Обратная сторона солнца

2000 год, Лас-Вегас, Невада Когда мама узнала, где теперь работает её сын, сразу ему сказала, что он ненормальный. И поинтересовалась, чего ему не сиделось в Нью-Йорке. Вот как это объяснить? Грэг действительно не знал, как. Разве можно передать обычными словами, какая под конец была в Нью-Йорке тоска? Как там было ветрено, и холодно, и мало солнца. А самое главное — все вокруг были чужие. И сам город чужой. Серый и молчаливый, как скала. Может быть, кому-то и было там хорошо, но вот Грэгу — нет. Мама переживала, что Вегас — это город не удачи, а наживы, на что Грэг спросил напрямую: — Мам, так ты будешь недовольна, если я там наживусь? — Да не ты наживёшься, — сказала мама в сердцах, — а на тебе будут наживаться все, кому не лень! — С чего бы? — удивился Грэг. — Ты думаешь, у меня нет головы на плечах? Я всё-таки, как-никак, Стэнфорд окончил. Со студенческих времён Грэга это была их семейная шутка: маме время от времени напоминалось, что её сын очень умный. Сперва потому, что поступил в Стэнфорд. Позже потому, что там учился. А теперь потому, что закончил. Не с отличием, правда, но и то неплохо. Грэг поставил в сторону две колбы с ненужными пока растворами и усмехнулся, вспомнив один из своих стэндфордских экзаменов. Принимал этот экзамен чрезвычайно любопытный преподаватель: половина студентов его терпеть не могла и обзывала гиком, а другая половина души в нём не чаяла и буквально заглядывала в рот. Грэг, правду сказать, принадлежал ко второй половине: хоть и была у преподавателя привычка время от времени не слишком приятно шутить, но при этом мужик он был умный, а это как раз Грэга привлекало сильнее всего. Так вот, на том экзамене преподаватель как-то странно хмыкнул — обычно это не предвещало ничего хорошего, — и спросил: — А вот скажите мне, мистер Сандерс: зачем, по-вашему, эукариотам такая сложная система регуляции? Сначала насинтезируют мРНК, потом порежут, потом редактируют? Это как если бы женщина сшила себе платье, а потом взяла ножницы и разрезала его на мелкие кусочки! Студенты давно знали, что этот преподаватель, мягко говоря, немного предвзят в отношении женщин. Но женщинами-учёными искренне восхищается. Не студентками, конечно, а настоящими учёными. А ещё ходили слухи, что в области другого восхищения, скажем так, привлекают его совсем не женщины. Или — не только женщины. Грэг тогда сглотнул, наклонился ближе и сказал: — Возможно, она не стала бы его совсем разрезать, но могла бы укоротить немного подол, чтобы оно лучше подходило к случаю?.. Преподаватель задумался; потом вроде как собрался уточнить насчёт конкретики случая, но почему-то передумал. Сказал, что это, безусловно, хороший выход, и отпустил Грэга с желанной оценкой. Не то, чтобы ему действительно было нужно именно «отлично» (если бы это значило отличное понимание молекулярной генетики эукариот, хе-хе), просто приятно, когда находишь общий язык с умным человеком. Вне зависимости от его сексуальных предпочтений. Да, в Стэнфорде было весело. Даже несмотря на Стива. Да и в Нью-Йорке, наверное, при желании можно было прижиться, даже несмотря на Сэма. Но почему-то у Грэга не возникло такого желания. И он при первой же возможности удрал сюда, в Вегас: город наживы, как говорит мама. Ну-ну, посмотрим, кто сегодня придёт первым наживаться на работе новенького ДНК-техника Сандерса!.. Тут в лабораторию вошёл крепкий коренастый парень: рослый, с развитой мускулатурой и загорелым лицом. Грэг наморщил лоб: чёрт, как же зовут-то этого парня? Кажется, Ник. Да, точно: Ник Стоукс. Он из Техаса. А загорелый такой