Бесприданница

      Отчасти Мадара был даже рад, что появился человек, который мог бы раскрасить его серые будни. Его отношение к новой пассии брата было примерно таким же, как к истерично лающей болонке — мелкой, раздражающей, но порой веселящей его своими мало интеллектуальными выкрутасами. Такими например, как добровольное вступление в ряды смертников, то бишь инокровных. Вот казалось бы, хочешь ты медленной и мучительной смерти — сделай себе харакири. Так нет же! Или она и в самом деле рассчитывает на то, что сможет выжить в сугубо мужском и максимально жестком коллективе? Не говоря уже об ежедневных изнурительных тренировках с запечатанной чакрой. В таком случае ее самоуверенность не знала границ. И это веселило. Девчонка не знала жизни, не видела войны, не чувствовала холодное дыхание смерти за спиной, какой бы смышленой и талантливой куноичи не была. Как бы ему не хотелось признавать ее квалификацию, но подобные способности сложно было игнорировать. Хакайна была не самым слабым бойцом. Мадара даже допустил мысль, что он и вовсе не против поддаться ее наивной провокации и принять столь эмоциональное предложение о спарринге. В качестве большого исключения, разумеется.       Как бы ни было странно для такого рационального человека, как Мадара, делать «большие исключения из правил», — слишком часто в последнее время и в отношении не самого благодарного гостя — сам он не замечал этой несвойственной ему тенденции. Зато это заметил брат.       Беззастенчиво наблюдая за незамечающей этого Хакайной, Изуна размышлял о том, как при всем упрямстве и наглости ей удавалось отличаться и столь яркой харизмой, не оставившей равнодушным никого, даже старшего брата. Хоть последний в том никогда и не признается. Младший Учиха в очередной раз убеждался в ее исключительности. И дело тут вовсе не в культуре или техниках.       — Хочешь что-то сказать? — когда выносить его пристальный взгляд было уже невмоготу, девушка решила подать голос. Будь на его месте кто угодно другой, она бы не скрывала своего раздражения, но в случае с Изуной подобное внимание откликалось в ней исключительно чувством смущения.       Столь естественная для любой девушки застенчивость наделяла Хакайну несвойственной ей хрупкостью, даже нежностью и в тоже время заставляла лицо Араши принять забавное выражение, которое так веселило Изуну. Раньше он не замечал за ней подобных реакций, но ему нравилось узнавать эту девушку в новых гранях. Для себя юноша уже решил, что не будет упускать малейшей возможности вызвать ее смущение, уж больно милой была реакция.       — Хочу смотреть на тебя, — просто выдал он, не убирая цепкого взгляда.       Голос был мягок, а его тон слишком непосредственен, что никак не сочеталось с серьезностью черных глаз. Они вызывали мелкую дрожь в кончиках ее пальцев. Благо, лечение на тот момент было завершено, и это не вызвало дополнительных сложностей, за исключением ее нестабильного эмоционального состояния. Больно уж сильно на нее влиял Изуна, и это Хакайне крайне не нравилось. Точнее ей не нравился тот факт, что при этом человеке она не принадлежит себе. Ничего подобного с ней раньше не случалось. Даже несмотря на вспыльчивый темперамент, девушке всегда удавалось быть верной разуму, а не эмоциям. С ним же она не успевала подумать, как действовала, поддавшись охватившим ее чувствам. Вот что ее сейчас заставило убрать назойливую прядь с его щеки? И почему она не заметила, когда протянула руку? В следующую же секунду осознав произошедшее, она отскочила от Изуны, словно прикоснулась не к коже, а к раскаленному металлу, и сбежала к столу, судорожно складывая медикаменты.       Изуне ничего не оставалось, как в недоумении расширить глаза, наблюдая за подобной реакцией, а после посмеиваться, глядя на напряженную спину подруги.       — Вижу, тебе уже лучше, — не мог он оставить без внимания столь резвый побег.       — А тебе? — чем больше Хакайна пыталась сделать тон голоса непринужденным, тем более неестественным он казался.       — Намного, — выдохнул он. Девушка могла поклясться, в эту секунду он прожигает ее спину насмешливым взглядом. Что за наказание! Но неожиданная серьезность в следующей фразе заставила ее обернуться: — Спасибо.       