Обратная сторона солнца

»…внизу, у ног его, огромные скалы, похожие на чёрных драконов, поросшие зелёными и бурыми водорослями, выставляли навстречу пенистым волнам свои чудовищные груди. Он смотрел, как солнце опускается в океан, алое, будто вино причастия, и обагряет славной кровью своей облака в небесах и гребни морских волн». Анатоль Франс, «Остров пингвинов» Грэг проснулся неожиданно рано, хотя солнце уже пробивалось через неплотно закрытые жалюзи. Надо же, так любопытно, здесь используют жалюзи; это немного непривычно. Здесь вообще всё несколько непривычно, не так, как дома. Но не об этом ли он мечтал всю свою сознательную жизнь — обитать именно в таком месте? Где воздух — йодисто-терпкий, пробирающий насквозь, где за стенкой, кажется, сразу слышен плеск прибоя, где выйдешь из дома — и буквально минут через пять можешь увидеть этот самый прибой своими глазами, да и то если тащиться медленно, а если идти быстрым шагом — то увидишь ещё раньше. Где можно ранним утром, просто выйдя из дома, пройти по песку босиком, поуворачиваться в шутку от набегающих на берег волн, а захочется прокатиться на доске — просто взять доску под мышку и принести её на берег, а там — простор, свобода, борьба с волной, чувство преодоления!.. Он всегда немножко, самой белой завистью, как говорится, завидовал тем, кто живёт вот так, у самого побережья. Потому что от того дома, где они жили с дедушкой и мамой, до берега было больше десяти миль. Если захочешь прокатиться на серфе или просто пообщаться с прибоем, надо было просить маму с дедушкой или привязываться к семье кого-то из приятелей: просто так, по внутреннему велению души, к морю попасть было нельзя. Хотя при этом все ребята в городке катались на серфах: как-никак это Калифорния. И что такое каких-то десять миль в масштабах всей страны?.. А теперь вот ему удалось пожить здесь, на самом побережье. Пусть только две недели, но всё-таки. Здесь всё время кажется, что волны шумят прямо за стеной дома. Удалось. Повезло. Выпало так пожить. И с кем выпало! Но это вообще отдельная длинная история. Мать часто говорила, что, рассказывая историю какого-то события, нужно начинать не с самого этого события, а задолго до него: с тех моментов, которые к нему привели, потому что сложись всё чуть иначе — и было бы всё по-другому. Ему всегда, ещё с детства, казалось, что мама тут права. И поэтому, если уж вспоминать, как оно так получилось, как сложилось, как повезло — нужно припомнить всё практически с самого-самого начала. 1983 год, Сан-Габриэль, Калифорния — Па-бе-ре-гись!.. Две почтенные пожилые дамы — миссис Лукас и миссис Ауэрс, шедшие с рынка с тяжёлыми корзинами, шарахнулись в стороны, как перепуганные наседки. Мимо них на всех парах промчался белобрысый мальчишка на велосипеде. — Сумасшедший какой, — покачала головой миссис Лукас. — Голову себе как-нибудь расшибёт! Если она у него есть, конечно, голова эта! — Это кто? — прищурилась подслеповатая миссис Ауэрс. — Да Сандерсов сынок, — покачала головой миссис Лукас. — Грэг, кажется. Сколько ему уже? Восемь? Ну да, я помню, как ему на семь лет мать этот велосипед подарила. И как он учился кататься — весь двор слышал! Грохнется с велосипеда и… — И ревёт?.. — В том-то и дело, что нет, — миссис Лукас оглянулась и поставила корзинку на землю, чтоб удобнее было разговаривать. Её собеседница сделала то же самое. — Грохнется, насупится и сопит. Мать ему коленки зелёнкой мажет, говорит: «Может, ну его, этот велосипед?» А он ни в какую. Грохался, грохался… вон теперь как гоняет. — Да уж, — вздохнула миссис Ауэрс. — Просто оторва малолетняя. — Вот