***
— Маринетт. — Что-то стучит её по лицу. — Маринетт, очнись. Она стонет и медленно открывает глаза. Сверху на неё смотрит её собственное лицо. Её собственное гигантское лицо. Она взвизгивает и вскидывает руки, словно желая отогнать лицо подальше, отползая назад, как паникующий краб. По крайней мере, пытается. Ощущения очень странные, и огромные руки, что держат её, не позволяют ей скрыться. — Маринетт, прошу тебя, успокойся, — говорит великанша, укравшая её лицо. — Это всего лишь я. — Успокойся? Как я могу успокоиться, когда… — Она замирает, поражённая тем, до чего знакомо пискливо звучит её голос. — Погоди-ка… Она смотрит на свои руки, крошечные и красные. Как и ноги. У неё на голове что-то шевелится, и сердце начинает трепыхаться, как крылышки колибри. Это же усики. У неё усики и красное тело, и она кроха, которую держит гигантская Маринетт. — Т-Тикки? Великанша Маринетт кивает. Ей становится тяжело дышать. — Значит, мы и правда… Очередной кивок. О нет. О нет, нет, нет. Она не может торчать в теле своей квами. Акума, скорее всего, всё ещё рушит город, что означает, что Тикки нужно стать Ледибаг, но сейчас квами – Маринетт, а она понятия не имеет, как превращаться в волшебный костюм и… — Маринетт, — успокаивающим тоном произносит Тикки, — всё в порядке. Не стоит паниковать. Мы всё исправим. — Но Обмениватель… — Побеждён. — Что? — моргает Маринетт. — Мы с Плаггом остановили акуму. И я очистила бабочку. Маринетт моргает дважды: — С Плаггом? Тикки морщится и поглядывает в сторону. — Да, видишь ли… — Сахарок! К ним подходит Адриан. Адриан. И в руках он держит чёрного котоподобного квами. Маринетт таращится так сильно, что боится, что её глаза вот-вот вывалятся из орбит. Челюсть отвисает. Усики на голове вздёрнуты, как восклицательные знаки. — А-А-А… — О боже, — произносит Тикки. — Этого я и боялась. Из Маринетт вырывается звук, напоминающий нечто среднее между заглухающим хрипом и пронзительным визгом. Так выходит воздух из воздушного шарика, столь неблагозвучно то ли кричит, то ли шипит подбитая птица. Если бы она стояла, она бы рухнула на колени. В данной же ситуации она может только открывать и закрывать рот, тыча в сторону Адриана крошечной красной лапкой. Адриан. Адриан – Кот Нуар. Она множество раз отвергала Кота Нуара, потому что любит Адриана, который и есть Кот Нуар, который… — По-моему, лицо пацана её сломало, — говорит Адриан, пригогатывая. Маринетт вновь хрипло визжит. — Я, кажется, просила тебя дождаться моего сигнала, — набрасывается на него Тикки. — Я и подождал, но у нас нет времени мягко сообщать дочке пекаря, что она любит… — Адриан, — умудряется произнести Маринетт. Взгляд его прекрасных зелёных глаз останавливается на ней, но только вот смотрит он совершенно неправильно. Его взгляду недостаёт доброты и тепла. В глазах, которые смотрят на неё, отражается хаос, скрытые улыбки и слишком уж много веселья. — Ты, — говорит она, и её лапка дрожит. — Ты не Адриан. Он улыбается во все тридцать два. — Что же меня выдало? Что у меня вкус гораздо лучше? Что… — Плагг, не сейчас, — пихает его локтем Тикки. Маринетт сглатывает и переводит взгляд на квами, спящего у Плагга в руках. — З-значит, Адриан… — Ага, — подтверждает Плагг. — Так что теперь ты понимаешь, в чём наше затруднение. Акума побеждён, исцеление применено, а мы до сих пор торчим в чужих телах. Ровно в этот момент Адриан просыпается и садится, поводя своими маленькими кошачьими ушами то в одну, то в другую сторону. Он зевает, обнажая крошечные клыки. Это Адриан. Этот