***
Целоваться с Джейми оказалось на удивление приятно. Я первым потянулся к его губам, пухлым и манящим. Чужой насыщенный запах полностью отключил расслабленные алкоголем мозги. Сознание будто бы разделилось, и разумная его часть словно сжалась и оказалась плотно окутана насыщенным туманом, который не пропускал трезвые мысли, а растворял их в себе, превращая здравые проблески рассудка в размытые отрывки — им не пробиться, не вразумить, не остановить волну животного безумия. А молодой альфа не растерялся: откликнулся на поцелуй, спеленал руками, притянул ближе и проник в мой рот языком, воспользовавшись удачным моментом. Любой бы на моём месте растерялся в такой ситуации. В ситуации, когда сам не принадлежишь себе, а твоим телом управляет нечто сильное, звериное, совершенно лишённое разума и ведомое лишь инстинктами. То, что управляло моим телом, настойчиво транслировало лишь одну простую и понятную мысль: настало время отдаться, спариваться. Оправдывай себя этим, Уилл. Любой бы растерялся и поддался, конечно. Между нами творилось что-то странное, противоестественное моей натуре, но я не мог найти сил, собраться и воспротивиться, воззвать к трезвому разуму и посмотреть на ситуацию со стороны. Куда проще было расслабиться и следовать туда, куда несёт тебя течение. Всё смешалось: волнение, томление, интерес, желание с долей любопытства и отвращение к своему телу, но последнее было настолько мало и незначительно, что терялось на фоне других ощущений — ярких и наполненных дрожью, вздохами и приторно-сладким туманом. Но разве я мог предположить, что он набросится? Мог предугадать, что я позволю этому поцелую зайти так далеко? Я хотел лишь коснуться губ Джейми, узнать, такие ли они мягкие на самом деле, но узнал намного больше, чем планировал. Узнал то, о чём не хотел даже задумываться. Например, что с Джейми можно не осторожничать, боясь напороться на острые клыки, и что его губы очень напоминают губы одной темнокожей девушки, от которой я был без ума во времена учёбы в полицейской академии. Как же её звали? Имя стёрлось из памяти сразу же после того, как непродолжительный роман затих сам собой. Не сказать, что я сильно переживал по этому поводу. Да и какая теперь разница! Но ощущение пухлых, сочных губ почему-то отложилось в памяти. Тем временем запах альфы наполнял мои лёгкие, и я не мог надышаться им. Словно безумие какое-то! Совсем как в течку, когда я не контролировал свои инстинкты, но тогда рядом со мной был Ганнибал, которому я доверял без остатка, который не причинил бы мне вреда… Разве только вред на пользу в будущем. Но мог ли я довериться Джейми? Нет, определённо нет. В чём же тогда дело? Неужели желание отомстить вылилось во всё это? В какой-то момент я даже предположил, что Джейми мог бы быть моей истинной парой, но Ганнибал встал между нами, словно глухая стена — от края до края горизонта и до облаков. Разлучил нас, разделил и изолировал друг от друга, разорвал нашу связь. Но ведь раньше я был уверен, что никакой связи не было, только лёгкая симпатия, которая не должна была перерасти во что-то большее ни при каких условиях. Я не хотел этого, а просто наслаждался чужим вниманием, позволял приносить кофе и, быть может, относился к Джейми чуть теплее и чуть терпимее, чем подобает опытному агенту относиться к своему ассистенту. Снисходительно. С долей симпатии. Несмотря на робкие ростки сомнений, которые окончательно превратили мои мысли в разваренную кашу, вечер воспоминаний неожиданно обрёл полноту и завершённость — поцелуй симпатичной девушки из прошлого. В моём случае — молодого мужчины с совершенно девчачьим ртом. И эти развратные, неприлично мягкие и чувственные губы подстёгивали воображение, заставляя забыть обо всём на свете, но задуматься о том, насколько приятно будет почувствовать их на своем члене. Как жаль, что жить Джейми осталось совсем немного, и