Брат, помни, даже если весь мир встанет против тебя, у меня встанет на тебя

Телефон, аки макака, призывающая к спариванию, заорал на меня в третьем часу ночи. Я с трудом разлепил глаза, на ощупь выцарапал дохленькую нокию из-под кровати и с поистине мазохистическим наслаждением нажал на кнопку сбоку корпуса. Покрытый трещинами экран, будто сам дьявол ударил меня копытом в лицо, шибанул ярким, как прожектор, светом. На экране прямо поверх заставки — мема с шимпанзе с дубинкой и надписью «бунд блядь», выполз белый прямоугольник уведомлений. Три. Сраных. Часа. Ночи. Какого хрена этот придурок не спит? Бухает? Надеюсь, что бухает, а не с телками где-то зависает. Жгучая смоляная ревность всколыхнулась в душе, захотелось немедленно отключить звук и зашвырнуть телефон в стену, как в прошлый раз, когда он написал «я с Катькой». С Катькой он, сука. А теперь с кем? Какого хрена пишет? Исходя на говно от злости, я клацнул пальцем по уведомлению, загадочно сообщавшему, что от «Бро» пришло какое-то «Photo». Черт, опять свои мемасики шлет. «Брат за брата за основу взято» и фото с гейской свадьбы. Я жестко ухмыльнулся и нашел в галерее мем, где додик с девственными усишками над полной губой угрожал фотографу пистолетом, а сверху надпись: «За братву и двор — стреляю в упор». Отключил телефон и, оставив его на груди, прикрыл уставшие глаза, наслаждаясь калейдоскопом разноцветных кругов под тяжелыми веками. Телефон снова заорал. «Первое правило — не сдаваться. Второе правило — помнить о первом правиле» и Джейсон Стейтем. Ну правда, Димон, не смешно уже… Я протер глаза и зажмурился, печатая в ответ: «Самый опасный человек тот, кто слушает, думает и молчит.» Минута. Две. Я кусал губы, с тоскливой обреченностью вглядываясь в потрескавшийся экран, пока он наконец-то не погас, войдя в спящий режим. И мне следовало бы спать, а не ждать дурацких мемасиков от этого идиота. Не пишет. Не напишет. Наверное, девка увлекла, вот он и увивается теперь за ней. Может, трахаются. Может, просто пьют. Засунув гордость туда, куда только сегодня совал пальцы, рассматривая новую фотку Димки в инсте, я быстро напечатал: «Чего не спишь?» Минута. Полторы. Две. Две с половиной… Точно с девками своими. С Катькой или этой, как там ее, Светкой? Я попытался уснуть, но перед глазами теперь только его улыбающееся лицо. Он всегда такой… охеренный. С самого первого класса был любимцем публики, шутил остроумно, да и хрен с тем остроумием, даже когда шутки его были из разряда «Сисько-пердильной комедии», все просто ухахатывались, облизывая его взглядом. Красивый. Очень красивый. Я таких красивых никогда не встречал. Даже когда в подростковом возрасте все были как гадкие нескладные утята, Димка был высоким, спортом занимался, стрижки модные делал. А глаза? Серо-голубые, как грозовое небо. И ресницы эти пушистые, и губы, рисующие соблазнительную улыбку… — Блядский Синицын! — зашипел я, потирая глаза с таким усердием, будто пытался вдавить их в глазницы. Прямо в мозг. Просто чтобы выдавить из себя эту ненормальную, неправильную любовь к лучшему другу. К другу детства. К абсолютно натуральному натуралу. Который, сука, меня в три часа ночи разбудил, возбудил и оставил мучиться крепким таким стояком. Я скосил глаза вниз на предателя, оттопыривающего домашние шорты, пачкающего белье активно выделяющейся смазкой. И не надейся, приятель, такие, как Димка, нам не светят. Я снова включил телефон, убедился, что новых сообщений не приходило, и открыл любимый порнушный сайт. В категории «Big cock» появились новые видео, и я принялся неторопливо листать, внимательно всматриваясь в лица актеров. Нет, нет, нет. Все херня. У Димки был большой член. Я точно это знал — видел не