уж не скажите — оторва, — возразила миссис Лукас. — Семья вообще-то приличная, мать — уважаемая женщина, дед — серьёзный мужик, да и отец был неплохой человек… — Он ведь помер недавно, нет? — Год назад примерно. На яхте вышел и утонул. Парню-то, Грэгу этому, уже семь было, кажется. Он часто с отцом кататься ходил, а тут — то ли не захотел, то ли не смог, то ли наказали его за что-то… В общем, бог отвёл. Мать с тех пор запретила парню намертво всякие яхты эти! — Ну да? Почти у моря жить — и послушаться?.. — А вот подите ж, послушался. Я один раз его спросила: мол, что, Грэг, не катаешься на лодках-то больше? А он зыркнул на меня так исподлобья и говорит: «Во-первых, не на лодках, а на яхтах, во-вторых, на них не катаются, а ходят, а в-третьих, мама меня просила этим не заниматься, а я огорчать её не хочу». И вежливо так сказал, негодник: хотелось за уши оттаскать, а вроде бы и не за что!.. Обе женщины рассмеялись. — Можно подумать, — с ехидством произнесла миссис Ауэрс, — он свою мамашу всегда будет так слушаться? Вот понравится ему девчонка какая-нибудь, а мать скажет: «Чтобы ноги её в моем доме не было!» Вот посмотреть бы на него тогда, что он делать будет! — Да уж, посмотреть бы, — с усмешкой кивнула миссис Лукас. — А если работу выберет такую, что матери не понравится? И она ему скажет: «Грэг, не делай этого, это опасно»? — Ну, тут уж вы загнули, простите, — миссис Лукас наклонилась, чтобы поднять корзинку. — Вы посмотрите на него, чем он таким может заняться, что было бы опасно? Он же тощий, как бог знает кто. Мой старик про таких говорит: «Соплёй перешибёшь!» — Это верно, — миссис Ауэрс тоже подняла свою поклажу. — Хотя, что ни скажи, яхты яхтами, а на доске всё-таки катается. — Да кто у нас в городке из ребят на доске не катается? Все поголовно! — Это точно, — миссис Ауэрс поглядела на маленькие наручные часы. — Ох, заболтались мы тут, а время четвёртый час, поторопимся, а то у меня ещё и ужин не готов! Миссис Лукас согласно кивнула — у неё самой ужин ещё и не обдумывался, а супруг любил плотно поесть вечером. А не подашь вовремя — будет ворчать. Посему и вправду надо было поторапливаться. Хотя как не уделить некоторое время перемыванию соседских косточек? Только и развлечений было у двух пожилых женщин в маленьком городке, что посудачить о чужой жизни. В своей-то практически никаких радостей уже не осталось. — Хотя, — произнесла задумчиво миссис Лукас, уже направившись к дому, — вот вы говорите, что семья приличная и всё такое, а бабка-то покойная? Которая колдунья? — Да не колдунья она, — миссис Ауэрс даже про ужин свой забыла. — Предсказательница! Сеансы устраивала на дому, в шар смотрела… Полгородка к ней бегало, не слышали разве? — Слышала, почему нет, — сказала миссис Лукас, стараясь сохранять невозмутимость. Нечего любопытной соседке знать, что сама она, почтенная Амалия Лукас, пару раз тоже заглядывала к Нане Олаф: чужачке, заезжей предсказательнице, которая за свои услуги брала чисто символическую плату. Амалию интересовало, когда ее муж, старик Лукас, прекратит заливать за воротник по выходным. Нана тогда посмотрела в шар — коротко, вроде бы не слишком внимательно, — и сказала с усмешкой: «А вот как сама перестанешь его пилить, так и он перестанет». Миссис Лукас ушла очень недовольная и подумала: хорошо ещё, что денег много не потратила на эту ерунду. Давно это было, года два назад. Старый Лукас так и заливает по выходным за воротник, а Нана Олаф уже умерла. — Бабка Олаф вроде бы тоже померла недавно? — спросила миссис Ауэрс. Миссис Лукас вздрогнула от неожиданности: не дай