крошечный кот – Адриан, он же Кот Нуар, он же Адриан, он же… — Кажется, она опять зависла, — подмечает Плагг. — Хватит её дразнить. Ясное дело, она в шоке. Адриан моргает, смотрит на Плагга, переводит взгляд на Тикки, а затем – на Маринетт. Она окоченела, словно статуя, но всё равно может видеть, как у него в мозгу крутятся шестерёнки, соединяя воедино кусочки пазла, почему его одноклассница и подруга прямо сейчас держит квами Ледибаг. На его лбу пролегают морщинки, глаза округляются, а затем на лице появляется восторженная улыбка. — Не только повседневная Ледибаг, выходит дело? С её губ вновь срывается визгохрип. Это уже перебор.***
— Ладно, — бормочет Маринетт, прячась в сумочке среди печенек и других предметов первой необходимости. — Всё нормально, всё нормально, всё нормально. Это просто сон. Это точно сон. Сейчас я проснусь и пойму, как это всё глупо. Она вымученно смеётся, чтобы проверить, получится ли у неё поднять себе настроение. Не получается. Вместо этого сумочка раскачивается слишком сильно, и ей в лицо прилетает печенье. Она морщит нос и отталкивает печеньку, кривясь лишь сильнее, когда её лапка увязает в липком шоколаде. Неужели Тикки постоянно приходится с этим мириться? — Хватит ёрзать, — доносится до неё голос Плагга. — Это всё твой сыр, — ворчит Адриан. — От него воняет. — Божественно пахнет, хочешь сказать. — Ну, в таком случае, твоё «божественно» пытается меня убить. — Цыц. — Это уже точно Тикки. — Кто-нибудь заметит, что ты разговариваешь со своим карманом. Давай я посажу Адриана к Маринетт. Маринетт цепенеет и издаёт тихое «мамочки». Сумочка открывается, и Адриана засовывают внутрь без лишних церемоний. Затем замок защёлкивается, оставляя их наедине. Её сердце колотится, не переставая, готовое вырваться из груди. — Ну, — говорит он, потирая шею, — а кот-то, кажется, в мешке. Погодите-ка. Он что… Она не может сдержать смех. — Поверить не могу, — «Какой же ты балбес», — едва не добавляет она. Надо же было додуматься. Его улыбка застенчивая, но довольная. — Тебя ведь всё равно рассмешило. — Эта фраза в данном контексте практически бессмысленна. — Но ты же поняла, и… — Он останавливается на полуслове, поджимая губы с таким выражением лица, словно едва не произнёс что-то, чего говорить не должен был. — И что? — спрашивает она, наклонив голову. — Просто… Мне нравится видеть, как ты смеёшься. Её сердце пропускает удар и сбивается с ритма. — О. — Потому что сначала ты показалась мне напряжённой. — Он застенчиво на неё посматривает. — И я лишь надеюсь, что это не из-за того, что я, ну, это я. — О, Адриан, что ты. Я бы ни за что не расстроилась из-за того, что ты Кот Нуар. — Так ты не расстроена? — Уши у него на голове приподнимаются. — Нет. Вовсе нет. Я просто… «Без ума от тебя. Никак не могу осознать, что дважды тебя целовала, не говоря уже о том, что отвергала тебя ради тебя. И я уже говорила, что влюблена в тебя, как самая распоследняя дура?» — …Я просто пытаюсь всё это переварить, наверное, — говорит она. — Я представляла, что мы узнаем личности друг друга совсем по-другому. Он наклоняется вперёд, играя бровями: — Так ты думала об этом? Она вспыхивает. — Ч-что? Нет. Я… нет! Он смеётся, что отнюдь не способствует тому, чтобы румянец сошёл с её лица. Но его выражение вдруг становится более меланхоличным. Он возится со своим хвостом, опуская взгляд. — А я да, — тихо произносит он. — Что? — Думал об этом. Представлял, каково будет увидеть друг друга без масок. Воистину барабанный бой у неё в груди становится