***
Комната судмедэкспертов ярко освещена, свет отражается от стёкол и глянцевого пластика. Требуется какое-то время, чтобы привыкнуть и видеть чётко. На одном из блестящих металлических столов лежит бледное тело девушки, которое от груди до паха накрыто простыней, провисающей между нижними рёбрами и тазовыми костями. Мне на секунду кажется, что девушка разделена на две части. Её накрыли, чтобы скрыть самое ужасное перед нашим приходом. Здесь нас ждали, потому что Джек был уверен, что я соглашусь, несмотря на то, что у него всё же возникли некоторые трудности. Но если бы я стал противиться, он нашёл бы другой способ надавить, припугнуть, лишь бы добиться своей цели. В этом вся его сущность — использовать все возможные ресурсы для общего дела. Хотя, на мой взгляд, он удовлетворяет личные амбиции. Конечно, эксперты наслышаны, насколько я могу быть впечатлительным. Меня отстранили от работы из-за эмоциональных срывов, и никто не догадывается, что меня больше не пугают изуродованные и выпотрошенные тела. К такому легко привыкнуть, если сталкиваться достаточно часто. Но смерть теперь не вызывает во мне сильных эмоций не только по этой причине, а потому, что я сам не раз находился на грани жизни и смерти, в том состоянии, когда силы иссякают, а разум затягивает чёрная воронка. В момент провала никогда не знаешь, сможешь ли снова выплыть и открыть глаза. Когда боль становится нестерпимой, хочется только одного — чтобы всё скорее закончилось, и неважно, каким будет исход. Объятья смерти пронизаны ледяным спокойствием, привкусом железа на языке и отвратительным запахом сырой плоти. В прошлом было слишком много крови и обезображенных трупов. Горько осознавать, что и в этот раз мне предстоит столкнуться с подобным. Доктор Лектер непременно создаст для меня несколько шедевров. Мне жаль убитых людей, я сочувствую их мучениям, но когда перед тобой безжизненное тело — сочувствовать уже некому, разве что близким этого несчастного. Трупу нет дела до сочувствия — ему уже всё равно. Это всего лишь объект для изучения, и если изучить его достаточно хорошо, то можно помочь тем, кто станет следующей целью убийцы. Когда мы вошли в кабинет, эксперты прекратили работу. Беверли Катц, молодая женщина азиатской внешности с блестящими чёрными волосами ниже плеч замерла у стола с пробиркой в руках. Её взгляд метался, словно она не могла решить, на ком из нас сконцентрировать внимание. В итоге, она выбрала Джека. Молодой агент с тёмно-русыми волосами, похожими на львиную гриву, и двухдневной щетиной на лице хмуро уставился на меня. Его взгляд словно транслировал: «Свали нахрен отсюда!» Самонадеянно было ожидать другого приёма от Брайана Зеллера. Для большей убедительности он сложил руки на груди, от чего его плечи расширились, словно капюшон королевской кобры, готовой начать плеваться ядом по первому случаю. Третьему эксперту не было никакого дела до нас. Он на пару секунд оторвался от микроскопа и тут же вернулся к своему занятию — его куда больше интересовал предмет под покровным стеклом, нежели начальник и незнакомый человек. Из-за верхушки прибора выглядывала верхняя часть морщинистого лба и чёлка с обильной проседью. Беверли Катц и Брайан Зеллер рассматривают меня с долей любопытства, словно начальник привёл с собой забавную маленькую собачку, которая сейчас поднимется на задние лапы и начнёт танцевать ради сахарной косточки. Мне здесь не рады, я кожей ощущаю напряжение. Конечно, у экспертов работа в разгаре, а мы отвлекаем, но причина неприязни не только в этом. Кажется, дело во мне. Джек представляет меня коллегам, и мы без особого желания скрепляем знакомство рукопожатием. Ради приветствия Джимми Прайс отрывается от своего увлекательного занятия, а Брайан так сильно сдавливает мою руку, будто собирался раздробить кости. — Это последняя жертва, — Джек кивает в сторону стола и протягивает мне фотографии, — а это она же и предыдущие жертвы там, где их нашли. Медленно перелистываю карточки, всматриваясь в детали. Выглядит похоже, не считая незначительных отличий из-за внешних особенностей жертв и разных мест преступлений. Рассматриваю один из снимков внимательнее. Обнажённая женщина сидит у дерева, опёршись спиной о его ствол и запрокинув голову. Тело чистое, без кровоподтеков и ран. Ноги согнуты в коленях и скрещены в районе щиколоток. Зафиксированные проволокой руки обхватывают колени. Волосы сбриты, из-под прикрытых век вниз по щекам, по шее, по груди следуют багровые дорожки, словно кровавые слёзы текут из глаз. — Их ослепили? — спрашиваю я. — Да, вырезали глаза, причём довольно аккуратно, — отвечает Беверли. Она всё ещё жива, и я очень надеюсь, что смогу избежать её смерти от руки Ганнибала. Она мне всегда нравилась. — И не только глаза. — Внутренние органы? — Всё вынули и нафаршировали яблоками, словно индейку на день