единожды в душе после спортзала или в сортире. Но я готов был принять его член в себя в любой момент, если бы он только захотел. Захотел меня, блять, а не Катьку и Светку. Я перешел на вторую страницу, и тут мой взгляд наткнулся на актера, чье лицо было очень похоже на лицо Димона. Ну, не на сто процентов, но по типажу… Я включил его, с неким волнением пережидая начальные титры. Да, похож. Такие же темные кудрявые волосы, небрежно зачесанные назад, острые скулы, прямой нос, покрытый легкой щетиной подбородок… и большой, перевитый венами член. Пасс был совсем не похож на меня — рыжий, патлатый и мелкий, а я стригся всегда коротко, и, хоть был не таким высоким и крепким, как Димка, в спортзале проводил немало времени. Не для того, чтобы соответствовать ему, а просто чтобы… ну, не спалиться. По той же причине я никогда не шутил о геях, даже тему эту не поднимал. Пусть лучше Димон меня другом считает, чем в морду даст и обзовет пидорасом. Потому что жить без него я не хочу. …Да, охереть, как похож актив на моего суженого. Я даже не удержался — нажал на «поделиться», чтобы отправить сестре. Дописал еще «Член как у Димы. Вот бы он меня так выебал». Нажал отправить… — Сука! — заорал я нечеловеческим голосом, подскакивая на кровати. Телефон выпал из дрожащих рук и упал в щель между кроватью и стеной. — Бля-я! — покрываясь красными пятнами стыда, я полез за телефоном, умоляя богов позволить мне успеть удалить чертово сообщение, но… Но оно было успешно доставлено. И прочитано. Прочитано не «Пиздой с ушами», которую родители называли Танькой, а «Бро». Моим Бро. Моим Димоном. Гетеросексуальным Димоном. Он не отвечал. Бро набирает… Пропало Бро набирает… Я грыз зубами губу, отдирая кожу, но боли не чувствовал. В глазах защипало так, что я готов был зарыдать, но лучше бы зарыдал. Лучше бы устроил истерику, благо, могу позволить себе — все-таки зря, что ли, один живу. Он так ничего и не ответил, а потом «Бро был (а) в сети». Мра-азь. Я уткнулся горящим от стыда лицом в ладони и заскулил тихонько, как собака. Сука, я еще и текст такой накатал «…вот бы он меня так выебал…». Молодец, Макс, просто блеск. Скрывался лет с четырнадцати, прятал стояк подушкой, отворачивался, чтобы не пялиться так откровенно, качался, стригся коротко, лишь бы не походить на тех слащавых голубых мальчиков, лишь бы он чего не подумал обо мне, чтобы теперь одним сообщением, отправленным «не тому», все перечеркнуть. Все сраные восемнадцать лет дружбы, с того самого дня, как он меня обсыпал песком в детском садике. Перед глазами пронеслись моменты, как мы вместе ели кашку, как он защищал меня от хулиганов, когда я немного начал ботанить в школе, как в мяч гоняли, в любой команде работая вдвоем, забывая, что есть и другие игроки, как писали статью в универе про каракатиц, как на гитаре играли во дворе, создавая маленький дуэт, и пели, пели для его Катьки «Когда твоя девушка больна»… Черт, неужели я все просрал? Дрожащими руками я выудил из тумбочки пачку сигарет, сунул одну в пересохшие губы, с трудом высек искру… А что я, собственно, хотел? Это должно было случиться когда-нибудь. Не в смысле, что я бы спалился. Нет, может, и не спалился бы. Просто… однажды он женится и пригласит меня на свою свадьбу. Может быть, даже шафером. Я буду расписываться в книге, подтверждая брак, и улыбаться, а потом напьюсь как свинья последняя, чтобы не думать… не думать ни о чем. А потом дети. Я струсил пепел в чашку с недопитым чаем. Дети, да. Димка никогда не заикался о том, что хотел бы детей, но когда-нибудь лет в тридцать или тридцать пять он захочет. На очередной затяжке я закашлялся, и слезы сами полились из глаз. Тупые, неконтролируемые слезы, дурацкие и