***
Примерно через год после всех произошедших драматических — и переломных для меня — событий, в июне 1994 года была, наконец, назначена свадьба Шери и Ноа — мне пришло приглашение по почте, за месяц, так что у меня было время спланировать свои занятия и посещения семинаров. Не представляю, почему им понадобилось столько времени, потому что, на мой взгляд, уже в прошлом году вопрос был решённым. Хотя, учитывая истинно британскую выдержку Ноа и его манеру ухаживать… Хм. Была ещё одна версия — от Шери: она призналась, что ей всегда хотелось свадьбу в начале лета, а в тот год было слишком не до того. Но я не о том. Свадьба должна была произойти в Брайтоне, Соединённое Королевство. Я добрался до Лондона, а оттуда — до Брайтона. Всё происходило в павильоне на побережье. Гостей было не так, чтобы очень много, но и не слишком мало, в основном — друзья Шери (включая меня), семейство Гудвин, родственники Ноа (в том числе тот самый старший брат-лётчик, на которого я вживую оказался совсем не похож), Кларенс и несколько друзей. Невеста была совершенно очаровательна в белом платье стиля 60-х годов, а бутоньерка жениха составлена была из незабудок. Вместо марша Мендельсона звучали аккорды битловской «Let It Be», и я обратил внимание на исполнителя — за роялем сидел высокий худощавый человек в очках, с бородой и длинными тёмно-рыжими, просвеченными сединой, волосами, очень похожий на Джона Оно-Леннона. Позже Ноа представил нас, и это оказался тот самый профессор Макбрайд, о котором он обычно столь лестно отзывался. На вид ему было лет шестьдесят пять. В это время как раз начались танцы. Я ощущал себя несколько отстранённым — сказывался перелёт, я всё не мог прийти в себя. Танцевать мне не хотелось. Признаться, я вообще не люблю свадьбы. Мы разговорились с профессором. Вскоре разговор принял столь интересный оборот, что мы решили продолжить его на побережье, подальше от шума. Я оглянулся — Ноа и Шери зажигали на танцполе, изображая что-то вроде ритуальной пляски австралийских аборигенов, а все остальные хлопали в ладоши. Мы медленно шли по берегу. Год назад я и подумать не мог, что у нас могут быть общие темы для разговора. Между тем, профессор, бросив на меня проницательный взгляд ярко-голубых и как будто немного светящихся глаз, прямо спросил, не я ли тот самый Галахад, что сыграл роковую роль в жизни Рэнделла Рэйвенвуда. Вернее, это был даже не вопрос, а утверждение. — Сопоставив некоторые факты, я всё же рискнул отослать снимки Вам… — Погодите… так значит, та посылка из Великобритании в январе… — Да. Это я переслал фотографии. — Но как они оказались у Вас?.. Макбрайд вынул маленькую жестяную коробочку с леденцами «Кэвендиш & Харви» и, сперва предложив мне (я отказался), взял конфетку и задумчиво отправил её в рот. — Видите ли, мы встречались с Рэнделлом. И имели в том числе разговор о Вас, Галахад. — Вы… Вы знаете Рэнделла?! — Да. Он был одним из моих учеников и близких людей. — Макбрайд улыбнулся немного по-детски. — Впрочем, это было довольно давно. У нас, всё-таки, двадцать пять лет разницы. В молодости это может оказаться весьма значительным… расстоянием. Мой собеседник тряхнул волосами, словно отгоняя от себя прошлое. — Так или иначе, в начале этого года он вдруг нанёс мне совершенно неожиданный визит. Речь шла о неких сугубо… хм… метафизических материях. — Он предлагал Вам власть, деньги и могущество? — Я не мог удержаться от несколько саркастической улыбки. — Нет. Рэнделл хотел посоветоваться. Насколько я его знаю и, если мои знания хоть чего-то стоят, он был в весьма неустойчивом психическом состоянии. И, тем не менее, пытался продолжить путь, который однажды выбрал… вот тогда-то и зашла речь о Вас, Галахад. Или лучше называть Вас Найтом? — Лучше Найтом. — Хорошо… Так вот, Найт, я бы сказал, что