День 21

      Этой ночью мне снилось, что я тону. Тону, лёжа в собственной ванной, до краёв наполненной водой. Вода была кислой, словно отравленной — в панике я открывала рот, чтобы вдохнуть, закричать о помощи, но изо рта у меня выплескивалась лишь пена и пузыри.       Вдруг кто-то надавил мне на плечи. Мои пальцы соскользнули с бортиков ванны, и я ударилась головой о дно. Открыв глаза я увидела топившие меня руки, сильные, мускулистые, покрытые причудливыми линиями мокрых волосков, и лицо, искаженное толщей бурлящей воды — лицо Патрика Коэна. Я вскрикнула и хлебнула кисло-солёной воды. Ванна превратилась в океан, штормящие волны трепали моё беспомощное тело, упакованное в спецкостюм. Внутрь заливалась вода — я чувствовала, как булькает она внутри, как подушечки пальцев сморщились и онемели, как защипало глаза, как мне стало холодно и как от холода ноги свело судорогой. Я должна была умереть. Ещё три секунды, две, одна… И вот снова чьи-то руки, синяя рубашка с закатанными рукавами, лицо сквозь толщу беснующейся воды — лицо Дэмиана Браунинга. Он достал меня из океана голыми руками — сам без защитного костюма и даже без респиратора, по колено в токсичной воде. Он улыбался. Он не собирался умирать, ведь у него же чёртов иммунитет. А что же будет со мной?       Я вскинулась на постели и тяжело задышала, словно кто-то и правда перекрыл мне кислород, пока я спала. На подушке темнели следы слёз и слюны — наверное, я неудачно повернулась и уткнулась в подушку лицом. Чуть сама себя не придушила, беспомощная. До одури злая на себя, я отбросила одеяло и встала голыми ногами прямо на ледяной пол. На часах было четыре утра. О сне можно было не думать.       Вчера Дэмиан отвёз меня домой и мы даже непринуждённо болтали, только я абсолютно не помнила, о чём именно. Он что-то рассказывал о себе, а я о себе, но слова превращались в фоновый шум, а реплики из моего рта вылетали словно бы сами по себе, неосмысленно, рефлекторно. Мы расставили все точки над i, и Браунинг официально прекратил свою осаду, но мне не стало от этого ни легче, ни спокойнее. Боевой азарт, вызванный словами поддержки Нэлл, сошёл на нет, я откатилась назад. Я уже не знала, чего хотела: оставаться в своём липком болоте отчуждения или двигаться дальше. Только вот двигаться дальше мне уже было не с кем, а играть на чужих чувствах своими перепадами настроения я не имела никакого права.       На улице всё ещё было темно. Я решила выпить кофе и двигать на работу, надеясь опередить эту паскудную сирену. После рейда я оставила Мэй и Притчера заполнять отчёты, а сама смылась вовремя. Следовало эти отчёты проверить. Идти на пробежку мне не хотелось, разомнусь в спортзале. Задумавшись, я обожгла язык и со злости выплеснула чашку в раковину. Где-то на полочке в ванной осталась начатая пачка транквилизаторов, возможно, у них ещё не истёк срок. Усаживаясь в машину, я гадала, выпить их или пошариться в баре у Максвелла, его всё равно нет и неизвестно, когда он появится.       По дороге мне не попался ни один патрульный экипаж, и я без проволочек добралась до Подразделения, припарковав машину на своём месте подземной парковки. Сонный дежурный поприветствовал меня у лифта ленивым кивком головы. Дежурная боевая группа кучковалась у стрельбища — я видела их затылки, поднимаясь на стеклянном лифте на свой этаж. Они с нетерпением ожидали окончания смены — оставалось ещё два с половиной часа. Я вышла из лифта и лоб в лоб столкнулась со стеной тяжёлого, почти физически ощутимого звука — взвыли закрепленные на внешней стороне здания динамики. Комендантский час закончился.       