От свечей к порогу

      — Какие планы на день, господин канцлер? — лениво поинтересовался Кароли. Он сидел за столом, ногу закинув на ногу, кончиками пальцев поглаживая дремлющую на полу после прогулки Гинтару. Альвидас зябко повёл плечами и всё-таки закрыл кухонное окно. Он ничего не ответил, только прикрыл глаза — будто так не понятно.       Опущенные веки не помешали ему живо представить, как военный министр сводит брови, встаёт и чуть морщится от боли в затёкшей спине, прежде чем подойти ближе.       — Ты знаешь, что тебе положены выходные, так ведь? — и да, голос министра прозвучал прямо над ухом. Альвидас помассировал веки и переносицу пальцами и нехотя открыл глаза.       — Не сейчас, — возразил он.       Кароли вскинул брови, будто просил продолжать говорить. Эти проблемы были одними на двоих — и в то же время не были. Как военному министру, Кароли не приходилось разбираться с поставками продовольствия в закрытый город и…       И не приходилось держать Залаверец на замке, не пуская беженцев дальше кордонов. Выбраться из Залаверца могли только те, кто нуждался в срочной медицинской помощи. «Или те, кто через Пишт и ведьм смог добраться до южного берега», — сумрачно напомнил себе канцлер. Это не было его решением, однако с последствиями дело имел именно он.       — Альвидас! — рыкнул Кароли. — Хватит отмалчиваться!       Министр был в своём репертуаре, Альвидас знал, как раздражает его молчание.       — Что ты хочешь услышать? — устало поинтересовался он. — У меня запланировано несколько встреч. Если я не договорюсь с поставщиками продовольствия сейчас, к началу недели люди могут остаться без еды, и отчёт…       Кароли тяжело вздохнул и коротко встряхнул его за плечи, мол, хватит, я не твоё расписание хотел услышать.       — Тебе нужен заместитель, — заключил он. Альвидас слабо улыбнулся, наклонился, так что короткие тёмные волосы упали на лоб:       — Я и есть заместитель вьезента, господин министр, второе лицо в государстве. Это было бы странно.       Кароли, ворча под нос, отошёл и взялся за мытьё посуды. Альвидас занял ещё тёплое место за столом и ссутулился. Как бы то ни было, он ценил, насколько уютно они могли проводить эти утренние часы.       Обычно он не имел привычки вспоминать сны, но сегодня они всё никак не желали отпускать, тягучие и липкие видения. Альвидас не был удивлён, что ему снилась рыжая, освещённая крупными звёздами да изумрудными огнями Пиштская степь, но и забыть её никак не мог. Он ни разу не был в Пиште — Кароли, кривя губы, говорил, что теперь уже и не побывает, — но успел проникнуться к нему любовью за последние месяцы. Как раз с момента своего назначения.       Пиштская степь не была похожа ни на Алькавис, где он прожил почти всю жизнь, ни на Странный, куда ездил на каникулы к университетским друзьям. Альвидас не взялся бы судить, но даже его скептическое отношение к древним легендам пасовало перед обаянием огромной степи.       И ещё он никак не мог выкинуть из головы звучавшую во сне мелодию. Слов было не разобрать, да и вряд ли был в них смысл, но незатейливый мотив как будто въелся намертво.       — Пора идти, — напомнил он самому себе вслух и первым вышел в прихожую. Кароли остался на кухне — они завели привычку не выходить вместе, чтобы и приходить не одновременно. Кароли с боем заполучил своё право провожать Альвидаса после работы.       Уже спустившись на улицу, канцлер запоздало вспомнил, что у министра сегодня выходной и стоило бы попрощаться с ним по-человечески. Он ощутил неприятный укол под нижними рёбрами, как обычно, когда не удавалось выполнить привычное или необходимое действие.       Гинтара бежала рядом, почти прижимаясь к ногам. Она успела вырасти и теперь доставала Альвидасу до колен. Пиштская выжла, хмуро повторил про себя канцлер, рыжая, как степь, где она родилась. Собаку в честь назначения подарил ему губернатор всё того же пресловутого Залаверца, надеясь, что новый канцлер сможет хоть как-то исправить ситуацию.       Канцлер работал над этим до сих пор, пытаясь хотя бы дать возможность людям уйти с опасных территорий. Ведьмы были слишком похожи на стихийное бедствие, чтобы так просто решить их проблему. Чтобы хотя бы взять это под контроль.       