я не смогу узнать, насколько могут быть приятны оральные ласки в его исполнении. Я дважды подписал его смертный приговор. Во второй раз — когда ответил, когда прошёлся своим языком по его наглому и настойчивому, когда позволил себе изучить чужой манящий вкус, когда сам скользнул в рот скорее из любопытства, чем из-за порыва страсти… Вцепился пальцами в плечи, двинул ладонями по влажной от испарины шее, зарылся в жёсткие волосы пальцами и надавил, притягивая лицо ещё ближе. Как же здорово это было! Опомнился. Укусил, оттолкнул, но было поздно. Ганнибал уже знает и придёт за ним. За нами? Перевёл дыхание, зажмурился. Отдышаться бы, отделаться, избавиться от этих ощущений — понравилось же, приятно и волнующе, запретно и тем слаще… Не так здорово, как с Ганнибалом, но всё же… Это совсем другое ощущение — целоваться с кем-то похожим, с обычным парнем, который отдаёт свои чувства, не требуя ничего взамен. Уверен? Уверен, что не потребует? У нас нет общих тайн, и мы не знаем друг о друге те вещи, за которые поджаривают на электрическом стуле. Между нами симпатия в чистом виде — лёгкое и сладкое чувство. Так бывает, когда два человека просто нравятся друг другу, без обязательств и планов на будущее. Когда ловишь момент, наслаждаешься и плывёшь на волне эйфории, не задумываясь о том, что будет завтра. А стоило бы задуматься. Но разум мой всё ещё блуждал где-то в темноте, в лабиринте, откуда не было выхода, где лишь серая мгла и удушливый воздух, наполненный странными, противоестественными для меня эмоциями. Ты так уверен, что эти чувства исходят от тебя? Быть может, тебя одурманили? Опоили и обманули? Отгородись от навязанных ощущений и подумай, используй, наконец, свои мозги! С каким соусом Ганнибал решит подать к столу сердце этого молодого, немного наивного альфы с чистой душой, открытой для всего мира? И эти мысли, и этот голос здравого смысла, — совести, — в моей голове звучал с теми же интонациями и паузами: точно так же, как если бы Ганнибал был там и нашёптывал мне на ухо. И этот голос лишь усугублял неуместное возбуждение. А альфа, который был прямо передо мной, смотрел глазами чистыми тёпло-карими, возбуждённо, ликующе и не веря, не зная о том, что его ждёт… Дурак, наивный придурок! Так бы и влепил ему оплеуху, чтобы голова мотнулась — и о стену со всей дури, до крови, до отключки. Убил бы его в тот момент, не задумываясь и не сожалея. Но разве это теперь поможет? Что-то изменит? Скорее добавит ненужных проблем. — Уилл? — спросил взволнованно, и струйка крови поползла из царапины по выступающей нижней губе, скатилась ниже и повисла, собираясь на подбородке пока ещё расплывчатой каплей. Завораживающе. И откуда во мне взялась эта любовь к виду крови? Тебе не кажется, что ты себя не контролируешь? Ничего не кажется тебе подозрительным? Я не смог сдержаться от соблазна. Слизнул кровь, пройдясь языком по колкой щетине поддел выступающую губу и зализал ранку на внутренней стороне. Поцелуй стал естественным продолжением моей наглости. Джейми не возражал, расслабился, доверился, только его рука осторожно скользнула по боку под одеждой, не принуждая, но поощряя происходящее. На вкус Джейми был сладким, с коньячными и шоколадными нотками, присущими его запаху. Целовать такого покорного альфу было вдвойне приятнее, будто бы целуешь влюблённую, готовую отдаться девушку. Он лишь приоткрыл рот и двигал языком в такт моему, поощряя к продолжению. И я оправдал его надежды — оседлал его бёдра и вцепился пальцами в волосы, попеременно поглаживая и надавливая, не прерывая поцелуя. Очнись, Уилл! Затвердевший член уперся в промежность, и я потёрся о него, чувствуя не только своё и чужое возбуждение, но и противную липкость между ягодиц. Моё тело было готово к продолжению, но был ли готов я? Хотел ли я этого? Так легко было поддаться и перечеркнуть всё то, что мы растили с