громче и громче с каждой секундой. — П-правда? Он смотрит на неё, и его взгляд такой ласковый, такой адриановский, даже несмотря на то, что сейчас он в теле своего квами. — Да. Я много думал об этом. Она облизывает пересохшие губы: — И ч-что же ты представлял? — Ну, во-первых, для начала мы были в своих телах. Она смеётся – застенчиво и приглушённо. И он смеётся тоже, отчего её щёки вновь вспыхивают. И как ему удаётся так на неё воздействовать, даже когда он выглядит как крошечный кот с усами? Он опускает взгляд на свои лапки. — Мне всегда было интересно, кто ты без маски. Окажешься ли ты незнакомкой или, быть может, всё это время ты была ближе, чем я предполагал. — Его лицо покрывает лёгкий румянец. — Я… я надеялся, что последнее. — Ну, по крайней мере, это твоё ожидание оправдалось. — Д-да, — усмехается он. — Оправдалось. — А что ты ещё представлял? — шепчет она. — Что скажу тебе. Он говорит так же тихо, будто нечто хрупкое может разбиться, стоит одному из них заговорить чуть громче. — Что скажешь? Они встречаются взглядами, и кровь шумит у неё в ушах, когда он не отводит свой. — Что скажу тебе по-настоящему, без масок и секретов, что я… Сумочка открывается. — Мы на месте, — объявляет Тикки, указывая на пекарню. Маринетт с трудом сдерживает недовольный стон. Они ведь только дошли до самого интересного.***
Они закрываются в комнате Маринетт и с помощью всех квами, теперь оказавшихся под её защитой, пытаются понять, как им выпутаться из сложившейся ситуации. Теперь она хранитель, так что всё зависит от неё. Однако проблема заключается в том, что она понятия не имеет, почему только они четверо так и застряли в чужих телах. Квами тоже не в курсе. Они подробно обсуждают побочные эффекты и результаты вмешательства магии квами, но эта дискуссия столь запутана и напичкана терминами, что у Маринетт начинает болеть голова. Расшифровка информации, полученной от мастера Фу, тоже займёт уйму времени. Вся затея кажется ей безнадёжной. — А что если мы останемся в чужих телах навсегда? — стенает Маринетт, из последних сил сдерживаясь от того, чтобы шибануться головой о пол. — Я не могу быть квами. К тому же мои родители никогда не поверят, что Тикки – это я. Нас разоблачат в первый же день! Тикки хмурится, чинно сидя на коленях. — Мне казалось, я довольно неплохо тебя изобразила. — О, ну конечно-конечно, — выдавливает улыбку Маринетт. — Просто, эм… ещё ты вроде как… — Вроде как что? — Ты говорила так, словно ошиблась десятилетием, Сахарок, — вмешивается Плагг, откидываясь назад и упираясь ладонями в пол с широченной улыбкой. — Разве ты не видела, что её родители на тебя странно смотрели? — Полагаю, ты считаешь, что справился куда лучше? — скрещивает руки на груди Тикки. — Естественно. — Ты спросил, что у них есть с сыром, и купил всего по пять штук, — поджимает губы Адриан. — Все любят сыр, — пожимает плечами Плагг. — Я нет. — Ну, значит, теперь любишь. Выражение лица Адриана становится ещё кислее. — Если ты съешь всё это, пока находишься в моём теле, я утоплю в Сене твой особый запас камамбера. — Только не особый запас! — Не думай, что я этого не сделаю. — Ладно-ладно, — вскидывает руки в умиротворяющем жесте Тикки. — Думаю, мы все можем согласиться, что никто из нас не может как следует изображать того, в чьём теле оказался, так что давайте сконцентрируемся на том, как вернуть всё на круги своя. — Но никто не знает, как это сделать, — вздыхает Маринетт, её усики никнут, как увядшие стебельки. — Мы застряли в чужих телах навсегда. Повисает