Иногда ему казалось, что, пытаясь справиться с чем-то настолько чуждым и далёким от понимания, он занимался слишком приземлёнными вещами. Сидел на собраниях Дорации, где имел только совещательный голос, часы проводил на встречах с владельцами компаний, способных поддерживать связь с приграничным городом и поставлять туда продовольствие, терпя из-за этого убытки, которые следовало восполнить из федерального бюджета.       Он едва заметил, как добрался до здания Дорации. В коридорах было пусто и оттого как будто ещё более холодно.       Гинтару пришлось оставить в кабинете. Собака зевнула, бросила сонный взгляд на хозяина и послушно улеглась на своё место, скрытое за рабочим столом канцлера.       В зале, где должна была пройти встреча, Альвидаса ждала Касия, министр финансов. Ниже и без того не особо высокого канцлера на полголовы, с аккуратно забранными в пучок тёмными кудрями, женщина обычно повергала в ужас коллег, но Альвидасу её профессионализм нравился. Рядом с Касией стоял Дмитрий, один из её помощников. Альвидас обменялся с мужчиной приветственными взглядами вместо слов — они дружили ещё со времён учёбы в университете.       — Добрый день, — невозмутимо поздоровалась женщина. Она говорила быстро, но чётко, будто с ударением проговаривала каждый слог. И сонной в утро выходного дня отнюдь не выглядела. Альвидас искренне надеялся, что производит то же впечатление.       — Добрый, госпожа министр, — согласился он, садясь на своё место за длинным столом.       Представители трёх компаний, интересующих их, пришли всего на несколько минут позже. По именам их Альвидас не знал, хотя лица казались смутно знакомыми. Касия, впрочем, явно знала этих людей, поджала в ниточку и так тонкие губы и сдержанно кивнула им.       Инициатором переговоров выступал Альвидас, однако, большая часть вопросов легла на плечи Касии и Дмитрия. За всё время канцлеру лишь несколько раз удалось вставить фразу, сделав упор на то, что заключение договора между компаниями и правительством, позволит возместить траты: выбирающиеся из Пишта и Залаверца беженцы нуждались в рабочих местах. Касия бросила на него нечитаемый взгляд и продолжила убеждать собеседников, что правительство обязуется возместить весь ущерб, однако, он явно не будет так велик, как представляется господам.       В заключение Альвидас ещё раз внимательно перечитал договор. Это было временным решением проблемы, нельзя просто вечно поставлять в Залаверец гуманитарную помощь и надеяться, что вопрос решится сам собой.       — У вас есть ещё дела сегодня, господин канцлер? — спросила Касия. Дмитрий за её спиной проверял в последний раз бумаги и складывал их вместе.       — Мне должны были доставить отчёт о строительстве жилья для беженцев в Алькависе и Киральце.       — Только в них? — тёмные брови Касии чуть заметно дёрнулись. Альвидас поморщился:       — Пока так. В Алькависе проще найти работу, до Киральца не так далеко ехать, и это большой город. У многих там могут найтись родственники.       «Не только там», — наверняка подумала Касия, но промолчала. Она сама приехала из Люднова края и только подтверждала идею того, что объединение четырёх государств в федерацию было процессом естественным, а не насильственным. Сам Альвидас, не знавший родственников за границами пригородов Алькависа, был скорее исключением.       Отчёт и правда принесли к нему в кабинет — Гинта, разбуженная курьером, сидела на подстилке и радостно виляла хвостом. Альвидас потрепал её по голове, прежде чем сесть за стол.       — Выглядишь почти так же устрашающе, как госпожа министр, — сделал ему комплимент заглянувший в дверь Дмитрий, ободряюще подмигнул и скрылся снова, показав жестом, что не желает отвлекать канцлера от дел.       Отчёт успокаивал, по крайней мере, отчасти. Жильё в Киральце почти готово — это значило, что людей можно начинать эвакуировать, не боясь того, как это скажется на остальной части страны (по крайней мере, боясь не так сильно, доля опасений оставалась всегда). Альвидас прикинул, что начать стоит с семей с маленькими детьми. Тяжелобольных и раненых вывезли из Залаверца прямиком в Алькависские больницы.       