благодарения! — Брайан! — предупреждает Джек. — Но ведь так и есть, — с меньшей прытью пытается оправдаться эксперт. — Нашли что-нибудь новое? — спрашивает Джек. — К одному яблоку прилип волос. Агент Прайс как раз пытается выяснить, кому он принадлежит, — отвечает Беверли. — Уже выяснил, — с долей сожаления говорит Прайс. — Это волос жертвы. Джек поджимает губы и поворачивается в мою сторону. По выражению его лица видно, как сильно он надеялся получить новую информацию с помощью этой улики. — Мистер Грэм, вы хотите что-то ещё посмотреть? Или спросить? — Можем снять простынь, если нужно, — предлагает Беверли. Понимаю, что не хочу рассматривать выпотрошенное нутро девушки, лежащей на столе. Вряд ли это поможет понять что-то новое. — Прежде чем делать предположения, я бы хотел ознакомиться с другими материалами дела, если позволите. — Да, конечно. Следуйте за мной. Послушно плетусь вслед за фигурой начальника отдела, и спиной ощущаю любопытные взгляды и перешёптывания. Конечно, они сейчас начнут обсуждать, какой я странный и дёрганный. Хотя в нашем маленьком мирке обо мне ходят и не такие слухи. Мои пальцы, сжимающие снимки, дрожат от напряжения, я буквально ощущаю, как в мою спину одна за другой вонзаются тонкие длинные спицы. Джек шагает быстро и резко, и я впитываю его раздражение, от чего начинаю сильнее нервничать, несмотря на то, что понимаю — вдвоём с ним мне должно быть спокойнее, чем в компании его экспертов. Он останавливается у стеклянной двери своего кабинета, но не спешит заходить. Внутри виднеется небольшой столик и два кресла из коричневой кожи по бокам от него. Внимание привлекают широкие тёмно-зелёные листья растения, которое выглядывает из-за дальнего кресла. Это какой-то представитель тропической флоры с отверстиями в листьях, словно кто-то умелый вырезал их твердой рукой. Идеально ровные, овальные, расположенные в случайном порядке, но это только на первый взгляд. Если присмотреться внимательнее, можно увидеть, как сквозь эти отверстия на меня смотрят семь пар глаз убитых девушек. Глаза превращаются в тёмные провалы, которые медленно заполняются кровью. И вот первые капли начинают скользить по гладким, словно восковым листьям, замирают на краю, набирая массу, и срываются вниз. Звук, с которым они ударяются о пол, заставляет воздух вокруг дрожать. До боли сжимаю веки, чтобы отвлечься от видения. Совсем не к месту в памяти всплывает название этого растения. Монстера* — растение-убийца. Странно видеть его в кабинете одного из руководителей ФБР. Довольно символично, учитывая, какого монстра он так долго считал своим другом в прошлой жизни. Теперь в его рабочем пространстве снова обосновался монстр. — Мистер Грэм, — произносит Джек, от чего я непроизвольно вздрагиваю. Он морщится, словно перед ним находится что-то очень неприятное, и чуть отходит назад. Видимо, я снова прослушал его слова, пока размышлял о растениях-монстрах и извлечённых глазных яблоках. Замечаю, что мы уже не одни в этом коридоре. Ганнибал Лектер с бесстрастным выражением лица изучает меня. Он выглядит немного моложе, чем в нашу первую встречу в другой реальности, а в остальном остается верен себе: костюм ручной работы, начищенная до блеска обувь и холёная внешность. Я не был готов к этой встрече, поэтому жадно впитываю каждую деталь его образа: вишнево-карие внимательные глаза, аккуратно уложенные волосы, губы, поджатые в тонкую линию. Замечаю, что морщин вокруг его глаз угадывается заметно меньше, и он не выглядит таким измождённым, каким я его запомнил. Он пышет здоровьем, а его взгляд полон энтузиазма для новых свершений и безумных идей. — Мистер Уилл Грэм, — Джек чуть ли глаза не закатил, заметив, как увлечённо я рассматриваю Ганнибала. В своё оправдание подмечаю, что меня тоже рассматривали всё это время. — Познакомьтесь с доктором Ганнибалом Лектером. Он любезно согласился помочь с расследованием. — Приятно познакомиться, мистер Грэм, — его голос тихий и вкрадчивый с урчащими нотками, приятный и обволакивающий, как тёплый шерстяной плед. Он протягивает мне руку. Его кожа сухая и тёплая, а мои ладони тут же вспотели, поэтому я как можно скорее стараюсь освободиться от его руки. Ганнибала забавляет моя реакция, и он улыбается, обнажая ровные белые зубы и немного удлинённые клыки. Да, в прошлой жизни, ему определённо не хватало клыков. Теперь всё в порядке. — Взаимно, — бурчу я, с трудом оторвав взгляд от его звериной улыбки. В кабинете Джека ничего не изменилось — всё строго и немного нелепо. Рыжие стены перемежаются выступающими серыми деревянными панелями от пола до потолка. Вертикальные панели переходят на потолке в рамы крупной сетки, в ячейках которой установлены светильники. На противоположной от двери стене — два больших окна с полузакрытыми вертикальными жалюзи графитового цвета. Между окнами пестрит фотографиями и заметками