Продираясь сквозь него, заткнула кулаками уши, я добралась до кофемашины в опенспейсе. На столе блестели круги от чашек и подсохшие кофейные лужицы, щедро усыпанные крошками крекеров — умники не слишком аккуратные ребята, видимо, их заточенные под мыслительные процессы мозги не размениваются на такую мелочь, как помыть за собой чашку. Я взглянула на рабочее место Браунинга: синий пиджак на спинке кресла, три здоровенных монитора без единой пылинки, девственно чистый рабочий стол и пластиковая безделушка с эмблемой Академии — такую выдавали особо отличившимся выпускникам. В отличие от его коллег, на его столе не красовалась почерневшая от частого использования и редкого мытья посуда — он предпочитал пить кофе внизу, в кафе. Сбегал, чтобы побыть в одиночестве. С тех пор, как я узнала его ближе, я смотрела на его привычки в ином свете, они приобретали теперь другой смысл. Мысль, что сегодня я увижу его снова, царапнула где-то в груди чувством волнения. Я усмехнулась — кажется, Дэмиан всё-таки добился чего хотел. Взаимности. Вот только всё это оказалось слишком сложно…       Зёрен — а точнее плотно сформованного в виде них субстрата — внутри кофемашины не оказалось, и я, встав на стул и проклиная свой низкий рост, кое-как разыскала упаковку на самой верхней полке. Я не сразу поняла, что произошло, но от неожиданности выронила пакет: кофейные зёрна разлетелись по полу с мерным, шуршащим звуком, словно разбегающиеся насекомые. Звук этот перекрыл утробный, зловещий вой сирены. Она была ниже по тону и длиннее сирены отбоя. Это была тревога первой степени.       — Чёрт, — прошептала я, вмиг потеряв голос. На дрожащих ногах я слезла со стула, поскальзываясь и с хрустом давя зёрна подошвами, помчалась в кабинет Максвелла.       Распахнув дверь так, что она грохнула о стену, я увидела, что на информационной панели взбесились датчики — панель мигала красным и жёлтым, словно рождественское дерево. Рождество. Похоже, мы до него не доживём…       Комм взбесился — на него стали поступать сообщения. По лестнице загрохотали шаги — через минуту взбудораженные бойцы в количестве семи человек топтались на пороге моего кабинета, ожидая от меня информации. Её было слишком много, я не знала, с какой стороны схватится за неё. Выбрав голосовое сообщение от техника с военной базы, я включила его так, чтобы слышали все.       «Щит отключился. Внимание. Северный метеорологический щит не работает! На город идут токсичные осадки. Тучи собираются, ребят!»       В голоса техника едва ли не слышались слёзы, но мне было не до эмоций. Нужно было действовать немедленно       — Парни. Охрана периметра по инструкции, проверка герметичности помещения, бегом! — скомандовала, повысив голос, чтобы испуганные здоровенные лбы, наконец, отошли от шока и зашевелились. Угрожающий гул сирены словно повторил мои слова. Эту сирену слышал сейчас весь город… Я подошла к громкоговорителю и щелкнула рычажком включателя. Жители, прильнув к радиоточкам, ждали объяснения. И я была обязана его дать.       — Говорит инспектор Первого подразделения Отдела по ликвидации последствий Катастрофы Флоренс Белл, — голос предательски дрожал, дрожали колени и руки, мой голос сейчас транслировался в каждом доме и на каждой улице, моим голосом говорил сейчас целый город, это была непереносимая ответственность. — Сегодня в четыре пятнадцать произошло отключение метеорологического щита. Настоятельно прошу каждого из вас оставаться дома, не выходить ни при каких условиях, даже в полной защите до возобновления работоспособности щита. Немедленно проверьте окна и двери, заткните щели. Если вы находитесь вне дома, оставайтесь там, где находитесь. Если новость застала вас на улице, найдите ближайший пост дезинфекции, сделайте все необходимые процедуры и позвоните в госпиталь. За вами приедут и окажут помощь. Пейте воду, примите иммуномодулятор. Берегите себя и близких. И, пожалуйста, самое главное, не выходите из дома.       Те кто оказался сейчас на улице — курьеры, собачники, спешащий со смен медперсонал — уже заражены. Кому-то из них удастся выжить, кому-то нет. Сейчас я не могла ничего сделать, только ждать вместе со всеми. Ждать, когда восстановят щиты. И ровно так же никуда не высовываться из Отдела.       Выезжать имели право только медики и полиция — в таких случаях им полагалось обряжаться в костюмы А+, в которых военные работают непосредственно вблизи океана. Они похожи на скафандры, в них нереально двигаться, но только они способны защитить от высокой концентрации токсина. Медики выезжают, чтобы забрать заражённых. Полиция чтобы отлавливать сопротивляющихся госпитализации. Скоро госпиталь переполнится. Я снова подумала о родителях. Наверное, они ещё дома. Наверное, они слышали меня. Я сжала в ладони прямоугольник коммуникатора так сильно, что рёбра впились мне в кожу, и чуть не вскрикнула, когда он завибрировал у меня в руке. На экране высветился номер дома.       