Его снова заставил прийти в себя чей-то тяжёлый взгляд — Альвидас повернулся к окну, но лошади на здании оперы смотрели в пустоту и просеивающие тугой мелкий дождь сизые тучи.       Подходило время обеда.       Альвидас прикинул, что больше дел на сегодня не осталось, а составить план дальнейших действий он мог бы и дома или… В конце концов, времени ещё было полно, Гинта вилась у ног, умоляя о дневной прогулке, а Кароли наверняка ушёл до вечера к себе домой…       Идея поехать к родителям оказалась неожиданной. Альвидас не упустил возможности въедливо докопаться до причин и с удивлением пришёл к мысли, что его никак не отпускает воспоминание о лошадиной статуэтке — хотелось бы держать эту вещь при себе.       — Мы поедем гулять, — рассеянно пообещал он Гинтаре и улыбнулся, увидев, как навострила уши собака, заслышав знакомое слово.       В Алькависе вокзала не было, плотная старая застройка не давала места для железной дороги. Ближайшая станция располагалась в пригороде столицы, Иде, где, по счастливому стечению обстоятельств, и находился дом его родителей. Добраться туда было несложно — большая часть населения Иды зарабатывала на жизнь извозом, да и в Алькависе предприимчивых людей хватало. Возили в основном на бричках да повозках, но можно было найти и новые пока для Вилони автомобили.       Заморачиваться с поиском Альвидас не стал — не так было и холодно, чтобы за часа два с лишним пути он сильно продрог. Гинта ловко запрыгнула в найденную им повозку и устроилась в ногах, то и дело приподнимая голову, чтобы оглядеться. Извозчик напевал под нос какую-то песенку, мелодия была знакомой до боли, но слова мужчина подставлял вроде бы другие, разобрать их Альвидас не мог, и это неуловимо раздражало, напоминая о последних сновидениях.       Через полчаса поездки он сильно усомнился в собственной мысли о том, что на улице не так уж и холодно. Через полтора — отлично вспомнил, почему не навещал родителей часто, в долгой дороге его начинало мутить. Тем не менее, назад поворачивать было поздно, да и «знаменитое вилонское упрямство», как называл это Кароли, не позволило бы ему отказаться от идеи.       Когда он наконец выбрался из брички, ноги чуть не подкашивались от слабости. Гинтара отвлеклась на обнюхивание колеса повозки, ожидающей пассажиров в обратную сторону, и Альвидас хлопком по бедру подозвал собаку к себе. У вокзала, как всегда, была толпа, кто-то кричал, зазывая людей к повозкам, носильщики громыхали вещами…       — Гулять, — скомандовал Альвидас выжле и свернул на аллею в сторону от вокзала. Людей быстро становилось меньше, эта дорога была не самой короткой, но Альвидас всё равно любил её больше других за тишину. Здесь росли огромные миндальные деревья, сейчас ещё голые, но Альвидас отлично помнил, как к лету они покрываются цветами.       Родительский дом прятался тогда за белым кружевом, утопая в нём, но сейчас был отлично виден. Это было не слишком большое здание — всего лишь уцелевшая часть старинной усадьбы, ещё и не самой богатой. Её переделали и утеплили, но отец Альвидаса всё равно гордился тем, что старые части фасада удалось сохранить.       Он аккуратно прошёл за калитку. Гинта встала в стойку, завидев умывающуюся у крыльца кошку, но тут же расслабилась, повинуясь хлопку в ладони, и побежала обнюхивать деревья. Когда Альвидас перевёл взгляд на крыльцо, кошки уже не было видно.       — Ты приехал, — только и сказала мать (в какой момент он отучился называть её мамой?), когда он прошёл в дом. Она, наверное, видела его из окна, потому что вышла встретить. По дрогнувшим уголкам губ и расслабившимся бровям Альвидас понял, что она и правда рада его видеть. Наверное, не стоило удивляться, когда у него возникали сложности с выражением собственных чувств.       — Здравствуй, — поздоровался Альвидас и коротко обнял её. Женщина отступила назад, позволяя ему разуться, принесла полотенце, чтобы вытереть собаке лапы. Альвидас рассеянно следил за тем, как на светлой ткани остаются расплывчатые следы.       — Извини, — сказал он. — Не мог оставить Гинту дома на весь день.       — Ничего страшного, — покачала головой мать. Возраст смягчил её характер, но между ними всё ещё стояла прозрачная и непреодолимая стена. Альвидас пошёл вдоль неё, надеясь найти вход, но в соседней комнате они оба сели в кресла, церемонно расставленные у маленького столика, ничуть не сократив дистанцию. Закипел чайник.       — Отец на работе. Тебе что-то нужно? — спросила женщина. Жюстина, проще было называть её по имени.       — Заехал навестить вас и забрать некоторые вещи, — покачал головой Альвидас. — У вас всё в порядке?       Жюстина, не ответила, но вскинула голову. Он считал её жест: «мой сын — федеральный канцлер, разве может у меня что-то быть не так?»       Знаменитое вилонское упрямство, да?       Приличия ради, он провёл в родительском доме несколько часов, и за всё это время они обменялись разве что несколькими десятками слов. Жюстина спрашивала о работе, но новости о Пиште интересовали её мало, и этот разговор скоро тоже сошёл на нет. Альвидасу пришла на ум семья Дмитрия, у которой он гостил в Странном несколько лет назад. Тогда ему показалось чуждым то, как они жили в доме такой большой семьёй и как собирались вместе специально, чтобы провести друг с другом время. До того ему не казалось, что они с родителями холодны друг к другу.       Дмитрий до сих пор, посмеиваясь, передавал «милому вилонскому мальчику» гостинцы от бесконечных бабушек и дедушек, видевших его один раз в жизни. Может статься, они даже не проводили параллель между новым канцлером и когда-то виденным приятелем внука.       Статуэтку певчей лошади он нашёл не сразу. Его старая спальня была чистой и аккуратной, но совсем не такой, как он помнил. Видимо, Жюстина переставила вещи по своему усмотрению и убрала раздражавшую её статуэтку подальше в ящик стола. Альвидас достал её, рассеянно разглядывал некоторое время, привыкая к весу металла в руках, и убрал в сумку.       — Мне пора ехать, — сказал он. Жюстина не нашла нужным переспросить, не дождётся ли он отца, только молча кивнула.       Когда Альвидас шёл по дороге обратно к вокзалу, ветви миндаля понуро тянулись к его плечам и в воздухе как будто снова пахло подрагивающими бело-розовыми цветами. Гинтара настороженно замерла на секунду, ища источник запаха, тряхнула головой и побежала дальше.       Дорога в город оказалась ничуть не легче — здесь найти свободную повозку не вышло, и Альвидас оказался сидящим в самом углу, зажатый двумя женщинами и кучей их сумок. Попутчицы негромко перешёптывались, судя по говору, оказавшись людновками, и одна из них то и дело бросала пристальные взгляды на Альвидаса и его собаку. Он отвернулся, когда заметил в её глазах тень узнавания. В Вилони не было принято обращать большое внимание на должности, однако, жители других частей федерации обычно были другого мнения.       Алькавис встретил своего канцлера перемигивающимися огнями праздничных узоров. Меньше недели оставалось до Млечных свечей, после, по поверьям, но не по календарю, начиналась весна.       От площади, где останавливались повозки, до дома он шёл уже в сумерках, прикидывая, остался ли Кароли у него или ушёл сегодня ночевать к себе. В последнее время они все реже проводили вечера по отдельности, однако, Альвидас всё же полагал, что стоит отдыхать друг от друга.       Квартира, отданная ему родителями, находилась не слишком далеко от центра, удобно. Альвидас остановился ненадолго в укрытом тьмой парке, позволяя Гинтаре закончить прогулку обходом знакомой территории. Он остался стоять, дожидаясь собаку, на горбатом мостике через очередной канал. Кароли то ли в приступе тоски по родине, то ли в порыве неуместного романтизма, рассказал, что в Реджишеге такие мостики обычно называют крылечками тюндерок, дев холмов.       Гинта, виляя хвостом, подбежала к нему и ткнулась носом в сложенные вместе ладони.       — Пойдём, — согласился Альвидас, потрепав выжлу по загривку.       