рабочая доска. Напротив окон — шкаф с разрозненными папками, которые, словно пьяные приятели, не дают друг другу упасть. У дальней от входа стены расположен массивный письменный стол и два кресла для посетителей. На столе — сложенный ноутбук, а за столом — кожаное удобное на вид кресло с высокой спинкой. Мы с Ганнибалом усаживаемся рядом на креслах для посетителей, в то время как хозяин кабинета размещается во главе стола. Я начинаю раскладывать перед собой фотографии, которые стали влажными и немного помялись в моих руках. Почему-то мне кажется важным, чтобы снимки лежали передо мной ровной линией. Краем глаза замечаю, что Ганнибал внимательно наблюдает за моим занятием, что начинает нервировать. Да, я готов чем угодно заниматься, лишь бы не встречаться взглядом ни с Джеком, ни с доктором Лектером. Похоже, я сильно переоценил свою психическую стабильность. Мне некомфортно, хочется сжаться в комок или хотя бы сделать так, чтобы чёртовы пальцы перестали дрожать. — Доктор Лектер не знаком с материалами дела, поэтому я кратко перескажу основные моменты. Да и вам, мистер Грэм, будет полезно послушать. С более мелкими деталями, вы сможете ознакомиться позже, — говорит Джек, когда становится ясно, что ни я, ни Ганнибал не собираемся начинать разговор. Из рассказа Джека Кроуфорда я узнаю, что убийства происходят с периодичностью примерно раз в два месяца, что жертв убивают и извлекают внутренние органы не в том месте, где находят тела. Тела четырёх жертв нашли в штате Мэриленд, а других — в Вирджинии. — Как он их убивает? — спрашивает Ганнибал. — Он использует хлороформ при нападении, а затем вкалывает большую дозу амфетамина. — Довольно гуманно, если сравнивать с другими серийными убийцами. — Что скажете, мистер Грэм? — спрашивает Джек. — Думаю, яблоко здесь символизирует соблазн. Мне на ум пришла библейская история об изгнании из Рая. Ева соблазнила Адама яблоком, за что они и поплатились. Но я не уверен насчёт здешней религии, поэтому выражаюсь максимально осторожно. — Думаете, это религиозный фанатик? — Не совсем. Подождите, мне нужно подумать. Я пробегаюсь по фотографиям изуродованных тел и затем закрываю глаза. Образы отпечатались на обратной стороне век и мелькают передо мной, сливаясь в одну картину. Я чувствую ненависть к этим женщинам, потому что такая же разрушила мою жизнь. Их привлекательность — зло, колдовство, их слова дурманят, как сладкий яд. Пусть каждая из них расплатится за свой грех. — Убийца ненавидит женщин, потому что такая же забрала у него любимого или любимую. — Это мужчина? — спрашивает Джек, нахмурившись. — Я не знаю. Но причина убийства — ревность. Убийцу злит, что некоторые женщины с легкостью заводят отношения с женатыми мужчинами, совсем не думая о том, что разрушают семью. Возможно, убийцу бросили из-за любовницы, теперь он переносит образ соблазнительницы на других женщин и поэтому убивает их. — Возможно, это женщины лёгкого поведения, — вставил слово Ганнибал, продолжая рассматривать меня с непроницаемым выражением лица. — Или те, кто ищет обеспеченных взрослых любовников, — озвучиваю своё предположение, глядя на Лектера. Кажется, он понимает, что я имею в виду, и едва заметно улыбается, но его глаза остаются холодными. — Думаете, грех этих женщин заключается в желании получить удовольствие или же получить вознаграждение за свои услуги? А может, это грех того мужчины, что ищет связи на стороне? Этот мужчина хотел изменить своему партнёру? Как думаете, мистер Грэм? — Наверное, он хотел узнать, каково это. А женщина получить выгоду в виде удовольствия или денег. Может быть, и денег, и удовольствия? — И что же произошло, когда он познал запретное удовольствие? Он пожалел или решил снова попробовать при случае? — Я не знаю, — устало отвечаю, потому что не могу больше думать об этих убийствах. — Это хорошо, что мы выяснили возможный мотив, но это не приближает нас к поимке убийцы, — говорит Джек. — Вы предоставите мне доступ к материалам дела, агент Кроуфорд? — спрашиваю я. — Я дам необходимые распоряжения. Вы получите доступ к материалам в нашей базе данных. А для вас, доктор Лектер, агенты подготовят нужные материалы после того, как вы подпишете договор о неразглашении информации. Когда всем становится ясно, что обсуждение закончено, Джек поднимается с кресла и говорит: — Мистер Грэм, вам необходимо получить разрешение на работу у доктора Лектера, прежде чем вас допустят к делу. — Возьмите, — Ганнибал передает мне визитку. — Позвоните, и мы подберём удобное время для приёма. Визитка в полной мере соответствует вкусам Ганнибала — плотная добротная на вид и на ощупь бумага кофейного цвета с теснением по краям. Серебристой прописью, рукой Ганнибала было написано: «доктор Ганнибал Лектер», и чуть ниже «психотерапевт». На оборотной стороне всё тем же витиеватым почерком был выведен