Хакайна не спешила возвращать на него свой взгляд, но все же игнорировать присутствие этого человека было невозможно, не говоря уже о том, что это была едва ли не первая за все ее время пребывания в стане Учиха возможность поговорить наедине, упускать которую было не просто глупо, а непростительно.       — У всех Учиха подобные последствия после использования геккегенкая? — как нельзя точно сформулировала она занимавший ее вопрос. Стоило речи зайти о болезни, и к девушке вернулась былая собранность.       — У кого-то больше, у кого-то меньше, — уклончиво отвечал Изуна.       — Кото видимо повезло меньше всех.       Лицо шиноби потеряло остатки былой веселости, взгляд стал серьёзен и холоден. Хакайна готова была поклясться, что даже видела, как он сжал зубы:       — Он потерял зрение не из-за шарингана, если ты об этом, — напряженно произнес Учиха.       Она не была лишена чувства такта и понимала, что дальше лезть не стоит, однако любопытство всё же взяло верх:       — Тогда как?       — Его ослепили, — сказал Изуна, после чего ненадолго замолк. — Когда он был в плену Сенджу.       Сложно сказать, что напугало Хакайну больше: сам факт того, что произошло с Кото, или же тот взгляд, которым Изуна одарил ее, выплевывая последние слова. На мгновение ей показалось, что с этими глазами черты лица изменили ему, превращая лик юноши в демоническую маску. Несколько секунд она даже не дышала, заметив необходимость в воздухе лишь тогда, когда он стал необходим, чтобы сказать следующую фразу:       — Прости. Мне не стоило…       — Нет, — оборвал ее Изуна. — Я вижу, ты даже не подозревала, с кем жила все эти годы. — Как бы он не оправдывал свое особенное отношение к ней перед братом, раз за разом выгораживая девушку вполне логичными и кажущимися беспристрастными доводами, сейчас сказанная им последняя фраза звучала, как оправдание. Услышь Изуна от кого-то такое, сам бы закатил глаза от подобной нелепости. Сейчас он был солидарен с братом, как никогда, и наконец понял, как выглядел в его глазах всё это время. «Как влюбленный идиот», — пришёл к неутешительному выводу молодой человек, обреченно опустив голову на сцепленные пальцы.       Однако Хакайна подобный жест расценила иначе и тут же подлетела, присаживаясь возле кровати:       — Ты как? Снова голова? — беспокойно лепетала она, опустив ладонь на затылок. И пока девушка была сосредоточена на чакре у своих пальцев, она не заметила, ни как Изуна поднял голову, ни насколько ничтожным стало расстояние их лиц. А когда заметила, от неожиданности не смогла и пошевелиться.       Напряжение сковало всё тело. Она только и могла, что бездумно падать в беспросветную пропасть. Таких черных глаз она не видела ни у кого. В них невозможно было разглядеть ни единой эмоции. Правильной красоты лицо, слишком идеальное для человека его рода деятельности. Что греха таить, Изуне даже девушки уступали в красоте. Хакайна и сама не ожидала, что такой тип мужчин будет в ее вкусе. Воспитанная в суровых традициях морозных гор, жители которых были не менее суровыми, чем тамошние условия жизни, она и представить не могла, что грация и изящество могут столь гармонично сочетаться с силой и властью.       Изуна же казался спокойным. Игривая усмешка, которой обычно отличался его взгляд в отношении к этой девушке, исчезла, уступая место некому нечитаемому выражению. Как истинный шиноби, он прекрасно умел скрывать эмоции, другой вопрос — к чему это нужно делать сейчас? Молодой человек внимательно изучал ее удивленное и от этого смешное лицо. С ним она вела себя абсолютно не свойственным ей образом, потому как впервые сталкивалась с такого рода смущением. И сей факт красноречивее всего говорил об искренности ее чувств. Будь Изуна столь же неопытен в любовных делах, как и Хакайна, он вероятно воспринял бы такое поведение как странное или даже неадекватное, а так его бесконечно умиляла ее реакция на подобную близость, а осознание взаимности чувств окрыляло, заставляя на время забыть обо всем на свете.       