилась в размышления, что тормозила и пропускала команды тренера, когда мы занимались на тренажерной площадке. Все разрешилось следующим вечером. Мы с отрядом вместе поужинали, морщась от шумных новобранцев. Они отмечали что-то очень громко и шумно, и это даже начало раздражать. Леви покинул нас первым, потом ушли Эрд и Петра, затем встала и я. В тот вечер я убедила себя в собственной больной фантазии, но, не успев завернуть к своей комнате, я столкнулась с капитаном собственной персоной. Он стоял, опершись спиной об стену и скрестив на груди руки. Вся его поза и нахмуренный взгляд говорили о внутреннем недовольстве, словно он прождал здесь целую вечность. И ведь он действительно ждал. Меня. — Встретимся после отбоя? — спросил он, никоим образом не выражая раздражение. — Буду ждать тебя в своей комнате. Я лишь кивнула, а в животе вновь образовалась воронка, которая затянула меня с головой. Мы разошлись. Я быстро достигла своей комнаты, так же быстро и нервно взглянула на часы. До отбоя оставался час. И это был самый мучительный час в моей жизни. Мне было страшно и странно. Я нервно ходила по комнате, поправляла одежду. Потом переоделась в чистую рубашку и штаны, села на кровать. Не смогла на ней спокойно сидеть, вскочила. Пыталась почитать, заняться хоть чем-нибудь — тщетно. Тогда я вновь начала думать о том, что сейчас произойдет и на что я согласилась. И когда внутренний голос повторил то, что я тщательно мысленно избегала, меня прошиб холодный пот. В своем ли я уме? Я согласилась прийти к своему капитану после отбоя! Прийти к нему в комнату и… переспать! Со своим собственным капитаном! Чем я вообще думала? В какой-то момент к горлу подступила паника. Я металась по комнате из угла в угол и никак не могла поверить в то, что натворила. Что сказал бы мой отец? Разве это правильно? Спустя десять минут меня отпустило. Я вспомнила момент, когда думала, что умираю. Мне было все равно на весь мир, я только сожалела о том, что отдала жизнь ни за что, за пустоту. Возможно за человечество, хотя вряд ли я принесла пользы больше, чем задвижка шкафа. Я не сделала ничего весомого, моя жизнь не могла похвастаться чем-то особенным. И как же было обидно, что я так слепо следовала навязанным семьей правилам, что потратила впустую большую часть своей жизни! Я лишь постоянно отдавала честь, ходила по струнке и выполняла приказы. Мои мысли были эгоистичными, но такому солдату, как я, полагалось иметь эгоизм, ведь в итоге мы умирали за всех остальных. Я смогла задать себе вопрос: «Если бы я завтра умерла, о чем бы сожалела?». Ответ не заставил себя долго ждать. Я бы сожалела о том, что упустила такой шанс — шанс почувствовать себя такой же живой, как все нормальные люди. Не бомбой замедленного действия, после взрыва которой останутся только разорванные кусочки (и то не факт). Не существом со священным долгом защищать человечество ценой своей жизни, а человеком. Личностью со всеми ее сомнениями и страхами, желаниями и капризами. Мне повезло, у меня была хорошая, хоть и строгая семья. Мама — швея, отец — гарнизонный военный. И это в какой-то мере предопределило мою дальнейшую судьбу. Отец учил беспрекословно следовать приказам. Внушал, что моя жизнь важна в парадигме выживания всего человечества, не только в рамках моего собственного инстинкта самосохранения. Выстраивал достаточно жесткий распорядок дня, бдел за сохранением чести и достоинства и никогда не хвалил. Когда я поступила в кадетское училище, отец был удовлетворен. Когда выбрала Разведкорпус, то даже не показал какого-то волнения, в отличие от рыдающей матери. Возможно я смогла оправдать его надежды, но реальность была намного проще: до Военной полиции я не дотянула, а пойти в Гарнизон означало навечно попасть под действие жесткого свода его личных правил. А мне хотелось просто чуть-чуть больше свободы. Но даже оказавшись в Разведкорпусе я чувствовала себя завязшей в коконе обязательств до тех пор, пока чуть не распрощалась с собственной жизнью. В тот момент в моей голове многое перевернулось, хотя старые привычки все еще брали надо мной верх. Но теперь я хотела жить