номер телефона и время, когда следует звонить. — Я приду к вам на приём, доктор, но не рассчитывайте, что позволю ковыряться в моей голове. А если вы всё же попытаетесь это сделать, то я могу стать довольно неприятным пациентом, — смотрю прямо в тёмные омуты его глаз, а он приподнимает брови в удивлении. Да, это грубо, но он и не такое от меня может стерпеть. В прошлую первую встречу я тоже был груб, что его и зацепило. — Я не собирался «ковыряться в вашей голове», мы просто побеседуем. Это будет интересно, — мягко отвечает Ганнибал, но я так хорошо его знаю, что чувствую его раздражение. Любопытно, он уже добавил меня в своё меню? — А вот вы мне совершенно неинтересны, — встаю и направляюсь прочь, я уже знаю, что он ответит. — Это вы сейчас так говорите. Мне осталось лишь фыркнуть и прикрыть за собой дверь.***
После некоторых сомнений и сильно нервничая, я всё же решился на звонок. Доктор Лектер был предельно вежлив в разговоре и совсем не раздражался, если я зависал на некоторое время, когда кто-то из моей стаи требовал к себе внимания. Его гипнотизирующий спокойный голос будил во мне воспоминания о наших беседах, и я чувствовал предвкушение скорой встречи и некое превосходство от того, что мне известны его мотивы и предложенные темы для обсуждения. Тридцать первого марта, вечером, без пяти восемь, я находился в знакомой мне приёмной, ожидая приглашения. Как оказалось, часы приёма доктора Лектера были расписаны на месяцы вперед. Для меня же было сделано исключение. В назначенное время тяжёлая дверь отворяется, являя режиссёра этого небольшого спектакля. Сегодня он одет в светло-серый костюм и белоснежную рубашку с мелким скудным рисунком в виде вензелей. Антрацитовый галстук обхватывает его шею, и такого же цвета платок выглядывает из нагрудного кармана пиджака. Ганнибал вежливо сдержан и не подаёт ни малейшего намёка на заинтересованность моей персоной, но я знаю, что он присматривается к наживке. Нужно лишь украсить её мелкими штрихами. Он осматривает мою простую одежду. На рукаве куртки прилипла собачья шерсть. Вряд ли он в восторге от потёртых джинсов и клетчатой рубашки. Волосы растрепал ветер, что усиливает мой бомжеватый вид. Даже если доктору не очень нравится то, что он видит перед собой, то никак это не демонстрирует. — Прошу вас, мистер Грэм, — он раскрывает дверь, указывая ладонью в пространство кабинета, и чуть склоняет голову. Делаю вид, что с интересом рассматриваю его кабинет, хотя он знаком мне до малейших деталей. Я провёл множество часов сидя в одном из кресел, или меряя шагами эту комнату, или рассматривая книги на втором этаже. Я сжигал его записи в этом камине, а за этим столом он сидел, покрытый боевыми отметинами, после встречи с мастером струнных инструментов. В тот момент я был искренне рад, что он жив, а он так же радовался встрече со мной. Дневной свет проникает сквозь высокие окна в обрамлении полосатых штор. На письменном столе раскрыт альбом с набросками, рядом несколько карандашей и скальпель, который доктор Лектер использует для заточки грифеля и для непредвиденных ситуаций. Например, если срочно нужно перерезать кому-то глотку. Инструменты мастера расположены ровным рядом справа от альбома. С моего места рисунок не виден. Подхожу чуть ближе и замечаю бледные линии на чистом листе. Они настолько тонкие и невесомые, что невозможно угадать изображение. Ганнибал только наметил форму и размеры, но ещё не наполнил эскиз объёмом, светом и тенью. Он, неслышно ступая, подходит к столу, закрывает альбом, затем достает из ящика стола лист бумаги и протягивает мне. — Что это? — спрашиваю, чувствуя себя немного оскорблённым, что он не позволил взглянуть на рисунок. — Ваше разрешение на работу, — отвечает он, размещая листок на краю стола, так, чтобы я видел. — Поздравляю, вы работоспособны и относительно вменяемы. Он сдержано улыбается своей новой звериной улыбкой, от чего становится не по себе. Он находится настолько близко, что я ощущаю аромат его парфюмерной воды и какой-то острый, неведомый мне запах, заставляющий испытывать волнение, подобное тому, что ощущаешь, стоя на краю пропасти. — Вы одобрили меня? — Джек Кроуфорд теперь может быть спокоен, а ненужные бумаги не помешают нашему разговору. Сажусь в мягкое кресло. Чувствую себя странно в обществе Ганнибала. Вроде бы это он, но чужой, какой-то неправильный, другой. Это совсем не тот Ганнибал, которому я мог доверить самые сокровенные мысли, не тот, который нёс меня на руках сквозь снежную бурю. Он похож на того Ганнибала, что засадил меня в психушку, на того, что измывался над моим разумом. Неужели я смог так сильно изменить его? — Психологическое заключение в обмен на разговор? — Нет, это не обмен. Вы можете забрать заключение и уйти, а можете остаться и за бокалом вина обсудить материалы дела. Возможно, вместе у нас получится