Глава 5
25 июня 2020 г. в 18:43
Вечером, после работы, отстояв очередь на плановую дезинфекцию личного автотранспорта, я плелась домой за машиной дорожный службы, стараясь держаться на указанном на её корпусе расстоянии — 10 ярдов. Наручный коммуникатор тихонько пискнул мне в запястье о том, что до комендантского часа осталось три часа. Я успевала даже на вечернюю пробежку — сотрудникам Отдела предоставляли жилье и такое, чтобы путь как до штаба, так и до прочих редких благ цивилизации — парка или хороших, «закрытых» заведений и торговых площадок с пропускным режимом — было не больше 20 минут езды. Правительство ценило наши жизни, потому что они нередко подвергались угрозе.
В новом мире как никогда разрослась классовость, несмотря на то, что правящая верхушка всеми силами пыталась сгладить углы, и мы — сотрудники Отдела — были на верхушке «пищевой цепи». Именно поэтому я порой заезжала в местечки, вроде Седьмого района, чтобы напомнить себе — работы у нас ещё много. Развить экономику докатастрофного уровня невозможно, пока существуют ограничения: с одной стороны нас давят военные, с другой — океан. На военных базах Промежуточной Зоны построены целые вереницы лабораторий, где ежечасно тестируются образцы воды и всё новые и новые блокаторы токсина. Особо радостных вестей нам пока оттуда не поступало.
Сегодня я ехала домой по Джексон-роуд, центральной улице города, с её восстановленными фасадами — отголосками мира «до», со стеклянными, совершенно бесстрашными витринами и патрульными машинами на каждом углу, с хорошей уличной подсветкой, делавшей Джексон-роуд похожей на сияющую люминесцентную ленту, случайно брошенную на землю. Что-то неуловимо гнетущее висело в воздухе. Я дёрнула плечами, проезжая мимо ратуши, где два года назад боролась за свою свободу. Меня трясло, когда судья с дотошностью расспрашивал меня о подробностях нашей с Патриком интимной жизни, пытаясь к очевидной вине Патрика добавить вины моей. Почему у нас не было детей? Как часто у нас происходила интимная близость? Не провоцировала ли я его своими отказами? И всё ради того, чтобы дать нам отсрочку и возможность сохранить семью — «приоритетную ячейку общества». Адвокат, выступавший на стороне Коэна, призывал запретить женщинам поступать на государственную службу и идти в профессии, связанные с риском для жизни. Меня трясло от злобы, и я готова была нарушить регламент, послать его к черту прямо со своей трибуны, но судья сделал это раньше — попросил «прекратить демагогию».
Всё не было бы так страшно, если бы этот чёртов адвокат был единственным, кто так думал. Таких ублюдков было много. Начиная с простых обывателей, заканчивая видными учёными и медиками. Им нужны были люди, население, переведённое в числовой эквивалент, несмотря на то, что качество генофонда всё ещё оставляло желать лучшего. Вакцина давала побочный эффект, бесплодием страдала каждая третья женщина, редкие дети не имели хронических заболеваний — и на фоне этого так сумасбродно желать возрождения докатастрофного уровня жизни… Может, поэтому у нас и не было детей. Хорошо, что у нас не было детей, иначе нас никогда бы не развели.
Я помню, первое, что я сделала, покинув ратушу в статусе свободной женщины — приняла приглашение Уилсона сходить с ним и его ребятами в захудалый бар где-то у чёрта на рогах, недалеко от Промежуточной зоны. Уилсон нахваливал местное пиво — хозяин гнал его из какой-то травы, растущей у него в подвале, конечно же, незаконно. Пиво было улётным. А похмелье убийственным. Это был мой акт независимости, первый и единственный. После я перестала ходить на попойки с коллегами. Я вообще перестала куда-либо ходить с коллегами, словно это моё «нет» стало моим забором — спасением от посягательств на меня и мои границы. Я не собиралась идти на матч. Браунинг, стоявший позади меня на дезинфекции, попытался заговорить со мной, но я взглянула на него так, что он сразу же замолчал. До самого шлагбаума я не вылезала из своей машины, а он из своей.