потому, что недавно вернулся из отпуска, который провёл в родных пенатах, на просторах Штата Одинокой Звезды. — Привет, Эйнштейн, — сказал Ник, широко улыбаясь. — Привет, — пожал плечами Грэг. Его и тут буквально с первых дней прозвали Эйнштейном: видимо, идеи действительно носятся в воздухе, и байки про ноосферу не настолько безосновательны, как принято думать. По крайней мере, прозвище сорвалось у кого-то из новых коллег сразу, как только они узнали про стэндфордское прошлое Грэга и его работу в Нью-Йорке и Фриско. Хотя в узких кругах ходили слухи, будто в вегасскую лабораторию Грэга взяли за красивые глаза: мол, уж больно молод он для такой ответственной и высокооплачиваемой работы. Кто-то, говорят, даже спрашивал у Кэтрин Уиллоуз, по сути единственной женщины, стоящей достаточно близко к вершинам власти в лаборатории, не с ней ли переспал этот новенький красавчик, чтобы быть принятым. На что Кэтрин ответила любопытствующим коллегами таким образом: — Во-первых, этот красавчик, чтобы вы знали, действительно выпускник Стэнфорда. Во-вторых, у него послужной список едва ли не больше, чем у кое-кого из вас. В-третьих, я и без всяких бумажек вижу, что он весьма умён. И в-четвёртых, — тут Кэтрин сделала интригующую паузу, оглядев чисто мужскую половину команды, — в-четвёртых, мне почему-то кажется, что он с большим удовольствием переспал бы с кем-нибудь из вас!.. Ник с Уорриком хрюкнули и смущённо ретировались. А супервайзор смены Гриссом задумчиво покосился на воинственную коллегу и сказал, что она весьма наблюдательна. Он вообще случайно здесь очутился, супервайзор-то: зашёл в комнату отдыха выпить кофейку. Кэтрин по достоинству оценила помятое лицо Гриссома и непреходящую озадаченность во взгляде: вестимо, когда тебя делают супервайзором смены против твоей воли, да ещё ты работаешь в этом чине всего-навсего первую неделю, будет и озадаченность в глазах, и лицо от бессонницы помятое. Правду сказать, Кэтрин сама была бы не прочь занять тёплое супервайзорское место; однако, увы, директор назначил именно Гриссома. Но как бы то ни было, Грэг Сандерс в должности ДНК-техника быстро вписался в коллектив вегасской лаборатории и тут же снискал привычное прозвище «Эйнштейн». Вот и Ник Стоукс не преминул это прозвище вспомнить: хотя, конечно, не со зла, а просто ради дружелюбного прикола. — Что ж ты сразу не сказал, что Стэнфорд окончил, — хохотнул Ник после первого знакомства. — А я тебя по лбу сегодня в шутку щёлкнул… — Не волнуйся, — ответил Грэг вежливо. — Мой ум намного устойчивее, чем ты думаешь! Ник тогда хмыкнул и смотался. Однако ему довольно скоро пришлось убедиться, что у новичка правда крепкий ум, да и сам новичок в работе весьма не промах. Хотя и читает время от времени журналы про серфинг. — Достал просто, — жаловался Ник супервайзору смены Гриссому. Они все то и дело жаловались Гриссому, как доброму папочке. — Вот что это за мужик: серфинг и серфинг! Тем более что ближайшие волны у нас только в Калифорнии! Настоящий мужик должен читать про автомобили и мотоциклы. — Да? — уточнял Гриссом, ехидно поглядывая на Уоррика Брауна. Уоррик второй день забывал в комнате отдыха девчачий журнал «Пинк» с вырвиглазно-розовой обложкой. — А как ты думаешь, Стоукс, я вот — настоящий мужик? — Ыыы… — Ник даже не нашёлся, что ответить. — Вот. А я ведь в жизни не читал про автомобили, а тем более про мотоциклы. — Эээ, — бормотал Ник что-то нечленораздельное. — То-то же, — смеялся супервайзор. — И когда я вас научу мыслить логически?.. Грэг надолго запомнит, как впервые столкнулся с Гриссомом в комнате отдыха около