День 21

      «— Ты женщина, значит, ты слабее. Бессмысленно сопротивляться. Фло.       Патрик выплюнул моё имя с такой ненавистью, что мне стало страшно. Я боялась боли, которую может причинить его крепкий кулак.       Раньше мы часто боролись в шутку: Патрик тренировался каждый день, ему каждый день приходилось растаскивать буйствующих заключённых, от его физической формы зависело качество его работы, моя же подготовка была не настолько хороша — я уповала на пушку и мозги. И зря. Раньше Патрик шутя валял меня на полу в маленьком спортзале у себя в гараже, вроде бы натаскивая меня, а на деле лишь демонстрируя своё превосходство. И мне это нравилось — разгоряченные и потные, мы занимались сексом прямо на матах. Но со временем шутки закончились.       — Ты всего лишь баба. Слабая баба, которая выбрала не ту профессию.       — Ты сильный, да, только вот мозгов у тебя не хватает. Дальше надзирателя в тюряжке тебе не прыгнуть, — рявкнула я и сама испугалась собственного порыва. Я задела его больное место — достоинство. Я покусилась на мужскую гордость, хотя давно перестала считать его мужчиной. Он был мне мерзок после всего того, что я слышала в свой адрес, после того, самого первого удара, но я не признавалась себе в этом, мне казалось, что мир рухнет, если я пойму, что Патрика — моего первого и единственного, любовь всей моей жизни, — я больше не люблю.       Я испугалась, что теперь он врежет мне по-настоящему.       — Что ты сказала?       И он замахнулся. Я увернулась и, не совладав с инерцией, шлёпнулась на задницу. Патрик замахнулся ладонью, чтобы врезать мне по уху. Я свернулась калачиком, закрыла голову, стиснула зубы. Почему я не ушла раньше? Что я хотела доказать? Я хотела достучаться, добиться того, чтобы он понял — так нельзя. Я хотела, чтобы он признал свои ошибки. Дьявол, как же глупа и наивна я была! Патрик был непрошибаем, как бетонная стена, и всё, чего я добилась — очередная оплеуха — мне, лежачей! — и унизительный пинок под зад.       — Отрастила жопу. Я соблюдала размер «жопы», вечно недоедая, а порой и пошатываясь от слабости, я почти не ходила в спортзал при Подразделении, потому что ему не нравилась моя слишком «крепкая» фигура и количество мужчин вокруг, но и этого ему было недостаточно. Со злости я ударила его под коленку, и на четвереньках, потом на ногах удрала прочь из гаража, наверх, в гостиную, туда, где установлены камеры. Я слышала грязные слова и топот ног за моей спиной. Мне никогда ещё не было так страшно.       На мне не бывает синяков, такая уж у меня особенность, в наше время у многих «особенности» — зараза подпортила нам генофонд — зато через два дня видеозапись моего жестокого избиения лежала у судьи в ратуше».       Остаток бестолкового рабочего дня я решила провести на стрельбище. Мою челюсть уже не пронизывала пульсирующая боль при каждом резком движении, я надеялась, что вполне способна выдержать отдачу от полуавтомата. Навыки владения любым видом оружия необходимо беречь и лелеять.       Я расстреляла две мишени, прежде чем увидела Браунинга через перегородку. Его безупречная тёмно-синяя рубашка была расстёгнута на две пуговицы, а рукава были закатаны до локтей, да и вообще, старший аналитик с оружием… я его просто не узнала. И, судя по всему, у него неплохо получалось — в «голову» он мазал, зато корпус мишени светился от дырок. Увидев меня, он снял наушники. Я вздохнула. Очередной, так нелюбимой мной беседы с коллегой мне не избежать.       — От слов к делу? — хмыкнула я, вспомнив их недавний спор с Уилсоном.       — Повторяю пройденное.       Действительно, на первом курсе мы все проходили боевую подготовку, а потом, после распределения, для аналитиков и спецов по IT она осталась факультативом. Все, кто проходил через Академию, обязаны были хотя бы уметь держать в руках оружие.       — Я тут трижды в неделю так-то, — изобразив на лице пародию на гордость, ответил Браунинг.       — Ни разу не видела.       — А ты и не смотрела, — он улыбнулся и, повернувшись к мишени, нахмурился и стал изучать состояние своей мишени. У меня вспыхнули кончики ушей — неужели я так глубоко сижу в своём вакуумном мешке, что не замечаю ничего и никого вокруг?       — Думаешь, обойдёшь Уилсона? — отчего-то я решила поддержать разговор. Наверное, от стыда за свою заносчивость — я подозревала, что моя закрытость воспринимается именно так. Пора прекращать прикрываться душевными травмами, иначе я заработаю ещё парочку. Психолог говорила, что мне следует чаще контактировать, но, спустя полгода от этого совета, я продолжала курсировать от дома до работы, ни на дюйм не расширяя своё жизненное пространство.       — Надеюсь заставить этого говнюка понервничать.       — Вы как дети, — усмехнувшись, я потянулась к дужке наушников, чтобы водрузить их на место. Хотела снова уничтожить пару картонных ублюдков.       Не успела я полностью закрыться от фонового шума, как Браунинг сделал шаг ко мне и, сложив руки на груди, оперся о перегородку. Я снова взглянула на него снизу вверх и случайно отметила, как гармонирует цвет рубашки с цветом его глаз. Интересно.       — Давай к нам, будешь судить. Вон он, как раз тащит сюда свою костлявую задницу, — Браунинг посмотрел куда-то в бок и ткнул туда же своим длинным пальцем. На его лице снова заиграла коварная ухмылка.       — Это у кого ещё костлявая? Эй, моя задница — высший пилотаж.       Действительно, дети. Широкая, искренняя улыбка Уилсона всегда действовала обезоруживающе, даже если при этом он нёс несусветную чушь. Эта особенность часто спасала его на экзаменах.       — Надеюсь, я буду судить не по этой характеристике, — я закатила глаза, сдерживая ответную улыбку. Неужели, я всё-таки позволила втянуть себя в нелепый спор?       — А стоило бы черкнуть пару строк в моё досье, — Уилсон подмигнул мне.       Закатить глаза глубже я уже не могла чисто технически. Мельком я всё-таки оценила их задницы. Почувствовала себя дурой.       Браунинг ожидаемо проиграл. Не в сухую, но против командира спецгруппы не выстояла бы и я. Исход был заранее предрешен, но это извечное желание «пободаться» не обходит стороной, наверное, ни одного мужчину, и даже сотни лет эволюции здесь ничего не решают.       — Зараза, — Браунинг оскалил зубы и взъерошил волосы. Корка льда треснула, и я заметила блестящие мальчишеским азартом глаза.       — А я говорил! Ладно, признаю, ты не поранишься, за остальную вашу банду не уверен, — Уилсон, надувшийся от самодовольства, хлопнул его по плечу. — А знаешь что, идём-ка со мной. Такая игра, неужели пропустишь? Ты же играл за команду, помнишь?       Я, конечно же, не помню, но вполне допускаю что с таким ростом в сборную курса по баскетболу Браунинга приняли бы с распростёртыми объятиями. Несмотря на сложившиеся стереотипы, он не казался мне тщедушным «умником», однако, как сочетаются такие мозги с неплохой физической формой, для меня оставалось загадкой. Нельзя же уметь всё?       — Ох, ну да, аж целый сезон!       — Только не думай, что выйдешь сухим из воды, Дэм. Устроим жеребьёвку. Пригласишь девчонку из нашего Подразделения. Ну-ка, кто тут у нас? — сложив ладонь козырьком, Уилсон огляделся.       — Тед, уймись. Тебе недостаточно моего позора? — Браунинг всплеснул руками, со смехом наблюдая за мельтешением командира боевой группы.       — Хочу посмотреть на твоё лицо, когда тебе выпадет Кора Донован или Мелани из технического. Обе как раз здесь.       Тридцативосьмилетняя Кора Донован — имела скверный характер и могла послать их обоих так далеко и витиевато, что даже у видавшего виды Максвелла покраснели бы уши. Предполагаю, что Мелани из технического пугала Уилсона белыми линзами и подпиленными клыками.       Тед вытряхнул из мешка гантель и основательно пробежался по стрельбищу и по спортзалу, собирая жетоны с личными номерами.       — Давай, Белл. Свой жетон.       — Отвали, Уилсон, я не участвую в этой фигне.       — Ну давай, я разрешу тебе назвать меня Тедди. Один раз.       Я молча упёрла кулаки в бока и сощурилась. Сложно передать словами, как Уилсон ненавидел это сокращение. В Академии даже случались драки.       — Два раза. — Он посмурнел, а я, наоборот, повеселела. Уилсон шёл на такие жертвы, грех не воспользоваться.       — Хм. Ладно. Попридержу это для более удачного момента, — я сняла свой жетон и передала его Браунингу.       — Только не перед Максвеллом! — воскликнул он, погрозив мне пальцем, и чуть тише добавил. — И не перед Левицки…       Я закусила губу, чтобы скрыть ехидную ухмылку. Новенькая стажёрка явно пользовалась популярностью.       — Левицки, значит, — протянул Браунинг, сделав вид, что поймал приятеля на горячем.       — Чёрт, у неё такие ноги, ты только взгляни!       — Ну, у неё есть ноги, это уже неплохо.       — Дэм, чёрт, ты вообще человек, нет?       — Он аналитик, считай, что робот, — мимоходом куснула Браунинга я, тщетно пытаясь вернутся к обстрелу мишени.       — Ты считаешь, что аналитикам чуждо всё человеческое? — Браунинг обратился ко мне. Я подняла на него глаза и увидела в нём что-то странное. Что-то давно забытое — то, что заставило меня вспыхнуть и покраснеть, если бы я, конечно, могла краснеть. Это забытое кольнуло меня, подчинив игре по правилам, известным, наверное, с начала времён, вшитым в нас на уровне инстинктов — так глубоко, что ни внешние, ни внутренние поломки не способны их из нас вытравить.       — Готова спорить.       Я ответила ему тем же. Уверена, мой взгляд был таким же странным.       — Ладно.       Опустив голову, Браунинг хитро улыбнулся словно сам себе, словно что-то задумал, и я тут же прозрела, остыла и поспешила спрятаться в свою скорлупу. Что это было, я проанализирую позже.       — Флоренс, а ты везучая! — Уилсон захлопал в ладоши. Они закончили свою дурацкую жеребьёвку. Браунинг держал в руках мой жетон.       У меня отличная фотографическая память. Выходя из зала, словно оглушённая, я поняла, что Браунинг не опускал мой жетон в мешок, он просто спрятал его в ладони.