Верховенский... Чтоб Вас!

      Окна зашторены, и за ними совсем не видно двух молодых людей в полуобнаженном виде. Тот, что шатен, вновь властвовал над бедным Петром: оголил полностью и теперь дразнил его: гладил по внутренней части бёдер, но так неторопливо, что русоволосый старался незаметно ёрзать, дабы Николай так, невзначай, дотронулся до возбужденного органа. Сам же он не решался дотронуться до себя или же Ставрогина. За время дружбы, а особенности с момента, когда они открыли доступ к новому виду забав, Николай Всеволодович ясно дал понять, что испытывать его терпение не стоит.       Губы темноволосого так же не торопясь целовали лицо бедного Петруши. Тот снова едва ли не дрожал — он ведь хотел большего. Желал, чтобы в Ставрогине снова проснулся этот бес доводящий двоих до оргазма. А вместо этого он дразнил и испытывал Петра Степановича: взглянув на него, можно было понять, что эти спокойные движения на деле лишь попытка растянуть удовольствие. На деле же он и сам с трудом сдерживал этого внутреннего беса. Когда Ставрогин отстранялся от нежной кожи Петра, тот слышал и даже чувствовал его сбитое дыхание. А иногда Николай прикрывал глаза, и делал глубокий вдох, стараясь отрезвиться, но, несмотря на ткань в виде нижнего белья на нём, всё равно можно было увидеть его возбуждение. Один Бог знает, почему он себя так сдерживал, пока Пётр Степанович прикрывал глаза, всё так же стараясь оставаться в сознании. Его дыхание уже становилось томным, иногда можно было услышать едва ли тихий стон. Кажется, он уже смирился с издевательством Ставрогина и старался получить удовольствие от того, что есть.       Заметив, что Верховенский чуть стих и даже перестал ёрзать, Ставрогин понял, что больше Петруша не в состоянии ожидать чего-то большего. Тогда он резко отстранился, и это заставило Петра Степановича посмотреть на Ставрогина удивленным взглядом. — Не вижу инициативы с вашей стороны, Пётр Степанович! — неожиданно грубым голосом отвечает шатен на удивленный взгляд. — Так вы же и нежитесь, Николай Всеволодович.       Несмотря на своё же ответное возмущение, Верховенский снова подвигается к Ставрогину сзади. Видимо, Коле всё же не нравилось, что Петр мало того что снизу, так ещё и ждёт приказов от шатена. Кажется, что даже ни одна мышца его лица не вздрогнет, пока Ставрогин не позволит. А Николаю Всеволодовичу не хотелось вести игру в одиночку. Он желал видеть инициативу со стороны Петруши.       Ставрогин вздрагивает от неожиданности, когда Петр провел кончиком языка по мочке уха, после тот прикусывает край уха, от чего Николай тихо вздыхает. Верховенский действует аккуратно, делая паузы, словно остерегался за свои действия от Ставрогина получить. А его рука тем временем, проводя по боку, опустилась к паху любовника, массируя его сквозь ткань. И какого черта она всё ещё на нем? Параллельно с этим русоволосый всё так же нежно покусывал то шею, то плечи шатена, не смея оставить и следа. Тихие, едва ли слышные стоны доносились из уст Ставрогина. Он даже специально отклонил голову, давая полный доступ к шее. — Я ваш полностью, — шепчет Петр Степанович, и снова проводит языком по уху. — Достаточно.       Ставрогин снова поворачивается к Петруше, убирая от себя его руки и целуя в губы. Надавив рукой на его грудь, Николай полностью укладывает его на кровать, и наконец-то стягивает с себя нижнее бельё. Больше он не позволял таких вольностей Верховенскому. Николай прижимает ногу Петруши к его же туловищу и с тихим стоном входит в него. Это удовольствие походило на глоток холодной воды после тяжелого рабочего дня, словно стало обыденностью, а может и медленно превращалось в необходимость, потребность. Одной рукой он придерживал ногу Петруши, а вторая рука лежала на его бедре. Как неудивительно, Верховенскому это уже не приносило такого дискомфорта в первые минуты. Пару движений бёдер, буквально только-только набирающих темп, и тут раздаётся стук в дверь. Николай останавливается и затихает, прислушиваясь источнику звука. — Что за?! — раздраженно ворчит он. — А что, вы забыли, Николай Всеволодович? — со своей хитрой улыбкой спрашивает Верховенский. — Вы же сами пригласили свою матушку и Степана Трофимовича на обед.       Разъяренный взгляд Николая вмиг заставил Петра Степановича вмиг затихнуть так, что даже улыбка спала с его лица и остался только испуганный взгляд. Рука шатена, что лежала на бедре Петра сжалась так, что Петр даже зашипел от боли. "Верховенский...Чтоб вас!" — с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик отвечает Ставрогин. Он резко отстраняется, ибо стук продолжался, а не благое это дело — заставлять таких гостей ждать себя.       