Белая ворона

Катя просидела в хамаме много времени — больше того, что было отведено. Ей всё хотелось обдумать, понять и принять. Если опять же вспоминать семью, то в ней она была самой робкой и спокойной, чем, конечно, радовала родителей — говорили, что хорошая жена из неё выйдет, да и Хасеки хвалила её за послушание, но теперь придётся к чертям разорвать все эти шаблоны, если она хочет обрести хоть маломальский вес в этом дворце. А что для этого нужно сделать? Правильно — при помощи своего тела увеличить количество членов династии. И если ты этого действительно хочешь, то следуй правилу папки — замолчать и делать. Но ведь не получится просто бездумно жить — это будет похоже на то, будто она кукла, которую дёргают за нитки. «Если боишься — бойся, только следи, чтобы этого никто не видел» — дала себе мысленное напутствие Романовская, заставляя себя успокоиться — «Ты сделаешь всё. И даже больше — ты ведь не глупая… Я надеюсь, что не глупая» — Джанфеда-калфа, — Гюрай подошла к калфе и тихо заговорила, стараясь не привлекать внимание других наложниц — Есть разговор. И серьёзный. — Чего тебе, хатун? — строго сказала девушка, уводя рабыню в сторону — Дел нет? — Не в этом соль, — улыбнулась русская, облизывая губы — Они есть. Сама Хасеки мне их обозначила, а без твоей помощи я не очень справлюсь. — Поняла… — Джанфеда и Катя отошли от гарема, где первая с подозрением уставилась на русскую — А с чего мне верить тебе, хатун? Тут любая так может сказать, да не посмеет. Как тебя зовут вообще? — Вот именно, калфа, — Гюрай усмехалась, хотя внутри боялась, что Джанфеда ей не поверит — Кто посмеет использовать имя госпожи? Скорее всего, тебе бы деньги предлагали, не так ли? Да и тебе ли не знать, что служила Хасеки — Катей меня всегда называли, а сейчас Гюрай. — Видела тебя у госпожи — да, — калфа сложила губы в тонкую линию и задумалась — Но зачем она отправила верную хатун от себя? — Ответ — «верная хатун», калфа, — похоже, Катя вошла во вкус, уже во всю улыбаясь — Так ты мне поможешь? — Хорошо, — выдохнула Джанфеда, осматриваясь по сторонам — Танцевать умеешь? — А вот это проблема… — виновато поджала Романовская — Тут у меня грация медведя, но могу петь. — Что же, придумаем что-нибудь, а пока иди — занимайся делами и не выделяйся. Джанфеда ушла, а русская осела на пол и громко выдохнула, поражаясь тому, что сейчас выдала. Катя даже не представляла, что способна на такое. Главное, чтобы этого запала хватило на подольше, а то — придёт время для решительных действий, а русская забьётся в угол и будет там дрожать. Вот уж враки! Двух лисиц из курятника рогатиной выгнала, а тут что? Лечь в одну кровать с сыном султана уж точно не страшнее… Да, ведь? Ну ведь да? В общем да — другого не дано. Гюрай вернулась в гарем и решила заняться обустройством своего уголочка. Буквально — девушка, как только вошла гарем первый раз, выбрала себе место в самом углу, дабы не пугать никого своими стонами во сне. Да, именно из-за этого Катя рвалась жить дальше от Хасеки — чтобы не пугать её своими кошмарами. В конечном итоге — это её личная проблема, которую она должна решать сама. Она уже почти закончила раскладывать свои немногочисленные вещи, как чья-то тень упала перед ней. Подняв глаза, Романовская увидела девушку, что была примерно её ровесницей или чуть старше — постояв немного, она села на подушки рядом с Катей. Предположив, что девушка просто хотела пройти, русская продолжила заниматься делами, но было чувство, что ей буравят спину: — Что-то не так? У этой девушки были красивые медово-карие глаза и длинные тёмно-русые волосы. Если бы не наряд простой служанки, то её можно было считать какой-нибудь княжной или боярышней. На неё было приятно смотреть с эстетической точки зрения, впрочем, как и на всех обитательниц гарема. — Меня зовут Лисия, — сказала она, пожимая плечами — Просто хочется с кем-то общаться, а я никого не знаю. — А ты разве не из Коньи? — в ответ на вопрос Гюрай Лисия покачала головой — Тебя из последнего похода привезли? — Да — из Венгрии, — осмотрев новую знакомую, русская села неподалёку — А как твоё имя? — Была Катей, а стала Гюрай. Смотря на эту девушку, Катя почему-то чувствовала себя более уверенно. Возможно это от того, что Лисию так и хочется ободрить, встряхнуть, тем самым скрывая свою слабость. Верно говорят, что всё в этом мире познаётся в сравнении. Интересно, а своего