кофеварки. Как они в разговоре выяснили, что оба из Калифорнии. И как супервайзор слушал и кивал, пока Грэг рассказывал о том, что тоскует по волне, по океанскому песку, по солнцу… — А в отпуске давно был? — спросил тогда Гриссом. — Да я же только начал работать. Мне отпуск не положен. — Да, действительно, — Гриссом задумался, нахмурившись, и немножко помолчал. — Ну так что, продержишься до отпуска? Или уволить тебя пораньше?.. Грэгу тогда почему-то стало так смешно, что он не удержался и захихикал. Думал, что Гриссом его выругает за нарушение субординации: в Нью-Йорке бы точно выругали! Но супервайзор посмотрел на него чуть внимательнее и сказал, как ни в чём не бывало: — Это хорошо. Значит, держись. И ушёл. А сегодня Грэг, ожидая, пока закончит крутиться центрифуга, разговорился с Джеки, техником по отпечаткам. Джеки была дамой семейной, солидной, но любила слушать, о чём рассказывает этот странный и забавный парень. Грэг на этот раз пересказывал цитату из Роберта Хайнлайна: как раз в ответ на вопрос Джеки о том, умеет ли он, Грэг Сандерс, работать на машинах старого образца. — Как говорил Хайнлайн, — гордо вещал Грэг, — любой человек должен уметь менять пелёнки, планировать вторжения, резать свиней, конструировать здания, управлять кораблями, писать сонеты, вести бухгалтерию, возводить стены, вправлять кости, облегчать смерть, исполнять приказы, отдавать приказы, сотрудничать, действовать самостоятельно, решать уравнения, анализировать новые проблемы, вносить удобрения, программировать компьютеры, вкусно готовить, хорошо сражаться и достойно умирать. А специализация — удел насекомых!.. На слове «насекомые» Джеки тревожно оглянулась: если бы Грэг оглянулся тоже, то увидел бы, что супервайзор Гриссом уже минут пять стоит у него за спиной. И с чрезвычайным интересом следит, как Грэг произносит длинную цитату практически на одном дыхании. Кажется, Гриссому даже было удивительно, что Грэг ни разу не сбился и не замешкался, припоминая, что там дальше. И ничего не перепутал, уж это Гриссом знал точно: сам эту цитату когда-то выучил назубок. Хотя бы для того, чтобы с нею иногда спорить. — Так что ты там говоришь про насекомых? — поинтересовался он, когда Грэг закончил и выдохнул. — В смысле — насчёт специализации? Грэг оглянулся и чуть не уронил дорогущую колбу. Он уже знал, что шеф — энтомолог. И что он тоже ратует всячески за специализацию сотрудников. Хотя и не возражает, если, допустим, какой-нибудь ДНК-техник, вроде Грэга Сандерса, суёт свой нос в ход текущего расследования. — Это не я говорю, — нашёлся Грэг, — это Хайнлайн!.. — Да я знаю, — ответил Гриссом. И долго-долго смотрел на Грэга, не отводя взгляда. И Грэг тоже смотрел. Джеки поморгала, постояла рядом, а потом тихо удалилась к своим приборам. А эти двое так и смотрели друга на друга, не опуская глаз. Через некоторое время Гриссом сказал так, словно бы только что зашёл в лабораторию: — Так что, Эйнштейн, какие новости в мире науки? Это было спасением. Наука — это такая вещь, о которой можно говорить всегда и везде, даже если сердце молотит ни с того ни с сего как бешеное, а мысли в голове путаются. — Новости интересные, — выпалил Грэг, словно на экзамене. — Я сегодня в одном журнале прочёл, что при стрессе значительно повышается уровень глюкозы в крови. Это происходит оттого, что клетки теряют способность взаимодействовать с инсулином и поглощать глюкозу из крови. Все клетки, кроме клеток мозга. Так он, образно говоря, обеспечивает себе безбедное питание!.. — Хмм, — сказал Гриссом. — Тогда получается, что длительный стресс может спровоцировать