Ар-брют

      Красно-синие отблески на углу закусочной Боба заставили Элис замедлить шаг. В Лондоне каждый день происходят сотни преступлений, но когда беда происходит с чем-то тебе знакомым, чувство обнаженной катастрофы является всегда безошибочно. Будто твой мирок вскрыли и хорошенько покопались в ним складным ножичком, которым обычно разоряют муравейники.       И в самом деле, стоило Элис наконец зайти за угол, как взору предстали все те неизменные атрибуты СиЭсАйевских сериалов: волны желтой оградительной ленты, толпы зевак, рано поседевшие и постаревшие копы в мешковатых куртках, шипение раций из распахнутых машин полицейских. Неподалеку расчехляли свой инструмент подоспевшие журналисты, что всегда поспевают раньше скорой. — Что произошло? — спросила Элис внутрь причитающих сердобольных зевак у самой ленты. — Убили, говорят, кого-то, — нарочито житейским тоном ответил какой-то парень, сверкая жвачкой промеж плохо смыкающихся зубов. Бывает, мол, всякое дерьмо. «И похуже видали, вот мой дядька например…».       «Боб», промелькнуло в голове,и Элис,не раздумывая, протиснулась вперед, откинула ленту и двинулась в тревожно распахнутую красную дверь, некогда встречавшую ее бубенчиками и запахом фирменного яблочного пирога «У матушки Джудит». Внутри все кишело полицейскими. Они шныряли по забегаловке, заглядывали в каждый уголок, шкрябали красно-белые квадраты напольной плитки, как будто в пыли можно найти хоть что-то. Сознание собственной важности, например.       «Мисс, вам нельзя сюда», донеслось откуда справа. «Я родственник», — Элис прибавила ходу, проходя в зал дальше, в надежде не увидеть на полу приютившего ее когда-то повара. Боб был непозволительно добр к ней, позволил ночевать в подсобке и подрабатывать у него в первое время после переезда девушки в Лондон. В его шикарных итальянских усах точно была припрятана анаша, другого объяснения его доброте не найти.       Как назло, узкий проход между стойкой и укромными сидениями-диванами в углу встряла парочка типов. Высокий, в синем пальто,и Коротышка в повидавшей виды куртке цвета жженой пыли. —Эй,папаша, дай пройти, —Элис похлопала ладонью по лопатке Высокого. «Папаша?», — Высокий развернулся в пол-оборота, и Элис тут же юркнула в образовывавшийся зазор. — Боб! — облегченно выдохнула девушка, тут же уперевшись в плотную фигуру повара. Он стоял, привалившись к спинке дивана, зажав в одной руке платок. Мужчина то и дело промакивал лоб, который вместе с баклажановым носом покрывался нервной испариной. — Ты жив! — А? А, Элис, да-да,все...в порядке,— он растерянно приобнял девушку свободной рукой, отвечая на ее объятия. Боб тяжело дышал, выдыхая добрые унции воздуха на каждом слове. – Почти. «Она назвала меня «папашей», Джон?»,— кудахтал Высокий позади. Породистый англичанин, слышно за версту. Наверняка, в кармане своего модненького пальто прячет сраный кровяной пудинг. «Будь милым», — однотонно заклинал Коротышка. — Какого черта здесь творится? – Элис с беспокойством оглядела повара. Из его полной фигуры будто выкачали всю бодрость, которой она все это время был наполнена. Фартук повис сильно ниже пупа, коромысло осанки осело в плечах. Боба явно потрепало. — Джимми…он...там..это..,— повар рассеянно махал рукой в сторону кухни.— Того... — Загадочное убийство, — позади снова очнулся Высокий. Элис недовольно обернулась. Высокий смотрел сверху голубоглазой надменностью. Он почти выпрыгивал из своих идеально сидящих штанов, от осознания собственной непревзойденности. Элис видела таких пеньков по триста раз на дню: те, что сидят на задних сидениях кэба, посматривают на часы, постукивают по портмоне и просят, нельзя ли побыстрее. Такие и не замечают твоего существования, даже если ты наложишь перед ними кучу.Главное, башмаки им не заляпай, деревенская ты свинина. — Джима Лавджоя нашли мертвым в кухонном помещении.