Они поднялись по лестнице на третий этаж. Альвидас завозился с ключами — судя по запертой на все замки двери, Кароли ушёл, он не имел привычки запираться, в отличие от аккуратного и осторожного Альвидаса. Он испытал секундное сожаление от того, что остался один, после визита к родителям хотелось побыть рядом с кем-то действительно близким, но быстро переборол это чувство.       В квартире было холодно, будто забыли закрыть окна. Альвидас поёжился, снимая пальто, прежде чем потянуться к выключателю. Гинта села было на пол и подала лапу, чтобы он вытер её, но тут же вскочила снова и ощетинилась, глядя в пустоту. Альвидас, склонившийся над сумкой, замер в темноте прихожей и машинально потянулся к собаке.       Что-то мелькнуло в дверном проёме, тяжёлая и неуместная тень, слишком густая для пустой квартиры. Гинтара зарычала и бросилась вперёд, Альвидас дёрнулся за ней и замер, когда от боли полыхнуло перед глазами красным. Что-то тяжко и сильно ударило в плечо, брызнуло тёплым на щёку, запястье обожгло, его до боли сжала чужая рука, суховатая и твёрдая. Его дёрнули в сторону, так что канцлер больно приложился и без того остро ноющим плечом о вешалку и чуть не упал. На пол с грохотом посыпались вещи. Альвидас попытался нащупать опору и чуть не запутался пальцами в ремешке сумки. В темноте закричали, густым рокотом наполнило маленькую прихожую сдавленное рычание собаки.       Альвидас испугался не за себя — за неё. Он замахнулся первым, что попалось под руку, глаза, привыкшие к темноте, уже чётко выделяли человеческую фигуру.       Удар был глухим, а тишина за ним — почти оглушительной. Лошадиная статуэтка в руке будто вибрировала. Альвидас замер, мелко дрожа, чувствуя, как что-то подступает к горлу. Непослушными пальцами нащупал переключатель.       Мужчина лежал посреди прихожей, не шевелясь. Тяжёлая фигурка лошади ударила его ровно в висок. Лицо было канцлеру незнакомо — грубоватые черты, но на грабителя не похож (похожи ли грабители на грабителей вообще?), волосы чёрные и кудрявые, рукав рубашки разорван Гинтарой, защищавшей хозяина…       Альвидас с каким-то отстранённым ужасом подумал о том, что случилось бы, оставь он дома собаку, или не реши Кароли сегодня переночевать у себя.       Зубы стучали то ли от холода, то ли от пережитого страха. Альвидас нетвёрдо шагнул в сторону, что-то звякнуло под ногой.       Нож. Он забыл про нож. Лезвие было заляпано кровью, и Альвидас машинально ощупал плечо, боясь смотреть. Было липко и влажно, от металлического запаха его подташнивало. Нужно было собраться: дойти до гостиной, перевязать рану, взять телефон… От мысли о том, чтобы пройти мимо тела, подкосились ноги. Альвидас сполз на пол прихожей, крупно вздрагивая. Гинтара бросилась к нему, прерывая рычание на редкие тонкие поскуливания, уткнулась носом в лицо, принялась вылизывать забрызганную кровью щёку…       Опираясь на её тёплую спину, покрытую жёсткой недлинной шерстью, Альвидас всё-таки поднялся на ноги. Закрыл глаза, сделал несколько шагов, прижимаясь здоровым правым плечом к стене, чтобы держаться подальше от тела.       (не думать о том, что это он сделал, не думать, не позволять этой мысли сформироваться в голове, не думать, не…)       Телефон стоял на тумбочке, рядом лежал листок с номерами — они недостаточно часто звонили друг другу, чтобы помнить наизусть, Альвидас знал только номер приёмной вьезента. Он прижался к тумбочке, ощущая, как вытертые металлические ручки врезаются в бок, холодят кожу через рубашку и жилет, возвращая чувство реальности. Левая рука немела, только продолжало ныть плечо, он не мог понять, продолжает ли идти кровь, задеты ли крупные сосуды… Статуэтку, которую было страшно отпускать, пришлось перехватить всё равно, чтобы освободить правую руку.       Жадно вслушивался в раздающиеся из трубки гудки, хриплые, будто прерывающееся дыхание — отражением его собственного.       — Да? — голос из трубки звучал удивлённо, но не заспанно. Альвидас испытал странное удовлетворение от того, что не разбудил. Близкое к чувству покоя.       — Кароли? — окликнул он и не узнал голос, не почувствовал движений собственных губ. — Мне очень нужна помощь, пожалуйста, приходи.       Металлическая лошадь, запачканная кровью, с любопытством смотрела на него пустыми чёрными глазами.