День 21

Страдание. Кажется, вон она — моя стихия. Я ничего не умею лучше. «Флор, я сделаю всё, чтобы ты была счастлива, клянусь тебе. Никогда не сделаю тебе больно». Ложь. Почему они всегда лгут? «Я с тобой, Флор. Что бы ни случилось». Со мной. Что бы ни случилось. Если бы я могла управлять своим телом, я бы едко усмехнулась. Стоило мне закрыть глаза, как я видела Браунинга, садящегося в машину террористов. Он принял решение, наплевав на всё. На правила. На безопасность. На меня. Мне хотелось верить, что был другой выход. Мне было плевать на эту чёртову бомбу, как бы иррационально это не выглядело. Мне было больно так, что хотелось орать. — Ещё раз, какое успокоительное? Транкви что? — где-то на периферии сознания звенел испуганный голос Теда Уилсона. — А дозировка? Тут осталось-то… Нэлл, а если оно закончится? Она шевелится… Белл? Эй, Белл. Нет-нет-нет! Я не хочу обратно, слишком больно. — Белл! — Уилсон тряхнул меня за плечи, скинув остатки блаженного отупения. Как бы мне хотелось ещё немного побыть там. — Отвали. Я наугад толкнула его рукой, попала в солнечное сплетение. Уилсон охнул, не ожидав. Минус тебе, боец, раскрылся… — Флоренс! — где-то сбоку я услышала искажённый цифровыми помехами голос Нэлл Мартин. Рыжее пятно мелькнуло на экране бокового монитора, но я принципиально не посмотрела туда. Мне не хотелось, чтобы Нэлл меня спасала. — Флоренс, дыши! Вдох-выдох. Давай. — Отвали, — хрипло выдохнула я, но Нэлл не унималась. «Вдох-выдох, вдох-выдох» — она словно гипнотизировала меня. Сопротивляться было невозможно, и я задышала в такт её приказам. — Белл, ты должна рассказать всё, что произошло, а потом умирай, — «подбодрил» меня Уилсон и сдавленно заржал. Нервничал. Мне снова захотелось ему двинуть. — Вдох-выдох, Флоренс! — напомнила Нэлл, и я сосредоточилась на том, как воздух проходит в лёгкие, в живот, как выходит через нос. Как странно. Мы дышим на автомате, ни разу, наверное, в жизни не задумываясь над тем, как это вообще работает. Мы дышали сквозь респираторы, заботясь о том, чтобы в наши лёгкие не попал токсин, потом снимали их, заходя в очищенное помещение, и дышали сухим, выжженным воздухом с примесью кварца и дезинфицирующего состава, считали, что вот она норма. Сейчас я ощущала все оттенки запахов в помещении. Словно я — одно сплошное дыхание… И нет ничего, кроме меня и воздуха вокругю — Флоренс. Назови свой личный номер. — 2f1345b, — на автомате выдала я. Рыжее пятно сбоку одобрительно кивнуло. Перед глазами стало проясняться. А боль внутри с каждой секундой обволакивала мои внутренности, пронзала их острыми иглами агонии и застывала, словно бетон. Я больше ничего не чувствовала. Как это по-умному называется, а, Нэлл? Вытеснение? — Как ты, Флоренс? — В норме, — выдала я так же рефлекторно, как сделал бы вдох или выдох. В норме. Я в абсолютной, мать её норме. И никто не собьёт меня с толку. Больше никогда. — Расскажи всё, что произошло, — попросила она. — С какого момента? — С момента первого звонка от Шохолла, — вступил Уилсон. Я взглянула на него. В его серых глазах плескался неподдельный ужас, несмотря на строгую маску профессионала. О, да, Тедди, я понимаю тебя. В таком дерьме мы ещё не были. Я рассказала им всё, строго, чётко, профессионально. Разложила по полочкам. Ничего лишнего. Им незачем знать, что мы делали в свободное от «спасения человечества» время. Ни одна живая душа не узнает. И я забуду. Как прекрасный сон, который оказался всего лишь сном. Когда-то давно я пообещала себе, что после Патрика — никого и никогда. Для меня новые отношения равнялись новой боли. Так оно и вышло. И случившееся в очередной раз доказывало мою правоту. Интересно, он вообще жив? Ни черта не интересно! — Понятно, — глухо отозвался Уилсон, когда я закончила свой рассказ, и Нэлл, пообещав, что свяжется со мной к вечеру, отключилась. — Я всё записал, сейчас скину Максвеллу. Он сутки не выходит на связь. Меня прошибло холодной волной. Если его тоже заразили, то… — Ньюмана допрашивает, наверное, — поймав мой напуганный взгляд, оптимистично предположил Тед, и криво улыбнулся. Улыбка получилась жалкой. — Ты сам-то как? — на автомате спросила я. Не то, чтобы это было мне интересно. Просто в социуме так принято… — Я? А… Да нормально. Мы с Левицки были, когда щит встал. Она сейчас у меня… Ох, ну надо же! Мы могли бы сходить на двойное свидание. Не глядя, я похлопала Уилсона по плечу, мол, молодец, парень. И