прояснить некоторые детали. Если не хотите говорить о расследовании, то можем побеседовать на любую угодную вам тему. Ганнибал всё ещё стоит у письменного стола, внимательно наблюдая за моей реакцией. Он готов к любому исходу: проводить меня к выходу или откупорить бутылку изысканного вина, которое уже охлаждено до нужной температуры. Меня всегда поражала его странная способность надолго замирать в одной позе. Другие люди постоянно находятся в движении: меряют пространство шагами, вертят в руках ручку, телефон или любой другой предмет. Они могут поправлять одежду, кусать ногти, сжимать пальцы, чесать шею или обнимать себя руками. Ганнибал же стоит неподвижно, расслабленно опустив руки вдоль тела, словно он копит энергию для битвы. Его спина идеально ровная, плечи развёрнуты и подбородок приподнят. Он смотрит на меня из-под полузакрытых век. Ресницы тонкие, бесцветные в свете жёлтых светильников, от чего полукружья радужки приобретают фантастический оттенок. Бордовый бархат с алыми искрами. При дневном свете его глаза выглядят насыщенно карими, но в свете ламп или свечей приобретают уникальный демонический красный оттенок. — Вы всем пациентам предлагаете выпить? — Часы приёма давно закончились. А вы — не мой пациент, не так ли? Если позволите, я бы назвал нас коллегами. Или теперь вы настаиваете на сеансе терапии? — он сдержанно улыбается, а его глаза теплеют. — Коллеги, — произношу я, пробуя это слово на языке. Меня бы больше устроило определение «друзья», но, к сожалению, для этого нам предстоит пройти долгий путь, на котором мне следует быть очень внимательным, чтобы не оступиться. — Звучит неплохо. — Немного вина? — С удовольствием. Ганнибал уходит на некоторое время и возвращается с откупоренной бутылкой белого вина и двумя бокалами из тонкого стекла. Его длинные пальцы с изяществом и лёгкостью удерживают тонкие ножки фужеров и смотрятся завораживающе красиво. Я знаю, какая сила заключена в этих пальцах. Они могут лишить воздуха, могут мягким нажатием на клавиши творить музыку, могут управлять лезвием ножа и скальпелем, а могут оставлять тёплые прикосновения на коже. Руки художника, хирурга, убийцы. Дрогнули ли его пальцы, когда он потрошил меня? Вино в бокале светлое, прозрачное, зеленоватое. Мои пальцы чуть подрагивают, когда принимаю бокал из его рук. Он опускается в кресло напротив, как во времена наших сеансов, крутит в руке бокал, затем подносит его лицу и вдыхает аромат, прикрыв глаза. Тонкие губы изображают улыбку. Повторяю его жест. В винном аромате ощущаются фруктовые и цитрусовые ноты. Делаю маленький глоток. Вкус лёгкий, освежающий. Надеюсь, он ничего не подсыпал в мой бокал. — Я не знаток вин, но вкус и аромат мне нравятся. — Рад, что вы оценили мой выбор, — он делает маленький глоток и отставляет бокал на небольшом стеклянном столике. — Знаете, с момента нашего знакомства мне не даёт покоя один вопрос. Как вы это делаете? — Делаю что? — я удивлённо округляю глаза, хотя на самом деле догадываюсь, о чём он хочет спросить. — Не каждый может описать серийного убийцу, лишь взглянув на фотографии его жертв. То, что вы делаете, удивительно. Такие детали тяжело уловить даже опытному психиатру. Могу предположить, что у вас довольно сильное эмпатическое расстройство. Это так? — Вы правы. Я излишне сочувствую другим людям, даже убийцам. В моей голове возникают образы и обрывки мыслей. Иногда я путаюсь, где находятся мои чувства, а где чувства объекта моего внимания. — Это и дар, и проклятие. Легко потеряться в чужих чувствах, особенно не имея опоры в реальном мире. У вас ведь есть такой якорь, что удерживает вас на плаву, когда вы путешествуете среди бушующего моря чужого разума? — Ганнибал вытягивает ноги и устраивает переплетённые пальцы на коленях, чуть подаётся вперёд. Он настолько заинтересован, что не контролирует своё тело. — Я не уверен. — Тогда я вам советую найти такую опору, иначе вы потеряете себя. Если погрузиться достаточно глубоко, существует большой риск погрязнуть в ком-то, а затем медленно раствориться. — Вы правы, мне не хотелось бы, чтобы образ одного из убийц обосновался в моей голове. Такое может стать билетом в психиатрическую лечебницу. К счастью, пока я не чувствую посторонних личностей. — Это хорошо, продолжайте бороться. Важно провести границу между своим разумом и сознанием убийцы. — Доктор Лектер делает глоток вина. — Мне любопытно, вы можете проникнуть в разум любого человека? — Не знаю. Я редко делаю это намеренно. — Давайте попробуем сейчас, вам ведь тоже любопытно узнать свои границы. Что вы можете сказать обо мне? Или я по-прежнему вам неинтересен? Делаю маленький глоток вина, тем самым давая себе отсрочку. На этот вопрос следует отвечать осторожно, чтобы не вызвать ненужных подозрений. Мне не нужно пытаться проникнуть в его разум, потому что я знаю, что он не позволит. — Вы