Ганнибалом так долго и старательно — наши отношения, мою любовь к нему, которая крепла, закалялась кровью, болью, сомнениями, яростью и обидой, ненавистью и надеждой. Как можно убить что-то настолько прекрасное, следуя странной, противоестественной похоти? Да, противоестественной. Противоестественной? Пальцы скользнули по спине вверх, вдоль позвоночника, между лопатками; обласкали выступающие косточки и остановились на выпуклом шраме — метке моего альфы. Меня словно кипятком обожгло от этого касания, будто бы электрический разряд пронёсся от метки до кончиков пальцев на руках и ногах, окропляя болью каждый миллиметр плоти на своём пути. Я дёрнулся, опасно клацнув зубами в миллиметре от чужих зацелованных губ, зашипел не хуже разъярённого кота, и поспешно слез с Джейми. Руки нещадно дрожали, а на глазах от боли выступили слёзы. Я схватился за волосы и с силой оттянул пряди. Другая боль немного отрезвила, но не могла унять нервную дрожь. По вискам стекали капли пота, и едва удавалось напрячь нижнюю челюсть, чтобы зубы перестали стучать. Перед глазами всё плыло, и с большим трудом получалось сфокусировать взгляд на чём-то или на ком-то. Метка просто пылала огнём, даже прикосновение ворота свитера причиняло адские муки — словно раскалённые иглы одна за одной вонзались под кожу и медленно проворачивались там, разрывая мелкие сосуды. — Прости! Я забыл! — воскликнул Джейми, всем своим несчастным видом демонстрируя готовность принять любое наказание. Он попытался схватить меня за руку, но я отскочил на другой край кровати, едва сдерживая себя от новой порции раздражённого шипения. — Не трогай меня! — Когда я получу согласие Ганнибала, то такого больше не повторится. И тогда тебе не будет больно, если я прикоснусь к твоей метке. И может быть он разрешит и мне тоже укусить тебя. — А ты бы позволил? — спросил я, замечая, что на расстоянии от Джейми дышать стало легче, а внутри всё медленно начинает закипать от раздражения. Джейми на секунду нахмурился, сжал губы, отчего укус снова начал кровить. Но теперь мне совсем не хотелось зализывать его раны, а хотелось растерзать его лицо, вонзать в его плоть свои зубы сотни раз, чтобы стереть это притворство. Не знаю, что он затеял и как это провернул, но у него почти получилось. — Если бы ты меня попросил об этом, то да, разрешил бы, — ответил он спустя несколько очень долгих минут, в течение которых я пытался хоть немного прийти в себя, отдышаться и по возможности протрезветь. — Хм, тогда спроси меня, стану ли я просить? Нужен ли мне ещё один альфа? А как думаешь, нужен ли Ганнибалу третий в нашей постели? — То есть, ты не будешь говорить с ним обо мне? — глухо проговорил Джейми, будто бы начиная злиться. Его глаза сощурились, губы дрогнули, на переносице обозначились складки, словно он собирался зарычать. Но вдруг всё исчезло и сгладилось, только смирение и грусть отражались на лице. — Послушай, то, что случилось сейчас, просто стечение обстоятельств, — уверенно начал я, проклиная себя за то, что поддался порыву. Видимо, мне действительно стоит умерить свою тягу к алкоголю. Как иначе объяснить эту хреновую ситуацию? Разве что меня настиг энцефалитный припадок или случилось помутнение рассудка. — Согласись, что мы оба немного перебрали с выпивкой. Ты привлекательный альфа и мог бы найти для себя кого-то более подходящего, покладистого и милого. Домашнего мальчика, который будет ждать тебя с работы, приготовив вкусный ужин, который сможет подарить тебе детей. — Я сам могу решить, что для меня лучше, — ответил он обиженно и сжал губы. — Что ж, похвально. И на всякий случай спрошу, а то вдруг ты не в курсе, — я посмотрел на Джейми. Тот заметно приуныл от моих слов, но это не заставило меня сжалиться или как-то сгладить общеизвестную правду. Если честно, я готов был уже свалить отсюда подальше, а по возможности забыть всё, что произошло в