сахарный диабет второго типа? — Да! — обрадовался Грэг. — Так вы тоже читали этот журнал? — Нет, — развёл руками Гриссом. — Я просто предположил; исходя из того, что ты говоришь. И поэтому… — …есть предложение выпить по чашечке кофе? — Только на этот раз без сахара, — улыбнулся Гриссом. Джеки с удивлением услышала громкий смех, а когда обернулась — удивилась ещё больше. Потому что новенький Эйнштейн хохотал на пару с супервайзором. А несколько позже, когда Грэг станет делить со своим начальником не только постель по выходным, но ещё и дом на постоянной основе, Гриссом скажет однажды: — Я одно время думал, что у тебя вместо крови по организму циркулирует кофе. Собственно, Грэг и не скрывал никогда, что кофеман. Работа в Нью-Йорке приучила. Но потом Гриссом добавит: — Я тут недавно подумал: вот не зря молекула кофеина похожа на солнышко. Потому что и ты похож на солнышко… И весьма удивится, как среагирует на эти слова Грэг. Дёрнется и пробормочет: — Я тебя умоляю, Гил, никогда не называй меня солнышком, если можно. — Да мне бы и в голову не пришло. Я же только сказал: похож. Это само по себе забавно, такое совпадение; не находишь? А чтобы называть… Вот тебя в лаборатории кличут Эйнштейном, так это они… как это сказать? Прикалываются. В шутку. А когда кого-то называют солнышком всерьёз, особенно этак свысока… особенно партнёр в постели… это чаще всего значит, что у этих людей не слишком паритетные отношения. Что один из них позволяет себе иерархически подавлять другого: как раз того, кого он называет солнышком. Потому что, как мне думается, только мама может иметь своеобразное право так называть человека, да и то в достаточно ранние его годы. А когда этот человек станет взрослым — и то уже неудобно. А если не мама… то может быть, что партнёр претендует на главенство, на позицию родителя в паре. На право подавлять, воспитывать и регулировать. Поэтому, уж прости, мне бы никогда не взбрело в голову действительно тебя так называть: с учётом тех пикантных моментов, что я тебя старше на двадцать лет и плюс ко всему твой начальник, так что формальных поводов возвышаться у меня вроде бы и так достаточно. Но ты уже знаешь, что я этого совершенно не хочу?.. Грэг на всю жизнь запомнит этот вечер и этот разговор. Потому что именно тогда до него окончательно дошло, что всё это было не зря. И мамино «Грэг, солнышко», и разговор с дедушкой Олафом после дурацкой попытки суицида, и разрыв со Стивом, и уход от Сэма, и всё прочее, то, что довелось Грэгу пройти до момента, когда его пригласили поработать в Вегас, и он согласился. А потом столкнулся на этой работе со своим супервайзором Гилом Гриссомом. Грэга всегда возбуждали умные мужчины, и сейчас это был просто самый настоящий оргазм. Нет, конечно, оргазмы у них были не только ментальные. Но Грэга всегда странным образом тянуло в постели поговорить. Странно так: ни с Сэмом, ни со Стивом, ни с разными другими эпизодическими «кадрами» у него такого не было. А тут… Может быть, всё дело в том, что Гил Гриссом тоже любил иногда порассуждать о тех или иных вещах в постели? Нет, конечно, не во время секса. Либо перед ним, либо после. Разговоры перед сексом Грэг называл «мозговой прелюдией» и часто по этому поводу Гриссома подкалывал. Вообще, уму непостижимо: если бы Грэгу кто сказал, что он, переехав в Вегас, врежется там в своего начальника, и мало того — дождётся взаимности, а потом сможет этого начальника в постели прикалывать, Грэг бы не поверил. Хотя бы потому, что его опыт говорил о другом: если ты окажешься в постели с боссом, то прикалывать тебя будет он. Если вообще