Оба вмиг вскакивают с кровати и в спешке натягивают на себя одежду, едва ли оставляя швы в целостности и застегивая пуговицы в правильной последовательности. Волосы юношей были слегка взъерошены, и если Петр Степанович смог кое-как пригладить свои, то у Николая Всеволодовича это получилось хуже - с его то непослушными волосами... Да и проблема состояла совсем в другом: оба всё ещё возбуждены до чёртиков. Неловкая ситуация, но тут уже ничего не поделаешь... Пришлось застегнуть свои пиджаки чтобы не было так очевидно, чем они занимались. И если Петруша был невзрачным человеком, средним во всех отношениях , то Николая Всеволодовича, как минимум из-за его роста, не заметить было трудно.       И вот, дверь открывается, точнее её открывает Петр Степанович, в то время, как Николай стоит позади. Если для Петруши улыбчивость была привычным делом, то у Ставрогина она выглядела так, словно он пытался что-то скрыть. Его руки были сложены в замок спереди, стараясь прикрыть своё возбуждение. Как ни странно, столь странное поведение молодых людей осталось незамеченным. Правда, Степан Трофимович уже хотел было броситься в объятия к своему сыну после того, как долго его не видел. Но Пётр его остановил, не давая к себе приблизиться.       Пётр Степанович провожает Варвару Петровну и Степана Трофимовича в общий зал, пока Николай уходит на кухню, дабы поставить кипятиться воду перед чаем. А там он стоит, вцепившись руками в стол и стараясь хотя бы перевести дыхание и привести себя в относительно трезвое состояние. Чтобы он не говорил, а Петруша умеет опьянить его мысли. Его тешил только один факт: Петр Степанович сейчас стоит в светлых брюках прямо перед своим отцом и матерью Николая. А тогда в его мыслях снова всплывает обнаженный Верховенский, что заставляет раздраженно выдохнуть. Все мысли сейчас сводили к этой фигуре... В себя его привел только свист чайника. Разлив кипяток по чашкам и поставив их на поднос, шатен проходит в зал. Поднос он оставил на столе, а после, чисто из любопытства конечно, посмотрел на Петрушу. Захотелось узнать, как он справляется с таким состоянием. Но он каким-то чудом заставил поверить гостей, что не очень хорошо себя чувствует. Мол, голова весь день кружится, поэтому ему лучше сидеть за столом со всеми. Ставрогин садится рядом, положив ногу на ногу так, чтобы в области паха ему стало хоть чуточку удобнее. — Что же привело вас в город, Варвара Петровна? — всё так же улыбаясь, спрашивает Петруша. — Пару дней назад дела появились. Говорят, кто-то покушался на наследство отца моего, царство ему небесное. Пришлось приехать, разобраться. Да и к тому же хотела заехать к сыну своему, Николаю.       Николай улыбнулся, однако улыбка получилась уж слишком натянутой. Он старался как можно меньше ёрзать на стуле, ибо усесться получилось не очень удобно и исправить это у него не было возможности. Петр наблюдал за этим с нескрываемым наслаждением —уж он то умел сдерживаться и выкручиваться из любых ситуаций, в отличии от Ставрогина. Такое странное поведение теперь уж точно не осталось не замеченным: — Коленька, всё в порядке? —спрашивает Варвара Петровна. Петр кладет руку на руку Николая Всеволодовича, и отвечает вместо него: —Николай Всеволодович сегодня себя не очень хорошо чувствует: внизу живота болит, что тот едва ли держит спину ровно. Вот, приехал спасать вашего сына. —Может, нам лучше пойти?—спрашивает Петр Степанович, на что его сын молча кивает.       Петр Степанович проходит к двери и дожидается Варвару Петровну. Как мать она действительно переживала за своего сына. Она подошла к нему сзади, положив руку ему на плечо, чтобы хоть как-то подбодрить, на что тот лишь нагнулся чуть вперед, чтобы матери не открылся такой прекрасный вид сверху. Увидев, что тому, по всей видимости, совсем плохо, она поспешила к выходу, оставив Николая в покое. Петр хотел было провести гостей к выходу, но Николай строго велел сидеть, дабы ни в коем случае не показать лишнего.       После ухода гостей оба с облегчением выдохнули. Пьер даже встал и подошёл сзади, бесстыдно положив руку на плечо Николая, и ,медленно блуждая взглядом по Ставрогину, наклонился к его уху. — А вы молодец, Николай Всеволодович, продержались... Его пальцы даже едва ли заметно расстегнули верхнюю пуговицу рубашки Николая. Как вдруг тот схватился за руку Петра и скинул её куда-то в сторону, не позволяя Верховенскому продолжать свою наглость. Сейчас его взгляд прожигал русоволосого так, что тот даже хотел было отпрянуть от него, если бы только не рука Николая Всеволодовича. —Убирайтесь! — едва ли не срываясь на рык, говорит Ставрогин. — Но как же?... —Убирайтесь, я сказал!       Дальше слов не нужно было: Ставрогина не интересовало, как сейчас будет справлять свои потребности Верховенский и как он будет идти по улицам с такой отличительной чертой. Ведь из-за него оба чуть было не оказались в неловкой ситуации перед собственными родителями.       Спасало Верховенского лишь то, что наступала осень, а потому простым пиджаком да рубахой от холода не спрячешься. Пётр Степанович носил пальто такого же кремового оттенка, как и его костюм, уж он то помогал скрывать оставшееся возбуждение, которое усиливалось только от одного вида Николая Всеволодовича...