Левицки молодец, легко перестроилась. А я вот ни черта не молодец. Застыла, как глыба в одном положении. Как будто всё, что я когда-то чувствовала, ушло вместе с Браунингом. Ещё немного, и таблетки подействуют, и мне станет так глухо внутри, и жутко захочется спать. На меня уже нападала зевота, тревожность застывала, как кусок смолы — не пропадала, вовсе нет, замирала, и ужас, закручивающийся внутри меня, словно воронка, замирал вместе с ней. Как стоп-кадр из фильма ужасов. Смотреть страшно, но когда нет динамики, привыкаешь, и становится наплевать… — Ох, нифига себе! У вас тут это… Ой. Я резко повернула голову, так, что хрустнула шея, и потемнело в глазах. Уилсон просматривал видео- и аудиофиксацию происходящего в помещении за последние сорок восемь часов. Искал записи телефонных разговоров с Шохоллом. А нашёл нас… Какого чёрта Браунинг забыл всё стереть?! — Даже представить не мог, что Браунингу когда-нибудь перепадёт… Уилсон изумлённо пялился на стоп-кадр страстного поцелуя на поверхности директорского стола, а я, набрав в лёгкие воздуха до упора, рявкнула: — Удали! — Я, это… — Уилсон вздрогнул. — Удали немедленно! — мой голос сорвался на визг, сломавшись где-то наверху, под самым потолком. У меня намокли глаза, и в горле перехватило колючей проволокой. Проклятье, как же больно. — Белл, прости. Я ж не знал… что ты тоже, — затараторил он, его пальцы запрыгали по клавишам. Чёрт. Ну, теперь и Максвелл узнает, и будет снова волноваться за меня, как родной отец не волновался, у Уилсона же язык за зубами не держится, тем более — боже мой — какое событие! Не хуже Суперкубка. — Он-то по тебе с Академии еще сохнет, слепой не видел. Я и была слепой. А прозрела слишком поздно. Я не могла знать, что у нас так мало времени. — А что, по-твоему, я из сострадания дала, да?! — взвизгнула я, подрываясь из кабинета. — Прости, Белл, — заблеял мне вслед Уилсон. — Мы найдем его. В ушах шумела кровь, когда я, ища спасения от самой себя, нашла его в самом неподходящем для этого месте — в прозрачном аквариуме аналитиков. На стуле Браунинга всё ещё висел его когда-то давно забытый тёмно-синий пиджак. Я подошла к его рабочему месту. Медленно, словно боялась спугнуть его фантом. Провела ладонью по воротничку. Легонько отодвинула кресло и села в него. Три идеально чистых монитора, планшет, безделушка из Академии. Вытянув ногу, я неловко пнула задник стола, поёжилась, ощутив вину за то, что потревожила покой этого места. Машинально начала выдвигать ящики. Ключи от машины, папка с документами. Рецепт на лекарства. Рецепт я сунула в карман — нужно будет позаботиться о его матери. В свободном ящике лежал свёрнутый пополам листок. «Флоренс» — было написано на нём. Дрожащими руками я достала его и развернула. «Предполагаю, что когда ты найдешь это письмо, ты будешь меня ненавидеть. У меня было мало времени, чтобы написать его, но достаточно, чтобы обдумать его содержание. Я хотел написать его тебе еще тогда, когда нам было по семнадцать, но так и не решился. Ты знаешь, я, наверное, никогда не чувствовал себя большим идиотом, чем в тот день, когда тебя впервые увидел. Наверное, ты не помнишь, что я подошёл к тебе и спросил, куда тебя определили. Ты ответила, что в инспекцию, улыбнулась и пошла дальше. Но эта улыбка чётко зафиксировалась в моей памяти, будто фотография. После я много раз видел твою улыбку, но ни разу больше ты не улыбалась мне. Я продолжал жить свою жизнь, учился, шёл вверх всё выше и дальше, сходился с кем-то, расставался, зная, что где-то есть Флоренс Белл и где-то она улыбается. И мне было этого достаточно. Хотя, кого я обманываю.)) Ты была рядом. Через стену. Через стекло опенспейса, через стол на совещаниях, пряталась за пальмой в столовой. Ты больше не улыбалась, и я готов был отдать всё, чтобы ты снова засияла. Я рад, что мне это удалось. Я знаю, что делаю тебе больно, и мне больно, когда больно тебе. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, Флор. Я знаю, ты не поймёшь меня, но уверен, потом ты согласишься со мной после — другого пути не было. Я не знаю, что меня там ждёт, не знаю, увижу ли тебя вновь, но я им нужен, значит, как минимум я буду жив. И я почти уверен, что сумею найти способ разобраться с тем, что там происходит и дать вам знать. Был бы у меня другой способ, я бы никогда тебя не оставил. Прости меня. Я люблю тебя, Флор». Уронив голову на руки, я разрыдалась.