ЛОН. Дорога на север

      Сараес резко пнул ногой дверь и вышел из операционной, сдирая белую повязку и заляпанный кровью передник трясущимися от напряжения руками.       «Наконец-то свежий воздух, — подумал он. — И наконец-то я далеко от этого идиота!»       Он терпеть не мог этого хирурга, который, по мнению юноши, мало того, что на лекциях не старается понятно объяснять, так ещё его практика оставляет желать лучшего. Студент считал, что он больше знает, чем его руководитель, и очень часто вступал с ним в споры, как в этот раз.       — Лей, — холодно сказал он медбрату, подававшего ему воду для умывания после операций. Сараес краем глаза заметил быстро уходящего руководителя. «Что теперь? Какой, интересно, мне на этот раз выговор сделают? Эх... Поскорей бы закончить учебу...»       День в Датере, как всегда, был ослепительно светлый, на небе было ни облачка. Большего и не хотелось, когда сидишь на скамейке в парке университета, совмещенного с госпиталем. Юноша был одним из самых выдающихся и молодых студентов — ему было только семнадцать лет, а его уже допускали к врачебным практикам как помощника. Возможно, это из-за того, что его отдали раньше, чем остальных — в двенадцать вместо четырнадцати лет. Возможно, это из-за того, что он уже владел всеми знаниями, когда остальные их только получали, благодаря накопленной его предками библиотеке, которой пользовался университет.       Его самоуверенность и дерзость были основными причинами, из-за которых его много раз хотели выгнать, за что ему много доставалось от отца. Несмотря на это, Сараес всё равно делал успехи в обучении, находил некоторые наказания заслуженными. Единственное, что ему нравилось, это практика: анатомический театр, алхимические эксперименты, изучение различных животных, возможность работать с пациентами и многое другое.       Отдохнув, юноша отправился в главный корпус госпиталя, где были все больные, и куда сегодня доставили партию пострадавших после обвала в серебряном руднике. У шахтера была ампутирована нога, раздавленная камнем во время обвала в руднике, и перевязана рука.       Сараес сидел рядом с ним, скучающие смотря по сторонам и ожидая, когда его вызовут или когда шахтер проснется. В большом зале стояли кровати с лежащими на них больными. Кровати по сути были столами с простынями и подушками, так как они предназначались бедным и тем, кого могли быстро выпустить. Вокруг бегали другие студенты, врачи и монахини из ордена милосердия, чей монастырь находился недалеко от города.       Послышались тихие стоны: шахтер начал просыпаться.       — Где... я? — тяжело произнес он и медленно начал подниматься.       — Ты в госпитале Датера, ты попал под обвал в шахте, — ответил ему скучающе Сараес.       Шахтер медленно перевел на него взгляд. В глазах усталость и боль, лицо грязное.       — Какой шахты? Ты кто? — процедил шахтер.       «Отлично, он ещё и память потерял! — с разочарованием подумал студент, — А он ещё не знает, что с его ногой...»       — Ээх... Ты ещё спроси, как тебя зовут, — шепотом произнес Сараес. — На шахте, где ты копал, произошел обвал, и...       — Он уже очнулся! — послышался знакомый женский голос. — как ваша нога?       Это была сестра Анабель из монастыря ордена милосердия, расположенного недалеко от города, — невысокая молодая монахиня с яркими голубыми глазами.       — Какая нога? — снова процедил шахтёр. Он слегка приподнялся и взглянул на свою ногу. — Ч-что вы сделали с моей ногой? Ааа!       Шахтер схватился за перебинтованную руку и начал громко кричать от боли и дергаться. Юноша, схватив его руку, разорвал перевязку: место ранения было загноившимся. «Уже дня три, возможно», — понял студент.       — Обожаю таких людей! — ехидно сказал он. — По ходу ещё одну конечность потеряет!       — Ложитесь обратно, — приказала Анабель, но из-за боли шахтёр её не услышал. — Сараес, держи его! Свои остроты оставь на потом!       