Смерть наступила примерно в два тридцать ночи. Ни крови,ни синяков, ни следов борьбы или драки, ни химикатов. Смею предположить... — Тебе очень нравится звук твоего голоса, да? — выплюнула Элис, скривив губы. Высокий осекся, сморгнул замешательство. — Да, очень,— примирительно усмехнулся Коротышка рядом. Он был совсем не похож на Высокого: с лицом открытым и доброжелательным, он походил на старого знакомого, который, кажется, есть вообще у каждого: того, кто точно знает, когда тебя похлопать по плечу, а когда прочитать наивную и полную героизма тираду, типа «иди и сделай это!». Типичный такой Джон. Джон Смит или вроде того.       Элис снова вернулась к Бобу. Тот, кажется, чуть приободрился, увидев знакомое лицо.        Джимми работал в «Матушке» около года, помощником повара, в основном. Разгружал товар, помогал уборщице Хелен наводить порядок в конце дня, когда Элис до темноты зависала здесь со скетчбуком. Джимми вот-вот должно было стукнуть двадцать. После пересменки он падал за стол перед Элис, вытряхивая из баночки для чаевых звенящие монеты. «Осталось еще пятьсот фунтов», — довольно приговаривал он, упираясь в поверхность стола длинными ладонями так, что подставленная под одинокое бра рыжая его голова опалялась светом, точно вспыхивала как плоский ирландский факел.        Он собирался улететь с девушкой в Америку на их годовщину и копил на билеты. Любил мечтать, закинув руки за голову, как пройдется по Тайм-сквер, как будет гонять голубей в Центральном парке и сделает предложение своей Мередит прямо перед Статуей свободы. — Я могу чем-то помочь, Боб? — Элис старалась заглянуть в глаза мужчине, склонив голову. Повар рассеяно двинул головой, собираясь ей покачать. — Вряд ли, — снова встрял Высокий. Девушка нервно выдохнула. — Если нам понадобится посредственный художник из Ливерпуля, со страстью к выпивке и разочарованностью в мужчинах, то мы с вами свяжемся. — Что? — вяло отреагировала Элис. — Как вы.. —Очень просто, — Высокий прервал нахмурившуюся девушку, и затараторил вновь. — Судя по вашему выговору, вы не местная, судя по эклектике произношения, скорее, Ливерпуль. Остатки свежей краски у коротко стриженных ногтей и у ворота выдают в вас художника, а мятая ткань пиджака, купленного около двух лет назад, и ваше нахождение на окраине Лондона в одиннадцать утра – художника не сыскавшего признания. «Шерлок»,— Коротышка предупредительно склонил голову, украдкой оглядывал застывшую девушку и хлопающего глазами,тяжко соображающего повара. — Остатки красного вина в уголках губ выдают в вас любителя алкоголя, причем не самого дорогого, краситель дешевый и въедливый, состояние кожи, носогубные морщины и припухлость век говорят о том, что пить вы начали еще позавчера. Будь вы счастливы в отношениях, вы бы нашли успокоение от неудач на профессиональном поприще в них, а не в алкоголе, но очевидно, вы намеренно свободны и уже давно, иначе объяснить эту очаровательное отсутствие желания понравится мужчине не представляется возможным. Высокий закончил, поджал губы в подобие улыбки, красноречиво качнулся на пятках, держа руки за спиной. Коротышка, Джон, глубоко вздохнул и уперся морщинистым лбом в сжатый кулак: "Я же просил, Шерлок". Элис сузила глаза, немного помолчала. — Как ты так завиваешь свои кудряшки, папаша? —задумчиво спросила она, поглядывала на густую шевелюру Высокого. Тот, не сменяя позы, озадаченно повел глазами. — Клянусь Богом, это точно бигуди, — Элис встала на цыпочки, внимательно вглядываясь в каштановую копну. — А блестят-то как. Сознавайся, у тебя там бельчата пекут печенюшки? Я почти чувствую запах маргарина.       Девушка скорчила подобие улыбочки Высокого, глядя прямо ему в глаза. Затем, мягко приобняв пухлые плечи Боба, она выскочила на улицу, в поисках какого-нибудь старшего полицейского, очевидно, самого замученого.       В «Матушке» повисло молчание. Безучастный повар снова промокнул влагу, целиком осев на диван. Джон поднял брови, скомкав тонкие губы. Шерлок не мигая смотрел сквозь место,где еще секунду назад стояла хамка, в желтые стены, с криво повешенной на них фотографией «Матушки» в день открытия. На пару сотен унций более худой черно-белый повар, перерезающий широкую черную ленту. — Она тебя сделала. — Заткнись.