Я приняла вызов.       — Здравствуй, Колокольчик.       Голос отца был тихим и обеспокоенным. Это было так неожиданно, что я растеряла все слова. Это было так не вовремя, что мне хотелось сбросить вызов.       — Привет…       Повисло неловкое молчание. Я готовилась к тому, что он начнёт осуждать меня за то, что я не звонила, что я забросила их. И готовилась обороняться. Невидимые глазу, опасные, как сама смерть, взвеси токсина, атакующие крохотное окно моего кабинета снаружи, волновали меня сейчас гораздо меньше, чем собственное чувство вины, смешанное с давней обидой. Почему именно сейчас? Сейчас я как никогда обязана быть собранной, а выяснение отношений с собственной семьёй этому никак не поспособствуют. Я была одна столько времени, я научилась справляться без них, да и, судя по всему, они без меня, так почему же именно сейчас? Когда у меня чертовски мало времени.       — Ты дома? — он отозвался первым. Вопрос был нейтральным, но даже в нём я углядела скрытый подтекст.       — Нет, я на работе. А что?       — Просто услышал твой голос и… очень разволновался. Я надеюсь, ты была в помещении, когда… когда это случилось?       Он заикался, будто забыл, как разговаривать. Или забыл, как разговаривать с дочерью. Нет, он не пытался на меня давить — мне просто показалось, да я и не ожидала ничего иного после нашего последнего разговора — он действительно тревожился. Жаль только, что происшествие стало единственным весомым поводом узнать, наконец, как я.       — Да, я приехала на работу пораньше.       Словно чувствовала. Я поняла это только сейчас — какая-то неведомая сила разбудила меня жуткими кошмарами, словно предупреждала о том, что быть беде. И эта неведомая сила — предчувствие беды — направила меня на работу раньше, потому что без Максвелла я оставалась единственным достаточно квалифицированным специалистом, способным хоть как-то управлять ситуацией. От моих действий зависели тысячи жизней, но я не могла сделать ничего — кроме контроля — пока не восстановят щит.       — А вы? Дома? — вкрадчиво, словно прощупывая почву, поинтересовалась я. Мне всё ещё не верилось, что это первый нормальный — без упрёков и осуждения — разговор с отцом за долгие два года.       — Я да. А мама в госпитале, на дежурстве… — он вздохнул, — надеюсь, всё обойдётся.       — Она пробудет там не меньше трёх недель. С момента восстановления щита. — Так положено по инструкции.       Когда с военной базы придёт официальное подтверждение о восстановлении работоспособности щита, начнётся карантин. Двадцать один день. И я надеялась, что она не заразиться за это время.       У меня запищала вторая линия. Я отняла трубку от уха, посмотрела на экран — это был Максвелл.       — Папа, мне звонит начальник… я позвоню тебе ещё, попозже, — я снова говорила с ним несмело, дрожащим от волнения голосом, будто провалилась в детство, в себя маленькую, когда авторитет отца был безусловным. Но теперь я взрослая. Взрослая настолько, что держу ответ за здоровье нации, пусть и в масштабах нашего городка.       — Хорошо. Береги себя, Колокольчик.       От этого прозвища, которым они назвали меня ещё пятилеткой, мне вдруг стало так тепло на душе, что я не заметила, как выступили слёзы. Этот сложный, запутанный ком чувств, который я испытывала к родителям, вдруг подскочил к горлу, обжёг, как глоток горячего кофе. Они думали обо мне всё это время, переживали, но не смогли переступить порог общественного осуждения моего развода, оставаясь по ту сторону баррикад. Система сломала нас, подавила, прополоскала мозги и вывернула реальность под нужным власти углом. Мне было горько осознавать это, ведь я была её частью.       Я переключилась на другую линию.       — Белл, я только что узнал. Ты как?       — Ты будешь смеяться, но я на работе, — шмыгнув носом, ответила я. На моём лице вылезла глупейшая из всех улыбок, синоним обречённости.       — Чёрт, как бы я хотел сейчас тебе помочь, Флоренс, но меня не выпустят из столицы, пока карантин не закончится.       — Я понимаю, Иен.       