опустится до приколов. По крайней мере, до сих пор вся интимная жизнь Грэга проходила под флагом жёсткой иерархии. Так здорово, что Гил всё это понимает. И не разделяет таких установок. А если уж про оргазмы — то, помнится, в самом начале их интимных отношений после одного из бурных финалов (хотя, если честно, бурно финишировал тогда именно Грэг, не сдерживая эмоций и кипящей внутри радости; а Гил, как всегда, ограничился закушенной губой и сдержанными стонами) — так вот, после одного из подобных финалов Грэг, лёжа рядом с Гилом на спине, взял и спросил: — Скажи, Гил, а тебе хоть чуточку хорошо-то было?.. Надо сказать — Грэг ожидал всяких реакций: обиды, ворчания, молчаливого кивка… но то, что Гил засмеётся — стало для него неожиданностью. Тогда они ещё настолько друг друга просто не знали. — Ммм… я что-то смешное сказал? — удивлённо спросил Грэг. — Не то чтобы… я просто вспомнил Оскара Уайльда. — Уайльда?.. — Именно. Я тут недавно читал о нем… так вот, у Уайльда был молодой любовник. И однажды этот любовник тоже, видимо, после оргазма спросил: «Тебе хорошо?» — И? — Уайльд ему сказал: «Я чувствую себя городом, который двадцать лет был в осаде. И вот однажды ворота открылись, и люди вышли на свободу. Они гуляют, дышат воздухом, собирают полевые цветы… А ты спрашиваешь, хорошо ли мне!» — Ого, — только и ответил Грэг. И уткнулся носом Гилу в плечо. Вот это да: он, Грэг Сандерс, грёбаный Эйнштейн, оказался настолько бестолковым, что полез с подобными вопросами к Гилу Гриссому, про которого вся лаборатория говорила, что он замкнутый, неэмоциональный тюфяк, гик, научный сухарь и всё такое. Пожалуй, если бы вдруг случайно выплыло, что Гриссом спит с Грэгом Сандерсом, в лаборатории крайне удивились бы не тому, что Гил спит именно с Грэгом, а тому, что Гил вообще с кем-то спит!.. Сам Грэг тоже долго не мог поверить в реальность происходящего, если честно. Периодически ему хотелось себя ущипнуть, чтобы убедиться, что это всё не сон. Потому что до сих пор только дедушка Олаф так хорошо его понимал. Кстати, однажды Грэг ляпнул это Гилу. И в следующую секунду подумал: «Вот сейчас он обидится, что я его с дедушкой сравнил». Однако Гриссом — кстати, эта беседа тоже была в постели, после очередного финала — усмехнулся и сказал: — Знаешь, вопреки ожидаемым реакциям, мне лестно, что ты меня сравниваешь со своим дедом. Судя по тому, что я о нём от тебя слышал до нынешнего времени, он человек весьма неглупый. Ну, а то, что ты вряд ли меня считаешь дедушкой… — Гриссом тут как-то по-особенному усмехнулся и покосился на руку Грэга, лежащую на его, Гриссома, расслабленном после секса члене, — думаю, это нам сейчас уточнять не нужно. Скажем так, у нас с тобой уже явно не родственные отношения. Посему надеюсь, что я понял тебя правильно, и… — …и вот не зря говорят в лабе, что ты зануда, Гил! На короткий вопрос даёшь такой длинный ответ, что я даже замучился ждать, когда ты закончишь. — Я готов сделать это достаточно быстро, только несколько в ином смысле: конечно, если ты мне чуточку поможешь, — подхватил игру строгий начальник. — А насчёт коротких вопросов… это же хорошо, если на какие-то вопросы пока ещё находятся ответы. Самое грустное — если на вопрос ответа просто нет. И вот тогда приходится его искать: чем мы, собственно, на работе и занимаемся. — Ага, — кивнул Грэг. — Так я готов тебе помогать закончить, ты как?.. Гриссом посмотрел на Грэга и улыбнулся. — Мне сейчас очень хочется сказать, что вот такой вот растрёпанный ты и в самом деле похож на солнышко. Но я не буду, честное слово. Так что можешь спешить мне на помощь!..