бессмысленные, как все мои попытки сохранить нашу дружбу, показать себя тем, кем я не являюсь. Звонок в дверь показался таким оглушительно громким, что я вздрогнул и едва не выронил сигарету на оголенный живот. Сомнений в том, кто пришел по мою душу, не было. Я поспешно вытер мокрые дорожки слез с щек и поднялся на ватные ноги, с опаской приближаясь к двери. Сигарета в зубах дымилась, пепел вот-вот грозился свалиться с ее кончика и упасть вниз. Пронзительная трель, и я, сделав глубокий вдох, распахнул входную дверь, едва не съездив ею себе же по лбу. Лицо Димона было серьезным. Я ожидал увидеть в его глазах обжигающее презрение, но не находил в них ничего похожего. — Чего ревешь? — строго спросил он, и я поспешно протер еще раз покрасневшие глаза ладонью. Судорожно затянулся горьким дымом, не зная, что отвечать. — Макс, ты дурак? Я согласно закивал как болванчик, отступая на шаг, пропуская его в квартиру. Дурак. Ой, какой же я дурак! Не разрывая зрительного контакта, он шагнул в коридор и деловито закрыл за собой дверь на замок. Я все отступал и отступал, пока не оказался на кухне. Ждал, что вот-вот прилетит в ухо или в скулу, или в губы, или в солнечное сплетение. Куда угодно, лишь бы это скорее кончилось. В животе скручивало от досады и сожаления, а Димка был все так же холоден и спокоен. — И что это была за хрень? — набрав полную грудь воздуха, выпалил он. Я струсил пепел в раковину, поднял на него полные слез глаза, а потом покорно и безнадежно ответил, едва шевеля языком: — Таньке отправить хотел. — Я понял, что не мне! — фыркнул Димон, складывая руки на груди. Я невольно скользнул помутневшим взглядом по крепким предплечьям, обтянутым легкой тканью рубашки. Он, кажется, вообще не спал. Откуда он приехал ко мне, чтобы разобраться с этой ситуацией? Был с девушкой? — Да, я был у Кати. Черт, кажется, последнее я сказал вслух. — И-и… — неловко, треснувшим от перехватившей горло боли, протянул я, не зная, что отвечать. Сигарета была докурена до фильтра, и я кинул ее в раковину, не находя в себе сил затушить и выкинуть в ведро, а потом смыть пепел, сказать что-то откровенно лживое или откровенно правдивое, а потом… Меня вжали в стену с такой силой, что я зашипел, задергался, инстинктивно пытаясь улизнуть. На шею легла крепкая рука, сжала в удушающем, не щадя, не жалея. Я прикрыл глаза, радуясь, что началось. Что вот он сейчас мне вмажет кулаком по морде так, как я этого и заслуживал. За то, что похерил дружбу, что дрочил на его фотки, что облизывал взглядом и врал про свою гетеросексуальность. За то, что посмел любить его… — Я тебя, сука, с восьмого класса хочу трахнуть так, как на видео! — зарычал он с торжествующей оттяжечкой. Я распахнул рот, пытаясь ухватить клочок воздуха, выпустить скопившийся в легких дым, но он не отпускал, душил и душил, прижимаясь близко, тело к телу… Пуговицы на его рубашке царапали мой голый живот, колено в черных жестких джинсах вклинилось между моих слабых ног, и его бедро до ослепляющей боли вжалось в мой пах… Я замычал, завертел головой, пытаясь скинуть его руку, но он лишь сильнее вдавил колено, придавливая яйца, вжимаясь в меня всем телом. Это не было приятно. Это было до ужаса больно и обидно, а дым в легких жег изнутри, будто в меня раскаленный штырь засунули. Лучше бы ударил кулаком, честное слово! — Я тебя любил, думал, что ты чертов гомофоб, придурок! — заорал Димон, встряхнув меня как котенка, а потом на мои распахнутые в бессмысленной попытке вздохнуть губы опустились его губы в карающем жестоком поцелуе. Я укусил его, умоляя просто убрать руку с моего горла, и когда он сделал это, выдохнул в рот облачко сигаретного дыма, согретого теплом моего дрожащего тела. Он