как неприступный замок. Чтобы разгадать вас, мне потребуется много времени — настолько хорошо вы скрываете свою сущность. Я не силён в осаде крепостей, поэтому не стану пытаться, разве что вы сами решите перекинуть мне мостик. Ганнибал дарит мне скудную улыбку, его губы размыкаются, и я замечаю острые клыки. — Открыть свою душу — большой риск, — говорит он спустя долгие для меня несколько секунд. — Человек испытывает множество сомнений, прежде чем решится доверить кому-то свои тайны. Больно быть непонятым, быть отвергнутым. — Странно, что вы говорите такие вещи кому-то вроде меня. Я сочувствую убийцам. Разве может быть что-то такое, чему я не смогу проникнуться? — То есть, теперь я стал вам настолько интересен, что захотелось проникнуться? Понимаю, что на этот вопрос опасно отвечать однозначно. Если я отвечу «да», он уколет сильнее, а если стану отрицать свою заинтересованность, то станет сложнее сблизиться. С Ганнибалом ни в чём нельзя быть уверенным, а если учесть то, что этого Ганнибала я совсем не знаю, то любой мой ответ может вызвать необратимую реакцию. Может, уколоть в ответ? Пусть не считает меня лёгкой добычей. — Вы сами начали этот разговор, — наконец, произношу я, понимая, что такой ответ только усилит его желание ранить больнее. Но существует вероятность, что он захочет немного открыть свой фальшивый образ. — Мне было любопытно понять, как устроен ваш разум, но это не означает, что я нуждаюсь в сочувствии и понимании. — Простите, я неправильно понял, я подумал... Я и сам не знаю, что я подумал, но одно знаю точно — лучше отступить, ещё не время, это всего лишь первый разговор наедине. — И что же вы подумали? — спросил Ганнибал, затем медленно отпил из бокала, спокойно наблюдая за мной. — Я подумал, что мы могли бы подружиться. Вспоминаю, как Ганнибал сказал что-то вроде: «Ещё, не дай Бог, подружимся». Конечно, это была шутка, но именно он произнёс это слово. Странно, что теперь, я первым заговорил о дружбе между нами. — Не уверен, что у нас получится, — чуть помедлив, отвечает Ганнибал. — Может быть позже, когда мы будем достаточно интересны друг другу. После мы в молчании пили вино. От неприятного осадка нашего разговора так и не удалось избавиться. Ганнибал не пытался заговорить, а просто наслаждался вином, задумчиво рассматривая меня. Я хотел поговорить с ним ещё немного, но не мог подобрать подходящей темы, ведь я совсем не знал этого Ганнибала. Не хотелось обсуждать погоду или другие нейтральные темы, глупо было спрашивать что-то о нём, после того, как он оттолкнул меня. Можно было поговорить об убийствах, но я был не готов к этому. На ум приходили моменты из нашего прошлого, но для этого Ганнибала — это будущее, которое, может быть, вовсе не произойдёт. В какой-то момент мне захотелось признаться ему в моём путешествии между мирами или сказать, что я знаю, кто он такой. Но в этом случае слишком велика вероятность, что он просто убьёт меня. А вдруг это Ганнибал из нашего общего прошлого сидит сейчас передо мной? Вдруг он ждёт, что я дам ему знак? Нет, моего Ганнибала, я бы точно узнал. А этот совсем чужой, раз начал спрашивать об эмпатии. Между нами чувствовалось напряжение, и дело не только в произнесённых словах, было что-то еще, — неуловимая тонкая материя, непонятая и неназванная. Ощущал ли это Ганнибал? Трудно сказать. Этот человек умеет мастерски прятать свои чувства, когда действительно хочет. Когда дом Ганнибала остался позади, я наконец-то смог нормально дышать. Я не осознавал, что задыхался в его обществе. Нужно успокоиться, ничего страшного не произошло. Он и раньше не упускал случая уколоть побольнее. Теперь же он обставил всё так, словно я пытался навязать ему свою дружбу. Глупо было рассчитывать на дружбу. Нет, он должен сначала меня подставить, засадить в психбольницу, чтобы остаться одному и только тогда осознать, насколько он одинок. А раз всего этого не случилось, то неудивительно, что я для него лишь объект для изучения. Останавливаю машину на обочине и включаю аварийные огни. Быть за рулём в таком состоянии — не лучшая идея, тем более по темноте. Спускаюсь с дорожной насыпи и бреду к невысоким деревцам, растущим вдоль дороги. Редкие дождевые капли холодят кожу, под ногами чавкает грязь, она липнет к обуви и с каждым шагом идти становится тяжелее. Позади время от времени проносятся легковые автомобили и с рёвом проезжают грузовики. Мир вокруг находится в движении, объекты следуют по своему пути к определённой цели, как в динамической физике — из точки «А» в точку «Б». А где нахожусь я? И куда следую? Моя цель — приблизиться к Ганнибалу, но теперь я не уверен, что выбрал правильный путь. Передо мной по-прежнему множество дорог, но среди них нет верной, которая непременно приведёт к цели, потому что на каждом пути есть одна и та же независимая переменная. Обидно