этой комнате. — Ты знаешь, как в постель устоявшейся пары попадает ещё один альфа? Ты готов вытерпеть такое унижение? Ради чего? Можно понять, когда дело касается истинной пары, но ведь это явно не наш случай, правда? — Но меня тянет к тебе так сильно, что я едва могу контролировать свои желания… Он придвинулся, и я чуть не задохнулся от насыщенного и тяжелого аромата. Дёрнулся в сторону, вскочил, наткнувшись бедром на угол изголовья кровати. Ногу до самой ступни прострелило болью. Я зашипел сквозь зубы, выбираясь из-за стола, и сел на место Беверли. Джейми смотрел с опаской. Он никак не мог смириться с тем, что только что произошло. Видимо он рассчитывал получить не только поцелуи, но и нечто большее, то, что навсегда оттолкнёт от меня Ганнибала. Я осознал, что находился в шаге от катастрофы, но пока ещё оставалась слабая надежда объясниться с моим альфой, покаяться и вымолить прощение. Страшно и подумать, на что придётся пойти ради этого, но я готов сделать всё, чего он попросит. Лишь бы простил, лишь бы поверил. Как я мог наброситься на Джейми? Как мог позволить себе сравнить его и Ганнибала? Словно я одновременно обкурился, упился и повредился умом… Или кто-то помог мне дойти да такого состояния? Ну конечно же, скользкий ты ублюдок! Или наивный, влюблённый дурак? — Джейми, чем ты меня опоил? Он вскинул на меня вороватый взгляд и тут же опустил глаза, нервно сжимая в кулаки пальцы рук, лежащих на столе. — Что за бред!? — возмутился он, но вышло не слишком убедительно. — О чём ты думал? — я вскочил со стула от избытка эмоций. Хотелось влепить ему оплеуху, тряхнуть что есть силы, придушить. — Ты понимаешь, что натворил?! — Думал подтолкнуть тебя к активным действиям. Ты настолько зациклен на своём докторе Лектере, что не замечаешь ничего и никого вокруг! — выдал он зло, будто бы обвиняя. Обвиняя, в чём? — Хорошо, — я выдохнул, стараясь взять себя в руки, чтобы не разукрасить его морду. Кулаки так и чесались сломать ему нос. — Чего ты хотел добиться? Едва ли мои настоящие чувства изменятся, когда закончится действие того дерьма, которым ты меня опоил. — Я тебе симпатичен, — самоуверенно заявил Джейми. — А мой запах продержится на твоей коже ещё несколько дней. Как думаешь, это понравится доктору Лектеру? Он не из тех людей, кто сможет закрыть глаза на измену. — О! Ты так хорошо его изучил! — язвительно подметил я. — Готовился присоединиться к нам, да? Не обольщайся, впереди тебя ждёт ещё множество открытий! Сюрпризов! И для этого тебе не потребуется влезать в нашу жизнь! Он тебя прикончит. Размажет тонким слоем, так что и соскребать будет нечего. — Но если он откажется от тебя, то ты всегда можешь прийти ко мне. Я буду ждать. Моё терпение лопнуло. Не помня себя от злости я бросился вперёд, ударил Джейми со всей силы и, кажется, сломал ему нос. Ох, мечты сбываются даже в такой дерьмовый день. — Какой же ты говнюк всё-таки! Он отшатнулся, зажимая нижнюю часть лица ладонью. Из-под его пальцев сочилась кровь, стекая по губам и по подбородку. Взгляд Джейми стал таким несчастным, совсем как у Уинстона, когда мы сворачивали к дому после короткой утренней прогулки. Да, жизнь в большом городе наложила на нас ограничения. И если несчастный вид моего пса всегда вызывал искреннее сочувствие и желание как-то утешить и угостить вкусным кусочком, то страдания Джейми не пробудили во мне ни одной эмоции. Разве только досаду, что мне предстоит терпеть это кислое лицо остаток вечера. — И не надо на меня так смотреть, — добавил я, усаживаясь на стул. Хотелось, конечно вмазать ему ещё пару раз, чтобы выбить всю дурь из головы. Но будет ли от этого толк? Очевидно, что нет, не будет. — Ты легко отделался. Я осторожно потрогал сбитые костяшки пальцев на правой руке, чувствуя неприятную липкость. Теперь ещё и это придётся объяснять Ганнибалу. Хоть бы он уехал домой. Не мог же он оставить