На девять вечера у меня был назначен видеосеанс с психологом. Мы беседовали раз в три недели в профилактических целях. Нэлл Мартин, штатный психолог нашего подразделения, считала, что этого достаточно. В течение этих трёх недель я записывала краткие тезисы или вопросы, которые хотела бы с ней обсудить, но за последнее время у меня не накопилось ничего. Наверное, я научилась справляться сама.
— Я… я постоянно думаю. Меня порой раздражает мой бесконечный внутренний монолог, — удобно расположившись на подушке, я вытащила из себя надуманную проблему, зная, что Нэлл начнёт вытаскивать из меня душу, если я скажу, что меня ничего не беспокоит.
— О чём думаешь?
— Вот сегодня ехала домой и… размышляла о политике. О суде… опять.
— Вспоминала Патрика? — Нэлл тряхнула рыжей гривой и сощурилась. Даже сквозь холодный экран смартфона я чувствовала, как она копается у меня в мозгах, словно скальпелем. Нет, меня это не раздражало, этот факт стал для меня привычным, но я никогда не переставала удивляться тому, как она, прыгая с темы на тему, ловила меня на чувствах, которые я ещё даже не успела осознать.
— Нет, его адвоката. Кусок дерьма. Хочет превратить нас в матки на ножках.
— Пока в Новом правительстве есть хоть одна женщина, этого не произойдёт, — Нэлл отчего-то была в этом уверена, но от меня не укрылось то, как она едва заметно приподняла подбородок. Её тоже волновала эта тема.
Я вспомнила о Хоуп Стельман, главе Отдела. И успокоилась.
— А ты не хотела бы монолог превратить в диалог? — Нэлл скакнула назад, заставив меня задуматься. Сначала над тем, почему мы опять вернулись к этому вопросу, а после над сутью вопроса.
— Не знаю. Нет. Мне кажется, я сама себе хороший собеседник, — хохотнула я, понимая, как нездраво это звучит. Особенно для психолога.
— Мне нравится твой настрой, — она улыбнулась.
В маленьком окошке интерфейса видеоконференции я увидела себя — малопиксельную и чуть мутную, но со здоровым цветом кожи, чуть округлившимися щеками, со спокойным, умиротворённым выражением лица. Мне понравился даже мой лохматый блондинистый пучок — он выглядел очень… свободолюбивым. От Нэлл не укрылось, что я стала лучше себя чувствовать — я больше не избегала зеркал, боясь увидеть в отражении свой затравленный взгляд. — Ты не пробовала завести друзей?
— Я пока не нашла подходящей кандидатуры, — отчеканила я, понимая, что Нэлл прямо сейчас седлает любимого конька.
— Или сходить куда-нибудь с коллегами? Помнишь ты рассказывала, как сходила в бар с…
— Уилсон.
— Да, точно, Тед. Тебе же понравилось?
— Не то, чтобы понравилось…
— А как тебе вообще этот Уилсон?
— О, нет! — я замотала головой, моё лицо в маленьком окошке дисплея скривилось, словно мне показали двухголовую цикаду. — Нет, я его не рассматриваю.
— Почему?
— Он какой-то слишком…
— Слишком Патрик?
Я не задумывалась над этим, однако… Схожий типаж, схожий характер рубахи-парня, задатки альфы. Я была уверена — Уилсон бесконечно далёк от образа садиста, внутри него нет двойного дна, он «лёгкий», в нём нет той многослойности и «черноты», в которой мне по юной дурости так хотелось покопаться, но даже если допустить такую мысль, ступать по хоженой дорожке мне вовсе не хотелось. К тому же, я вовсе не Дебби Левицки с её «невероятными ногами».
— А может, стоит поэкспериментировать? — она хитро повела бровью.
— У чему ты меня опять склоняешь, Нэлл? — она снова и снова делала коварный подкоп под мой бетонный забор. Нэлл крайне беспокоила моя социализация. И почему-то никого, кроме неё, она не беспокоила.
— Флоренс, я сейчас говорю тебе не как твой психолог, а как друг. Ты молодая, красивая, очень умная и интересная девушка. То, что с тобой произошло, совершенно не означает, что с тобой что-то не так. Ты не доверяешь миру, и это не плохо, и не хорошо, это просто данность. Но не все кругом такие, как твой бывший муж. И ты теперь другая. Просто не бойся общаться, — она сводила ладони лодочкой на уровне груди, словно передавала мне эти слова от сердца к сердцу. — И я тебя ни к чему не склоняю, это непрофессионально. Решать только тебе.