неловкая пауза, пока все осмысляют правдивость сказанных слов. — Вообще-то… — Адриан садится прямее, и у него на лбу возникают морщинки. — Мы можем кое-что попробовать. — Что же? — спрашивает Маринетт. В данной ситуации приветствуются любые предложения. Его щёки темнеют. — Ну, эм, помнишь, когда я был во власти Злобного Купидона? У тебя ведь получилось разрушить чары без волшебного исцеления, верно? Её лицо начинает гореть. О. Речь об этом. Она почёсывает щёку, отводя взгляд в сторону. — Хочешь сказать, что мы должны п-поцеловаться? — Ну, это ведь сработало в прошлый раз, так что стоит попытаться, да? Её лицо полыхает вплоть до самых усиков. Адриан хочет её поцеловать. Адриан, он же Кот Нуар, хочет её поцеловать. Ладно, она может с этим справиться. Просто говори, как адекватный человек. Держи себя в руках, держи себя в руках, держи себя в руках. Не дай просочиться запаху отчаяния, безумной влюблённости и «да, давай поцелуемся сейчас же». — Пожалуй, — говорит она. Успех. Плюс одно очко крутости. Адриан окидывает её смущённым взглядом. — Значит, нам стоит?.. — Да! Блин. Слишком спешно. Она снова понижена до статуса мямлезавра. Адриан, кажется, не обращает внимания на её взрывную реакцию. Он лишь гуще заливается краской и подбирается ближе, перебирая своими крошечными лапками. Лапками. И тогда до неё доходит: они застряли в телах своих квами. Это будет совсем не тот поцелуй, о котором она мечтала, потому что Адриан выглядит как котоподобное существо с усами, а она похожа на мышежука, и все на них смотрят, и… — Они собираются целоваться или нет? — шепчет один из квами. — Цыц. Момент испортишь. — Он уже испорчен. — Тихо! Адриан и Маринетт краснеют, избегая смотреть друг другу в глаза. Ужасно неловко. — Эм, — произносит он, поглядывая на остальных. — Не могли бы вы, может… отвернуться? Плагг ухмыляется, многозначительно подмигивая. — Без проблем, малец. — Спасибо. Тикки улыбается Маринетт и понукает остальных квами создать для них некое подобие уединённости. Ладно, теперь уже лучше. Маринетт осталось всего лишь поцеловать эту уменьшенную, кошачью версию Адриана. Совсем ничего странного. Вообще. Он закусывает губу и подаётся вперёд, замирая в каких-то миллиметрах, чтобы удостовериться, что она всё ещё не против. Она закрывает глаза и выпячивает губы. Улавливает запах вонючего сыра и кошачьего дыхания. «Всё хорошо, — убеждает себя она. — Это всё ещё Адриан. Всё ещё тот, кого я люблю. Всё нормально». — Две морковки на то, что у них не выйдет, — доносится до них голос Каалки. — Замётано, — говорит Флафф. Коллективный стон. — Вы опять всё испортили, — обвиняющим тоном замечает Поллен. — Да дайте же вы им насладиться моментом. — Вайзз сжимает лапку в кулак с таким видом, словно у него отбирают ценнейшее из сокровищ. — Мой корабль практически отправился в плавание. [1] Адриан отходит назад, прижимая лапки к лицу. — Они все пялятся на нас, так ведь? — Ага, — подтверждает Маринетт. — Даже не пытаются сделать вид, что не смотрят. Они оба хихикают, чувствуя неловкость. Он переминается с ноги на ногу и смотрит в пол. — Нам необязательно делать это, если ты не хочешь. Уверен… — Адриан. — Да? Она делает шаг вперёд и целует его. Это легчайшее из прикосновений, всего лишь «клевок», однако окативший её лицо жар подсказывает ей, что она была бы краснее переспелой клубники, будь она в своём обычном теле. Повезло, что Тикки сама по себе красная. Он медленно моргает, и его губы складываются в маленькую «о». Время течёт. — Ничего не происходит, — категорически