Вы, в некотором роде, стали навязчивой идеей Рэнделла. — Да… по-моему, я имел возможность оценить это и сам… Профессор снова бросил на меня свой острый взгляд. — Главной ошибкой Рэнди — и это проявилось ещё в пору его юности — было то, что он слишком полагался на… хм… химию… Вы ведь понимаете, о чём я говорю? Медикаментозное воздействие… Я кивнул. О да, я отлично понимал… Мы немного помолчали и, пройдя ещё немного по берегу, одновременно повернули назад. — Мы должны нести ответственность за свои поступки, — негромко, словно сам с собой, продолжил Макбрайд. — Невозможно только брать готовое, со стороны. Свою силу мы должны черпать, в первую очередь, в самих себе. Он остановился и, щёлкнув пальцами, словно зажигалкой, высек крохотный огонёк. Потом, сделав жест, будто подкидывает что-то в воздух, расправил пальцы — огонёк повис над ладонью, а затем стал медленно подниматься вверх. В ярких глазах мелькнула искорка озорства. И снова всё исчезло, а мы медленно брели в сторону разноцветных фонариков и музыки. — Как я уже упомянул, психическое состояние Рэнделла было весьма неустойчиво. Его пристрастие к… известным, думаю, Вам, веществам, тоже сыграло свою роль. Вероятно, рано или поздно всё бы закончилось именно так, как закончилось… — А… как оно закончилось? — Сейчас Рэнделл проходит курс реабилитации в одной из психиатрических клиник Швейцарии. Депрессия. И я не думаю, что в ближайшие месяцы он выйдет оттуда… не в его случае. Мы снова помолчали. Я представил себе Рэнделла в смирительной рубашке, сидящего на полу в камере с мягкими стенами… — Это довольно… — Жестоко? Поверьте, в клинике отличные условия. И он отправился туда по своей собственной воле. Но я вас понимаю. Рэнди умеет очаровывать и пользуется этим. Противостоять ему крайне трудно… Музыка становилась всё громче. — Хотите леденец? — внезапно снова предложил Макбрайд. — Нет, спасибо… Вы бросаете курить? — Откровенно говоря, бросил уже лет двадцать назад. Но привычка к леденцам оказалась ещё сильнее. Я уже снова мог разглядеть танцующих. Острое желание учинить что-нибудь этакое вдруг загорелось во мне озорным огоньком. Но перед тем как устроить набег на танцпол, я всё-таки поинтересовался: — Профессор Макбрайд… вы действительно профессор? Или… престидижитатор? В ответ он улыбнулся. — Ловкость рук не имеет ничего общего с магией, Найт. Но да, я профессор. Самого скучного предмета — философии. Мы подошли к самой площадке и расстались. Я взбежал по ступенькам и, подхватив подружку невесты, устроил самую безумную джигу, которую видел чопорный английский берег.***
Это было в июне. А в июле в газетах появилось сообщение об акте вандализма на кладбище Пер-Лашез в Париже: кто-то раскопал могилу Джима Моррисона, останки его исчезли. Вслед за этим прошёл слух, будто самого Джима видели где-то на хайвее №10… Если нет ошибки, то он направляется в сторону Лос-Анджелеса, а значит, что и мы снова выходим на трассу: Кларенс завтра прилетает на каникулы в нашу спокойную Калифорнию.Эпилог
Я вижу горы. Не такие, как в Калифорнии, а самые настоящие швейцарские Альпы. Голубое небо безмятежно, воздух чист и прозрачен, лёгкая классическая музыка звучит, словно поёт сама природа. Во сне я поднимаю свои руки и смотрю на них — ладони не такие, как у меня, они `уже; пальцы тоньше, длиннее; в центре каждой ладони — маленькая язвочка. Я сжимаю кулаки. Чувство тоски, такое контрастное со всей окружающей меня мирной картиной, захлёстывает волной. Я думаю о ком-то очень далёком, о ком-то очень загадочном, недостижимом, желанном, полном жизни и любви… Думаю о… И просыпаюсь. «Галахад», — продолжает звучать у меня в голове. «Рэнделл», — шепчу я во мрак комнаты. И понимаю: любой пройденный путь — это всего лишь начало какой-то другой дороги. Другой истории. Другой Легенды.