совершить ошибку в самом начале, приняв независимую переменную за константу. В той жизни он стал для меня константой, но не теперь. К сожалению, я не силён в высшей математике, чтобы применить к нему теорию вероятности и вычислить самый простой маршрут. Мне придётся брести в темноте, натыкаясь на острые углы и прочные стены, вязнуть в ловушках или избегать их, по возможности. Если подумать, чего я страшусь? В случае неудачи я вернусь к тому, с чего начал — к смерти, а она меня больше не пугает. Но это не означает, что нужно опустить руки. В жизни часто бывает, что с первого раза что-то не получается должным образом, нельзя сдаваться, нужно пытаться снова и снова, двигаться вперёд. Ганнибал не тот человек, к которому можно пробиться напором или измором. Либо ты ему интересен, либо нет. Поэтому я буду где-то рядом и не стану навязываться, а он пусть сам решит, хочет он сблизиться или нет. Не знаю, как долго я бродил под дождём, но в какой-то момент ощущаю под подушечками пальцев влажную и шершавую кору дерева. На ощупь она кажется тёплой, живой. Вдруг осознаю, что вымок и замёрз, а ещё в ботинки просочилась ледяная вода. Вокруг совсем стемнело, а фары проезжающих машин кажутся едва различимыми точками. Аварийные огни, словно свет маяка в бушующем море, указывают дорогу.***
Последствия прогулки под дождём настигли меня ночью. Жар, озноб, ноющие кости и галлюцинации от высокой температуры. Мне снова привиделся Ганнибал. Он подошёл неслышно и присел на край постели. Тёплые ладони легли на моё лицо, скользнули вниз по щекам, огладили беззащитную шею. Прикосновения были лёгкими, волнующими. Я прикрыл глаза от удовольствия. Так же внезапно скудная ласка прекратилась. В следующую секунду его руки жестко зафиксировали лицо, а пальцы насильно разомкнули челюсть. Я не мог сопротивляться из-за слабости в теле, и, как это часто бывает во сне, не мог закричать. Сосредоточенное лицо Ганнибала было прямо передо мной, его тонкие губы сжались от усердия, когда он засунул трубку в мою глотку, беспощадно царапая горло и пищевод, затем что-то протолкнул в желудок. Он поймал мой взгляд, и его глаза сверкнули алым в темноте, словно кошачьи в свете фар, а губы растянулись в улыбке, жуткой из-за длинных клыков. Он резко выдернул трубку, от чего я зашёлся сухим кашлем. Во рту чувствовалась кровь. Ганнибал осторожно убрал чёлку с моего лба и прикоснулся тёплыми губами. Это было невыносимо нежно после того, что он только что сделал. — Ни о чем не беспокойся, Уилл. Когда я открыл глаза, то никого рядом не было. Утром жар немного спал, и я смог вылезти из влажной постели, чтобы покормить собак и выпустить их на прогулку во двор. Затем я принял лекарства от простуды, заварил чай в термосе и расположился на диване, закутавшись в тёплый плед. Возвращаться в промокшую от пота постель совсем не хотелось. Шелест автомобильных шин на подъездной дорожке выдергивает из состояния полусна. Машину Аланы легко узнать по бесшумной работе двигателя. Подруга приветствует собак и поднимается на крыльцо, затем громко стучит в дверь. — Дверь не заперта! — кричу, чтобы мой голос был слышен на фоне скулящих собак, которые уже набегались и теперь просятся в тепло. Алана выглядит обеспокоенной, когда заходит в дом. Собаки врываются следом и направляются к своим лежанкам, толкаясь и игриво порыкивая. Моё внимание привлекает папка для документов в руках Аланы. — Привет, — она присаживается рядом, в её глазах видна тревога. — Ты плохо выглядишь. Заболел? — Всего лишь простуда. Вчера попал под дождь. Будешь травяной чай? — киваю на термос, который стоит на журнальном столике перед диваном. — Спасибо, но нет. — Ты приехала мне что-то сообщить? — Не совсем, — она извлекает из папки моё разрешение на работу и кладёт рядом с термосом. — Доктор Лектер просил передать. Не хочешь прокомментировать? Вот растяпа! Я вчера так спешил покинуть его дом, что забыл забрать документ. — Почему он передал его тебе? Он мог бы отдать его Джеку или лично мне. — Он хотел показать, что моё мнение теперь ничего не значит, — она обиженно дергает верхней губой и отворачивается. Короткие ноготки, покрытые кремовым лаком, впиваются в дамскую сумочку на её коленях. — Ты же знаешь, что это не так. Мы с тобой друзья, поэтому Джек попросил помощи у другого специалиста. Ты не доверяешь доктору Лектеру? — Он один из лучших в нашем деле. Но меня кое-что насторожило, — Алана придвигается ближе, чтобы не упустить мою реакцию. От её слов действительно становится не по себе. Судорожно сглатываю и пытаюсь выровнять дыхание, прежде чем задать следующий вопрос. — Он что-то говорил обо мне? — Да, сказал, что ты очень куда-то спешил, поэтому забыл не только документ, но и кое-что еще, — она достает из сумки телефон и передает его мне. Беспокойство проходит так же быстро, как и появилось. Не о чем волноваться. В