Время словно замедлило свой ход, вынуждая обоих томиться в мучительном ожидании. Девушка изо всех сил старалась сохранить ровным дыхание, раз уж колотящееся сердце было ей уже не подвластно. А в момент, когда Изуна опустил взгляд на ее губы, и вовсе забыла вдохнуть. Расстояние в несколько сантиметров казалось пропастью, а их преодоление — вечностью, но стоило ощутить тепло любимых губ на своих, как пришло ощущение правильности тому, что происходит меж ними. Несмотря на все обстоятельства и мнение окружающих. Поцелуй был нежным трепетным, преисполненным глубоким чувством взаимной любви и необходимости. Весь мир для тех двоих перестал существовать в эти мгновения, были лишь они вдвоем и этого было более чем достаточно.       Но все имеет свойство заканчиваться. Не выпуская из своей ладони ее щеку, Изуна продолжал нежно поглаживать пальцами смугловатую кожу и после поцелуя:       — Возможно ли потерять голову так скоро? — думал он, не замечая, что говорит об этом вслух.       — Я и сама порой задаюсь тем же вопросом, — опустив глаза, призналась Хакайна.       Но как бы счастлива она не была в эти минуты, множество вопросов сомнений не давали покоя юной куноичи. Их незавершенный разговор заставлял ее нервничать, а потому девушка очень быстро вернула себе серьезный настрой, несмотря на трепещущееся сердце.       Наследие крови было едва ли не самым ценным, что могло быть у шиноби. Любые привязанности для живого оружия — непозволительная роскошь, и только семья была исключением. Носители геккегенкая несли его гордо, словно знамя на поле боя, и лишить шиноби этого наследия было самой мучительной и позорной участью. Хакайна не думала, что Сенджу могли опуститься до подобного.       — Кто? — всё, что смогла произнести она, по-прежнему не веря словам друга, хотя и понимала, что лгать ему резона не было.       В ответ Изуна долго смотрел в ее глаза, точно что-то обдумывая или же пытаясь отыскать, однако по выражению его лица трудно было определить направление его мыслей:       — Сенджу Киомару, — наконец произнес он. По коже Хакайны пробежал холодок, а лицо приобрело едва ли не белый оттенок. Девушка даже вцепилась в спинку кровати, чтобы устоять на ногах. — Знаешь его? — понял Изуна.       Старик Киомару, тот самый, что заботился о ней, как о любимой не то дочери, не то внучке, баловал и обучал жизненным примудростям. Добрый и чуткий, местами странноватый, но веселый Киомару-сан.       — Этого не может быть, — пусть и казалось, что эта фраза из ее уст прозвучала твердо, лицо выдавало одолевающие девушку сомнения.       — Он пытал его больше месяца. — Ровно произнес Изуна. В его речи не было эмоций, лишь голые факты, и это задевало куда сильнее, нежели исполненная негодованием и ненавистью бравада. — Изощренно и беспощадно. В последний день накаленным до красна железом проводил перед его глазами, чтобы те сварились. Благо, Като успели вызволить до того, как это произошло, но видеть, как раньше, он уже не мог, не говоря уже о техниках шарингана.       — Теперь, когда ты это сказал, — осторожно начала Хакайна, — я припоминаю нечто подобное. Это произошло лет семь назад? — ответом послужил легкий кивок. — В тот день я была очень расстроена, техника, которую я так хотела освоить, никак у меня не получалась, и чтобы подбодрить, старик решил показать то, «над чем он в то время работал»…

***

      В стане Сенджу у Хакайны было тайное место, где она часто пряталась, когда это было ей необходимо. Из-за подземных течений часть грунта размыло, образовывая под домом Киомару небольшой пологий склон. Благо постройка находилась на крепких деревянных балках, что позволяло девочке прятаться прямо под полом первого этажа. Собственно, здесь впервые ее и нашел старик, зря греша на лесную живность. Он стал единственным Сенджу, видевшим ее слезы и вопреки ожиданием ребенка, чей суровый отец с пеленок внушал о слезах, как о признаке слабости, которую истинный Араши ни при каких обстоятельствах не должен показывать врагам, а тем паче союзникам, Комару отреагировал весьма неожиданно: «Нет ничего непростительного в том, чтобы доверить другу свои чувства. Кому еще, в конце концов! Ты же мой друг?»       