отрезает Каалки. — Но они всё-таки поцеловались, — тычет лошадку-квами в бок Флафф. — Ты должна мне две морковки. Вздох. — Как скажешь. — Погодите! — кричит Поллен, хлопая в ладоши. — А что если Тикки и Плагг тоже должны поцеловаться? Плагг и Тикки ошарашенно переглядываются. — Что? — Тикки тут же становится ярко-розовой. — Я-я и этот вонючий носок? Ты хочешь, чтобы мы поцеловались? Уголки губ Вайзза подёргиваются, словно он изо всех сил старается сдержать улыбку: — Попытаться стоит. — Н-но… — Иди сюда, Сахарок. Плагг обхватывает лицо Тикки, слегка сжимая щёки, и целует её прямо в губы с громким, влажным звуком. Глаза Маринетт вываливаются из орбит. Адриан подносит лапку ко рту в таком ужасе и обалдении, словно он живущая праведной жизнью викторианская леди, которой довелось узреть недозволенное. — Кто-нибудь, быстрее хватайте камеру! — кричит один из квами. Затем по её телу проходит ледяная волна, и Маринетт снова отключается.***
— Маринетт. — Что-то стучит её по лицу. — Маринетт, очнись. Она медленно поднимает веки и видит тёплую зелень. Глаза Адриана. Слева в воздухе висят Тикки и Плагг – уже в своих телах – и улыбаются. Из-за них выглядывают остальные квами, и на их лицах любопытство смешано с откровенным весельем. — Сработало? — спрашивает она. — Это не сон? Адриан берёт её за руку, помогая сесть. — Это не сон. — Ох, слава богу! Она буквально падает ему на грудь, крепко обнимая. Он отвечает, не раздумывая. Объятие тёплое и замечательное, и она была бы счастлива провести так остаток жизни. Но затем её мозг наконец состыковывается с происходящим, и у неё включается режим, который Алья любовно называет Цепно-Буйным Внутренним Криком Маринетт, потому что это ведь Адриан Агрест и прямо сейчас они обнимаются, находясь в полном контакте, и… И он её напарник. Её котёнок. Полнейший остолоп, сыплющий дурацкими каламбурами. Возникшее было напряжение уходит. Она нежно улыбается, крепче к нему прижимаясь. Вскоре к ним присоединяются Тикки и Плагг, которые, смеясь, вжимаются им в щёки. Так приятно снова быть собой. — Спасибо тебе, котёнок, — шепчет Маринетт, отстраняясь, чтобы посмотреть ему в глаза. — Ты и правда спас всех нас. От его улыбки её бросает в жар до самых кончиков пальцев ног. — Я рад, что всё получилось. У неё в животе порхают бабочки. Да, она всё ещё безнадёжно, до умопомрачения в него влюблена.***
Лишь много позже им с Адрианом удаётся уединиться на балконе. Грифельно-серое небо закрыто тяжёлыми тучами, которые явно обещают дождь, но это неважно. Значение имеет только этот момент тишины: установившееся молчание; тихое шарканье ног, словно они застенчиво танцуют друг вокруг друга на цыпочках; то, как его рука толкает её, когда он опирается на перила по соседству. Тепло и невинно. — Итак… — протягивает он. — Итак… Она улыбается уголком губ. Он делает ровно то же самое, и вокруг его глаз лучами расходятся морщинки. — Мне не довелось сказать этого раньше, — говорит он, — но я рад. — Чему? Он накрывает её ладонь своей. — Что это ты. Что это всегда была ты. Её сердце ускоряет свой бег. Что-то меняется в его взгляде, и он наклоняется ближе, понижая голос, словно собирается доверить ей какой-то секрет. — Маринетт… — Да? — Я тебя люблю. Все её кости словно в одну секунду обратились в желе. Ей хочется растаять, хочется закричать, хочется скакать, не сдерживая восторга, потому что это наконец-то, наконец-то свершилось. Но каким-то образом ей удаётся ограничить себя, лишь улыбнувшись и переплетя их пальцы. — Я тоже люблю тебя, Адриан.