стимула и знакомства с этой девицей, надолго хватит? Было бы неплохо. — Боишься? — спросила как-то Лисия, когда девушки приступили к обеду — Я про праздник. — Честно? — пошутила Гюрай, стараясь расслабиться, а потому, получив утвердительный кивок, ответила — До одури. С одной стороны хочу попасть, а с другой — я хочу домой. — Я бы очень хотела понравиться шехзаде, да только фаворитки его боюсь, — призналась венгерка, ковыряясь в еде и смотря в сторону Дильшах. — Да… Фаворитки такие бывают, — Катя тоже мельком смотрела на фаворитку — Она красивая. Будет непросто кому-либо её согнать. — Но сегодня будет шанс у какой-нибудь девушки это сделать, — Лисия отодвинула тарелку и посмотрела на Романовскую, что преспокойно ела — Как ты можешь так спокойно есть? Да ещё и эту гадость… — Ну… — Гюрай хоть и хотелось произвести хоть какое-то впечатление, но тут уж не слукавишь, хотя и всё говорить необязательно — Дело привычки, Лисия. Я живу в гареме с детства и, так сказать, всё приелось, — хоть русская и не стеснялась своего крестьянского происхождения от слова «совсем», но всё же чувствовалась некая неловкость перед этой венгеркой. — Так, девушки! — несколько раз хлопнув в ладоши, Джанфеда вошла в гарем, привлекая своими хлопками внимание — Сейчас со мной идут — Ирина, Фатьма, Ануш, Нана и Гюрай. — Господь, помоги мне… Всем нам… — на родном языке проговорила Катя, подходя к калфе вместе с остальными девушками, а после аккуратно осмотрелась вокруг себя и выбранных хатун. — А я? — к ним спешно подошла Дильшах, отталкивая русскую в сторону. — Ты уже фаворитка, Дильшах. И не можешь быть единственной, — за эти слова Джанфеды Гюрай её даже уважать начала — Так что жди — может шехзаде и призовёт тебя в скором времени. Пока русская вставала с пола, потирая ушибленное плечо, фаворитка с ненавистью осмотрела выбранных девушек и, как показалось русской, большая ярость этой фурии досталась девушке с довольно яркой и интересной внешностью — на вид тяжёлые чёрные косы были толщиной с кулак каждая, выразительные брови и чёрные глаза, в которых, наверняка, поселилась ночь. Едва перепалка закончилась, хатун вместе с калфой удалились кабинет для занятий, как объяснила Джанфеда. Катя задумчиво плелась в конце этой вереницы, пытаясь предположить, что же придумала для неё эта, очевидно, умная и хитрая калфа, ведь будь она глупой, то не усомнилась бы в правдивости её слов. В конечном итоге осознав, что сильно отстала, она значительно ускорила шаг. — Противная девчонка, — проговорила она, когда Гюрай поравнялась с ней — А с тобой поступила очень грубо. — Ну… Не самая приятная девушка, что тут скрывать… — уклончиво прокомментировала Романовская. — Я знала её ещё до Коньи — нас вместе отобрала в гарем шехзаде Хюррем Султан и на таком же празднике он обратил внимание на неё. Красивая и страстная любовница — что ещё нужно для счастья? Да только чтобы у этой любовницы хоть какой-то ум был, — продолжала негодовать темноволосая хатун, откидывая косы за спину — Я Нана. — А я Гюрай. Как оказалось, Джанфеда придумала для Кати интересную роль — она будет находиться вместе с девушками-музыкантами и петь. Первоначально Романовская возмутилась этой неприглядной роли, ведь она не привлечёт особого внимания, сидя в уголке, но калфа объяснила, что хатун, в первую очередь, не будет сидеть в уголке, а если говорить о талантах, то голосом она имеет больше шансов привлечь внимание, нежели танцем. — Это изменит моё положение в гареме? — некоторые хатун уже играли мелодию, а выбранные наложницы уже двигались ей в такт. — Всё зависит от тебя, но если всё пойдёт не самым лучшим образом, то у тебя будет хотя бы повышенное жалованье, ведь ты будешь развлекать других девушек, — посмеялась Джанфеда, явно пытаясь задеть русскую рабыню, но та не оценила её острот — Да ладно тебе. Если не сегодня, то в другой вечер — не последний же день живёшь. — Я оценила юмор, — проворчала Катя, но она была вынуждена согласиться с калфой — Но танцевать надо будет научиться — не помешает. А что петь? Вечер… Для Гюрай подобрали зелёное платье с неброской вышивкой из серебристых нитей — для русской рабыни, хоть и служившей при хасеки, это было одно из самых красивых платьев, что когда-либо у неё были. С волосами ей помогла новая знакомая Лисия — заплела две косы и собрала их вместе в высокую причёску на затылке. «Ну да, стимул получать повышенное