Я понимала, что мне всё равно пришлось бы приехать. Работать полностью удалённо могли только аналитики, инспекторам таких поблажек было не видать: кто-то должен был заниматься распределением ресурсов, контролировать ситуацию и быть на связи с техниками военной базы и запертыми по своим домам техниками Подразделения по закрытым каналам связи, к которым нет доступа через рабочие коммы, только через стационарные машины… Мне надо разослать сообщения сотрудникам, чтобы не покидали свои дома. Создать рассылку и предупредить каждого лично.       — Иен, мне надо работать…       — Я буду на связи в любое время. Держись там, Белл.       Я словно бы по-настоящему ощутила, как Максвелл кладёт свою огромную ладонь мне на плечо и чуть пожимает в жесте поддержки. Закончив с разговорами, я села разгребать мессенджер, через полчаса мне нужно было запустить своё сообщение на повтор, благо, оно автоматически записалось.       В рабочем чате было многолюдно, одни панические теории шли за другими, люди накручивали себя, где-то мелькали сообщения о заразившихся в виде слухов — полиции и госпиталю сейчас не до отчётов, я не могла знать этого точно. Следовало бы подключиться к их базам и наблюдать за происходящим в реальном времени, но в здании Подразделения не было ни одного аналитика или техника. Ладно, нужно взять всё под контроль. Во-первых, нужно всех успокоить и себя в первую очередь. Запретить лишнюю болтовню в чатах. Только по делу, без лишнего накручивания. Во-вторых, позвонить кому-нибудь из ребят в полиции и открыть этот чёртов удалённый доступ под диктовку…       — Белл, у нас гости, — резко взревел аппарат внутренней связи, стоящий у меня на столе.       — Кого там принесло? — с нарастающей злобой внутри рявкнула я. Нет, я не настолько наивна, чтобы ожидать, что мои предупреждения будут исполнять все и каждый, но это вопиюще…       — Браунинг паркуется внизу. Что делать?       Браунинг. Я вдохнула и забыла выдохнуть. По инструкции его не должны не просто не пропустить в здание, а повязать и отправить в госпиталь, потому что он сейчас — живое скопление токсина, потенциальный заражённый и смертник, несущий токсичную бомбу в здание. Но это был Браунинг, и у него был иммунитет…       — На нём спецуги нет… А он в дезинфекцию идёт… — судя по голосу парень из охраны ошарашен. Он ничего не мог знать об иммунитете, у рядовой охраны не было доступа к личным делам сотрудников.       — Не мешайте.       После дезинфекции на нём не останется ни следа токсина, вопрос лишь в том, что она предназначена для ткани спецзащиты, а не для человеческой кожи… Но я уже ничего не могла сделать. По камерам я отследила, как Дэмиан скрылся в отсеке дезинфекции. Из спецодежды нём был только респиратор.       Десять секунд. Десять секунд, во время которых распылённый до состояния густого молочного тумана состав уничтожает Сильву, попутно повреждая слой эпидермиса, как при лёгком химическом ожоге. Я не знаю, почему не заставила охрану развернуть его — наверное, была слишком шокирована или мозг не справился с перегрузкой. Не знаю, почему я позволила ему жертвовать собой. Мне было страшно. Наверное, мне просто было страшно, и я боялась оставаться один на один с бедой, которая рухнула на наши головы.       Выйдя из отсека дезинфекции, Дэмиан прошёл проверку на входе. Загорелся зелёный индикатор — он был здоров и его организм был полостью свободен от токсина. Молча я наблюдала с камер, как он пересекает фойе, как направляется к лифту, снимая на ходу респиратор, как идёт по коридору вдоль опенспейса, скидывая и вешая на сгиб локтя кожанку, как стучится и дёргает ручку моего кабинета.       — Ты с ума сошёл?! Я просила всех сотрудников без исключения оставаться дома! О чём ты думал вообще! — я взвилась сразу же, как увидела его высоченную фигуру в дверном проёме.       — Я не мог оставить тебя одну разгребаться со всем этим дерьмом, — невозмутимо парировал Браунинг, оттесняя меня от моего же компьютера. Пока он набирал неизвестные мне коды в систему связи и интеграции, я смотрела ему в затылок с потемневшими от влаги волосами, на шею, начавшую краснеть от раздражения, на простую черную футболку и джинсы — комплект, явно не подходящий под офисный дресс-код, первый попавшийся под руку — и со стыдом и тревогой понимала, что рада ему. Рада, что он здесь.