Make love, not war

      — Ну что? Продал? — спросил Даня, заходя в комнату.       — Конечно, — кивнул Фаллен и с довольной улыбкой хлопнул по набитому деньгами карману, — завтра ещё несколько пластинок возьмут.       — Отлично, у нас есть ещё пара джинс.       — Не вопрос. Сгоняю завтра на Галеру. Найду кого-нибудь.       — Как у тебя это получается?       — Что? — Ванечка стянул с себя пальто и принялся пересчитывать вырученную за день прибыль.       — Торговать. Ты всегда такой спокойный и покупателей так быстро находишь.       — А чего мне бояться-то? Университет я уже закончил, поэтому исключение мне не грозит. На руках я большое количество товара не таскаю, да и не связываюсь с теми, кого не знаю. Вот и всё, — ответил Фаллен, а затем слегка прищурившись, проворчал:       — Блин, со счёта сбился.       — Что с деньгами сделаешь?       Светло сгрёб всё заработанное в одну стопку и глянул на Даню.       — Отложу. Хочу в Крым сгонять.       — В Крым?       — Да, — коротко кивнул Ванечка, а затем добавил:       — Мы с Ваней хотели…       Мэйви кивнул и замолк. Он знал, что для Светло это больная тема, поэтому не стал дальше развивать разговор. С того момента, как Рудбой исчез из их жизни, прошло много времени. И порой Даня удивлялся с какой самоотверженностью Ванечка до сих пор ждёт его возвращения.       — Знаешь… уже год не приходят письма, — тихо сказал Фаллен, наконец поделив деньги на две равные стопки.       Одну он убрал в карман, вторую, предназначенную для Мэйви, оставил на столе.       — Может пока не может написать?       — Наверное.       Если говорить начистоту, Ванечка так и не смог толком оправиться после того злосчастного Нового года. И эта пустота внутри, образовавшаяся после отъезда Рудбоя, с каждым годом становилась только больше. А когда ещё и письма с открытками приходить перестали, стало совсем туго. Первые пару месяцев он переживал, волновался, размышляя: всё ли у Вани в порядке? А вдруг что-то в дороге случилось? Заболел? Версий было миллион, но со временем к нему пришло осознание, что, возможно, Рудбой просто не хочет ему больше писать. Сколько лет прошло, сколько воды утекло. Ваня вполне мог поменять своё отношение к их «любовной истории» и просто забить. В конце-то концов, кто такой для него Ванечка? Увлечение. Страница в его и без того насыщенной событиями жизни. Да ещё и такая проблемная страница.       Однако, Светло неоднократно представлял себе, как однажды по утру откроет глаза от того, что с улицы снова доносится знакомая до боли мелодия, а под окном стоит он, Ваня, в своей глупой зелёной шапке и яркой оранжевой толстовке. Улыбается и играет для него, ухмыляется с досадой, когда промахивается мимо аккорда, но продолжает играть. Но дни летели, сменяли друг друга месяцы, словно соревнуясь кто быстрее, превращаясь в года, а музыка так и не заиграла. Как и Рудбой… так и не появился, словно призрак растворившись в той новогодней метели.       Больше всего на свете Фаллен боялся застрять в этом круговороте боли и воспоминаний. Боялся зациклиться и остаться на обочине жизни, пока всё вокруг мчалось вперёд, опережая его самого. Может быть, Ваня уже давно женат, ну или снова в кого-нибудь влюблён, а Фаллен так и кочует в этом иллюзорном мире, надеясь на встречу… Ванечка с ужасом осознавал, что, может быть, он просто сошёл с ума от этой тоски и всё это время просто выдавал желаемое за действительное? И возможно, уже пора отпустить всё это? Ведь так нельзя — просто стоять на одном месте и надеяться на лучшее, но что-то по-прежнему подсказывало ему подождать ещё немного. Ещё самую малость…       Вообще за эти годы многое в его жизни изменилось. Он закончил университет, но так и не пошёл работать по профессии, а подался в фарцовщики. Всё началось ещё во времена студенчества. Нужны были деньги, а просить у родителей — всё равно, что собственноручно дуло пистолета к виску подвести. Поэтому фарцовка показалась не таким уж и плохим заработком. И чем дальше, тем больше это приносило денег, а сейчас фарцовка уже стала его основным доходом. Фаллен быстро втянулся, плюс из прошлой жизни осталось много знакомых ребят, частенько мотавшихся с родителями за границу и привозивших ему импортные вещички: одежду, пластинки, капроновые и нейлоновые чулки, бельё, галстуки и даже авторучки. Иногда он добывал товары в гостиницах, в интерклубах, у моряков в портах и в общежитиях для иностранных студентов, у которых были вещи с родины. Фаллен талантливо «утюжил» интуристов: общался, забалтывал, развлекал, обхаживал, втирался в доверие, показывал город, помогал весело провести время и в результате оставался с кучей импортных «реликвий», которые или выменивал, или получал просто так, что-то оставляя себе, а что-то отправляя в дальнейшее путешествие по просторам Ленинграда: перепродавал в подвалах, дворах, квартирах, сливал в комиссионные магазины. Фаллен был своего рода трендсеттером — дефицит, который он доставал, хотел заполучить каждый. Особенно дела пошли в гору тогда, когда начали создавать клубы филофонистов, где слушали зарубежную музыку. Торговля пластинками стала полулегальной, единственным условием было не торговать записями открыто. Но за вечер спокойно улетало около десятка винила. Ну и карман само собой становился толще.       