Студент схватил шахтера за плечи и попытался прижать его к столу. Несмотря на то, что больной недавно пришел в сознание от наркоза, он оказался достаточно сильным, и держать его было тяжело. Монахиня тем временем, сложив определенным образом ладони над раной шахтёра, начала тихо, стараясь сохранять спокойствие, произносить слова. Под ладонями появилось ярко-желтое свечение.       — Что, сестра? Неужели твоя вера иссякла? — тихо процедил сквозь зубы студент, держа шахтера и видя, что рана не очищается.       Шахтер перестал дергаться и кричать — уснул. Юноша отпустил его, тяжело вздохнул и сел обратно на стул. Монахиня, уже ничего не произнося, продолжала держать руки.       — Когда-нибудь... за такое... тебя кто-нибудь... да прибьет! — проговорила монахиня, тяжело дыша.       Анабель убрала руки и села на стул, её кожа была бледной, по лицу скатывались маленькие капли пота.       — Каково его состояние после наркоза? — быстро спросила она.       — Потеря памяти, — с досадой ответил Сараес. — Надеюсь, кратковременная.       От криков шахтера проснулись остальные больные. Часть монахинь и студентов кинулись их успокаивать, кто-то уже подбежал помогать самому шахтеру, но к тому моменту все прошло.       — Вроде как получилось очистить рану, — устало произнесла она.       — Отдыхай, — сказал юноша, собираясь идти за инструментами. — Я зашью рану. Возможно, его скоро заберет домой кто-нибудь. Хотя, думаю, бедняга не скоро сможет нормально работать, — тихо добавил он.       Магия — это сила, которая открывается и действует при соблюдении ритуалов или произношении формул. Но чтобы ей управлять, требуется большая волевая и физическая выносливость, что дана не каждому. Магия может быть разной; та, которой Анабель лечила шахтера — магия света. Но чтобы можно было использовать какой-либо вид магии, нужно соблюдать определенные условия. Магия света, например, работает за счет истинной и чистой веры в свои убеждения, и насколько ты предан им, настолько можешь использовать силу.       С того момента как все существа научились пользоваться магией, многие науки, в частности, медицина, сильно развились. Благодаря ей, был придуман наркоз, смогли лечить многие болезни, научились более точно ориентироваться по звёздам и многое другое. Но вместе с этим магию стали использовать как оружие, и многие хотели защититься от неё, поэтому накладывали на неё запреты и ограничения. Со временем начали понимать, что не все может исправить магия, появляются многие новые болезни, медленно совершенствуются и создаются изобретения, а сами заклинания могут иметь побочные эффекты, которые в простонародье называют «проклятьем».       Как было сказано выше, для того, чтобы маг мог колдовать, ему нужна собственная сила. И используя её, он слабеет, порой до полного истощения, а иногда «проклятье» может затронуть кроме самого мага и всех его окружающих. Поэтому магов не так много в мире.       Сараес знал это все благодаря библиотеке отца и своим многочисленным разговорам с монахиней. Анабель была, пожалуй, единственной из служительниц ордена милосердия, которая позволяла себе больше вольностей, чем разрешали доктрины церкви.       — А помнишь, как к нам привезли сына барона? — вдруг, улыбаясь, спросил юноша.       — Ох, зачем ты мне это напомнил? — улыбнулась в ответ монахиня. — Этот идиот ведь требовал, чтобы к нему на лечения представили только равных ему.       — Или самых красивеньких, — теперь уже язвительно сказал Сараес, не забыв подмигнуть.       — Да, а знаешь, что я сделала после того, как он некоторыми своими действиями мне на это намекнул? — спросила монахиня.       — Хм, значит, я видел только то, что было после, — немного подумав, теперь с ехидной улыбкой ответил Сараес. — Ну? Я слушаю, Бэль.       — Я же просила меня так не называть, — забавно скривив губы, быстро проговорила она и набрала воздух для рассказа. — Как только он мне намекнул на разделение с ним его ложа, я быстренько высыпала из пузырька половину перца в бокал его «душистого вина». Хорошо, что пока я это делала, он пытался разглядеть что-нибудь под моей робой... Отдав ему бокал, я быстренько вышла из его палаты.       — Только не говори, что дала ему перец «Де Гольди»... — оторопев на мгновение, сказал юноша.       — Да, именно он, — беззаботно улыбаясь, ответила Анабель.       Такие истории всегда вызывали у Сараеса искренний смех. После того дня острые на язык студенты называли сына барона именем какой-то обезьяны из далекой страны. Перец «Де Гольди» был одним из самых редких, и оттого дорогих продуктов, так как его острота не чувствуется на вкус, но проявляется уже в желудке. Зато хорошо внутренние органы прочищает.       Юноша понятия не имел, откуда у монахини он был. Возможно, остался в наследство от отца. Как рассказывала Анабель, он был купцом, который еле сводил концы с концами, и чтобы дочь не померла голодной смертью, отдал её в монастырь.       — Ты снова поругался с руководителем? — поинтересовалась монахиня.       — Ага, — закинув ногу на ногу, гордо ответил студент, — смотрю, слухи быстро распространяются!       — Ещё бы, это понятно без слов, стоило взглянуть, куда он идет и с каким лицом. Скажи, зачем?       — Ох... Зачем, зачем... — нехотя отозвался Сараес. — Потому что он идиот каких надо еще поискать. Я не могу работать с таким человеком, который...       — А ты не думал, — строго перебила Анабель, — что он как твой руководитель больше тебя знает, что и как устроено? Не только по своим знаниям, но и по своему опыту, который у него накопился за время работы.       — Э-эх, опять ты за свое... — лениво протянул юноша, откидываясь на спинку стула.       У молодой монахини снова появилась та улыбка, которой та всегда могла смирить хоть разгневанного врача, хоть буйного пациента. Та самая улыбка, которая могла скрывать и самые добрые намерения, и самый страшный гнев.       — Сараес, напомни мне, зачем ты здесь учишься?       — Чтобы помогать людям, конечно! — возвращаясь в нормальную сидячую позу, с улыбкой ответил студент.       — А как ты собираешься...       — Сараес! — громко позвал его кто-то сзади.       Студенту пришлось прервать беседу с монахиней — его вызвал к себе ректор института на серьёзный разговор. Идя к нему, он придумал ответы на любые вопросы и претензии, так как кроме его очередной ссоры с врачом, у него было много других проблем. Однако ни про случай на операции, ни про какие-либо доносы ректор не говорил.       И вот после этого разговора Сараес долго и молча сидел на ступеньках около ворот университета, пытаясь унять торнадо мыслей в своей голове. Он был избран в ученики к магу Ониану Ваклеру.       Ему больше ничего не оставалось, кроме как отправиться к себе домой и готовиться к отъезду, так как сэр Ваклер желал, чтобы юноша отправился к нему сегодня же, что для обычных людей приравнивается к приказу.       Выйдя на брусчатую дорогу, он пошел вдоль широких улиц, не обращая внимание на происходящее вокруг, лишь пару раз останавливаясь из-за проезжающих мимо всадников и повозок. Юноша шел, словно человек, только что узнавший о своей неизлечимой болезни. Теперь он думал только об этом, пытаясь понять, почему все так сложилось и что будет теперь дальше.       В нем смешались и беспокойство, и радость, он уже предвкушал первые занятия с новым учителем, но и вместе с этим боялся за своего отца, за своих друзей. Юноша чувствовал, как от всего волнения его сердце было готово выпрыгнуть из груди.       На светлой городской площади Сараеса внезапно за плечо схватила чья-то сильная рука:       — Сараес! Эй, Сараес! — громко звала его высокая фигура. — Как жизнь? Я вижу тебя, думаю, что эта за грустная мина? Приглядываюсь, а это ты! Чего ты такой грустный в такой праздник? Будто поел в таверне «у Ниада», а?       