бог, собеседница читает её мысли! — Да, недавно, года полтора назад. Можно даже сказать, аккурат перед тем, как старший Сандерс утонул. Говорили ещё, что она его за собой утянула. — Господи! А его-то за что? — Кто их знает, колдуний этих, предсказательниц. И дед ведь тоже — себе на уме, и Нана была полоумная. Дочь вроде нормальная, так бабке, видать, надо было, чтоб дочка овдовела! А уж внук… — Внука Нана любила, это точно, — улыбнулась миссис Ауэрс. — Всё «кьяре» его называла: по-ихнему, по-норвежски, это вроде как «дорогой, милый». — Говорят, он её способности унаследовал? — К предсказанию? Да не смешите меня, право слово. Вы посмотрите на него: бестолочь, как есть бестолочь, только и дела, что на велосипеде гонять да на доске кататься. А года два назад, мне соседка ихняя рассказывала, внук этот вместе с дедом Олафом кухню взорвали. Вот Нана им задала! Это прямо перед тем было, как ей помереть. — Взорвали? Это как же? — Да дед внуку купил этот… набор детский, что ли, для опытов. Вот они опыт ставили — и взорвали. Нана сама тогда ещё жаловалась, что её любимую кастрюлю прожгли. — Ох уж эти опыты. Мать вроде всем соседям говорит, что её сынок учёным хочет стать? — Да бог его знает, кем он станет. А учёные, скажу я вам, те же самые колдуны и предсказатели. Так что неизвестно ещё, что ему там Нана по наследству передала. Я вот смотрю, мальчик вроде светленький весь, а глаза тёмные… Обе кумушки оглянулись, замолчали — словно разом выдохлись, и молча побрели по домам. Оно и правда, ужин не ждёт, и ворчливые мужья, паралич их расшиби, в доме тоже имеются. *** Грэг тем временем давно добрался домой и закатил велосипед в сарай. — Солнышко! Это ты?.. — послышался голос матери из кухни. Грэг поморщился, но ничего по этому поводу не сказал. Решил задать сперва более насущный вопрос: — Мам! А обедать будем? — Мы-то давно пообедали, — мать вышла, на ходу вытирая руки полотенцем: видно, мыла посуду. — А вот тебя носит неизвестно где. Иди руки мой, сейчас подогрею. Грэг покорно поплёлся в ванную. Но перед этим всё-таки, посопев, сказал матери: — Мам! А ты не могла бы… не могла бы ты больше не называть меня солнышком? Миссис Сандерс задумалась. Сыну восемь лет, он уже большой парень. Наверное, надо бы уважить его просьбу. Но… Что же ещё в жизни тогда останется? Надо будет подумать над этим. Крепко подумать. — А ты посмотри на себя, — усмехнулась она, взяв сына за плечи и развернув к старому, ещё бабушкиному зеркалу. — Солнышко и есть! Грэг бросил в зеркало короткий взгляд: там отражалась обыкновенная мальчишеская физиономия. Карие глаза, загорелое лицо с облупленным носом и выгоревшие светлые волосы торчком. Вот скажите, солнышко-то здесь при чем?.. — Видишь? — усмехнулась мать. — Вылитое солнышко. Ладно, оставим пока эту тему, иди мой руки, я ставлю греть суп! О! Суп — это хорошо. Это дело. Грэг, надо признаться, страшно проголодался. Однако даже за столом, ныряя в очередной раз ложкой в тарелку, он не удержался и сказал матери: — Мам! А я не просто так носился, я монстров побеждал. И всех победил, слышишь, мам! — Фантазёр, — улыбнулась мать. Игры в «Звёздные войны» и изготовление костюмов из дорогой хозяйственной фольги порядком утомили её за последние полгода. — Если бы всех злодеев можно было так разом победить, мир стал бы куда прекраснее, — она не удержалась и вздохнула. — Так он станет, мам, честно! Ну… пусть не сразу. Я вот вырасту и всех, кто останется, победю… — Победю, — усмехнулась мать. — Ешь уж! — Вот ты не веришь, — огорчился Грэг. — А зря. После обеда он пошёл к дедушке. Постучался, как всегда: — Дед! Ты