Одно время Ванечка каждый день выходил из дома с десятью рублями в кармане, и ему надо было любыми способами достать блок импортных сигарет, чтобы продать их за двести рублей. Однажды ему попался пастор, служащий в какой-то иностранной секте, и Фаллен сорок минут со слезами ему рассказывал, что сам он из точно такой же секты, только Ленинградский филиал. Что его преследуют и он много лет скрывался заграницей, но вот он чудом попал в эту гостиницу, приехал на тайный семинар, но ему нужно дать взятку в гостинице — блок «Marlboro». ­Сорок ­минут театра, слёз и криков «Господь любит меня!» — и сигареты его. Ванечка тогда был собой очень доволен.       Годы фарцовки очень сказались и на его личностных качествах. Он стал более хитрым и изворотливым. Продумывал всё наперёд и старался не сотрудничать с теми, в ком был не уверен, так как даже среди фарцовщиков встречались те ещё аферюги, кидающие на деньги. Да что уж там, Светло выучил английский язык и даже внешне очень сильно изменился. Волосы отрасли уже до такой степени, что спокойно собирались в хвост на макушке. В обычный день он походил на какого-то полупанка в своей майке Ramones и черном британском пальто с заменённым на кожаный воротником. А в «рабочее» время он весь состоял из «закоса» — это когда ты одеваешься в импортные вещи и тебя никак нельзя принять за своего. При этом «свой» отечественный дефицит не годился. Например, если даже в магазинах появлялась партия финских сапог, достать которые было почти невозможно, фарцовщик их надеть не мог. Потому что милиционер не должен был видеть «иностранца» в сапогах, как у его брата. Надо было избегать смешения стилей и подходов к одежде. Светло одевался круто, на зависть остальным: подвернутые чистые Levi’s 501, импортные кроссовки, длинные белые махровые спортивные носки — такого вообще в Союзе не существовало, кофта с логотипом Гарварда, куртка. Если добавить еще и свежий выпуск иност­ранной прессы, который он ненавязчиво заимствовал у приезжих, то милиционер мог даже не заговорить с ним — видно же всё, человек только прилетел, вот газета Financial Times под мышкой.       Фарцовка представляла собой своего рода игру в своего среди чужих и чужого среди своих. Вопрос лишь в том, хватит ли тебе элементов, чтобы милиция ничего не поняла? Правда ли у тебя больше нет акцента, когда ты шпаришь на инглише? Достаточно ли свежий выпуск иностранной прессы ты вчера достал, чтобы на тебя не обратили внимания? Так ли ты хорош, как думаешь о себе? Навыки этого квеста использовались не только, чтобы спрятаться, замаскироваться, но и для того, чтобы не спутать другого фарцовщика с иностранцем. Ведь понять всё о человеке по мелочам, вроде часов, обуви, тому, как он сочетал предметы одежды, было не так-то просто, но у Фаллена это получалось в совершенстве.       Короче говоря, хочешь жить? Умей вертеться. И Ванечка умел, да ещё как. Для того, чтобы спокойно жить целый месяц и ничего не делать, при его-то скромных запросах, ему было достаточно заработать двести пятьдесят рублей. Фаллен никогда не жадничал и не злоупотреблял. Продавал чуть больше положенной нормы, не рискуя попасться и в очередной раз немного отложить на «мечту».       — Интересно, что сказал бы Ваня, встреть он меня сейчас? — подумал Светло, — осудил бы он меня за то, чем я занимаюсь? Вряд ли… похвалил бы? Тоже не факт.       Тот, каким он его помнил, ни сделал бы, скорее всего, ничего из этого. Ведь Рудбой любил его не за то, чем он занимался, а за то, что он просто был. Не было особой причины. Светло вздохнул тяжело и поднялся со стула, хлопнув ладонями по коленям.       — Ну… ты куда? Домой? — ненавязчиво поинтересовался Ванечка, намекая Мэйви, что он хочет остаться один.       Даня не дурак, сразу смекнул что к чему, и тут же засобирался. Да и поздновато уже было, не до посиделок.       — Вань… — обернувшись на пороге, сказал Мэй, — всё будет хорошо.       Светло улыбнулся и едва заметно кивнул, устало опершись плечом о стену.       — По-другому быть не может, старина.       Последняя фраза была сказана с таким отчаянием в голосе, что у Мэя внутри всё сжалось. Ему было больно смотреть на такого вроде бы уверенного, умного и предприимчивого товарища, который на людях всегда улыбался и умело вёл дела, но такого одинокого и разбитого внутри. Но и слов нужных подобрать он тоже сейчас не смог, поэтому просто молча вышел из комнаты и направился к выходу.       — Эх, Руд… был бы ты здесь, ты бы всё решил, — сказал Мэйви куда-то в пустоту, стоя в пустой парадной, а затем, неспешно побрёл вниз по лестнице.