Это был Исмар, друг детства и сокурсник юноши, высокий и толстый полуэльф с длинными тёмно-русыми волосами. Будущий маг огляделся: на площади ставились ярмарочные палатки, вдоль домов и между ними на веревочках висели красные и зеленые флажки цвета флага города, кое-где над входами домов висели оранжевые бархатцы, откуда-то слышались запахи готовящейся праздничной еды.       Сараес в думах о своем будущем совсем позабыл, что сегодня день Мёртвых. Один из самых прекрасных церковных праздников: в такой день все жители Калмтерры и других стран, где есть церковь Смерти, собираются на площадях, в тавернах, домах и поминают всех умерших, делятся своими мыслями о них, сожалеют об их утрате, радуются их былым достижениям; проводятся ярмарки, службы в храмах, воспеваются молитвы об упокоении душ мёртвых. В этот момент Сараесу стало грустно от мысли, что в такой святой праздник ему придется покинуть дом.       — Да так, ничего... вот задумался, — неуверенно начал отвечать Сараес, и они пошли вдоль улиц. — Что бы ты сделал, если бы узнал, что тебе скоро надо будет уезжать не по своей воле?       — Хм... Ну, знаешь, вообще-то я так жил. Наверно, не рассказывал, но меня, ещё когда даже под стол ходил, мать по каким-то причинам забрала из эльфийского города, где я появился на свет, но это не считается. А потом меня сюда перевезли из деревни, но тогда на неё напали разбойники, поэтому можно сказать, что мы бежали. Тоже не считается. А вот уж когда я был более-менее в сознательном возрасте, меня отправили в университет, хотя, скажу по секрету, я в детстве вообще хотел стать священником, — с ухмылкой произнес Исмар.       Сараес на это тоже улыбнулся, вспоминая их с Исмаром посиделки в трактирах, когда они уже были взрослее, и как тот пьяным рассказывал свои мысли о Боге и о том, как он в него не верит.       — Слушай, — снова заманивающее протянул толстяк, указывая в сторону, — давай в «Кормер» зайдем?       «На последний раз можно», — подумал будущий маг.       — А давай!       В этом трактире они всегда со всеми другими друзьями сбегались. В отличии от тошнотворного «У Ниада», в «Кормере» все было более дружелюбно настроено к студентам, на выходки которых жители Датера постоянно жаловались, но к тебе всегда будут везде хорошо относится за твои деньги.       Выпивая вторую кружку пива, друзья вспоминали, как Исмар постоянно распевал свои речи, нередко при особо больших студенческих компаниях. «Все эти молитвы, стремление к благой смерти и обряды — всё полная чушь, — говорил тогда Исмар навеселе. — Да, чушь! Я бы не говорил так, если бы не был уверен. Мать другого мнения, а её хахаль, наоборот, со мной согласен. „Вера дает тебе возможность её потерять, поэтому человек без неё непобедим!“— как он говорил. Хорошо сказал, но сам он дико меня злит. Ээхх... „Веди себя хорошо и умрешь соответствующе“. Нет, не могу я с этим согласиться, потому что просто нет того места, куда ты попадешь потом, там мяса не едят, да и женщин не сыщешь! После нас останется только прах... Или гнильё, которое сожрут черви! Только достигнув Вечности, мы сможем оставить детям хоть что-то, только тогда идеи будут вечными... Не, но хахаль хорошие слова сказал! Давай выпьем за это!» — торжественно тогда закончил свою речь Исмар. Хотя при этом он любил различные церковные праздники, потому что в эти дни в трактирах собиралось больше всего людей, с которыми можно было выпить.       — И ты никогда не сопротивлялся? — спросил Сараес.       — Чему? — икнув, ответил полуэльф.       — Тому, что тебя заставляют что-то делать?       — А! Ты всё про это... Когда заставили поступать в университет, сопротивлялся. Но мне тогда и мать, и её хахаль сказали, что если я откажусь, то меня выгонят из дома, даже несмотря на мою мечту, я этого испугался. Поэтому я сейчас тот, кто я есть. Я даже думаю, что не зря на это согласился.       — Ясно... Мой отец тоже хотел, чтобы я поступил в университет, говорил, что у меня потом откроются пути куда угодно, хотя в детстве я хотел стать кузнецом, а потом мореплавателем, магом...       — Но все мы знаем, что ты нашел себя в анатомическом театре, — перебил Исмар и похлопал друга по плечу, — кто из нас не хотел стать магом?! Колдовать на радость публике, постигать тайны мироздания, побеждать чудовищ! Эх... Магия может сделать кого угодно выше бога. Кстати, ты вовремя напомнил мне про кузнеца! Смотри.       Полуэльф показал тканевый свёрток в длину два локтя, который студент раньше не замечал. Раскрыв его, Исмар показал фальшион с гравировкой на лезвии, похожей на длинную шею с головой дракона, и не менее красивой рукоятью с гардой, на концах которых были также драконьи головы с рубиновыми кристаллами во ртах.       Увидев оружие, юноша вспомнил, как они вместе ещё до университета пытались тренироваться в драках с помощью книг по фехтованию из библиотеки отца. От тех тренировок у будущего мага остался небольшой шрам на лбу, а у толстяка ничего, уж очень сложно было по нему попасть.       Друг протянул оружие Сараесу. Тот, взяв его в руки, начал рассматривать со всех сторон. В этом фальшионе было что-то, отчего хотелось им восхищаться, и это была не только его красота.       — Он... он великолепен! — сказал Сараес, — И сколько ты потратил, чтобы его тебе сделали?       — Хо-хо, копил я на него около года, а кузнец-эльф поверил в мою байку про то, что я его земляк, и сбавил мне цену, — ответил Исмар и, хихикнув, начал убирать меч в ткань. — Хотя он все равно оставался дорогим, приходилось вначале работать где попало, а потом просто на нескольких работах: и в тавернах подрабатывал, и курьером бегал, и, разумеется, когда мы с тобой ехали вскрывать трупы в Блайндгалф, тогда я ещё их помогал складывать, — резко перейдя на шепот, сказал полуэльф. — Ты ведь никому не рассказывал?       — Нет, конечно же, нас убьют, если узнают, — сказал Сараес, понимая, что это могло быть в прямом смысле слова.       Полгода назад, когда до города дошли новости о том, что Блайндгалфе произошла вспышка странной эпидемии, они с Исмаром втайне отправились туда, чтобы помочь чумным докторам и набраться опыта. Тогда они оба чуть не заразились. Помогали им и остальным врачам маги света и природы, делавшие все, чтобы зараза не распространилась.       Именно там Сараес впервые встретил Анабель, хоть эта встреча и сопровождалась тем обстоятельством, что юноше приходилось вырезать ей многочисленные небольшие опухоли на теле, пока сама монахиня была под наркозом, поэтому она не знала, кто её тогда оперировал. И оттуда друзья вернулись также тайно. На все приключения у них ушло две недели, и, чтобы их не заподозрили, они соврали, что ходили по лесам и деревням, которые были рядом с городом, и там пытались сами найти различные ингредиенты для лекарств. Это, конечно, был полный бред, но хотя отец Сараеса и родители Исмара поверили этому, друзьям всё равно досталось.       — Исмар, а зачем тебе оружие? — спросил Сараес, когда они вышли из таверны.       — Ты, наверное, редко слушаешь приезжих. Если бы ходил со мной и остальными в трактиры, а не за монашкой, то узнал бы, что к зиме император Гальперии собирает поход на северные племена, и я собираюсь присоединиться к какой-нибудь армии, поэтому я к началу осени брошу всё и сбегу, — воодушевленно произнес Исмар, — ибо мне надоело сидеть здесь! Я, честно, хочу прославиться как воин. К тому же моих знаний будет достаточно, чтобы помогать всех лечить!       — Последнее ты понял после той дуэли?       — Да... — ответил полуэльф резко упавшим голосом.       