моего пса без вечерней прогулки? Боюсь даже представить, как разозлится мой Потрошитель, если Уинстон сделает лужу на дорогущий паркет из редкого вида древесины, сохранившийся от первого хозяина нашего дома. Джейми не успел ничего ответить, потому что в дверь настойчиво постучали. Я поднялся и впустил в комнату коллег-собутыльников тоже каких-то странно притихших. Даже неуёмная энергия Беверли иссякла, словно в её душе пробили брешь и вся кипучая жизнерадостность вылилась наружу. По виду Джимми сложно было что-то сказать, ведь он всегда держал себя в руках в любой ситуации, лишь в редкие моменты добавлял перчинку в наши разговоры меткими саркастичными высказываниями. Неужели между ними тоже что-то произошло? Что-то неприятное? Неужели этот придурок Джейми опоил нас всех? Беверли молча скрутила крышку с новой бутылки виски и, не спрашивая, разлила по стаканам двойную порцию, а Джимми добавил колы. Никто из них не удивился и никак не прокомментировал факт, что я отсел от Джейми подальше. Они просто заняли свободные места: Катц — рядом со мной, а Прайс — на кровати, напротив. — Что у вас случилось? — спросила Беверли после жадного глотка из стаканчика. Казалось, ей хотелось запить то, что произошло между ней и Прайсом. Неприятный разговор? Но тем не менее, она не смогла проигнорировать подпорченный фасад агента Скотта. Его нос в тот момент походил на переспелую и основательно подгнившую кривоватую грушу, а нижняя губа налилась чернотой, да и весь вид Джейми больше не транслировал позитив, как это обычно бывало. — Ничего особенного, — отмахнулся я. Не хватало ещё впутывать коллег в наши проблемы. — Споткнулся о ножку стола, — отозвался Джейми. — Кажется, у тебя сломан нос, — заметил Джимми весьма будничным тоном. С такими интонациями обычно говорят о погоде. — Дай взгляну. — Беверли приблизилась к пострадавшему, обхватила его лицо ладонями и осмотрела повреждения, твердой рукой поворачивая лицо пациента то в одну, то в другую сторону. — Точно сломан. Будем вправлять? Я могла бы попробовать. — А ты умеешь? — опасливо спросил Джейми. Баверли ничего не стала отвечать, а резко зафиксировала чужое лицо одной рукой, пальцами другой руки впилась в нос пациента. Раздался хруст. Джейми взвыл, и из его глаз полились слёзы, а из ноздрей — кровь. — Теперь твой нос будет хотя бы прямым. Не благодари, — едко произнесла она. В её голосе не было ни капли сочувствия. Как если бы она знала, что здесь произошло. Словно это задело за живое и её тоже… Неужели она догадалась, что нас опоили чем-то возбуждающим? Обычно Катц относилась к Джейми с теплотой, а теперь вела себя слишком уж грубо. Она всегда была очень умной девочкой, как оказалось, в некоторых вопросах соображала быстрее меня. Джейми схватил со стола несколько салфеток и прижал их ноздрям. Бумага вскоре окрасилась кровью. Лица коллег не выражали ни капли жалости к чужим страданиям. Каждый знал, что Джейми получил за дело, а что касается меня, то я был бы рад вмазать этому говнюку ещё раз, да так чтобы его нос никогда не сросся ровно, а ещё было бы здорово, если бы он не смог больше чувствовать запахи. Вечер оказался безнадёжно испорчен. Дальше мы просто молча пили, больше не было нужды в тостах и застольных разговорах. Мы хотели не думать, забыть каждый свои проблемы. — Кстати, Кроуфорд сказал, что завтра мы отправляемся домой, — сообщил Джимми спустя чёрт знает сколько минут тишины. И окончание фразы смешалось с весьма настойчивым стуком в дверь. — Помяни чёрта. Беверли быстро сунула мне в руки початую бутылку виски, которую я быстренько пристроил между ног и накрыл краем свитера. В это время Беверли направилась к двери — глупо было заставлять Джека ждать. Но ко всеобщему удивлению, к нам заглянул кое-кто другой. — Добрый вечер, — раздался до боли знакомый голос с мягкими бархатистыми интонациями. И я интуитивно понял, что