не спишь? К тебе можно? — А-а-а, Грэгго, vennen min, — обрадовался дедушка Олаф. — Заходи, заходи! Какие новости? Всех злодеев победил? Дедушка Грэга родился в Норвегии, и потому никак не мог отучиться от разных норвежских слов, поговорок и даже ругательств. Грэг по большому секрету поведал своему приятелю Дэнни, что дедушка, когда сердится, говорит «Fæn ta deg» («Чёрт возьми»), а когда попадает молотком по пальцу — «Morrapuler» («Твою мать»). Тех людей, которые ему не нравятся, он называет «dritsekk» — «мешок с дерьмом», или «hestekuk» — «лошадиный член». К маме он иногда обращается «datter» — «дочка», а самого Грэга раньше называл «lille venn» — «маленький друг», «дружок». А теперь, когда Грэг подрос — дедушка стал называть его «vennen min» — «друг мой». Большой друг, значит. Ровня. Приятель. А мама до сих пор Грэга всё солнышком называет. Вот как её уговорить этого не делать?.. Ещё дедушка много рассказывает Грэгу о Норвегии. Про то, какое там суровое море, какие таинственные фьорды и какие смелые люди: высокие сильные викинги с голубыми глазами. Дедушка очень любит свою родину. Надо будет как-нибудь спросить у него — почему же он тогда переехал жить в Америку? Грэг однажды спрашивал у мамы, но она странно засмущалась и ответила: «Вырастешь большой, я тебе расскажу». Странная мама. Может, дедушка сам более понятно объяснит? Грэг потоптался на пороге дедушкиной комнаты и вздохнул. — Что, vennen min, мама всё называет тебя солнышком? Грэг даже вздрогнул: нет, он знал, что бабушка у него была колдунья, но неужели и дедушка тоже колдун? Конечно, дед столько всего умеет — диву даёшься, но чтобы мог и мысли читать? — Да не трясись ты, Грэгго: просто у меня отличный слух, а у нас тонкие стены. И неужели ты полагаешь, что я плохо знаю свою единственную дочь?.. Грэг перевёл дух и вошёл. — Дед, а ты можешь объяснить, почему она так делает? — Ну, — дедушка почесал подбородок, — как тебе сказать, чтобы ты понял? — Я вообще-то не маленький уже, — обиделся Грэг. — И понятливый. — А это смотря что понимать… вот скажи-ка, у тебя были когда-нибудь свои дети? Ох, что дедушка Олаф умел хорошо — так это ставить собеседника в тупик. Крайне неожиданными вопросами. — Ты чего, дед, — Грэг даже покраснел, — какие дети? — Во-о-от, а говоришь — большой и понятливый… Некоторые вещи в жизни я сам до сих пор не могу понять. Но вот про солнышко — как раз понимаю. Видишь ли, Грэгго, некоторым родителям — а мне кажется, что на самом деле всем родителям, только некоторые скрывают — иногда хочется, чтобы их дети всегда оставались маленькими. Чтобы не выходили в эту страшную суровую жизнь, не набивали себе шишек, не ощущали боли, разочарования, страха… А самое главное вот что: пока наши дети малы — мы сами молоды и сильны. А то, что дети выросли, значит, что сами мы постарели и стали на шаг ближе к смерти. Понимаешь? — Угу, — кивнул Грэг, хотя понимал, честно говоря, с трудом. Слова вроде были все знакомые, но складывалось общее представление из них пока что тяжеловато. Поэтому Грэг решил просто всё запомнить, а потом над этим подумать. — Так и твоей маме страшно представлять, что ты растёшь, и она невольно хочет задержать то время, пока ты был маленький, ходил под стол пешком, и она могла легко уберечь тебя от всех опасностей, грозящих тебе. Ведь родительский долг велит нам беречь своих детей. И так обидно чувствовать себя беспомощными в этом плане, когда дети вырастают, и уже не все опасности ты можешь от них отвести. Дедушка помолчал. Грэг помолчал тоже, не смея ничего больше спрашивать. — Тем паче, — дедушка вздохнул, — что у