Однажды им двоим доводилось быть соучастниками дуэли, которые были запрещены. Исмар был секундантом, а Сараес стоял на стреме. Тогда был страшный и тяжелый случай: их общие знакомые — поэт и славный певец и наследник какого-то герцога — страшно поссорились по какой-то глупой причине, и не было понятно, кто кого первый обвинил, из-за чего конфликт не разрешился. В драке был очень сильно ранен поэт, которого полуэльф успел спасти, но тот больше не мог петь песни.       Возможно, тогда Сараес мог всё сделать лучше, но он не был готов к таким ранениям: рана на горле, то, как поэт упал от удара, его страдающее в агонии лицо... Тогда студент не смог сдвинуться с места от увиденного.       Некоторое время друзья молчали. Дойдя до развилки улиц, они остановились.       — Возможно, это наша с тобой последняя встреча, Исмар, — с грустью сказал Сараес.       — В каком это смысле последняя? Я не собираюсь по пути или на войне помирать! Я ещё вернусь! А ты к этому времени станешь лучшим лекарем! Будешь помогать больным не хуже магов, голову сможешь привязать...       — Нет, к сожалению, я не знаю, что со мной будет в будущем.       — Почему? — искренне удивился Исмар, который вообще никогда не скрывал свои чувств.       — Видишь ли, мне придется сегодня же уехать из города, я не могу сказать, куда, да и делаю я это не совсем по своей воле.       — А! — понимающе закивал полуэльф. — Теперь понятно, чем ты так обеспокоен. Ну, видимо, так: у всех бывают такие моменты в жизни, когда друзья должны разойтись.       — К сожалению, это так, но как говорится: живи с надеждой в глазах...       — ...умри с идеей на устах! — закончил их дружеский клич толстяк, улыбаясь.       На этом они пожали друг другу руки и разошлись.       «Почему я ему ничего не рассказал? — спрашивал юноша самого себя по дороге домой, чувствуя, как сживается его сердце. — Почему я не могу бросить все и уйти с ним?»       Он развернулся, чтобы увидеть своего друга, но его уже нельзя было разглядеть в толпе.       Но вот он дошел до своего дома. Отец Сараеса — сэр Регис Ралнат — был безземельным дворянином, который, однако, оставался более богатым, чем многие зажиточные горожане. У него был двухэтажный особняк из красного кирпича, стоявший отдельно от остальных домов. Длинные полукруглые витражные окна украшал рисунок фамильного герба: черный кот, лежащий вокруг вертикального меча. Тем же гербом была украшена и входная дверь, с одним лишь отличием, что кот и меч были на красно-желтом шашечном фоне.       Род Ралнатов был известен своими путешественниками, прошедшими через многие километры дорог, гор, рек и копившими большую библиотеку, используемую университетом сегодня. Никому неизвестно, почему этот род остался без земель. В историях, которые рассказывал отец Сараеса, постоянно упоминалось про былое величие, большую власть и огромные земли, безвозвратно утерянные. Как и в детстве, так и в юношестве для студента это было не больше, чем сказки, в которые он все меньше и меньше верил.       Для него всегда одним из самых важных людей его жизни был и остается его отец, благодаря которому будущий маг стал тем, кем он был сейчас. Сараес не знал своей матери, умершей при его рождении. По рассказам отца она была не из знатных кровей. Он знал только то, что вместе они были счастливы, даже несмотря на порой очень долгие путешествия отца по миру. Хоть юноша и имел такую скудную информацию, он все равно был рад за родителей и любил свою мать.       Сараес вошел в дом. Из окон лился свет, который освещал темное пространство рядом с входом. Весь остальной зал освещался несколькими свечами на двух высоких подставках, которые стояли по бокам от лестницы, ведущей на второй этаж. Свет от них доходил до стен, на которых были развешаны портреты предков юноши. Таким же был второй этаж дома, где перед лестницей стоял отец Сараеса.       