обладатель этого голоса очень и очень зол. — Не хотел вам мешать, но я не мог дозвониться до Уилла, поэтому забеспокоился. В этом момент я пожалел, что не врезал Джейми ещё раз. Этот говнюк не потрудился включить мой телефон. — Ты собираешься ехать домой? — спросил я, обернувшись. Ганнибал выглядел как обычно, но я каждой порой ощущал его недовольство, жгучее, разъедающее кожу, словно кислота. — Уже довольно поздно, так что придётся переночевать здесь, а утром отправлюсь в Балтимор. — Нет, поехали сейчас, — я резко подскочил, и бутылка, которая была зажата между моих бёдер выпала и с дребезжанием покатилась по полу. Мои собутыльники дружно вздохнули, а Ганнибал поморщился. Но это досадное происшествие не умерило мой пыл. — Уинстон там совсем один. Нужно выпустить его на прогулку. — Не переживай, наш сосед любезно согласился выгулять твоего пса. Что-то липкое и холодное сковало мои внутренности от этой фразы. — Какой ещё сосед? — настороженно спросил я, молясь чтобы это был кто-то другой, а не долбаный Чилтон. — Доменик, — протянул Ганнибал с явным удовольствием, а когда я вздрогнул от того, что моя догадка подтвердилась, то широко улыбнулся, продемонстрировав удлиненные клыки. — Конечно он немного нервный и замкнутый, но довольно неплохой парень. Он с самого знакомства смог подкупить Уинстона. И твой пёс явно стал относиться к парню с ещё большей симпатией, после того как Доменик стал его подкармливать. — Ты позволяешь соседям подкармливать мою собаку? — Я тоже угощаю соседей. Не вижу проблемы в том, когда люди хотят ответить помощью на небольшую любезность. Мы иногда беседуем с Домеником о его проблемах, хотя другие люди привыкли платить за моё время. Любезность? Ладно. Я глубоко вдохнул и выдохнул пару раз, желая успокоиться. Затем допил остатки виски из своего стаканчика — для храбрости, забрал телефон и вышел вслед за Ганнибалом. Он отказался присоединиться к нашим посиделкам и очень вежливо попрощался, а ещё извинился за то, что забирает одного из соучастников. Я почувствовал, что он хотел бы забрать с собой ещё одного с разбитым носом. Увести, чтобы забрать его жизнь.***
Запахнувшись в банный халат Ганнибала, я наконец-то решаюсь выбраться из крошечной ванной комнаты. В самом деле, невозможно вечно оттягивать неприятный разговор. Едва ли Ганнибал уснёт, не дождавшись моего возвращения. Да и безнадёжно — эта ситуация не уладится само собой, не забудется и не станет настолько незначительной, что пропадёт смысл вспоминать о ней. И конечно же, выйдя из своего укрытия, я нахожу Ганнибала бодрствующим. Лежа на узкой кровати, он что-то изучает в своём планшете. Заметив моё появление, поднимает глаза. Внимательный и спокойный взгляд, профессионально отрешённый, словно Ганнибала совершенно не тревожат недавние события. И на долю секунды я и сам верю, что ничего не произошло, что ласки Джейми померещились или приснились. Конечно же, это не так. — Фрэдди Лаундс ждёт твоего согласия на публикацию статьи о Мартине Эвансе. Благодаря тебе ей удалось встретиться с ним и взять подробное интервью, даже заполучить фото не только из клиники, но и снимки его омеги. Невероятная удача, учитывая, что Эванс долгое время отказывался от контактов с прессой. Фрэдди достался счастливый билет благодаря твоему участию. Решил заручиться союзником? Что ты задумал? Я мог бы рассказывать довольно долго о своих планах и небольших шагах, которые в скором времени помогут достигнуть желаемого результата. И эта статья — один из таких шагов. Но сейчас, совершенно неожиданно, на горизонте образовалась совсем другая проблема. Проблема, которая требует немедленного обсуждения и решения. Пусть даже говорить об этом до невозможности стыдно, но необходимо. Прямо сейчас — незачем тянуть время. Где бы ни витали мои мысли, я всё ещё нахожусь здесь, и переходить к насущному слишком рано — не логично, несмотря на