твоей мамы недавно погиб муж, твой отец. Она сильно переживала, и я думаю, до сих пор с этим не смирилась. И ей бессознательно хочется как бы возвращаться в своих воспоминаниях в то время, пока ты был маленький, а твой папа — живой и здоровый. Понимаешь? Грэг молча кивнул, старательно делая вид, что ему все понятно. — Знаешь, когда твоя мама только родилась, мы с твоей бабушкой называли ее babyen — по-норвежски значит «малышка». Да, у неё было имя, даже два, как у всех, но мы всё время звали её «малышка». И вот когда пришло известие, что твой папа утонул… твоя мама так плакала, а я сидел рядом с ней, гладил её по голове и говорил: не плачь, малышка! Хотя если рассудить — какая она малышка? Взрослая женщина, жена, мать, но… для своих родителей мы всегда остаёмся маленькими, особенно когда нам плохо. Понимаешь? Грэг ещё раз кивнул. Конечно, он потом ещё подумает об этом. Но вроде что-то начинает в голове проясняться. — Дед, — осторожно начал он, — а объясни мне ещё вот какую вещь: почему ты уехал из Норвегии? Я у мамы спрашивал, а она сказала: «Объясню, когда вырастешь». — А чего же ждать? — удивился дедушка Олаф. — Ты уже вполне вырос… наверное, — он усмехнулся. — Тем более что мы о детях. Так вот, раньше в разных странах были другие законы, иногда — весьма суровые. И если хочешь, вся наша вина была в том, что мы с бабушкой очень сильно полюбили друг друга. — Вина?.. — удивился Грэг. — Ну да. Ты не торопись. Вот, значит, мы полюбили друг друга, и так получилось, кхм… — дедушка закашлялся, и Грэгу на какой-то момент показалось, что он даже покраснел. Слегка. — В общем, так получилось, что мы с ней попались до свадьбы. Были мы очень молодые, многого не знали, а чтобы устроить свадьбу, у нас самих денег не было. А наши родители считали, что нам рано и вообще… — А попались — это как?.. — спросил Грэг. Дед снова кашлянул. — Ну…в общем, обнаружилось, что твоя бабушка ждёт ребёнка. Твою будущую маму. — А-а-а! — такие факты Грэгу были уже известны. Да хотя бы из детской «Энциклопедии всезнайки». Женщины рождают детей, вот и бабушка родила маму, а мама родила самого Грэга. — А по тогдашним законам это было серьёзное преступление, — продолжал дедушка. — Преступление — родить ребёнка?.. — До свадьбы родить, — дедушка опять усмехнулся. — В общем, нас банально выставили из страны, обоих. И мы с твоей бабушкой решили ехать в Америку. — Ух ты! — восхитился Грэг. Семейная история на глазах становилась детективом. — И уехали? — Как видишь, vennen min, — дедушка подмигнул Грэгу. — Не скажу, что было легко, но всё-таки это нам удалось: здесь же мы поженились, и здесь благополучно родилась твоя мама. Жаль, что больше детей у нас не было. Но твоя мама — тоже хорошо, верно? — А то! — согласился Грэг. Он уже знал, что не будь мамы, не было бы и его самого. А не будь дедушки с бабушкой, не было бы и мамы. — Хотя, — задумчиво проговорил дедушка, — я до сих пор сомневаюсь, что дело было только в нежданной беременности. Твою бабушку вообще недолюбливали там, где мы жили. Все говорили, что она ведьма. У неё волосы были светлые, а глаза — тёмные… вот как у тебя, — договорил дед и глубоко задумался. Грэг уже знал, что в такие минуты его лучше ни о чем не спрашивать. Он тихонько вышел и в коридоре ещё раз посмотрелся в старое бабушкино зеркало. Да-а… тёмные глаза, светлые волосы торчком, веснушчатая физиономия и облезший от загара нос. Может быть, мама и права: что-то в этом есть от солнышка. Ну, немножко. Так что, может, и бог с ней пока что: пусть она Грэга так называет. Если ей от этого будет легче, Грэг не обидится, честное слово.