Отец, одетый в спальный халат, медленно спускался по лестнице вниз, явно после того, как очередной раз просматривал некоторые книги. У него была болезненно бледная кожа, в свете свечей отдававшая рыжеватым оттенком, седая борода и волосы, в правой руке у него была трость — он хромал на одну ногу. Он тут же сдержанно улыбнулся, увидев сына.       — О! Здравствуй, сын мой. Как прошла твоя операция?       — Да как обычно, отец, — как ни в чем ни бывало ответил тот, идя навстречу.       — У тебя разное может быть как обычно: ты снова повздорил на операции? Кричал с места, что лектор не прав? Снова с Исмаром что-то учудил на эксперименте?       С каждым упоминанием историй, которые Сараес рассказывал отцу, у студента всё шире и шире становилась улыбка, которая переросла в смешок.       — На этот раз первое, — ответил юноша, сдерживая себя, и подошел к лестнице.       — Понятно, — с наигранным разочарованием ответил старший Ралнат, спускаясь.       Пока они шли в его комнату, отец начал сильно кашлять. Он болел уже много лет. Многие врачи пытались его вылечить, но ничего не выходило. Ровно как и попытки найти лечение в книгах библиотеки не увенчались успехом.       — Отец...       — Да?       — Скажи мне, почему?       — Всё достаточно просто, — сказал отец, сев на кровать, — Несколько дней назад ко мне явился господин Ваклер. Мы с ним разговаривали, и речь зашла о библиотеке. Он сказал мне, что очень хотел получить некоторые «уникальные экземпляры» из библиотеки и был готов сделать для меня что угодно. Прямо как сейчас помню, сразу чуть не на колени упал...       — То есть за то, что ты отдал ему книги, я должен стать магом? — изумился Сараес. — Ты же мог попросить у него что угодно, ты мог излечиться от своей болезни...       Отец сильно закашлял, прервав речь сына.       — Да, я мог излечиться, — сказал отец, — но я знаю, что мои дни сочтены. Мне уже мир ничего не даст.       — Не надо так говорить! Всегда есть шанс, — сказал сын, вспоминая, как раньше при приступах сильного кашля отец только отшучивался о своем недуге и о скорой смерти.       — Ты должен понять: как только закончишь обучение, тебе достанется всё. У тебя будут все знания предков, ты не будешь сдержан своим университетом, ты достаточно взрослый для такого, уж я-то знаю. Но у меня к тебе будет только одна просьба, Сараес. — Отец сделал небольшую паузу, будто собираясь с мыслями. — Уже много лет эта просьба передается из уст в уста, но именно ты должен исправить всё — верни нам былое величие рода, узнай правду и останови наше бесконечное скитание.       Сараес вспомнил истории отца из детства про их род. Но чем старше становился юноша, тем больше они повторялись. Для будущего мага они оставались сказками его любимого отца. Юноша с грустью посмотрел на него.       — Но... Но зачем? Нам ведь из этого ничего не нужно! Мы с тобой хорошо живем. На что нам сдались эти привилегии? — умоляюще обратился сын к отцу.       — Посмотри на меня, сын мой. Я знаю, что ты всегда хотел лучшей жизни, как для себя, так и для меня. Но ты сможешь достичь большего, узнав про наше прошлое, а для этого тебе потребуется больше сил, чем у тебя есть сейчас. Поэтому я тебя отправляю к господину Ваклеру.       — Я сделаю все, что смогу, — постарался сказать юноша с уверенностью, которой в нем ни капли не было.       Отец мягко улыбнулся и похлопал сына по плечу.       — Хорошо, — ответил он, — тебе уже пора в дорогу. Путь до дома господина Ваклера неблизкий. Он живет в лесу, что недалеко от деревни Ролин, ты ведь мимо неё проезжал до зараженного города, да?       — Откуда...       — Тихо, не шуми, от меня ничто никогда не скроется. Не бойся, про это знаю только я. Джон собрал всё, что тебе нужно. Ясно? Хорошо, а теперь без телячьих нежностей, терпеть их не могу. Прощай.       «Даже прощание с отцом не обходится без причуд!» — подумал Сараес.       — Прощай, отец.