так, как всегда мечтала. Делать необдуманные, глупые поступки, влюбляться, жить, пить, веселиться. Я просто хотела быть обычным человеком. Под эти мысли час пролетел незаметно. Мне потребовалось минут десять, чтобы толкнуть дверь и наконец-то выйти из комнаты. Руки дрожали, а дыхание то и дело прерывалось от волнения, захлестнувшего с головой. Но выход из комнаты — всего лишь начало. Теперь нужно дойти до его комнаты. Я зашагала быстро, опасаясь, что меня кто-нибудь увидит. Начнутся ненужные расспросы, потребуется отчет о причине нарушения отбоя, а мне так не хотелось этим заниматься. Я дошла до поворота, повернула налево, по лестнице вверх и направо до двери. Чем ближе она была, тем больше я замедляла шаг. И когда нужная деревянная поверхность расположилась в десяти сантиметрах от моей руки, я вновь застыла. Мысли в голове превратились в рой пчел, которые атаковали меня с такой силой, будто бы я потревожила их улей. Господи, что я творю! Это же мой капитан, это же Леви! Тот человек, который бесил меня на протяжении большей части моей жизни! Который заставлял по сто раз перемывать помещение только потому, что ему нравилось издеваться над новобранцами! Который наказывал за ошибки на тренировках, который грубил и старательно делал вид, что меня не существует! Я сумасшедшая. Я определенно сошла с ума. Дверь внезапно распахнулась, словно Леви услышал мой громкий внутренний монолог. Сердце моментально ухнуло куда-то вниз, и я даже не смогла поприветствовать капитана, лишь испуганно на него взглянуть. — Громко дышишь, — пояснил он. Капитан отошел в сторону, позволяя мне войти. Ватные ноги еле внесли мое тело в его комнату. Все происходило на автомате, тело меня совсем не слушалось. — Сними обувь. Я повиновалась, аккуратно поставив сапоги у порога, и огляделась. Тут и правда было невероятно чисто. Когда мы были новобранцами, то часто шутили, что у Леви не комната, а сборище тряпок, метелок, пылесборников и прочих других атрибутов горничной. В какой-то мере это оказалось правдой. В углу его комнаты действительно стоял набор для мытья полов, причем он был влажным. Леви защелкнул на двери замок. Надо же, никогда не думала, что буду придумывать, как сбежать из его комнаты. — Будешь чай? — поинтересовался он, и я заметила на столе две чашки и дымящийся чайничек. Подготовился. — Да, — мой голос сорвался. Я легко прокашлялась. Скрывать страх было трудно, но я старалась придать лицу невозмутимость. Мои попытки были ничтожными, ведь та ситуация, в которой я находилась, буквально выворачивала меня изнутри. В голове копошились различного рода мысли, а грудь сдавил страх. Леви жестом указал на кровать, и я присела. В его комнате был всего лишь один стул. Капитан протянул мне горячую чашку ароматного чая. Я уловила нотки гибискуса, мяты и чего-то непонятного. — Ханджи, — утвердительно произнесла я, пригубив напиток. Леви кивнул. Между нами повисло абсолютное молчание. Капитан стоял, опершись об стол, и со скучающим видом смотрел куда-то вбок. Не присел рядом, не спросил больше ничего, словно находился в собственных мыслях. Видимо, он выбрал меня не просто так. Я действительно была для него просто частью крайнего выгодного договора, он не испытывал ко мне никаких чувств. Это немного расстроило, но… В конце концов, я ни на что и не надеялась. А еще я пообещала ему соблюдать три строгих правила. Не привязываться. Не дорожить. Не влюбляться. Я медленно тянула чай, разглядывая стол и обстановку всей комнаты. Она была достаточно выдержанной, строгой. Книги стояли в идеальном порядке, отчеты тоже были сложены в аккуратную кучку. Одежда разведчика — идеально разглаженная — висела на спинке стула. Я понятия не имела, о чем говорить, а Леви, казалось, вообще и дела нет до неловкости. Вот только он не учел, что сердце выдавало его с головой. Я покосилась на вырез его повседневной холщовой рубахи. Уголки ткани подергивались в такт движениям взбудораженного сердца. Резко вздрагивали, мимолетно замирали, а потом вновь и вновь подскакивали из-за биения внутреннего механизма. Он боялся или был возбужден? Первое показалось таким бредом. Слова «капитан Леви» и «бояться» по определению не могли стоять в одном предложении. Я нервно хмыкнула, эта ситуация меня позабавила. Чай полетел мне в лицо. Блеск. Капитан покосился на то, как я вытирала капли напитка, а после поставил свою чашку на стол. Забрал и мою, незаконченную. Он затормозил передо мной, словно раздумывая. Я тоже незамедлительно встала, чтобы быть с ним на одном уровне, хотя мы были одного роста. Мне не хотелось вечно находиться где-то там внизу, быть всего лишь обычной рядовой. Сегодня (по крайней мере, я в это верила) было не совсем так. Не помню, чтобы мы когда-либо были так близки. Чтобы просто так стояли на расстоянии десяти сантиметров друг от друга, готовясь к тому, что должно было произойти. — Не бойся, — глухо произнес он. Его пальцы прикоснулись к моей руке и медленно повели от запястья к плечу, заставив ее покрыться мурашками. Прикосновения капитана словно пустили под кожу лед. В последний раз я чувствовала его тепло, когда висела у него на спине и истекала кровью. И те ощущения значительно отличались от того, что происходило сейчас. Леви сократил расстояние между нами. Он наклонился к моему лицу, но недостаточно, чтобы коснуться моих губ. Капитан словно позволял мне адаптироваться ко всему, что происходило между нами или же убежать. Вырез его холщовой рубахи откровенно дергался в такт сердцу, и я не могла не обращать на это внимание. Это отвлекало и смущало одновременно. Он взбудоражен не меньше моего. Сам капитан Леви — идеальный образец армейской выдержки и титанического спокойствия — трепетал перед собственной рядовой. Эта мысль снесла мне голову. Я не выдержала напряжения и предпочла шагнуть в пропасть, чем нервно переминаться с ноги на ногу на ее краю. Я поцеловала его. Быстро, необдуманно, словно хватая последний глоток воздуха перед погружением в ледяную воду. Я все-таки поцеловала капитана Леви. Его ладонь легла на мое плечо, не то удерживая, не то связывая нас. Мы словно были недостаточно близки для чего-то большего, но и недостаточно далеки, чтобы прекратить все прямо сейчас. В голову вновь скользнули непрошенные мысли. Интересно, капитан Леви часто с кем-нибудь целовался? И с кем? С Петрой? Вряд ли, я бы знала. А я? Этот поцелуй не был первым в моей жизни, но те эмоции, которые я сейчас испытывала, будоражили до такой степени, что кончики пальцев нервно подрагивали. Тепло другого человека обжигало. Хотелось быть еще ближе. И, кажется, Леви тоже это почувствовал, переместив свои ладони на мою талию. Теперь я не сомневалась. Я действительно знала, чего хотела, и была в этом уверена. Капитан сделал шаг вперед так, что мне пришлось отступить. Ноги моментально врезались в его кровать, и я почти упала назад, но он меня подхватил. А после аккуратно опустил вниз. Я залезла на его кровать с ногами. Капитан долго не ждал. Он быстро стянул с себя эту холщовую рубаху, вырез которой меня невероятно отвлекал. Я задохнулась. Длительное нахождение среди рельефных, благодаря каждодневным тренировкам, тел подавляло всяческий восторг при виде хорошей фигуры. Мы просто привыкали к тому, как выглядели, воспринимали это само собой разумеющимся и не зацикливали на этом внимание. Этим занимались новобранцы. Но сейчас я наконец-то поняла восхищение Петры. Под одеждой разведчика это было незаметно, но сейчас, когда капитан стоял передо мной в одних штанах, он превосходил всех. Он был и д е а л ь н ы м. С красивым рисунком строго очерченного пресса на торсе, постепенно переходящем в узкие бедра. С широкой спиной, ширину которых подчеркивали руки с каменными мышцами. И я даже представить не могла, что скрывалось под штанами. Леви навис надо мной, как коршун. Низ моего живота скрутило настолько, что я вновь поддалась своему искушению, приподнялась на локтях и припала к его теплым губам. Он словно ждал от меня какого-то подтверждения. И потом, получив его, накрыл меня своим телом, приятно вжимая в кровать. А после сорвался. Я сходила с ума от всего, что происходило со мной в данный момент. От беспорядочных поцелуев в губы, в шею, от проникновения пальцев под рубашку, от его прикосновений к моей