то, что хочется поскорее развеять свои опасения. — Ты уже прочёл? — спрашиваю устало. Ганнибал кивает, продолжая внимательно рассматривать меня. В его проницательном взгляде угадывается тщательно скрытое понимание с долей досады и, как ни странно, любопытство. О нет, он не собирается что-то вытаскивать из меня насильно, или выводить на искренность долгими разговорами по душам. Не собирается подталкивать, подогревать чувство вины и стыда, растить во мне неприязнь к Джейми, или к самому себе. Он лишь хочет подчеркнуть уродство моей выходки, чтобы в следующий раз у меня не возникло даже мысли коснуться кого-то другого. Отвожу взгляд, потому что не могу выдержать чужой. Сглатываю. С трудом выталкиваю слова из мигом пересохшего рта: — Думаешь, нормально получилось? — Написано хорошо и ярко, подробно, с акцентом на чувства, а не ужасные для обычных людей подробности. У Фредди получилось ненавязчиво перевести стрелки на истинную зачинщицу этой истории. Как раз то, чего ты и хотел добиться. — Ответь, что мне понравилось. Пусть опубликует как можно раньше. — Хорошо, — Ганнибал один раз касается экрана, и откладывает планшет на прикроватную тумбочку. Должно быть, он заранее подготовил ответ и ждал только моего одобрения. — Теперь, когда стратегические вопросы решены, я хотел бы поговорить о личном. Догадываешься, о чём именно? Не осознавая, делаю шаг, затем ещё один — уже осознано, ведь некуда отступать, да и не хочется. Ганнибал садится на постели, опустив голые ступни на пол. И я устраиваюсь напротив в зеркальной позе. Наши пальцы на ногах и колени соприкасаются. Опускаю лицо, склоняюсь перед ним. Боюсь посмотреть в чужие глаза и увидеть там упрёк, обиду и ярость. — Уилл? — тёплые пальцы ложатся на мою щёку, а ладонь приподнимает лицо, заставляя смотреть в любимые глаза с алыми всполохами. — Расширенные зрачки, руки дрожат, губы искусаны… Невероятный уровень адреналина. Ты взволнован? Возбуждён? Мой взгляд опускается на изогнутые в подобии улыбки губы. Теперь не получается думать только о том, как бы ощутить их влажную мягкость на своей коже. — Не знаю. Скорее эмоционально истощён и жутко хочу избавиться от послевкусия этого вечера. — Послевкусия? Ты научился выражаться очень деликатно, но осторожным словам и размытым образам не под силу скрыть уродливой сути твоего поступка, — произносит Ганнибал отстранённо. Я хочу возразить, но чужие пальцы ложатся на мои губы, призывая повременить с оправданиями. — Допускаю, что твоя вина здесь незначительна, но, тем не менее, ты позволил чувствам агента Скотта переродиться в эту патологию. Ты позволил опаивать себя, позволил дурманить свой разум и даже не задумался о том, что происходит. Не думаешь, что мог бы поделиться со мной своими чувствами и терзаниями, а не только выплёскивать на меня свою похоть после очередной порции кофе, которую услужливо принёс твой чернокожий воздыхатель? Нет, конечно же нет. Ты растил в своей голове странные мысли, противоестественные желания. Лелеял обиду и множил сомнения. Ты хотел вызвать ревность? Проверить границы? Узнать, каков запас моего терпения? Посмотреть, что я сделаю, когда закрывать глаза на ваши заигрывания станет невозможно? Ганнибал говорил всё это таким тоном и возрастающими с каждой новой фразой интонациями, что не осталось сомнений — нить его терпения натянулась до предела и вот-вот лопнет. И хочется возразить, оправдаться, объяснить, что Джейми обманул меня, опоил и попытался воспользоваться моей слабостью. Какой же я наивный дурак! Но поздно оправдываться и глупо пытаться упрекнуть Ганнибала связью с доктором Хьюз, ведь то что сделал он, и что я сделал — совершенно разные вещи. Он заставлял себя, терпел чужие ласки, и, наверняка, на то была причина, а я просто поддался напору Джейми и не только наслаждался происходящим, но и отвечал со всей страстью, на которую был способен. В тот