Я прикрыла глаза и вздохнула. Сначала она попыталась смягчить меня кучей комплиментов, а после этим своим «решать тебе» Нэлл умело переложила уже принятое ею решение на мои плечи. Я давно знала Нэлл Мартин и уже научилась понимать её методы работы, и, во многом благодаря ей, я стала лучше понимать себя, чтобы успешно отсортировывать её навязанное и моё собственное.
— Ты считаешь, что в одиночестве не может быть комфортно?
— Почему же, вполне может. Просто я хочу обратить твоё внимание на то, что бывает и по-другому.
Я сделала вид, что глубоко задумалась над её словами. На самом деле мне было не сколько комфортно, сколько привычно. Привычка та ещё прилипчивая дрянь, даже живя с Патриком я почти привыкла жить с постоянной угрозой расправы. Возможно, Нэлл и была в чём-то права, но я действительно не хотела снова с кем-то связывать свою жизнь хотя бы из страха влипнуть в нечто подобное. Из страха снова начать прогибаться, подстраиваться и ломать себя. «Бывает и по-другому». Возможно. Но у меня не было желания это проверять.
Я снова проснулась за десять минут до сирены. Сев на постели, я размяла шею, руки и спину, а после встала и сделала несколько наклонов, услышала шорох колёс патрульной машины. Коп что-то тявкнул в громкоговоритель — наверное, что-то на улице ему не понравилось. Выглянув из окна, я ничего не увидела, кроме ковыляющей вдоль фасада старушки Хэнли с собакой. Наверное, несчастная Хельга чем-то им помешала.
Я решила пожертвовать завтраком — после пробежки и душа мне отчего-то захотелось положить на ресницы пару слоев полузасохшей туши. Результат мне понравился: глаза распахнулись и озорно заблестели. Следом началась какая-то цепная реакция — я расчесала и уложила брови, замазала темноту под глазами и проступающие капилляры на верхних веках. Времени не осталось даже на кофе, поэтому я, решив не терять его окончательно, прыгнула за руль и отправилась завтракать в столовую при Подразделении. Я думала о том, чтобы на выходных съездить в «Крео» — центральный супермаркет одежды и косметики — и обновить косметичку. Возможно, на меня повлиял вчерашний разговор с Нэлл, а, может, просто такое настроение. Разве покупка тюбика туши не может стать актом любви и уважения к самой себе?
Возле барной стойки я с удивлением обнаружила грузную фигуру Максвелла — он уплетал черничный пирог и молочный коктейль из огромного, как банка, стакана. Он ценил семейные традиции и всегда, если только был не на срочном выезде, завтракал дома, а после отвозил дочерей в школу, жену на работу. Сегодня явно что-то пошло не так и, нахмурившись, я направилась прямо к нему.
— Привет.
Он кивнул и хлопнул ладонью по соседнему стулу. Я подсела к нему.
— Сонора повезла детей на ревакцинацию, — начал он, не дожидаясь моего вопроса.
— Которую?
— Четвертую.
— Еще одна осталась?
— Ага, ещё одна.
Он отхлебнул коктейль. Подоспевшему официанту я заказала двойной кофе и омлет с тостами.
— Яйца только порошковые, инспектор Белл. Поставка будет к понедельнику, — торопливо сообщил мне парнишка с бейджиком. «Донни» — бегло взглянула я. Кажется, новенький.
Сегодня пятница, и к этому дню продуктовые обыкновенно пустеют. Яйца и вовсе были редким продуктом: у нас все ещё не было достаточно птичьих ферм, поэтому яичницы и блинчики из порошка употребляла большая часть населения. У Инспекции и военных, конечно, и на этот счёт были некоторые привилегии: в нашей столовой и в доставке «Волмарта» — особенно, если вбить в поле спецкода свой личный номер инспектора — они почти всегда были в наличии.
— Сойдёт, — отмахнулась я и снова повернулась к старшему инспектору. — Волнуешься?
Он кивнул.
— Анатокс-4?
— Нет, 5.
— Он ещё не до конца проверен…
— Главный инфекционист сказал мне, что у пятой версии гораздо меньше побочек.