зарычал, схватил меня за задницу, вжимая в себя в страстном порыве стать ближе, стать одним целым, и я очнулся. Очнулся и понял наконец-то смысл его слов. Его блядских слов. Груз потерянного времени обрушился на мою дурную голову, и я уже не мог мыслить связно, только жался к нему всем телом, терся, обхватывая руками за плечи, зарывался пальцами в отросшие волосы… — Ублюдок! — рявкнул Дима мне в рот, вжимаясь губами в губы. — Какого хера молчал?! Какого хера… — А ты?! — завопил я в ответ, наплевав на то, что соседи наверняка тоже стали слушателями этой безобразной сцены. — Почему ты молчал?! — Я? — оскорбленно воскликнул друг, отстраняясь. Глаза его были ошалевшими, безумными. — Я как-то тебе прикол с педиками прислал, а ты мне что?! «Фу» — вот, что ты мне ответил! Но как-то оправдаться он не позволил. Подхватил под задницу и усадил на кухонный стол, сдернул штаны… На уже порядком окрепший член легли губы, втягивая разом на всю длину. Я задохнулся, не столько кайфуя от ощущений, сколько от понимания кто со мной в этот момент. Блять, да это же первый в моей жизни минет. Первый в моей жизни секс. Первый! Он сосал так самозабвенно, будто ничего больше не хотел, будто все, чего он желал, это засунуть в свое горло мой член… Я схватился руками за край столешницы, чувствуя, что еще чуть-чуть и… Щелчок. Секунда. Звук расстегивающейся ширинки. В задницу скользнули скользкие пальцы, и я почему-то обиженно всхлипнул, будто не этого желал столько лет. Эмоций было слишком много и все они были слишком яркие, слишком противоположные, так что я дрожал, как будто через тело мое пропускали ток. Один палец, два, три. Давление, натяжение. Это было не больно, я и сам таким баловался, но почему-то свой первый раз я представлял иначе. Однако, похер. Еще каких-то пять минут назад я только мечтать мог, что Димон продолжит со мной дружить, а вот он уже растягивает меня пальцами, подготавливая к своему члену. Он выпрямился, улыбнулся многообещающе и ехидно, как всегда улыбался… мне. Только мне. Девкам он улыбался иначе. Только сейчас я вдруг понял, насколько стандартная и любезная улыбка расцветала на его лице в общении со всякими Катьками, Светками и Ленками. Как у какого-нибудь официанта, привыкшего прислуживать людям. Я шире раздвинул ноги, наблюдая, как он раскатывает презерватив по своему члену, льет смазку прямо на пунцовую, обтянутую латексом головку… Мне хотелось раскрыться еще сильнее, показать всего себя, отдать свое тело в его власть, в его крепкие руки, но едва ли я попытался двинуться, эта самая рука придавила меня к столешнице, вынуждая оставаться на месте. Я видел, как капелька пота стекала по его виску, когда он приставил кончик головки к моему пульсирующему заду и с неотвратимой настойчивостью принялся вдавливаться вовнутрь. Медленно, но я все равно зашипел, инстинктивно зажимаясь. Он держал себя в руках, не толкался на всю длину, и я был безмерно благодарен ему за выдержку, пусть даже хотелось, чтобы выдержки этой было побольше, и мы могли бы добраться до кровати, потому что я каждым позвонком чувствовал твердость столешницы и… — А-ах, — закричал я, когда он вошел до середины. Подлил еще смазки и, придавив мои плечи к столу, втолкнулся до конца. Я завопил от ослепляющей, но такой необходимой боли, дернулся, стукнувшись головой о стенку, а потом сам подался вперед, насаживаясь еще сильнее, хотя куда уже сильнее? — Тише, тише, маленький… — сдавленным шепотом пробормотал Димон. Блять, никаким маленьким я точно не был, но такое личное-непривычное обращение что-то во мне всколыхнуло. Я вцепился пальцами в его бедра, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли притянуть к себе еще ближе. Слишком хорошо. Слишком