моём телефоне нет ничего такого, что следует скрывать. Но всё равно пытаюсь вспомнить, кому я звонил в последнее время. — Уилл, — Алана легонько сжимает мою ладонь, чтобы вернуть моё внимание. — Ганнибал был жесток с тобой? — Жесток? — Понимаешь, в нашей работе довольно часто приходится давить на болевые точки, чтобы лучше понять пациента. Когда он сказал, что ты спешил, я подумала, что тебе было неприятно в его обществе. Ганнибал может сильно ранить словами. — Он был очень вежлив. — Тебе было тяжело находиться с ним один на один? Алана недалека от истины, но у меня нет желания делиться с ней переживаниями. — Как и с любым другим малознакомым человеком. — И ты не заметил в нём ничего странного? Такого, что в силу твоих особенностей, могло бы испугать. Он мог почувствовать в тебе то, что ты отчаянно пытаешься скрыть. Этот разговор начинает меня раздражать, но я чувствую себя настолько слабым, что не могу уловить её эмоций. Да, я весь состою из особенностей и ненормальностей, поэтому мне некомфортно находиться в компании большинства людей. И сейчас мне тоже некомфортно, потому что я ни черта не понимаю, о чём она говорит. — Алана, скажи прямо, что с ним не так? Или что со мной не так? Я сегодня не в состоянии разгадывать ребусы. — Ты же понял, что он альфа? — Что? — вырывается у меня прежде, чем я могу себя остановить. Что это значит? — Это же очевидно. У него клыки. Или ты был в своём мире и не заметил? — Я заметил. И поэтому я должен его бояться? Он что, укусит меня? Или сожрёт? — делаю попытку пошутить, но явно ошибаюсь. Да, он мог бы и укусить, и что-нибудь из меня приготовить. Алана поднимает брови в изумлении, а её рот приоткрывается. Она вся напрягается, словно пантера перед прыжком. — А ты бы хотел, чтобы он тебя укусил? — Нет, конечно! Что за бред? Я что, так похож на извращенца? – возмущаюсь я. Вспоминаю, как Ганнибал вцепился в горло Дракону и вырвал кусок трахеи. Я бы уж точно не хотел, чтобы он проделал подобное со мной. — Я подумала, что он мог тебе понравиться. На мой взгляд, он идеальный альфа. Красивый, заботливый, воспитанный, обеспеченный, — говоря это, она загибает пальцы на руках. — Ты так говоришь, словно хочешь от меня избавиться. — Ну, раз он тебе не нужен, то я заберу его себе! — Алана кокетливо подмигивает. — Не думаю, что доктора Лектера можно забрать себе. Он не бездомный пёс, который бродит у дороги. — Подбирать собак у дороги — больше по твоей части, — она берёт мои руки в свои ладони, её улыбка гаснет. — Он не понял, что ты омега? — Он ничего об этом не говорил, — медленно говорю я, вспоминая детали нашей встречи. В том, что такое «альфа» и «омега», я разберусь позже, когда останусь один. — Не думаю, что он понял. Или сделал вид, что не понял. — Да, ты прав, он не мог понять. Но тогда почему ты сбежал от него? — Я нагрубил ему, когда мы разговаривали в кабинете Джека, а он за это втоптал меня в грязь, когда я пришёл к нему на приём. Может быть, я ещё пожалею, что доверился Алане. Но в этот момент мне отчаянно хотелось дружеской поддержки и участия, потому что невозможно держать все эти эмоции в себе. Мой мозг просто взорвётся, а опытный психотерапевт может помочь разобраться со всем этим. В итоге я пересказываю ей весь наш разговор. Может быть, подруге удастся помочь с выбором верного маршрута. — Он тебе понравился, — говорит Алана и обнимает меня. — С тобой такое впервые, поэтому не знаешь, как быть. Ты столько лет душил омегу внутри себя, и теперь не знаешь, как привлечь альфу. Не переживай о том, что вы поспорили. Если вы подходите друг другу, то ничто не помешает вам быть вместе. — Почему ты решила, что он мне понравился? — спрашиваю, выпутываясь из её объятий. — Тебя так задело, что он не оказал тебе должного внимания... — Мне не нужны его знаки внимания. А у тебя слишком богатое воображение. Алана смотрит на меня с лукавой улыбкой. Её сложно провести, она довольно хорошо меня знает. Если честно, у меня не хватает сил солгать ей. — Ну, хорошо, он мне понравился, — говорю я, и замечаю, как глаза подруги загораются, поэтому спешу добавить, — как друг. — То, что ты испытываешь к нему, очень похоже на любовь с первого взгляда. Думаю, вы будете интересной парой. Он тебя приоденет, научит хорошим манерам... — Мы будем друзьями, в лучшем случае. Не парой. Быть парой предполагает физическую близость. Алана говорит так из-за своей склонности к однополым отношениям. А может быть, эта склонность развилась в ней после романа с Ганнибалом? Не важно. Он нужен мне как друг, как человек, который безусловно понимает и принимает меня так же, как и я его. Мы должны стать опорой друг для друга, семьёй, самыми близкими людьми, но не любовниками. Алана смеётся надо мной, видимо, мои мысленные терзания отражаются на лице. — Посмотрим, как долго ты сможешь наслаждаться только платонической любовью.