Максвелл говорил так, будто пытался убедить в этом не сколько меня, сколько себя. Я понимала его беспокойство — вакцина против Сильвы постоянно дорабатывалась, ведь спустя почти семьдесят пять лет после её победоносного открытия и внедрения она всё ещё не была полностью безопасной. Токсин мутировал, и плюсом к этому вскрывались всё новые и новые побочные эффекты, схожие по симптоматике с последствиями заражения, только в менее угрожающей форме. Однако, хронические заболевания, генные изменения и отложенная смерть всё же были предпочтительнее смерти почти мгновенной. Мы шли на это осознанно, потому что слишком сильно хотели выжить.
— Всё будет хорошо, — я тронула его за руку, в ответ Максвелл поднял уголки губ в вымученной улыбке. Мне стало горько. Я не представляла, как он выносит такую ответственность: и за свою семью, и за всё наше Подразделение.
— Через час я выезжаю в Промежуточную Зону, хочу лично осмотреть тот квадрат, о котором говорил Браунинг.
— Хорошо, — кивнула я, мысленно готовясь к минимум двум суткам командировки.
— Я беру Браунинга и Уилсона, ты остаёшься.
— Почему? — я возмутилась. Напарницей Максвелла была я, а не Браунинг, аналитики всегда предпочитали отсиживаться в своих мягких креслах и лишний раз не рисковать своими драгоценными мозгами. Депрессия была позади, я больше не стремилась сама себя убить, разве что тот эпизод с дракой в подворотне подпортил мне имидж…
— Это его наработки. Говорит, ему нужно выехать в «поле», чтобы проверить точность некоторых теорий. Не надувайся, Флоренс, речь не о твоём профессионализме или психологическом состоянии. Я уеду, а текучка останется. Никто лучше тебя со всем этим дерьмом не разберётся.
Бумажная работа. Контроль работоспособности уличных кабинок дезинфекции, лабораторий, контроль сроков техобслуживания метеорологических щитов, отчёты полиции о нарушениях режима, отчёты медицинские, статистика, отчёты и снова отчёты — к вечеру у меня будут болеть глаза. Я глубоко вздохнула, опуская нос в полупустой картонный стаканчик. Я повертела его в руках. Он был абсолютно белым, только «Флоренс» нацарапано фломастером. Нет, чуть поодаль я увидела номер телефона, приписанный мелким, словно крупа, почерком и подпись под ним «Доставляю кофе на дом». Я взглянула на Донни. Он подмигнул и улыбнулся. Забавно. Надеюсь, я не нарвалась на продавца интимных услуг, и это была просто неудачная попытка познакомиться.
Я вспомнила, сколько таких попыток мне удалось пресечь. Как только я освободилась от своего замужества, желающие появлялись на горизонте стабильно, но я не могла относится к этому, как к должному — разведённая женщина негласно считалась дефектной. Возможно, дело было в моём социальном статусе…
— Ладно. Будем на связи, — затолкав разочарование куда подальше, а вместе с ним порошковый омлет в себя, я поплелась в офис.
В опенспейсе суетился довольный Браунинг. На нём уже был жилет от костюма спецзащиты. Ни с кем не здороваясь, я поднялась в свой кабинет. Там меня ждал отчёт техников об ослаблении поля двух сегментов южного метеорологического щита. Ситуация штатная, но надо доложить Максвеллу и начать разбираться.
— Флоренс. Ты на меня злишься? — Браунинг постучался в стеклянную дверь и следом просунулся в мой кабинет наполовину. Он улыбался, но вид у него был виноватый и взволнованный.
— С чего бы это? — я дёрнула бровью, стараясь сохранить максимально беспристрастное выражение лица.
— Мне кажется, я должен извиниться, только никак не пойму, за что, — его лицо стало ещё виноватее, а улыбка ещё шире. Где-то в груди неприятно царапнуло — я действительно злилась, но в то же время чувствовала себя малолетней идиоткой, потому что злиться по факту было не на что. Почти.
Что там говорила Нэлл про мои социальные навыки?
— Всё в порядке, спокойного пути, — я отгородилась от него прислоненным к уху смартфоном. Перестав, наконец, глупо улыбаться, Браунинг вышел. Я вспомнила историю с жетоном и впервые порадовалась своей проблеме с пигментацией кожи — если бы не эта особенность, мои щеки, наверное, горели бы, как фонари.