больно. Слишком приятно. Слишком… Он качнулся назад, а потом вперед, и я болезненно закусил губу, зажмурившись до цветных кругов перед глазами, захрипел, будто воздуха не хватало. Еще один выжигающий нервные окончания толчок, вырывающий из моей глотки крик, а потом еще один и еще… Мой член крепко стоял, несмотря на колючую боль, и я потянулся рукой вниз, натягивая кожицу на истекающую смазкой головку. Провел кулаком пару раз, пытаясь вернуть себе ощущение реальности. Сука, да какая реальность? Я сплю или сдох, или упоролся в наркотрипе. Димон тоже выглядел как героиновый наркоман, наконец-то получивший дозу. Он тяжело дышал, скалился, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, жмурил серые глаза и двигался, двигался, двигался… Ну, вот он — секс. Вот я и прочувствовал то, что так хотел прочувствовать, однако с тем, с кем даже не мечтал. — Я почти… — хрипло прошептал я, сжимая член рукой, пытаясь удержаться от невыносимого желания расслабиться, спустить наконец-то. Он ускорился, а потом кивнул, давая понять, что тоже готов. Секунда. Две. Три. Пять… Меня выгнуло дугой, я больно ударился затылком о столешницу и вскинул бедра, вжимаясь задницей в пах Димки, насаживаясь до упора. Завопил что-то матерное, кажется, упоминая чью-то бабушку. Перед глазами еще летало разноцветное конфетти, взрывались салюты, а я уже шептал неразборчиво, сбивчиво, заикаясь от волнения: — Извини, что я молчал… Дим, я так боялся, что ты меня отвергнешь. Я в тебя влюблен всю жизнь, кажется. Я никого так не любил, я вообще никогда никого не любил и не хотел, я… Он ткнулся влажным лбом мне в плечо и поцеловал, едва касаясь губами кожи. Поднялся поцелуями выше, мазнул губами по горлу, где уже наверняка алели следы от его пальцев, коснулся покрытого щетиной подбородка, нашел искусанные, измученные губы. Я обхватил руками его за шею притягивая ближе, бессмысленно улыбаясь в поцелуе. Хотелось удержать этот момент за хвост, запомнить ощущение его члена в моей истерзанной заднице, даже боль от твердой поверхности стола запомнить, насладиться ею сполна. Потому что… потому что я все еще не верил, что не сплю. — Дим… — поддаваясь невыносимому желанию с грацией слона раскрошить столь хрупкий момент, начал я шепотом. — Если хочешь вернуться к своим девкам, лучше сразу скажи, чтобы я не мучился пустыми надеждами. Он лишь заперхал — то ли закашлялся, то ли засмеялся, а потом больно-больно укусил за губу. — Нахера мне твои девки? Братан, я люблю тебя и только тебя. Слышал или пропустил все, что я тебе сказал? — Слышал, просто… вдруг передумаешь? — слабо протянул я. — Передумаю? — он отстранился, оскалился острозубой ухмылкой. — После такого-то секса? Я чуть не сдох от счастья, слушая твои стоны. Не думал, что ты такой громкий мальчик. Я закрыл горящее от стыда лицо руками, потому что это было слишком невыносимо. Соседи наверняка уже доложили моей мамке, что ее сынок в двадцать два года девственности лишился. — Так значит… мы теперь вместе? — все еще оставаясь внутри, прошептал Димон, поглаживая меня по закрывающим алеющие щеки пальцам. — Если ты хочешь, — простонал я в ответ, сжимая коленями его бока. Его член внутри моего тела, кажется, начал снова твердеть. — Я хочу. Очень хочу. На любых условиях. Можем никому не говорить, если ты не… — Дурак! — он наклонился ниже, силой отцепляя мои ладони от лица, разводя в сторону. — Я тебе не ссыкло какое-то, понял? Можем сказать всем! И родителям, и братве, и пусть они в жопу себе засунут свое мнение. Ебучки им расколочу, пусть только попробуют что-то вякнуть! Он выглядел таким сердитым, что я невольно засмеялся, нисколько не сомневаясь в его словах. Пацан сказал — пацан сделал. Вот его жизненный принцип.