жалованье или пощёчины от Дильшах… Тут выбор ясен» — думала русская, пока Лисия делала причёску, но после передумала по поводу кос — «Но нужно расслабиться и принять, что всё, что осуждается в моих землях, не осуждается здесь… Ну не всё, ладно» — Ты злишься? — спросила у неё Катя перед тем, как уйти вместе с остальными. — Не без этого, — призналась венгерка, с недовольством глядя на Гюрай — Но мне больше сейчас интересно другое — как ты выучила песню? — Она простая совсем — не нужно большого ума, чтобы выучить её, — хатун пожала плечами и посмотрела на Лисию — Да и ты имеешь полное право меня ненавидеть и насмехаться, если меня призовут, но прогонят. — Именно так я и поступлю. Не сомневайся, — по её лицу не было понятно, шутит она или нет. *** Праздник должен был скоро начаться и Катя, в отличие от других девушек, что должны выступить, уже находилась на большом балконе, который был украшен для праздника. Для русской рабыни особо работы не было, а потому она, облокотившись на балюстраду, смотрела за горизонт. Где-то там была её семья — их сосновый сруб, пёс Волчок и кот Васька, который зимой гонял мышей, а летом — птиц, мамка стирает бельё, а Катька следит за Федькой и Ванькой. Вечером приходят отец и братья, а по выходным — сёстры со своими детьми. И именно тогда наступает самая тёплая атмосфера, та самая, ради которой люди стремятся домой. Это тепло печки, тепло домашнего хлеба, рук мамы и отца, сильные объятия братьев… Всё это далеко и медленно забывается, а так не хочется, чтобы это было так далеко. — Гюрай? Ты плачешь? — поначалу серьёзная, Джанфеда удивилась, увидев слёзы на лице рабыни — Ну и к чему слёзы? — Просто я до сих пор считаю себя маленькой девочкой. Каждую ночь вижу родных и то, как их убивают татары, будто делая это для меня, чтобы я это специально видела, как представление, хотя этого и не было, а потом я просыпаюсь, — откровенно рассказала Катя, утирая слёзы — Сны не дают забыть их лица, но такие лица я не хочу помнить! — Я тоже скучала по семье первое время, — поддержала тему калфа, пытаясь тем самым приободрить протеже Хасеки — Но Дайе-хатун, вряд ли конечно ты её застала, объяснила мне, что не обязательно любить людей, чтобы полюбить землю, на которой они живут. — Она была мудрой женщиной, да? — в ответ получила только несколько печальный кивок — Благодарю за откровение, но пора бы нам начать этот праздник. Шехзаде вошёл и занял отведённую ему тахту — все слуги ему поклонились, включая музыкантов, среди которых и затесалась Катя, что, к радости или нет, сильно выделялась, как и заверяла Джанфеда, но вряд ли это небольшое отличие отвлечёт сына Сулеймана от наблюдения за прекрасными танцовщицами. И вот, набрав в грудь побольше воздуха, Гюрай начала петь, а девушки танцевали в ритме её слов, да и она сама не заметила, как начала пританцовывать, полностью отдаваясь песне и музыке. Она будто забыла, что скромность когда-то была её основной чертой характера, а потому смотрела в глаза Селиму — беспроигрышный приём, который когда-то применила Хасеки. И пусть он не смотрел на неё, но на секунду посмотрит — этого хватит. Возможно, шехзаде даже узнает в ней служанку матери, но это вряд ли — видел раза два или три. Но вот он посмотрел на неё — сначала мельком, а потом в глаза. И именно это важно не потерять сейчас, не забыть слов или не перепутать, важно, чтобы хватило воздуха в груди. Когда на секунду пение должно было прерваться, Катя улыбнулась ему, но не какой-то соблазняющей, а обычной, какой улыбалась дома — просто и искренне. Однако, к разочарованию Гюрай, он отвернулся, но она быстро отвлеклась на новый куплет и старалась больше не смотреть на шехзаде Селима, хотя чувствовала на себе его взгляд, а может это был просто самообман. *** Праздник едва закончился, а Катя уже убежала и, спрятавшись за углом, осела на пол и спрятала лицо в рукавах и коленях. Она и не ожидала, что, во-первых, умеет так петь, а во-вторых — обладает такой выдержкой. Отец узнал бы — сначала прибил за такое распутное поведение, но потом похвалил за смелость. Это даже невероятно — столько эмоций за один вечер. — Мама… Папа… — Гюрай откинулась на холодную каменную стену и посмотрела в потолок — Если вы живы, то простите меня за всё, что делала, делаю или сделаю. А если мертвы, то не злитесь на меня, пожалуйста, ведь каких имён мне не давали бы, я навсегда останусь вашей Катькой…