коже. Я задыхалась от переизбытка чувств, а еще от того, что в комнате стало невыносимо жарко. Леви не был нежным. Нет, это было не про него. Он был грубым, напористым. Таким же, как и в бою, когда видел цель и избавлялся от препятствий во что бы то ни стало. Его грубые руки с несдерживаемым желанием сжимали мое тело, грудь, отчего я шумно выдыхала. Каждое прикосновение было неожиданным, каждый поцелуй выходил за рамки. О нежности не приходилось и мечтать, а бедра с такой силой прижимались ко мне, что я чувствовала его возбуждение сквозь штаны. Капитан Леви — это боль, сила и особое мазохистское удовольствие, которые срывали крышу до основания. И чем дальше мы заходили, тем меньше возможностей вернуться у меня оставалось. Он почти сорвал с меня штаны, отчего те легонько треснули. Кажется, немного разошлись по шву. Плевать. А после принялся за свои. Я избавилась от рубахи. И в тот момент, когда его взгляд упал на мою обнаженную грудь, я впервые заметила какой-то особый огонь в его глазах. Это был не тот огонь, которым он смотрел на титанов. И не тот, с каким он смотрел на своих врагов. Это был огонь похоти, принадлежавший абсолютно неконтролируемому Леви. Он не стал церемониться. Резким движением раздвинул мои ноги, не дав засомневаться даже и на секунду. Навалился на меня, полностью заблокировав все пути отхода, хотя уйти было последним, чего я хотела. А в следующее мгновение меня пронзила боль. Я вскрикнула, Леви остановился, хотя вошел наполовину. Он еле сдерживался, чтобы не сорваться. Думаю, все мы давно самостоятельно забыли о любви, трепете, об ощущении близости, настойчиво стерев их из памяти… Кроме влюбленных новобранцев, которые не чувствовали боли потерь. Затем Леви продолжил. Медленно, аккуратно входя в мое тело до упора. И как только достиг конечной цели, капитан кинул многозначительный взгляд, словно утверждая, что его терпение кончилось. Леви сжал меня настолько сильно, что я задохнулась, а после стремительно задвигался. Это удовольствие, перемешанное с болью, свело меня с ума. Мы были мазохистами. Мы шли в разведотряд, зная, что почувствуем боль. И мы ее чувствовали, теряли, рыдали, а потом вставали и шли. И в какой-то момент эта боль стала неотъемлемой чертой нашей жизни. Такой, что мы привязывались к тем, кто мог погибнуть. Влюблялись в тех, кто завтра шел на войну. И любили тех, кого не было с нами. Я задыхалась. Я не могла дышать от недостатка кислорода и от гипервентиляции легких одновременно. С каждым толчком Леви словно затягивал меня все глубже и глубже под лед. И я видела, что он тоже сходил с ума. Сходил с ума от меня, от того, что между нами происходило. Недавно мы даже и подумать об этом не могли, а сегодня нарушали все устоявшиеся границы. Леви ускорился, хотя и так был стремителен. Мое тело вдалбливалось в жесткую постель ударами, выбивающими из груди подавляемые вскрики. Поясница заболела от такого напряжения, но она мне понравилась. Я хотела, чтобы это продолжалось бесконечно. Но абсолютно все в моей жизни заканчивалось. Капитан рухнул на меня с подавляемым хриплым стоном. Внизу живота запульсировала тупая боль, и осознание произошедшего медленно заполнило все мои мысли. Я впервые поняла, что значит не жалеть. Что значит жить. Я всегда следовала правилам. Сначала дома, затем в Разведкорпусе я наивно и слепо выполняла поручения главнокомандующего Смита, всецело ему доверяя. Но Леви был тем правилом, которое хотелось нарушать раз за разом. Ему хотелось перечить, высказывать за всю эту дурацкую и бесполезную влажную уборку, за его грубость и беспринципное поведение к новобранцам. На эмоциях мне захотелось рассказать ему обо всем, что меня бесило, что я не могла отпустить, и о чем жалела. Меня переполняли чувства. Но я понимала, что у нас просто договор. Не влюбленность, не симпатия, а обычный договор на взаимовыгодных условиях, по которому все мои переживания оставались внутри меня. Я согласилась отдать ему свое тело, он пообещал, что я не буду жалеть. Вот и все. И я действительно не жалела. Но возможно ли было играть с капитаном в игру и не нарушать правила? Леви и сам их нарушал.