момент мне очень этого хотелось и едва получалось контролировать свои инстинкты. Нет, нельзя обострять обстановку ещё сильнее. Нужно как-то сгладить, перевести мысли Ганнибала в другое русло. И я решаюсь. — Хочу забыть всё это, — мой голос звучит непривычно хрипло и тихо, нервно. Хочется отвести глаза, скрыться от прожигающего и явно недовольного взгляда. Нет, я должен выдержать эту пытку. Вздыхаю, собираясь с мыслями. Ганнибал чуть склоняет голову к плечу, прищуривается, словно прикидывая долю правды в моих словах, но, к счастью, никак не комментирует услышанное. Ждёт, и, кажется, ждать он готов бесконечно долго. — Ты ведь знаешь, что произошло, — говорю я, ожидая какой-то реакции на эти слова, но он никак не выражает свои чувства, а продолжает пытать меня взглядом. Но он знает. Определённо знает. — Хочу забыть. Стереть. Вырвать с корнем. Ты можешь помочь? Он проводит ладонью по моим волосам, улыбается безнадёжно, горько. — В этом мире правило «очищающей силы секса» не работает. Я не только знаю и в некотором роде видел, что произошло, но и чувствую каждую молекулу чужого запаха на твоем теле. И это настолько противно, что едва у меня получится достаточно возбудиться для того, чтобы захотеть близости с тобой. Слова ранят сильнее тщательно наточенного лезвия ножа. Прячу в ладонях лицо. Чёрт, даже мои руки пахнут Джейми. — Но ведь должен же быть способ… — В средние века был один способ. Когда кто-то чужой касался омеги, то с тех мест, что несли чужой запах, срезали кожу, — сухо произносит он, — в том случае, если измена ограничилась лишь касаниями, конечно. Чужие запахи вымываются только кровью. Но тебе повезло, потому что ты носишь мою метку. Метку истинной связи, позволь напомнить. Со временем она уничтожит отметины Джейми, и тогда мы сможем снова попробовать вернуться к тому, что у нас было. Ты должен понимать, что мне, как альфе, очень тяжело принять твою измену, хотя я и понимаю все подоплёки твоего проступка и пытаюсь оправдать тебя. — Я не хочу ждать! Невыносимо чувствовать на себе этот запах. И если для этого нужно срезать с меня кожу, то сделай это как можно скорее. Ганнибал сдержанно улыбается, видимо прикидывая, откуда лучше начать снимать с меня шкуру. — Похвальное рвение, Уилл. Но со средних веков альфы немного эволюционировали. Не обещаю, что тебе понравится. Не обещаю, что твоя шкурка останется неповрежденной, но это более гуманно, чем срезать с тебя кожу. Если ты уверен, если по-прежнему хочешь избавиться от этого запаха в кратчайшие сроки, если доверяешь мне, то раздевайся и ложись на живот. Я смотрю в его глаза, которые темнеют и наливаются краснотой. Всё же перспектива причинить мне боль, определённо, возбуждает моего альфу. И не только взгляд, но и тяжёлое дыхание и напряженная поза хищника, затаившегося перед броском, выдают его мысли. Поднимаюсь и начинаю медленно раздеваться, путаясь в ткани халата нервно дрожащими пальцами. Я готов принять любое наказание, которое он сочтёт подходящим для искупления моей вины. Безграничное доверие или же отчаяние? Безумие? Что движет мной в этот момент? Может быть, я слишком много выпил и не успел протрезветь? Плевать! Я давно готов принять смерть от его руки, но он не собирается меня убивать, а значит, я вытерплю, выживу, докажу себе и ему… — Я весь в твой власти, Ганнибал, — шепчу, устраиваясь на жёсткой кровати. Кажется, его взгляд прожигает мою кожу, — делай со мной, что пожелаешь. — Твои слова могут сыграть с тобой злую шутку, ведь во мне они будят самые тёмные желания, — произносит он, опаляя дыханием метку и касаясь её острыми клыками. — Не боишься? Или же ты задумал умереть и теперь подначиваешь меня? — Я в твоей власти. Отпусти себя и делай, что пожелаешь. Он ничего не отвечает, лишь резко вонзает клыки в мою метку. А я теряю сознание от невыносимой боли, которая мгновенно охватывает всё моё тело.