Но был день, когда отец был настолько жесток и требователен на тренировках, что едва не оставил дочь инвалидом, и тогда утешить несчастную не могли ни чай, ни конфеты, ни смешные истории Киомару-сана. Его жена на протяжении недели боролась за жизнь Хакайны, в то время как Рэйден не то что не навестил, но, когда дочь очнулась и пошла на поправку, даже не извинился. Это было в его стиле, ничего нового. Очнувшись, девочка не произнесла ни слова. Она словно утратила речь, равно как и способность проявлять эмоции. Когда же ее тело окрепло настолько, что девочка могла передвигаться самостоятельно, хоть пока и без какой-либо дополнительной физической нагрузки, Киомару решил рискнуть.       Как уже упоминалось ранее, клану Араши до определенного времени, а именно до официального слияния кланов, было категорически запрещено контактировать с миром вне стана Сенджу. Исключения составляли случаи, когда на то было дано личное распоряжение Буцумы, и были они крайне редки.       Хакайна не знала место, в которое привел ее Киомару. Это было что-то среднее между домом-землянкой, погребом и подземным туннелем. Низкие потолки, сырость, холод и минимум факелов, которые зажигали при входе и гасили при выходе. Когда же ее глаза привыкли к полутьме, девочке удалось разглядеть толстые деревянные балки, образующие клетки. Она тут же поняла, что это тюрьма, и искренне ужаснулась условиям. Естественно она понимала, что живет далеко не в сказке: шутка ли, ее ровесники во всю воевали, тогда как «принцесса Араши» до сих пор не могла освоить дзюцу отца. Воспоминания о былом провале больно кольнули воспаленный разум. С каждым годом Хакайне было все труднее убеждать себя в любви Рэйдена, а тем более после произошедшего. Если бы он хоть навесил ее, справился о здоровье, ей было бы легче повить, что он ее действительно любит.       Во времена враждующих кланов пленных брать не любили, предпочитая убивать на месте даже детей, поэтому и самих клеток было немного. Нужная им находилась в глубине, куда едва попадал свет, поэтому прежде чем увидеть «сюрприз Киомару», пришлось лицезреть других еле живых и почти невменяемых. Будь у Хакайны опыт настоящих, а не тренировочных боев, она отреагировала бы стойко, но для неподготовленного ребенка это было шоком. Изувеченные и исхудавшие тела, пустые глаза и звуки походившие скорее на животные, чем человеческие. А это ведь только отголоски войны. Однако идея Киомару уже принесла свои плоды, ведь лицо Хакайны, не выражавшее до этого момента ни единой эмоции, ожило, вытянувшись в изумлении, а пустой взгляд стал преисполнен ужасом и сожалением.       Наконец, они добрались до последнего заключенного. Киомару поднес к балкам факел, чтобы Хакайна могла увидеть пленника, но тот забился в дальний угол.       — Сюда ползи, учихское отродье! — незнакомым ей голосом рыкнул Сенджу. Таким дедулю Киомару она не знала. И, будем честны, знать не хотела. Хакайна подняла на сопровождающего вопросительный взгляд. — Ты же хотела их видеть? Не бойся, в глаза смотреть можно, — тепло произнес он, словно не в пыточную привел, а в кондитерскую. — Уже можно, — пугающе добавил он, однобоко усмехнувшись. Но Хакайне не придала тому значения, все ее внимание было направлено на черную тень в глубине импровизированной камеры.       Она и в самом деле страсть, как хотела увидеть Учиха. Из-за запрета Буцумы о контакте с кем -либо помимо Сенджу, Хакайна знала об их кровном враге лишь из рассказов. Ей не верилось в существование техники, сконцентрированной в глазах шиноби, но природное любопытство и интерес юного медика заставляли ее сгорать от предвкушения встречи.       Со стороны клетки послышались приглушенные стоны. Киомару понял факел выше, и когда свет от него упал на лицо заключенного, девочка едва подавила вопль, непроизвольно закрывая руками рот. Глаза наполнились слезами, что тут же полились по щекам. Хакайна едва сдерживала всхлипы, вынужденная слушать подробный рассказ старика о том, как, когда и при каких обстоятельствах был схвачен этот Учиха. Киомару рассказал, как тот безжалостно убивал детей Сенджу и каким неумолимым был в бою, а сейчас ест помои и ходит под себя в их плену. Девочка слушала его вполуха, не в состоянии увести взгляд от выжитых глаз. Сложно сказать, сколько было лет тому человеку. Сложно было вообще увидеть в нем человека.       — А… — неразборчиво подола она голос. — Шаринган?       — М? А да. Прости, малышка-Хана, — покровительственно скрадывая мощную ладонь на маленькое плечо, произнес мужчина, — надо было привезти тебя раньше. Но он был слишком опасен, кто знает, что бы произошло, увидь ты этот шаринган, — последнее слово он точно выплюнул.       Той ночью Хакайна мучалась бессонницей. Однако терзалась она вовсе не страхами, возникшими на фоне недавней картины, а скорее клокочущем в груди чувством справедливости. Проанализировав все произошедшее, она была возмущена: да, он — враг, да, их пленник, но он ведь человек! Пытать ради информации — вынужденная мера, продиктованная военным временем, но делать это ради забавы — недостойно. С чего она взяла, что ради забавы? Ему не оказывали никакой врачебной помощи, такими темпами он должен был умереть со дня на день. А хотели убить, так сделали бы это быстро.       То были рассуждения ребенка, не знавшего истинный облик войны, не терявших дорогих ему людей на своих глазах. Конечно, они были гуманными и правильными, но Хакайна не знала всей картины. Не знала, что в числе тех детей, убитых этим Учихой были племянники Киомару, которых он умолял пощадить в обмен на собственную жизнь. Она не думала об этом и представить не могла, как поступила бы на месте Сенджу. Может, так же, а может и того хуже. Но лишь потому, что не теряла на этой войне близких и не питала той же ненависти к Учиха, Хакайна решилась стащить ключ.       В благодарность ей чуть не свернули шею, когда Араши среди ночи проникла в его камеру. Если бы не ее реакция и ослабленный организм заключенного, хрустнула бы тонкая шейка, а так одного легкого разряда хватило, чтобы угомонить мужчину, но лишь на время.       — Кто ты? — злостно прохрипел он. Голос давно покинул его из-за каждодневных пыток.             — Я…я…п-пришла помочь, — со страху девочка начала заикаться. В его положении он и шевельнуться должен быть не в состоянии, а он смог застигнуть ее врасплох и едва не убил. Это невольно внушало уважение, даже несмотря на смертельную опасность. А может с ней просто не все в порядке? Ну кто в здравом уме полезет лечить пленника наперекор будущей семье? С той тренировки с отцом Хакайна все чаще стала ловить себя на неподобающих мыслях. Если так разбираться, их впору считать предательскими: начиная с жизненных принципов вдалбливаемых Рэйденом, заканчивая философскими рассуждениями о месте человека в мире. У Араши стартовала переоценка тех постулатов, на которых строились ее жизнь и видение мира вплоть до этих пор, и девочка с ужасом для себя стала осознавать, что живет не так, как того хочет. Сегодня ночью ей не давала спать совесть: «какой из тебя медик, если ты не в состоянии помочь раненному?!» Но то, что этот раненный из враждебного клана… Как же все непросто! Хочется поступить по совести, но это противоречит законам их семьи. Значит ли это, что семья живет по неверным законам или же это просто с Хакайной что-то не так? От противоречий взрывался мозг, но сейчас сомнений уже не было: решение принято, а значит надо идти до конца.       — Ты, — проскрипел Учиха, — та девчонка, что приходила посмотреть на меня, как на циркового урода, — с каждым словом заводился шиноби. Пальцы его рук сжались в кулаки, готовые ударить наугад воздух, но он все же не стал спешить с этим: — Что тебе надо?       — Я могу облегчить твою боль, — стараясь сохранить тон голоса спокойным, произнесла она. — Я — медик.       Учиха пытался понять смысл столь странной уловки со стороны кровного врага, но пришел к выводу, что это сущий бред. В конце концов, он едва не прикончил девчонку. Выходит, это никакой не тактический ход, а ее идиотский порыв:       — Зачем тебе это?       — Потому что я против бессмысленных пыток, — резко произнесла она, не по годам взрослым тоном.       Ответом ее бравады послужил издевательский смех:       — Бессмысленный пытки, говоришь, — выдал он, когда Хакайна уже успела оскорбиться подобной реакции. — Ладно, поверю. Сенджу Хана, — издевательски добавил он.       — Не Сенджу я, — тут же огрызнулась девчонка, — и не Хана. Хакайна мое имя, — зачем-то добавила она.